Том Торк
Апрельское Затишье и Майская буря
В пучине тьмы
В череде одинаковых дней я пропал,
Не пойму, что хочу от рассудка, себя.
Всё это – слова, а они ведь не стоят
На улице жизни и сломанных стёкол.
В городе-призраке в серости чёртог,
В зеркале феникса видится ворон.
Что шепчешь мне, мой друг милейший?
Остыть? Отстать? Смирится с честью?
Бросить биться? Бросить стих?
В тьме забыться? В прорве лиц?
Гори огнём ворона тьмы,
В пучину я не попаду,
И даже если проклят миг,
Не будет проклят личный дух.
16:03, 6 апреля 2024.
Я пущу же вас, а вы меня
Всё когда-нибудь к концу подходит,
Связи эти – «жги мосты» – случились.
Слёз не нужно – да, теперь прохожьи,
Да, возможно, делась в пропасть милость.
Надо будет – встреча станет явью,
Будем рады видеть сквозь десятки.
Знаю – трудно взять и бросить данность,
Знай же – надо было бросить вас всех.
Надо было мне, хоть крылья те же,
Тяжесть эта била прямо в сердце,
Сложно было, как-то даже тесно,
Всё же долго были мы все вместе.
Знай, однако, этот стих вам крайний,
Должно вам сказать спасибо – дали
Много света; разум вёл раскраски,
Солнце сблекло вдруг, сгорели связки.
Дальше как – не знаю; будем – глянем,
Мы не вражьи, впрочем не друзья,
Ими ведь не стали – сроки мАлы,
В раз последний нужно так сказать:
«Будьте лучше, чем вчера – и дальше,
Дальше в мир добро – всегда-всегда,
Просто, может, без такого марша.
Я пущу же вас, а вы – меня».
20:21, 7 апреля 2024.
Комета проклятья
Поставлена клякса – комета проклятья,
Какая-то плямба – заметна как кляча,
Понятно, поклялся – заметьте, без кляпа,
Однако, проклятье – в засветах без клада.
Поставлена клякса – комета проклятья,
Усталые знаки – предвестники правды,
Под разные краски – предметы украдок,
Подстать оригами – в смятеньи у края.
Поставлена клякса – комета проклятья,
Познать однозначно – понять и распасться,
Поставлена клякса – комета проклятья,
Отняты расправой в сплетениях клятвы.
Комета проклятья – расставил здесь кляксы,
Пометки, и с Латте – не справился с пляской,
Моментами, ладно – местами поддался,
Неделя такая – как данность на плаху.
01:45, 10 апреля 2024.
Космотеатр
0 – aperture.
Добро пожаловать в театр!
Садитесь, дамы, господа!
На сцену, труппа! Эпатаж
Сегодня дайте, полный па!
1 – Земля.
Представь, что человек – планета,
Слова другого – метеор.
Тогда поймёшь влиянье это,
Охваченный огнём покров.
2 – Луна.
В пустыне космоса один.
Всегда останешься таким.
К орбите novum sattelite4,
А примешь камень этот литый?
Поверхность льдом покрыта властным
Иль лавой – мимо лица, лица.
Внутри ядро, сокрыто пластом,
Копать, копать, познать – не слиться.
3 – Солнце.
Момент – сегодня солнце – солнце,
Момент – и завтра светит спутник,
Закон природы вне закона,
На паузе стоят все спуски.
В молитве вечной, чтоб не гасло,
Но холод больше, больше, больше.
Случилось что? Подлить, что ль, масла?
Гори, гори – но вспышка – блёкло.
4 – Юпитер.
Сквозь кулуары и по виадуку
В бездну – под песнь панихид – по литаврам.
Встреча с Юпитером пОлна лакуны,
Образ патетики, мнятся литанья.
Супесь; всё не так: каков Юпитер!
Полно врать! С тобою здесь фразёр!
ГАйтан в лико – что за слог убитый?
Бык; внутри! Откуда этот вздор?..
Quod licet Iovi, non licet bovi5,
Куда же делся ритм любви?
Юпитер – демон – жаждет визг,
Агонью дашь однажды, писк –
Навеки будешь пажить, мисс,
Quod licet Iovi, non licet bovi.
5 – Сатурн.
Встречался, гость театра, люд
Тебе, имевший сто планет?
Таков Сатурна древний дух,
Держись подальше, бойся сеть.
Легко такой планете взять
В коллекцию себе тебя,
А выйти, верь, никак нельзя,
Горит огнём ужасный сад.
6 – Марс.
На сцене в прятки не играют,
Но что же красный Марс устроил?
Чего боишься ты, не граций?
Да разве ты прям так уродлив?
Откуда столько в духе бед?
Сомнений хватит на десяток
Обычных самых звёзд, планет.
Но где же, друг мой, контенансы?
Зачем забрался в тёмный дом?
Зачем зарылся ты в песок?
Никто не станет строить мост
Тебе за то, что ты живёшь.
7 – Венера.
Венера! Плоть от плоти – срам,
Любовь забыта в пьянстве дум,
Ты ведьма, нам хоть и сестра,
Убита честь, остался блуд.
8 – Меркурий.
Кудрявый, жадный столь Меркурий,
Твой день всегда левЕ-дю-рУа6,
Деньгами, всё же, всех купить
Тебе не выйдет, сам же ниц
Падёшь чрез время, станешь трупом.
Не смейся, время явит муки.
9 – Эпилог, обращение к читателю.
Важна ль далёкая туманность?
Уж так ведь слаб от них пролог.
Зачем пытаться всё меняться
Под тысячу скоплений звёзд?
Да, жизнь сложна, а как иначе?
Но жизнь – одна; полна несчастий,
Полна разлук, полна планет,
Так было, будет ночь и день.
8:12-17:56, 12 апреля 2024.
ВОСЬМОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГРЕХ: ОДИНОЧЕСТВО.
да знал ли Господь, что бичём человека,
его добровольным Чистилищем, станет
порок Одиночество, бьющий приметой
простой, первородной, кошмарной и статной?
восьмой человеческий грех: Одиночество –
нет в мире чего-то страшней и бесчетней,
чем главный смертельный порок из бездонности,
так тлеет рассудок касанием с черни.
конец человеку, смирившемуся
с наделом обмана смиренного Бога
грехом потаённым бессмысленным,
несущим проклятие нашему роду.
14:39-15:30, 15 апреля 2024.
Солнечный зайчик, потерянный в тьме
Собачкой за кем-то бежать не привык,
Смотреть за такими – отвратно, увы.
Созданье в смятеньи, мой пыл же остыл.
Вы в судьях, читатели, видно – поник.
За светом всегда прикрывается тень,
За раем смеётся, штурмуется ад.
Тут так же – забудь, нет желания мне,
Не нравится, грустно – убей, протестант.
Протест супротив разумению благ,
Коль бунт ваш таков, то не стану грести
Теченье за вас и себя – как-то так…
Что ж, вам б разобраться в сознании, мисс…
Не пёс, не игрушка, не ангел, не бес –
Поэтому словом одним – человек.
Сигналы понятны, маяк ведь исчез.
Так дружба, любовь? «Ничего», – мой ответ.
Искал Прометеем огонь, но нашёл:
Понять – непонятно в языцах всем что.
Во пламени сад – ну, построю ещё.
Так падает мост, ведь рождается ложь.
Щенячие глазки, «спаси-сохрани»,
Ну нет, не для этого жив на Земле,
Устал от мытарств бесконечных в тени.
В призыве пустом, в унижении, мгле.
Читатель не даст мне солгать, что как ложь,
Так и унижение я ненавижу.
Довольно же лишних, не нужных столь слов.
Прощай навсегда,
Мой солнечный зайчик, потерянный в тьме,
Найдутся места
В израненных нервах для новой тебе.
Тебе не одной,
Мой солнечный зайчик, потерянный в тьме,
Раз стал я нулём,
Пусть светится новый же спутник планет…
21:39-22:42, 15 апреля 2024.
Каждый раз, как в первый раз 2
– Каждый раз, как в первый раз,
«Знаки» стали гневом вновь,
Видно, в мире сотни Вас,
Добрых, милых, но пти-жё
– Каждый раз, как в первый раз –
Вновь и вновь бросают мне.
Вынут детский эпатаж,
Смысл без смысла, вновь во тьме
– Каждый раз, как в первый раз –
Вновь не понял ничего,
Вся любовь всего на час,
Грустно, всё же, что мертво.
Даже вывод тут для Вас
– Каждый раз, как в первый раз –
Столь усталый, столь без прав,
Радость делась, делась в мрак.
12:57-13:34, 16 апреля 2024.
Одна такая милая, забавная ситуация.
Сводник.
Руками суда развожу, так, как будто
Мне лучше других всё дано, и что будет
Лишь мне одному познаваемо; муки
Возможностей брошенных, опыт замучен.
Дурак.
Как максимализм застаёт всех врасплох!
Дурак, почему-то пытаясь средь слов
Найти потаённые смыслы, усоп.
Средь домыслов, крыс в лабиринте – и в гроб.
Девушка.
Иной человек ничего не пойми,
Оно и понятно, поэта они
Не смогут понять никогда до конца,
Оно и не надо, уснёт пустота.
А я?
А я, водрузив на себя «пониманье»,
Смотрю в ситуацию, ясно – размяться.
Прекрасно глядеть на Шекспирову драму,
Ужасно участвовать в этом при травме.
Но знаешь.
Но знаешь, ведь всё же в общеньи лежит
Заветная кладезь – для истины вид.
Зачем же всё рушить? Забыться средь битв?
Да, правильней вожжи чуть-чуть отпустить.
00:07-00:44, 18 апреля 2024.
День, два, три
День, два, три,
Мни, лги, три,
День, два, три,
Крик, блять, крик.
День, два, три,
Бей, жги крыс,
День, два, три,
Чушь в стол – мри.
Лги, лги, лги,
Пусть грех, пусть,
Раз, два, три,
Вспять сред пут.
Пусть, пусть, пусть,
День, два, три,
Вдаль мой путь,
Лги, лги, лги.
Смех весь день,
День, два, семь,
Грех, мой грех,
Где, блять, речь?
День, два, три,
«Вновь» брось вновь,
Чтоб пел стих –
Вот и всё.
17-19 апреля 2024.
Я выбрал быть счастливым
На долгие годы – всегда – мне хотелось
Витать в облаках, позабыть о проблемах,
Хотелось свершений, чудес и ответов
На все предрассудки безумной вселенной.
Мечту не обманешь, её не оставить.
По небу гулял и всегда разбивался,
Но надо – зажгу догоревшие танцы,
Мне нужно – предам беспорядок огласке.
Ходил по луне – забывался в работе,
Сгорал в кураже – приближался же к солнцу.
Звезда путеводная в личных заботах
Меня позабыла на миг, я – её всю.
С небес поэтических ближе к земле,
С идей прозаических понял людей,
Пойми же поэтому, просто пойми,
Что миг от мгновенья считаю всё дни,
Когда я выбрал быть счастливым.
Неверный выбор? Просто я –
Я выбрал быть счастливым кличем,
Я выбрал дальше быть, стоя;.
Пусть завтра я умру – умру счастливым,
Пусть скачет ритм, пусть скачет пульс,
Пусть по асфальту – мог проснуться в лимбе,
Пусть так, чем ждать случайных пуль.
00:10-01:29, 21 апреля 2024.
Король
– Смотри, смотри! Идёт король!
– Гляди, гляди! За ним толпа!
Куда, куда же он забрёл?
С левЕ-дю-рУ;а – ба! – на бал.
– Смотри, смотри, король-то пьян!
– Гляди, гляди, толпа пьяна!
На смерть, на смерть – пускай, пускай –
Идут за ручку в тьму – до дна!
– Смотри, смотри, король-то мёртв!
– Гляди, гляди, его едят!
А феникс плачет? Нет, чертог
Отныне пуст, огнём объят.
– А город-призрак, мой поэт,
Оставлен тоже, иль как в старь?
Король, по-твоему, исчез?
Ответь, да разве можно так?
– В театре, может, лишь антракт?
А может быть, читатель мой,
Затишье всё изменит всласть,
А может, всё лишь началось?
– Смотри, смотри! Идёт король!
– Гляди, гляди! За ним толпа!
Во что же – глянь – он перерос?
С левЕ-дю-рУа, карт – на бал!
21:20-23:32, 21 апреля 2024.
Пост-мета-пост-мета
Каин на сцене, встречайте, фразёры!
Клялся в бессмертьи отчайно, в укорах.
Кажется, ценник речам обесценен –
Творчеству этому нужен лишь цензор.
Вам же, похоже, какие-то смыслы.
Вне содержанья, без смысла лишь мысли.
Творчество в этом, поверь, и бесценно,
Впрочем ему обязателен цензор.
Пост-мета-пост-мета
Вновь смыслу нет места
Пост-мета-пост-мета
Думал, не зарифмую здесь слово «планета»?
Безыдейность – порок, вам в подарок даю,
Так смеюсь я в лицо стихотворцам всем-всем,
Да, талант всех угас современностью дум,
Посмотри на ЛавкрАфта хотя б как пример.
Бог производства забыл о твореньи,
Он позабыл все идеи с лицом,
Столь переполненным глупых размеров,
Кроется в ширмах, крича: «мОдерн-пост!».
Что хотел он сказать? Да наверно ничто,
Беспредельность стремленья к нулю – вот и дно.
Бесовщина поэта – пустые слова,
ЛермонтОвская смерть для писак и себя.
25 апреля 2024.
Наверно, ты просто такой человек
Далёкая звёздочка светом прекрасным
Из пасти угрюмых стенаний достала.
За «я не хочу, чтоб грустил» благодарен.
Наверно, ты просто такой человек.
Бывало, искал судьбоносные знаки –
Обжёгся; расплавился сад и исчез.
Крестами забита поляна чудес.
В поэзии, как-то так вышло, душа
Изломана сотней метафор и тем.
В стихах весь мой жизненный путь отразился;
Все чувства, вся боль, равнодушье, любовь –
Всё это изложено в сборниках, зритель.
Безумно несётся бытьё – понимаю,
Кому-то же столь интересна моя
Местами бездумная жизнь без познанья.
Читатель, наверно, такой человек,
Следящий за бытом поэтов других.
А вспомнят ли эту жизнь чрез сотни лет?..
Далёкая звёздочка – солнечный зайчик.
Наверно, ты просто такой человек.
Ищу оправданий – себя не заставить
Опять ошибиться, обжечься, слететь.
14:30-15:31, 24 апреля 2024.
Апрельское затишье.
Неверный характер, неверное слово,
Неверная внешность, неверные мысли,
Неверно смотрю – в непонятках сызнова:
Наверно, повторы случайны, без жизни.
Неверно грущу и неверно кому-то
Надежду даю – в непонятных мытарствах.
Наверно, какие-то лишние шутки –
Общаясь со мной, не пытаешь ты жалость?
Какие-то шалости жизни, тут просто –
Являешь вниманье – внимаешь ответ,
За этим нет знаков и зайчика солнца.
То просто случается, личности – лесть.
Помимо вороны и феникса, сцены,
И города-призрака, грусти, могилы
Во тьме появляется главный наместник,
Страшней он богов сотнеруких и мглы всей.
Наместник тот правит в аду маяком,
Он правит единственно-важным мне – светом,
Он сумерки режет и ждёт лишь чертОм,
Когда приплывут корабли – да, делец он.
Дела – восседать на престоле, тушА
Заочно – «не верю! Неверный слуга!», –
Он должен шагать средь толпы королём,
Получится вверх ли подняться чрез хтонь?..
Убить неверность, сжечь маяк,
Чтоб пламя тьму светило всю,
Покажет время лишь – и май.
00:14-01:16, 28 апреля 2024.
Тараканы в голове. Послесловие Апрельского затишья
У меня
тараканы в голове,
Глянь,
они берут числом,
Они скребутся
каждый день
во мне,
Внутри сплетенье
мыслей пустых и слов.
И словно
собою недоволен,
Среди
сотен недомолвок
Не знаешь даже
чем себя занять,
Безделье –
признак слабости, часть.
Опять тщедушное чувство –
Опять
не делаю то, что другие,
Опять
неловко считаю секунды,
Вот-вот
и сгинут дни все.
Прожигаю своё бытие
Даже сейчас,
в этом стихе,
В любви неудачи,
В творчестве мрак,
А маска в подарок,
Смотри, читатель,
как
Из скуки рождается стих,
И никому не нужен в тишь,
Тараканы в голове не дают,
Не дают устроить мне уют.
Считаю –
обсчитался подчистую,
Крик же:
«протестую!», –
Всего лишь пустые слова,
Всё, мол, зависит от меня,
Но,
видно,
я делаю что-то не так,
Раз
до сих
пор считаю,
что простак.
Наверно,
чувства притупились,
Раз внутри остались
лишь пустоты,
Ножы тараканьи
столь тупые,
До сих
не смогли монстра,
Сидящего внутри
убить.
И как легко средь сотен битв
Сказать:
"Любовь ненавижу"7,
А после сквозь мысли:
"Кричи, одиночество, рви нараспев!"8.
Да,
это
тараканы в голове,
От них никуда не деться,
Они скребутся в головах каждый день,
А мы поддаёмся,
как малые дети.
Что думает обо мне
человек напротив?
Да думает он,
конечно,
о том,
Какая завтра будет погода,
Да что приготовить
по возвращенью домой.
Так странно по течению плыть,
Не пробуя новый надрыв…
29 апреля 2024.
Часть 3. Майская буря.
***
Грозовой перелом; посмотри же – там Зевс
Всё глядит на меня, всё зовёт на Олимп,
Но – прости – я решил, что останусь лишь здесь,
Средь земных подделок, не подходит мне нимб.
Из дали всё кликает ужасный Харон,
Всё глядит на меня, приглашает чрез Стикс,
Но – прости – я решил, что мне адова хтонь
Средь тщедушья, подобно удушью, акстись!
Мне Антей пригрозил и в сраженье вступил,
Всё глядит на меня, всё кипит кулаки,
Но – прости – я решил, что не хватит мне сил
Притворяться, играть для тебя в поддавки.
И пожалуй, весь ваш пантеон для души
Никуда не годиться, порывы чисты –
Изменить все конструкты, смеяться всю жизнь
Над проблемами, образом твари внутри.
По податливым молниям, с хвостика – в хвост,
Воссиять и в забвеньи Икара забыть,
Так нагрелася майская буря, что воск
Весь давно разложился на атомы, быль.
00:31-01:29, 30 апреля 2024.
Каждый поэт
Каждый поэт в протяжении жизни
Должен глаголы хоть раз рифмовать,
Чтобы никто не сумел смысл понять.
Каждый поэт в рассуждении шифры
Должен оставить, чтоб жить на века,
Чтобы никто не дошёл до конца.
Каждый поэт в рассмотрении битвы
Должен увидеть не бой, а бедлам,
Чтобы никто не сказал: «он солгал».
Каждый поэт
Маяковские ритмы
Должен
пытаться воззвать
в свой стишок,
Чтобы
никто
не забыл
Рагнарёк.
Каждый поэт в обязательствах рыхлых
Должен писать о своём божестве
Музе прекрасной, любви иль судьбе.
Каждый поэт во смятениях крика
Вовсе не должен стремиться нести
Истину, образы – хочешь что ты.
1-2 мая 2024.
Синдром Бога.
Думаешь, я вдруг на белом коне
С неба спущусь к муравьям и жукам?
Конь накануне в мечтаньях исчез,
Помнится, я и убил, он страдал.
Бог настоящий – убийца богов,
Вера во лживые сказки зовёт,
Вместо страданий – тут задранный нос,
Ненависть только – избитый мной троп.
Я обязательно образ свой в тлен,
В мразь лицемерную всем лишь назло
Сделаю; сделаю, чтобы в метель
Или в застой вспоминали всю боль.
Бог воплоти, архидьявол внутри,
Игрища словно в руках лишь моих,
Путы любви развязал – ты гляди –
Явно смеюсь над театром, людьми.
Взрыв – эпатаж – пред тобою тут Бог.
Крик – помолись, чтоб не сгинуть в летах.
Бога синдром – да – убьёт естество.
Похуй на тварь, поебать на дела.
Похуй на всё, и тебе не понять,
Думает что божество по утру,
Ты не поймёшь – не дано – и лишь часть
Знания дастся, пока не умру.
3-5 мая 2024.
Мечта
Ещё с раннего детства я понял великую и непоколебимую силу мечты. Ничто так не окрыляет как стремление к заветной цели. Но бывает так, что иным судьба шепчет правильные слова для осуществления задуманного, над другими же жизнь несправедливо смеётся. И уж, если кто-то и руководит нашим бытием, то он, без сомнений, – очень жестокое существо.
К сентябрю я заканчивал аспирантуру. Одним из условий успешного окончания обучения была практика в областной больнице, стоящей, казалось, у чёрта за пазухой – вокруг крайняя бедность и уныние, мне, человеку, прибывшему из столицы, глядеть на облупившуюся штукатурку аварийных зданий было крайне грустно. Это же ощущение, по всей видимости, распространялось и на жителей городка, построенного, но так и неразвитого за прошедшие сто пятьдесят лет. Их угрюмые худые лица, устающие после утомительного труда на заводах, натыканных здесь, казалось, через каждые десять километров, не способны были выражать счастье, радость новому дню. Даже кристально-зеркальное озеро, бывшее тут главной достопримечательностью, не могло поднять настроение людей.
Пожалуй, что их чувства травили воздух, которым я дышал, моё самочувствие портилось день ото дня, раздражительность росла как на дрожжах. Я проклинал судьбу и ненавидел наставников, направивших меня в эту, с позволения сказать, дыру. Даже, как мне тогда казалось, мой нерушимый добрый нрав дал трещину, отчего-то мне хотелось огрызаться пациентам, порою не здороваться с коллегами.
Всё изменилось, когда в эту, богом забытую, больницу приехала маленькая девочка Лиза, болевшая четвертой стадией рака. Всю жизнь она пробыла под капельницами под пристальным наблюдением сотни врачей. Но ни облучения, ни препараты так и не смогли её вылечить – день ото дня девочка угасала. Помню, собирая анамнез, я сказал матери Лизы:
– Навряд ли эта больница сможет дать вам должный уход…
Мария Фёдоровна, мать девочки, тут же поняла меня, словно зная, что я скажу:
– Видите ли, Алексей Михайлович, – она перешла на тихий шёпот, будто бы стыдилась ситуации, в которой волею судеб оказалась с дочкой, – у нас совсем не осталось денег на лечение, и никто больше не хочет пытаться лечить мою Лизочку…
Она недоговорила, я кивнул, даже толком не подняв головы, по голосу было слышно как ей тяжело говорить о своей бедности. В тот миг моё сердце дрогнуло, и потому, что сам был далеко не богат, и потому, что внезапно понял, что люди, живущие здесь и приходящие в эту разбитую больницу на отшибе мира, ни в чём невиновны. Вдруг я понял для себя, как был жесток с ними, когда огрызался, раздражался или проявлял равнодушие. Бывает, судьба вонзает нож в самое сердце, оставляя душу блуждать во тьме, и, чёрт подери, в ту секунду, глядя на бледность Лизы и её потухший взгляд, мне больше всего на свете захотелось стать для неё лучиком света. “Как бы не было тяжело мне, всегда найдётся человек, которому будет в разы тяжелее”, – пронеслось тогда у меня в голове.
Анализы девочки были удручающе плохи, по самым оптимистичным прогнозам ей оставалось всего каких-то месяца три-четыре. Она уже, борясь с исполинской слабостью, едва-едва ходила. Единственное, что у Лизы было не отнять – это стойкость духа, даже осознавая приближавшуюся кончину, в общении с другими она старалась как можно ярче светится. Детское, незапятнанное предательствами и жестокостью жизни, восприятие вкупе с наивностью делало её самым смелым мечтателем. Мне оставалось только удивляться, как далеко и на какие малые и великие свершения стремится душа Лизы.
– А вам когда-нибудь доводилось летать на самолёте? – спросила она как-то меня, сжимая научно-популярную брошюру о строении авиации.
– Да, например, сюда я приехал как раз на одном таком, – тыкнул пальцем я в один гражданский лайнер, в общем-то отдалённо напоминающий тот кукурузник, на котором меня в действительности сюда переправили.
– И как? Какого это? Страшно? – завалила Лиза меня вопросами, её глаза на секунду так и вспыхнули.
– Ничуть, самолёты будут даже безопасней поездов и машин.
– А они высоко поднимаются? – задумалась вдруг больная, быстро перелистывая брошюру в поисках интересующей её информации.
– Выше облаков.
Она на миг остановилась, посмотрев мне в глаза:
– Значит, самолёты летают среди звёзд?
– Нет-нет, – улыбнулся я, – среди звёзд летают космические ракеты. Они взмывают вверх, оставляя землю, и, разрезая облака и атмосферу, устремляются к далёким планетам и звёздам.
– Круто, – вымолвила на одном дыхании девочка, увлечённо слушая моё описание полёта космического шаттла, – это, наверное, невероятное чувство находится в сиянии тысяч звёзд, открывать что-то новое и неизвестное, летать к новым и новым планетам и звёздам в окружении верных друзей… а вы… были в космосе?
Я удивился этому вопросу, мне казалось, что она и сама знает на него ответ:
– Нет, в космос открыта дорога лишь космонавтам, куда уж обычному врачу до дел занебесных.
– И что же, неужели вы никогда-никогда не мечтали путешествовать среди звёзд? – не унималась Лиза.
Я призадумался, не зная, что на это ответить.
– А вот я мечтаю! – ударила легонько кулачком девочка, задрав носик, – путешествие среди звёзд – моя самая заветная мечта! Всем мечтам мечта! – она даже немного раскраснелась от этого, ответить я не успел, в эту же секунду зазвенел телефон – вызов по работе. Выходя, я извинился за свой преждевременный уход перед пациенткой, смотрящей на меня с выражением лица, исполненного гордостью; глаза же её вместе с тем отражали неподъёмную грусть, Лиза прекрасно понимала, что эта мечта навсегда останется недостижимой.
Тот и следующие вечера я провёл в задумчивости. Как же осуществить её мечту? Возможно ли это вообще? Понятно, что настоящий космический перелёт мною не рассматривался, не столько от того, что её никто не допустит, сколько то, что она не переживёт таких перегрузок. Как же быть? Душою я за короткий срок привязался к ней, и, как и говорил ранее, мне хотелось хотя бы ненадолго стать для Лизы лучиком света в кромешной тьме жизни.
Раздумья в мой выходной привели меня к озеру. Тут меня, наконец, осенило…
Дело, которое я задумал, предстояло быть очень трудным. Тем не менее, взяв отпуск, запланированный на поездку к родным в столицу, я принялся готовиться. Подкупить охранника-пьяницу, арендовать лодку и поговорить с главврачом было легко, трудным оказался разговор с Марией Фёдоровной, пропадавшей на работе, казалось, по пятнадцать-шестнадцать часов в день. Мама Лизы восприняла моё предприятие в штыки:
– Алексей Михайлович, – говорила она мне, – я ценю ваши старания, но не думаете ли вы, что такое только больше навредит? Вам лучше меня известно, как подорвано её здоровье, загрязнения заводов и так постепенно травят, если она заболеет, она…
Мария Фёдоровна недоговорила. Я не сдавался, упирая на то, что хотя бы одно своё день рождения девочка должна провести не в стенах больницы. И только после заверений главврача, проникшегося и очень довольным моим неравнодушием к больной (он считал, что в таком глухом месте проявление чувств – необходимость, чтобы оставаться в добром здравии), Мария Фёдоровна сдалась с тем лишь условием, что обязательно поплывёт с нами.
Удивительно даже как моя затея растопила сердца всех, кто был в больнице: пациенты приветливо мне улыбались, врачи предлагали свою помощь. Все вместе мы в ту холодную ноябрьскую ночь были практически готовы. Оставалось только преподнести новость девочке.
Мы с Марией Фёдоровной зашли к ней в палату, она как и всегда смотрела в окно, различая, по всей видимости, на небе путеводную звезду. Лиза повернула голову в мою сторону, глубокие серые круги под глазами показывали, как близко стояла к ней смерть, видимо от того на её лице не было улыбки, глаза не горели, руки обессилено валялись на кровати. При виде меня, чем-то очень довольным и немного волнующимся, она попыталась приветливо спросить у меня “как дела?”, но не смогла, вместо этого закашлявшись. Мария Фёдоровна взяла меня за руку, всем своим видом показывая, что наше маленькое путешествие необходимо отложить, я посмотрел ей в глаза, как бы говоря: “либо сейчас, либо никогда, дальше будет лишь хуже”. Вся наша немая пантомима длилась не более трёх секунд, и за эти мгновения мама девочки всё же пошла на уступки, видно было, как у неё разрывалось сердце, на какой риск она шла ради мимолётного счастья дочери.
– Помнится, как-то ты говорила о своей заветной мечте побывать среди звёзд, – начал я, видя как уныние сползает с лица Лизы, – мы тут с твоей мамой поговорили с Бюро Космических Перелётов, и они согласились провести для тебя тестовый полёт с оценкой твоей вовлечённости в дела космические, – нёс, немного запинаясь, полную ахинею я.
Лиза на моё счастье быстро смекнула что к чему, подыграв мне:
– Бюро Космических Перелётов не разочаруется во мне! – безуспешно пыталась улыбнуться больная, но видно было, как силы стремительно покидали её под вечер.
– Что ж, тогда не будем терять ни секунды!
В защитных костюмах от попадания бактерий мы вышли из больницы: я и Мария Фёдоровна шагая, Лиза находясь в инвалидной коляске. Тем не менее больную это нисколько не смущало, она крутила головой в белом медицинском скафандре, словно бы стараясь запомнить ночную тишь вокруг.
На карете скорой помощи мы долетели до озера. К тому моменту на улице было уже очень холодно, Лиза же этого не замечала, глядя на ясное ночное небо.
Это были непередаваемые мгновения. Мне сложно даже припомнить, о чём мы тогда, находясь одни в лодке на середине зеркального озера, все втроём говорили. Я запомнил только богато усыпанное звёздами небо, перемигивающееся с путниками, заворожённо смотрящими то вверх, то вниз. Запомнил то ощущение волнующегося одиночества от осознания того, что вокруг, кроме маленького фонаря лодки, темень ничто не прорезает. Запомнил, как шатается наша лодка, представляя, что так же себя чувствуют и космонавты, парящие где-то там, далеко-далеко. Запомнил осторожную, будто бы забытую давным-давно, улыбку Марии Фёдоровны, показывающую созвездие на ночном небе (только позднее я узнал, что в прошлом она работала астрономом). Запомнил, наконец, святящиеся глаза Лизы, наполненные неподдельной нечеловеческой радостью и силой. Она выглядела как раз тем человеком, которого редкого встретишь на улице даже больших мегаполисов, человеком, осуществившим свою самую заветную мечту…
Дорога в космос открыта не только космонавтам, ведь она всегда доступна мечтателям.
