Tina Jay Rayder
Такая разная любовь
Серые снежные тучи все еще висят над головой, да только сквозь них пробивается звездное небо. Как будто одно плавно переходит в другое. Сначала в просветах облаков, потом все ярче, все больше, и вот уже едва заметная дымка не способна скрыть от глаз космос.
Такой, каким его показывают на фото, такой, какого никогда бы не смогла увидеть на земле. Но вот он! Он прямо над головой. Синяя, фиолетовая, розовая туманности усыпаны звездами. Они переливаются где-то там, в бесконечной глубине, завораживая своим мерцанием.
И я продолжаю идти вперед, не опуская головы. Это глупо и неудобно, затекает шея, но я не могу отвести взгляда. И, кажется, даже дышу через раз.
Бесконечно глубоко. Восхитительно прекрасно.
Но рано или поздно мне стоит посмотреть под ноги, и когда я опускаю взгляд, то даже останавливаюсь на мгновение.
Под ногами нет снега. Я в Лесу.
Не в том, что мне снился, летнем и ярком, нет.
Ступни слегка зарываются в сухую и черную землю. Я приглядываюсь. Странно. Это не привычная мне почва, больше похоже на хлопья пепла. Но не пепел. Какой-то… минерал?
Я молчу.
Не издаю ни звука, просто продолжая идти вперед,разглядывая все вокруг. А посмотреть есть на что.
Я знаю, что никогда в жизни не сумею даже близко нарисовать то, что вижу. Не сумею описать это словами. Но запомню. Деревья точно выточенные из полупрозрачного камня, темные, черно-фиолетовые. На них нет листьев, но им и не нужно. В них отражаются далекие звезды. Снова бросаю взгляд вверх – космос. Близко, да так, что можно потеряться. Завораживает.
Внутри зреет восторг. Молчаливый. Тот, от которого перехватывает дыхание. И, возможно, его действительно перехватывает, потому что в груди до странного давит. Я ускоряю шаг. Больше. Дальше. Увидеть еще!
Космос над головой, космос в самом Лесу. Он отражается в стекле деревьев, в кристаллах камней, попадающихся на пути все чаще. Под ногами уже давно нет тропинки. Есть только Лес вокруг.
И меня тянет все вперед, дальше.
Еще!
Больше!
Я понимаю, что начинается предгорье, когда наклон земли – Земли ли? – начинает меняться. Когда перед глазами расступаются деревья и возникает озеро. Его край теряется где-то в звездах. А прямо под ногами вода, которая не вода на самом деле. Я не знаю что это, но отчего-то понимаю – не вода.
Прямо в озеро упирается скала. Она состоит из такого же полупрозрачного материала, как деревья, но слоистого. Она великолепна!
Я обхожу бережок, разглядывая достаточно пологий склон.
Дальше!
Вперед!
Еще!
Я хватаюсь за кристаллы, подтягиваясь вверх. Я карабкаюсь, зная, что там, на вершине или же за этим пригорком увижу нечто…
Осознание прошибает резко. То, что мгновение назад было восторгом, становится ужасом. И я понимаю – хватит!
В голове звучит предупреждение старика: «Сумей остановиться».
Я оглядываюсь более осознанно, без ослепляющего восторга. Нет, здесь по-прежнему, удивительно и красиво. Но только сейчас я понимаю – не место мне здесь. Этот Лес настолько же прекрасен, насколько и безжизненен. Он холоден, как сам космос. Может, он и есть кусочек космоса. Я не знаю. Знаю только одно – пора повернуть назад.
Этот Лес недоступен моему пониманию. Он – то, что я никогда не сумею осознать. Он – нечто большее. И я не хочу понимать. Чувствую, что могла бы остаться, да. Но если сделаю это – назад пути не будет.
– Прости. – шепчу негромко, аккуратно спускаясь со скалы.
Мой голос звучит до ужаса чужеродно в этом месте.
– Спасибо. – спасибо, что дал увидеть это место. – Я должна вернуться.
Я замираю около кромки озера. Вода – жидкое стекло – переливается отражениями звезд. И я не понимаю, как могла коснуться ее, ведь все существо мое кричит об опасности.
Мне все еще не холодно. Мне никак. Здесь, в этом Лесу, нет ветра, нет холода, и, как будто, совершенно нет времени. Все замерло на месте. Страшно. Восхитительно, но страшно. Я не готова к такому.
А потом приходит оно.
Это не голос, не звук. Это больше похоже на понимание. На знание. Как будто кто-то – и я совершенно не желаю знать как именно! – говорит внутри меня. Моими мыслями. Моим внутренним голосом. Чужое присутствие бьет по обострившимся нервам.
“Уверена?” – чувствую я вопрос.
И понимаю о чем он. Да. Я уверена. Я не пойду дальше. Здесь удивительно, да. Космически – в прямом смысле этого слова. Возможно я больше никогда в жизни не увижу подобного… Но я должна вернуться.
К жизни. К людям. К сестре и парню, которые меня ждут и волнуются. Туда. В ту часть Леса, в обычную.
“Хочешь?” – снова приходит из ниоткуда вопрос.
Я уже знаю куда смотреть. Под стеклом озера сияет жемчуг. Словно маленькие звездочки. Я касаюсь его – теплый. Единственное, что имеет хоть какую-то температуру в этом вечном никак. Я перебираю его пальцами, любуюсь и наслаждаюсь ощущением шелкового камня.
И кладу обратно.
Качаю головой.
Я поворачиваю назад и иду. Под ногами снова неслышно осыпаются хлопья пепельного минерала – я уже знаю, что это не земля, – а идти становится тяжело. Но еще возможно. Я знаю, как только выйду к снегу, к дереву на тропе, могу упасть. И все-таки, зачем же меня звал Лес?
“Предложить” – неожиданно отвечают мне.
Предложить?
“Остаться. Защитить”.
А. Стоп.
Я резко замираю на месте. Такими предупреждениями не разбрасываются.
От чего защитить?
Но Лес молчит. У меня появляется ощущение, что он думает, если это применимо к обезличенной силе. Он как стихия. Как нечто, что больше человека. Но при этом я отчетливо понимаю – это не личность, как человек. Нечто среднее. Опасное. Притягательное. Чуждое. Большее…
“Защити себя. Защити близких” – приходит внезапно ответ Леса.
Но от чего защитить? И как?
Лес больше не отвечает. Однако я чувствую это. Оно прячется под кожей, почти инородное, ощущение «никакой» силы. Ее невозможно описать. Невозможно почувствовать кожей. Я ощущаю ее каким-то другим, даже не шестым, чувством. А еще понимаю, что Лес готов принять меня, если вернусь. Не знаю насчет остальных, но мне поблажку сделают.
Это не чувство исключительности – нет, ни разу. Лес все еще пугает и притягивает. Я знаю, что с удовольствием прогуляюсь еще по его тропинкам. Но туда – в Сердце Леса – я больше не пойду.
В следующий раз я могу не вернуться.
И все-таки…
– Спасибо! – тихо шепчу я и шагаю в снег.
* * *
Силы заканчиваются ровно в тот момент, когда я прохожу за дерево. То самое, у которого видела странного старика. Кстати, сейчас ни следа чужого присутствия не видно. Мне не холодно, если честно. Точнее… я чувствую, как мороз проникает под кожу, как высасывает тепло незащищенного тела. Понимаю, что подобное переохлаждение слишком опасно. Вот только холода я не чувствую.
Я просто хочу спать.
И когда босые ступни вновь подскальзываются на ледяной тропинке, я больше не встаю. Над головой темно-серое небо. Свинцовые тучи кажутся близкими – так низко они висят. Как будто еще чуть-чуть и я упаду в них.
А потом пошел снег. Тихий. Густой. Снежные хлопья падали на лицо, кажется, почти не тая. Я лишь изредка моргала, стряхивая его с ресниц. Запоздало пришло чувство вины. Все-таки, может, стоило хотя бы предупредить? Может, стоило одеться потеплее?
Я не жалела, что ушла. Мне нужно было это. Нужно было побывать в Сердце Леса – а это было именно оно, теперь я понимала. Иное ли измерение, или же оно всегда было здесь? Этого я не знала наверняка. Может, если бы осталась там, узнала бы. Но я не осталась.
Сейчас, глядя на снег – какое же завораживающее зрелище! – я стала понимать. Лес звал меня не потому, что я такая особенная, нет. Похоже, что я просто подходила под какие-то параметры. Не я первая. Не я последняя. Тот старик – был ли он на самом деле, или же пригрезился мне, порожденный моим собственным воображением? Была ли способность представлять невообразимое одним из критериев, которым должен соответствовать человек? Возможно.
Авантюризм? Наверняка.
Возможно, определенная доля глупости тоже.
Я отправилась в изматывающее путешествие длиною почти в полгода. Ужасно скучное, если честно. Я втянула во все это парня и сестру. Даже обеих, потому что Стелла поддерживала нас удаленно.
Какая же я все-таки эгоистка… Как маленькая девочка со своим “хочу”. И в то же время, понимаю, что надо было. Мне надо было. На самом деле, не просто по прихоти. И эта двойственность радости как-то тоже не добавляла.
Странно размышлять обо всем этом лежа на снегу.
Говорят, когда падаешь в снег без сил, нельзя спать. Но я и не сплю. Это единственное, что я пока в состоянии сделать. Я буду думать, буду вспоминать, буду всматриваться в снег. И дышать.
Лес не для того меня отпустил, чтобы я вот так глупо подохла от переохлаждения. У меня внутри плавится-течет едва ощутимая сила. Или это тоже лишь сила моего воображения? Нет. Не кажется.
Она глубока, как вода в океане. Она невесома, словно ветер под кожей. И точно вторая кровь, льется по венам и артериям. Я чувствую ее течение. Я чувствую тонкую невесомую нить, связывающую меня с Лесом, как источником этой странной силы.
Она не сделает меня неуязвимой, иначе мое тело не валялось бы сейчас тряпичной куклой. Она не даст какой-то физической, или фантастической силы, как в фильмах про супергероев, нет. У нее другое предназначение. Другая цель.
Защита бывает разной.
Порой, разумнее уйти от опасности, нежели бороться с ней.
И теперь я буду знать ЧТО именно нужно сделать, чтобы выжить. Эта опасность далекая, она будет когда-то потом. И, вполне возможно, я ее уже не увижу. Но сейчас у меня одна цель – передать защиту Леса Рею и Миле.
Но как же Стелла?
Осознание этого как будто бьет под дых, даже слезы на глаза наворачиваются. Как же Стелла? Ее нет с нами в Лесу, но я хочу защитить и ее тоже! Лес, пожалуйста!
Лес не отвечал. Больше ничего, кроме неосязаемой связи, не осталось. Ни зова, ни ощущения чужого присутствия в голове, ни-че-го.
Но отчаяние вдруг отпустило. Прошло. Стало легче. Хотя, вполне возможно, что мое тело уже не способно что-то так сильно чувствовать – просто сил нет.
Легкость ушла. Теперь даже веки казались тяжелыми. Так и норовили опуститься. И у меня не было возможности сопротивляться, просто для этого тоже нужно было сделать усилие – закрыть глаза.
А я не могла.
Тишина давила на уши легким гулом. Ха! Как же абсурдно звучит… А может, это шум крови в организме? Кажется, его становится слышно, когда вокруг максимально тихо. А может…
Что-то меняется перед глазами. Я даже не сразу понимаю что именно, мысли тоже замерзают, текут лениво, медленно. А потом вдруг осознаю – перед глазами лицо Рея. Я вожу взглядом по нему, неожиданно цепко выхватывая мелкие детали.
Волосы взъерошены, и на них успели осесть снежинки. Красиво. Так хочется потрогать пальцами, стряхнуть эти наглые кусочки замерзшей воды. Хмурит брови. Складочка на лбу такая милая, как будто кто-то карандашом галочку нарисовал.
Глаза. Почему я раньше не замечала, насколько они могут быть живыми? Нет, я хорошо знала Рея, знала и его едва заметные выражения лица, но такого еще не видела. Его глаза так блестят красиво. И зрачки едва заметно дрожат из стороны в сторону, как будто он что-то ищет. Надо будет запомнить и нарисовать.
Нос. У Рея всегда был прямой, почти греческий нос. Я даже немного завидовала, будучи слегка курносой. Но оказывается, я забыла об этом маленьком шрамике на переносице. Ах да. Рей рассказывал, как однажды весьма неудачно упал с мотоцикла. Я забыла. Почему я забыла об этом? Странно.
Губы. Какие чудные. Обычно они закрыты. Обычно в уголках его губ прячется улыбка, или же презрение. Зависит от ситуации. Но сейчас они не сомкнуты. Они двигаются, живут, что-то танцуют. Как странно звучит – “губы танцуют”. Но это так. Оказывается, у Рея потрясающая артикуляция.
На губах я и спотыкаюсь.
Что-то не так. Какая-то мысль не дает мне покоя. А. Почему?
Почему губы Рея так подвижны? Почему они изгибаются в разных фигурах, как будто что-то говорят?
Стоп! Да ведь он сейчас действительно что-то говорит! Более того, кажется, Рей кричит! Но я не слышу ни звука. Даже почти ничего не чувствую. Лишь по изменившемуся свету вдруг понимаю, что он принес меня в домик.
О, возможно сестренка сумеет спасти мою тушку? Было бы неплохо. Кстати, а где она? А, вот, капельницу мне ставит. Какая молодец, совсем не чувствуется укол иглы. А, точно. Это я ничего не чувствую. Впрочем, судя по легкому покалыванию, скоро начну. Кажется, это будет больно. Говорят, что обморожение – весьма болезненно в лечении. Или нет. Или я уже все перепутала? Неважно. Сейчас неважно. Главное, чтобы рука наконец перестала быть тряпочкой и начала двигаться.
– …ша! – о, слух вернулся. – Таша! – Рей говорил громко, не отрывая взгляда от меня.
– Так, я сейчас еще кое-что принесу, держи ее в одеяле! – восклицала рядом Мила.
Я наконец смогла повернуть голову и немного осмотреться. Мы сидели прямо на ковре в комнате. Точнее, сидел Рей. Моя подмерзшая тушка покоилась у него на руках. Мы оба были накрыты специальным одеялом – похоже Мила его все-таки достала.
– Таша, ты слышишь меня? – парень обратил внимания на мои движения.
Я согласно моргнула, чуть улыбнувшись. О, даже губы разлепить получилось, хотя двигались они и с трудом. Я потянулась свободной от капельницы рукой к лицу Рея. Так хотелось стереть это странное выражение. Нет. Мне не нравится. Не надо. Но дотянулась я только до его щеки.
– Теплый… – получилось выдавить тихий хрип.
Казалось, что связки тоже замерзли, настолько тяжело было говорить.
– Что? – снова нахмурился он тревожно. – Таша, не говори, если тяжело. Мы тебя вытащим, слышишь? Только пожалуйста, не засыпай сейчас, нельзя. Мила уже вызвала местную скорую помощь, они едут. Пожалуйста, Таша!
Ох… Сердце больно бумкнуло внутри. А я вдруг поняла, что нужно сказать и сделать. Давно нужно было это понять и принять. А я не понимала. Вот же глупая девчонка!
– Ты знаешь… – говорить все еще было тяжело, но я не могла отступить сейчас, я должна была сказать. – Наш уговор… нет… не так… А, вот… я люблю тебя, Рей… – улыбаюсь болезненному удивлению на его лице. – Я всегда думала, что… – перевожу дыхание. – …любовь должна быть яркой, огненной… – дыхание снова срывает, и мне нужно пару секунд, чтобы вдохнуть воздух для следующих слов. – А она теплая. Как какао, что ты мне заваривал… как твои объятия… Она молчаливая и верная… Ты – моя любовь, Рей. – сердце больно бьется в груди, но я не могу прекратить улыбаться, не могу перестать смотреть на него.
– Я… – у Рея как-то странно блестят глаза. И если бы я не знала его так хорошо, то подумала бы, что он хочет заплакать.
Но Рей не плачет. Никогда.
– Так, это, конечно все очень интересно и мило, но Таша, скажи мне, как ты могла так с нами поступить? Опять? – рядом появляется сестра.
Мила то ли сердится, то ли плачет, то ли смирилась. Не понятно. Сложное выражение лица.
В груди снова давит. Время. У меня осталось мало времени. Нужно… нужно…
* * *
Рей замирает, когда Таша вдруг хватает его за руку. Второй девушка вцепляется в Милу.
Замирает не только парень. Такое странное чувство, будто замирает весь мир. Всего на мгновение исчезает все – время, пространство, свет и тень. Всего на миг, лишь на один миг, Рею кажется, что он завис где-то в невесомости. И откуда-то он знает, что Мила чувствует то же самое.
А потом все заканчивается.
Таша опускается обратно в его объятия и закрывает глаза. Тихо, спокойно, как будто ничего не произошло.
Но Рей чувствует это. Оно перетекает где-то под кожей. Чувствует и понимает. Впервые за все это время он вдруг сам ощущает то, что чувствовала Таша, когда говорила о Лесе. Рей ощущает это какой-то, незамеченной до этого момента, частью себя.
Мила шокировано глотает воздух.
– Это… – переводит она дрожащий взгляд на Рея. – Это…
– Да. – у парня и самого перехватывает дыхание, и он тратит несколько секунд на то, чтобы его выровнять. – Это Лес. Бесконечный Лес. Он только что побывал в наших головах. И я не уверен, что он ушел.
У Милы звенит телефон.
– Стелла? – растерянно спрашивает та в трубку.
– Это что сейчас такое было? – старшая кричит так громко, что слышно даже без громкой связи. – Что вы там в Лесу учудили?
– Ты почувствовала? – почти шепотом выдыхает Мила.
– Конечно! Как можно было не почувствовать? Да меня как будто в космос выкинуло и вернуло обратно! Да только с довеском, зеленым таким, таинственным довеском, обосновавшемся у меня в мозгах! Он как будто есть и как будто нет одновременно! – Стелла испугана и зла, но Миле сейчас совершенно не до этого.
Юный медик смотрит на замершего Рея, на Ташу, что лежит в его руках. Слишком неподвижно лежит.
– Я перезвоню. – хрипит девочка в трубку и тут же отбивает звонок. – Рей?
– Она не дышит. – шепчет он потеряно.
Милу перемыкает. Она – медик. Хороший медик. Гениальный. И плевать на возраст. Не время теряться.
– На пол ее, живо! – рявкает девочка, и парень слушается.
Что бы не придумали в современной медицине, ничего лучше старой доброй сердечно-легочной реанимации в экстренной ситуации еще не придумали. И Мила качает. Откачивает холодную, бледную сестренку, что лежит куклой на полу, легонько улыбаясь. Мила качает, не замечая, как собственные слезы падают на холодную кожу. Мила качает, понимая, что не может так просто оставить все это. Она продолжит даже если пройдет больше времени, чем положено. Она будет продолжать и никогда не остановится, пока Таша не задышит самостоятельно!
Рядом на коленях сидит Рей и шепчет. Шепчет сквозь зубы, так и не проронив ни слезинки с блестящих влагой глаз.
– Ты не можешь так поступить, Таша! – почти рычит он шепотом. – Ты просто не можешь признаться мне в любви и сдохнуть! Не имеешь права передать нам защиту и просто уйти! Слышишь? Не смей, Таша! Я ж чертов эгоист, я тебя и из под земли, и из Леса, и из твоей собственной головы достану! Поэтому просто давай! Дыши!
Проходит целая вечность длиной в две минуты, прежде чем Мила чувствует под руками робкий, почти неслышный, стук чужого сердца…
* * *
Таша спит.
В ее комнате большое окно с видом на Лес. В ее комнате нет громоздких аппаратов, она дышит сама. Лишь пара датчиков прячутся под тонкой пижамкой. Датчики, отслеживающие дыхание и пульс.
Таша спит.
Вывезти ее из Леса не представляется возможным. Мила и Рей попробовали сделать это лишь один раз. После второй остановки сердце больше не пытались.
Таша спит.
Она не в коме. Мозговые волны в норме. Как будто бы это просто обычный сон. Вот только… Таша не просыпается.
Рей остается с ней, выкупая домик в собственность. Мила продолжает работать в приграничном городке, пользуясь уважением и сочувствием местных, знающих о ее сестре. Стелла поднимает на уши все свои связи и прибывает в Лес так быстро, как только можно. Да, проходит всего пара месяцев вместо шести, но даже так – Таша все еще спит.
Странное чувство, сила, ощущение, чувствуют все трое. Рей предполагает, что Ташу тянуло в Лес именно ради этого. И отчего-то он понимает, что остальные – так, просьба девушки и прихоть Леса. Он не до конца понимает, для чего все это, но благодарен. И все же Рей злится. На себя, что не успел остановить свою девушку, что оставил ее даже если всего на пять минут, что не нашел ее раньше, что… Рей прекрасно умеет загоняться виной, кто бы что ни думал. Но так же он понимает, что самобичевание ничего не изменит и просто принимает это.
Однажды, в конце зимы, Рей листает рисунки Таши. Те самые, страные, состоящие из невнятных карандашных очерков. И до него вдруг доходит.
Когда Мила возвращается после рабочего дня, Рей ползает среди вороха бумаги со скотчем в руках. А когда заканчивает, они вместе смотрят на получившееся изображение и переглядываются.
Рей сжигает каждый до единого листок. Откуда-то он знает, что подобное место никто больше не должен видеть. И пускай оно въелось в мозг, будто отпечаталось там. В любом случае, в мысли никто из людей не влезет – не научились еще – а язык держать за зубами он умеет. Да и Мила тоже.
Шестое чувство на миг ощущает чей-то смешок. И тут же оно пропадает, оставив настороженного парня оглядываться на Лес за окном.
* * *
Таша просыпается в конце весны.
Голубая трава
Говорят, в лесах возле деревни Гранинская, в самой чаще, на ясной полянке растет трава. Да не просто бурьян какой. Ее цвет – нежнее весеннего неба. Тонкие стебли – крепче стали. Сок ее – горячее пламени. А отвар – способен выявить даже самую хитрую ложь.
Трава разрыва лжи. Голубая трава.
Энке говорили не ходить в чащу. Энке предупреждали о легендах Леса. Но он же – сам Энке! Он не боялся ничего! Он самый храбрый, самый умный и самый сильный и красивый юноша во всем селении! Что ему сделается в лесу, где с самого детства он бегал за грибами и ягодами. Правда не в чащу. Но какая разница? Это ведь Лес. Теплый, понятный, живой и веселый.
Энке улыбнулся, поправил на поясе кинжал, что дал ему старый кузнец, и бодрым шагом миновал опушку, углубляясь все дальше и дальше. Юноша шел едва ли не вприпрыжку. Он же не глупец просто так идти в лес! Нет. По возвращению его ждет награда! Мариса – первая красавица на деревне – обещала ему свой венок! А значит, можно будет взять неприступную девушку замуж. Всего-то надо принести пучок разрыв-травы!
Энке, задумался. О разрыв-траве ходило много слухов, и откуда-то все знали, что она есть в чаще леса. Вроде как находились даже умельцы, добывшие ее. Вот только в лицо их никто не видел, а единственное, что знал Энке о траве – она ярко-голубого цвета. Наивный юноша надеялся узнать ее только по этому признаку.
Он шел и шел, уходя все дальше и дальше. Уже давно исчезли знакомые с детства полянки, а травы все не было видно. И даже когда село солнце и на лес опустилась тьма, Энке какое-то время продолжал брести вперед. Но наконец он вышел на удобную для ночлега полянку. В темноте было трудно расположиться, но огонь почему-то не хотел гореть, хотя уж что-что, а выбить огнивом искру Энке умел с малолетства. Юноша вздохнул и устроился прямо на траве, подложив под голову котомку, в которую собирался набрать голубой травы.
Лес играл свою колыбельную, из шелеста листьев, криков ночных птиц. И Энке уснул, совершенно не боясь лесных зверей. Храбрость то была, самонадеянность, или же глупость – кто знает?
Разбудил юношу звон колокольчиков.
Он открыл глаза и подскочил, удивленно оглядываясь вокруг. Повсюду, прямо под его ногами, светилась земля. Энке пригляделся и затаил дыхание. Вот она! Голубая разрыв-трава, что он искал! Мариса будет его! Ослепленный надеждой и жадностью, он кинулся рвать траву, что была под его ногами.
Но стоило лишь коснуться стеблей светящейся травы…
– Не стоит! – раздался мелодичный, но звонкий голос сверху.
Энке поднял голову. Рядом с ним, стояла девушка. Ее темные волосы были заплетены в простую косу, а сарафан был очень простым, в темноте даже не разобрать какого цвета. И Энке даже не обратил бы внимания на нее, будь они в деревне, но сейчас, в чаще леса, матовая кожа незнакомки едва заметно светилась, отражая лунный свет. Ярко блестели темно-синие, почти черные глаза. И выражение лица было отнюдь не благосклонным.
– Кто ты? – удивился Энке. – И как ты тут оказалась?
– Имя мое тебе ни о чем не скажет. А вот трогать Голубую траву не советую. Недолгое будет счастье с этой травы. Горе и разочарование тебя ждет.
– Но почему? – искренне удивился юноша.
– Энке, знаешь ли ты для чего нужна эта трава и что она делает? – неожиданно грустно улыбнулась девушка.
– Не знаю… Постой, но откуда ты знаешь мое имя? – отшатнулся парень. – Ты дух Леса?
– О, нет. Но трава эта называется разрыв-травой потому, что стоит тебе сорвать лишь травинку, как ты будешь знать, когда люди говорят ложь. В этом мире ее слишком много, чтобы она приносила знающему счастье. Тебя ждет одиночество, или же злоба в сердце. Это тяжело.
– Я не верю в легенды! – рассмеялся парень. – Да даже если и буду знать правду, разве это не лучше лжи?
– Ты сам сделал свой выбор. – вздохнула девушка. – Но должна я предупредить тебя еще об одном – как нарвешь травы, не сохраняй у себя ни одного стебля. Отдай все тому, для кого собираешь ее. Иначе прорастет стебелек тот в сердце твоем.
– Что это значит?
– Я предупредила тебя. – девушка развернулась и ушла под сень деревьев, растворившись во тьме.
– Странная какая… – пробормотал Энке и выкинул из головы все предупреждения незнакомки.
Энке рвал траву быстро, жадно, неаккуратно. Перед глазами стояла Мариса, с улыбкой протягивающая ему венок. Не сказать чтобы Энке любил ее всем сердцем, но иметь в женах самую красивую девушку ему хотелось бы. Это потешило бы его самолюбие.
Энке был хорош во многом, и как следствие – горд. И хоть сам по себе юноша был добрым, но глупым, не внимающим голосу разума. И потому он даже на секунду не задумывался о последствиях, что могли его ждать. Он безжалостно обрывал тускло светящиеся стебли, набивая ими сумку, не обращая внимания на сок, заливающий его руки.
Звука колокольчиков больше не было слышно. Вся поляна словно замерла в траурной тишине, не в силах как-то помешать тому, кто не зная всего, безжалостно делал свое дело. И его простодушие и невежество было поистине ужасно!
А юноша продолжал и продолжал свое дело, до тех пор пока первые солнечные лучи не коснулись его лица. И тогда он встал, широко улыбнулся, и, закинув сумку с травой за спину, пошел обратно, в деревню. А на краю разоренной его действиями поляны стояла девушка. Она смотрела ему в след, а в ее ладони одиноко и печально лежала лазурная травинка, от которой слышалась тихая мелодия колокольчиков.
Мелодия затихла, а травинка рассыпалась желтыми искрами, впитавшимися в кожу девушки.
– Да, милая, – нежно прошептала она в пустоту, вытирая слезы, – он неплохой парень, но глуп. И за глупость свою поплатится, хоть, видит Лес, я не хотела этого.
* * *
Энке вернулся в селение гораздо быстрее, нежели шел за травой. Он гордо прошествовал к дому Марисы.
– Я принес, что ты просила, прекрасная Мариса. Исполни же свое обещание! – воскликнул он перед девушкой и высыпал на землю ворох голубой травы.
Люди вокруг ахнули. Еще бы! Живая легенда перед глазами.
Мариса улыбнулась ласково Энке и развязала с головы платок.
– Возьми это, в награду за твои труды! – пропела она и отпустила ткань, которая чуть пролетела и упала аккурат в ладони парня.
– Но Мариса! – растерялся Энке. – Ты обещала мне свой венок!
– Ох, глупый Энке, – снисходительно посмотрела девушка, – неужто ты думал, что я дам тебе венок, а потом выйду за тебя замуж? Все лишь за горстку травы? Да, цвет красивый. Но к чему мне она?
– Но зачем же ты послала тогда меня в самую гущу леса? – недоумевал Энке.
– Я не посылала. Ты сам пошел. Я всего лишь сказала, что отдам венок тому, кто принесет мне разрыв-траву из глубины леса. Но это были всего лишь слова, даже не обещание. Я пошутила!
С этими словами красавица развернулась и ушла в дом, оставив Энке стоять над голубой травой, разметанной ветром по земле. Юноша ушел к себе в дом, а люди, кто взял себе щепотку травы на память, кто растоптал ее, что-то разнесли животные. Ни одна травинка не попала в руки Марисы.
Энке был растерян, а в сердце его жило непонимание и обида. Зачем Мариса так посмеялась над ним? Стоило ли оно того? Стараясь отвлечься от неприятных мыслей, Энке пошел вытряхивать мешок, чтобы использовать его потом под вещи. И вдруг, из складки на землю спланировала одинокая травинка, лазурная, точно весеннее небо.
– Так вот она, награда за мой труд? – горько усмехнулся юноша, и спрятал травинку за пазуху, совершенно позабыв о предупреждении девушки-незнакомки.
Прошел день, второй, третий. Энке жил как и прежде, не замечая, как кровь в венах становится горячее и горячее, как руки его становятся сильнее, как все меньше он общается с жителями деревни. А потом юноша вдруг встретил Марису и понял, что ничего в этой разряженной кукле не было. Что речи ее глупы, а красота – искусственна. И стал Энке вспоминать незнакомую девушку, чья коса была черна, словно ночь, а глаза – синие-синие, кожа – лунный жемчуг, а улыбка ласковая и добрая.
Энке хотел было даже вернуться на ту поляну, но не смог ее больше найти. Сердце с каждым днем горело все сильнее от желания увидеть незнакомку. Порой юноше казалось, что внутри него действительно горит пожар. Он стал замкнутым, мрачным, больше не ходил на гулянья молодежи.
А потом его окликнула Мариса, уязвленная, что лучший из парней больше не обращает на нее внимания.
– Что же ты, Энке, больше не приходишь гулять? – спросила она, улыбаясь самой ласковой своей улыбкой. – Я была бы рада увидеть тебя вечером.
Энке взглянул на Марису и такая злость его взяла, что аж руки затряслись.
– Зачем ты послала меня за травой, Мариса?! – резко спросил он.
– Что? – не поняла глупая кукла.
– Зачем ты послала меня за разрыв-травой, Мариса? – повысил голос Энке. – Послала, а потом выбросила на ветер все, что я тебе принес!
– Так ты что обиделся? – звонко расхохоталась девушка. – Ты прекрасен, Энке, ты лучший работник, лучший воин, красавец из всех парней. – заговорила она, а Энке вдруг услышал за этими речами другие слова: – «Ты должен ползать передо мной на коленях и выпрашивать взгляд мой, как высшую милость. Ведь я красива. А значит, ты – ничто».
Юноша зло хмыкнул и, наклонившись ближе к девушке сказал:
– Ты глупа, разряжена, и накрашена, будто кукла. Ты – пуста, и улыбка твоя холодна. В тебе нет ничего, чтобы бегать за тобой и любоваться тобой. И твоя красота – красота деревянной бусины, выкрашенной краской. Но никак не жемчужины. Ты – дешевка, Мариса, и мне жаль, что я так долго был слеп!
И люди, услышавшие его слова, вдруг осознали, что и правда – Мариса такая же как и многие девушки деревни. Она всего лишь человек, наряженный в одежды и раскрашенный лучшими красками. Но вот уметь то она ничего не умеет, кроме как вертеть парнями и давать им глупые задания. Это всего лишь девица-белоручка.
И от Марисы вдруг все отвернулись, вспомнив, что белоручка ни одному нормальному работящему парню не нужна. Она ведь ни стол ни накроет, ни мужу в сенокос не поможет. Она – не нужна.
А Энке будто и не заметил этих перемен. Он продолжал сгорать изнутри по незнакомой девушке. Он жаждал еще хоть раз увидеть ее. Узнать ее имя. Он понял как глуп был, не послушав девушку. Но изменить больше ничего не мог. Энке вспомнил слова девушки о том, чтобы не оставлять голубую траву себе, но тот единственный стебелек, что он спрятал к себе – пропал.
Однажды ночью Энке, изводимый внутренним огнем, словно тень, выскользнул из деревни и отправился в лес. Он шел, не разбирая дороги, ведомый смутным ощущением.
