Марк Твен
Школьная горка
– Но ведь она – только ряд сжатых и простых правил, сэр. Их можно применять легко и уверенно, как принципы математики. К тому же помогают примеры – даются бесчисленные комбинации английских слов с пропущенными гласными. Она замечательна, эта система, своей точностью и ясностью: вы можете писать по-латыни и по-гречески, используя словосочетания с пропущенными гласными, и все-таки вас поймут.
– Твой английский шлифуется с быстротой молнии, мой мальчик.
– Да, сэр, я прочел эти книги, и они обогатили меня знанием оборотов речи, теми формами, в которые отливается язык, – идиомами.
– Я уже не в силах удивляться. Наверное, нет чуда, недоступного твоему уму. Подойди, пожалуйста, к доске, я хотел бы посмотреть, как выглядит греческий в фонографических словосочетаниях с выпущенными гласными Я прочту несколько абзацев.
Мальчик взял в руки мел, и испытание началось. Учитель читал медленно, потом немного быстрее, потом еще быстрее, потом так быстро, как только мог. Мальчик поспевал – и без заметного напряжения. Затем учитель подкинул ему несколько латинских предложений, английских, французских и одну или две трудных задачи из Евклидовой геометрии для вычисления. Мальчик осилил все
– Это поразительно, дитя мое, поразительно, ошеломительно! Соверши еще одно чудо, и я выкину белый флаг. Вот листок с колонками цифр. Произведи сложение. Я однажды видел, как знаменитый мастер быстрого счета проделал это за три минуты с четвертью, и я знаю результат. Я буду следить по часам. Побей его рекорд!
Мальчик глянул на листок, поклонился и сказал:
– Общая сумма – 4 865 493, если неразборчивая двадцать третья цифра в пятой колонке – девять, если же это семь – общая сумма меньше на два.
– Верно, и ты победил с невероятным перевесом, но ведь у тебя не было времени разглядеть неразборчиво написанную цифру, не говоря уж о том, чтобы определить ее место. Подожди, я ее найду. Ты говоришь – двадцать третья? Вот она, но не могу сказать, что это: может быть, девять, а может быть, и семь. Впрочем, неважно, один из твоих ответов правильный, в зависимости от того, девятка там или семерка. Бог ты мой, неужели мои часы верные? Большая перемена давно закончилась, и мы все забыли про обед. За тридцать лет моей учительской практики такого не случалось. Поистине день чудес! Дети, разве можем мы, жалкие кроты, и дальше заниматься постылой зубрежкой после этого потрясающего, немыслимого интеллектуального пожарища! Занятия окончены. Мой удивительный ученик, назови свое имя.
Все, как один, подались вперед, жадно вперившись в незнакомца завистливыми глазами, – все, кроме Баскома, который, надувшись, стоял в стороне.
– Quarante – quatre, сэр. – Сорок четвертый[6].
– Как так? Это же число, а не имя.
Незнакомец молча поклонился. Учитель оставил эту тему.
– Когда ты приехал к нам?
– Вчера вечером, сэр.
– У тебя здесь друзья или родственники?
– Никого нет, сэр. Мистер Хотчкис пустил меня в свой дом
– Ты еще убедишься, что Хотчкисы – хорошие люди, прекрасные люди. У тебя было к ним рекомендательное письмо?
– Нет, сэр.
– Видишь, я любопытен. Мы все любопытны в нашем скучном захолустье, но это безобидное любопытство. Как тебе удалось объясниться с ними?
– При помощи знаков и их сострадания. Я, чужой, стоял на морозе.
– Понятно, и мысль хорошо выражена, без лишних слов. Это характеризует Хотчкисов, это целый рассказ о них. Откуда ты приехал и на чем?
Сорок четвертый молча отвесил поклон. Учитель добродушно улыбнулся:
– Ну вот, я снова проявил неделикатность, ты не злопамятен? Нет, я хотел сказать, позабудь об этом, учиты… В общем, мысль такая: не обращай внимания! Именно так – не обращай внимания! Я рад, что ты приехал, я благодарен тебе за это
– Спасибо, сэр, большое спасибо, сэр
– Мое официальное положение обязывает меня покинуть школу первым. Извини, что я не пропускаю тебя вперед. Адью!
– Адью, мой учитель!
Школьники расступились, и старый джентльмен прошествовал между рядами с большим достоинством, подобающим его официальному положению
Глава II
Девочки ушли, оживленно переговариваясь, им не терпелось поскорей попасть домой и рассказать про чудеса, которые они видели; мальчишки столпились возле школы и ждали – молчаливые, настороженные, взволнованные Непогода их мало беспокоила, их захватил какой-то общий всеобъемлющий интерес Генри Баском стоял особняком, поближе к двери Новенький еще не появлялся Том Сойер задержал его в школе и предупредил-
– Берегись, он будет ждать – тот самый задира, Генри Баском Он каверзный и подлый парень
– Будет ждать?
– Да, будет ждать – тебя.
– Зачем?
– А чтобы отлупить, накостылять по шее.
– За что?
– Ну, в этом году он тут всем верховодит, а новенький.
– И в этом все дело?
– В общем – да. Ему нужно проверить, чего ты стоишь, и сегодня же, тут он промашки не даст.
– Стало быть, здесь такой обычай?
– Да, ему придется драться, хочет он или нет. Но он хочет. Ты заткнул его за пояс своей латынью.
– Заткнул за пояс? Je ne…[7]
– Да, так говорится. Значит – положил на обе лопатки.
– На обе лопатки?
– Ну да, прихлопнул его туза козырем.
– Прихлопнул его…
– Туза. Значит, натянул ему нос.
– Уверяю вас, это ошибка. Я не тянул его за нос
– Да ты не понимаешь. Хотя чего тут не понять? Ты загнал его в тупик, вот он и злится.
Лицо новенького выразило отчаяние. Том на минуту задумался, и в глазах его засветилась надежда. Он сказал уверенно:
– Сейчас все поймешь. Видишь ли, он блефовал со своей латынью. Один, понимаешь, играл против всех. Важничал, как турецкий султан. Вся школа с ним носится: гип-гип-ура! Гип-гип-ура! А он выступает сам по себе, будто шериф. А тут ты метишь в капитаны со своей латынью, выкладываешь все четыре туза да еще джокера в придачу, вот он и скис. Ясно? В этом все и дело.
Новенький нерешительно провел рукой по лбу и сказал, запинаясь:
– Мне еще не совсем ясно. Все же это был плохой словарь – французско-английский, там пропущено слишком много слов. Может быть, вы имеете в виду, что он мне завидует?
– Один ноль в твою пользу! Попал в самую точку! Завидует – именно завидует. Так вот, все встанут в круг, и вы будете драться. Ты смыслишь в боксе? Приемы знаешь?
– Нет, не знаю
– Я покажу. В два счета обучу. Это тебе не грамматика! Сожми кулаки – вот так. А теперь бей меня! Заметил, как я парировал левой? Еще раз… Видишь, отпарировал правой. Пританцовывай, прыгай, вот так. Видишь? Ну, а теперь нападаю я – гляди в оба. Вот те раз – не попал. А ну еще! Хорошо! Все в порядке. Пошли. Сегодня Генри заработает на орехи.
Они вышли из школы. Когда Том и Сорок четвертый проходили мимо Генри Баскома, тот неожиданно выставил ногу, чтоб Сорок четвертый споткнулся. Но Сорок четвертый и не заметил подножки – шел себе как ни в чем не бывало. А Баском, как и следовало ожидать, сам не удержался на ногах Он больно шлепнулся, и все исподтишка посмеялись. Баском поднялся, кривясь от ярости.
– А ну, скидывай пальто. Всезнайка! – крикнул он. – Выбирай – драться или просить пощады! Встаньте в круг, парни! – Баском скинул пальто, и все встали в круг
– А можно, я буду драться в пальто? Правилами это не запрещается?
– Оставайся в пальто, если хочешь, восковая кукла, – сказал Генри, – что в нем, что без него, добра не жди! Время!
Сорок четвертый занял позицию, подняв сжатые кулаки, и стоял неподвижно, в то время как гибкий и подвижный Баском пританцовывал вокруг него, подскакивал, делал финт правой, делал финт левой, отпрыгивал, снова подскакивал к нему и так далее. Том и другие ребята то и дело предупреждали Сорок четвертого:
– Берегись его! Берегись!
Наконец Сорок четвертый на какое-то мгновение ослабил оборону, и в этот момент Генри сделал рывок, вложив в удар всю силу; Сорок четвертый легонько отступил в сторону, и Генри, устремившись вперед, поскользнулся и свалился на землю. Он поднялся хромой, но неукрощенный и начал свой танец снова; наконец он сделал выпад, нанес удар в пустоту и опять упал. После этого падения Генри учел, что земля скользкая, выпадов больше не делал и пританцовывал осторожно. Он дрался энергично, увлеченно и с точным расчетом, наносил блестящий каскад ударов, но ни один не попадал в цель: от одних Сорок четвертый уходил, делая финт головой в сторону, другие умело отражал. Генри еле переводил дух, а его противник был бодр, потому что не пританцовывал, не наносил ударов и, следовательно, не тратил сил. Генри остановился, чтобы передохнуть и отдышаться, и Сорок четвертый предложил:
– Хватит, не будем продолжать. Какой в этом прок?
Мальчишки недовольно зашушукались, они были не согласны: ведь сейчас решалось, кому быть верховодом, они были лично заинтересованы в исходе боя, у них появилась надежда на перемену, и эта надежда переходила в уверенность.
– Оставайся, где стоишь, мисс Нэнси! Ты не уйдешь отсюда, покуда я не выясню, кто возьмет верх в боксе, – сказал Генри
– Но тебе это уже ясно – должно быть ясно. А потому что толку продолжать? Ты меня не ударил, и у меня нет желания тебя бить.
– Ах, у тебя нет желания! Да что ты говоришь? Как великодушно с твоей стороны! Попридержи свое благородство, пока тебя не спросят. Время!
Теперь новенький наносил удары и каждый раз сбивал Генри с ног. Так было пять раз. Мальчишки пришли в сильное волнение Они поняли, что вот-вот избавятся от тирана и, возможно, обретут защитника Ликуя, они позабыли про страх и выкрикивали:
– А ну дай ему, Сорок четвертый! Так ему! Сбей его еще разок! А ну еще! Всыпь ему по первое число!
Генри держался мужественно. Он падал снова и снова, но, стиснув зубы, вставал и продолжал бой, он не сдавался до тех пор, пока силы его не иссякли.
– Твоя взяла, – заявил наконец Генри. – Но я еще с тобой расквитаюсь, барышня, вот посмотришь. – Он оглядел толпу и назвал восемь ребят по именам, последним – Гека Финна и пригрозил. – Попались с поличным! Я все слышал. Завтра я за вас возьмусь, света белого невзвидите.
Впервые искра гнева сверкнула в глазах новенького Всего лишь искра, он мгновенно потушил ее и произнес ровным голосом:
– Я этого не допущу
– Ты не допустишь? А кто тебя спрашивает? Плевать мне, допустишь ты или нет! И чтобы ты это знал, я примусь за них сейчас же.
– Я тебе не позволю. Не делай глупостей. Я щадил тебя до сих пор и бил вполсилы. Если ты тронешь хоть одного из них, я тебя ударю больно.
Но Генри не мог сдержать злости. Он бросился на ближайшего мальчика, которому собирался мстить, но не настиг его: новенький сбил Генри с ног оглушительной пощечиной, и он лежал без движения.
– Я все видел! Я все видел! – Это кричал отец Генри, работорговец; его не любили, но боялись из-за кулаков и крутого нрава. Он выскочил из саней и бежал, держа кнут наготове. Мальчишки бросились врассыпную, а работорговец, поравнявшись с Сорок четвертым, взмахнул кнутом и злобно выкрикнул:
– Я тебя проучу!
Сорок четвертый ловко увернулся от удара и стиснул правой рукой запястье торговца. Послышался хруст костей, стон, торговец зашатался и попятился, крича:
– Господи, он раздробил мне руку!
Мать Генри вылезла из саней и разразилась неистовыми воплями над поверженным сыном и изувеченным мужем, а потрясенные мальчишки не могли оторвать глаз от эффектного зрелища: красочной скорби женщины; они были немножко испуганы, но рады, что оказались очевидцами этого захватывающего спектакля. Их внимание было настолько поглощено увиденным, что, когда наконец миссис Баском обратилась к ним и потребовала выдачи Сорок четвертого для сведения счетов, они обнаружили, что он незаметно исчез.
