Ульяна Громова
Адвокат моей любви, или Высокое напряжение
Глава 12. Точка джи
Никто не свят… во всех всего намешано,
У всех своё: и дно, и высота,
И лезет то духовное, то грешное,
То красота в душе, то пустота.
И каждый где-то в жизни ошибается,
У каждого бывают времена,
Когда не так, как хочешь, получается,
И невпопад судьбы звучит струна.
Даются нам презрение и почести,
Победы и препятствия свои,
И слабость – поступать лишь так, как хочется,
И сила – жить и в чести, и в любви.
Никто не свят… Не ангелы… И надо ли
Нам бередить всё то, что заросло –
Бывало, что и птицы камнем падали,
Но снова становились на крыло…16
Подруга, казалось, не дышала, глаза налились страхом и виной, а губы задрожали. Не укрылось это и от глаз Андрея. Он тихо чертыхнулся и положил ладонь на мою руку, то ли напоминая о себе, то ли стараясь удержать от чего-то, то ли просто стремился поддержать в созданной им же неловкой ситуации.
В моей голове не было ни одной мысли. Пустота. И яма на душе, куда внезапно ухнуло сердце. Меня будто сковала вечная мерзлота, вздыбив кожу мурашками и охватив нервным ознобом тело. Казалось, мир застыл, всё было словно не со мной… в дурном сне. Но тишину, показавшуюся оглушающей, несмотря на пение птиц, треск огня и шум леса, со свистом опускавшейся на шею гильотины рассёк вопрос Марата:
– Лена… а почему ты не сказала?.. Что ты себе, вообще, позволяешь!..
– Данилка, пойдём-ка, я тебя на качели покачаю! И Оксана с нами пойдёт, она тоже любит качаться, – Андрей сжал мою ладонь и встал, протягивая руку подбежавшему малышу.
Я поднялась, повинуясь крепкой хватке адвоката, уводившего меня прочь от уронившей в ладони лицо Лены, и Марата, чьи поджатые губы и ходившие ходуном скулы не предвещали подруге ничего хорошего.
– Андрей, какая качелька?
Я высвободила руку, едва мы ступили на узкую лесную тропу. Больше всего на свете мне хотелось услышать объяснение подруги – как она могла?!
– По моей вине им есть о чём поговорить…
– По твоей вине?! – я задохнулась от возмущения и закашлялась от вскипевшей обиды, перебивая любимого мужчину. – Андрей! Причём тут ты?!
– А причём тут – кто? – Андрей остановился и повернулся ко мне, подхватывая Данила на руки. – Лена?.. Марат?.. Пять лет прошло после вашего развода. Причём тут, Оксана, ты?
Его холодный тон окатил, будто течение горной Маны. Я мгновенно осознала, что обидела любимого мужчину. Взыгравшее женское «даже бывший муж подруги – табу» взяло верх над логикой и рассудком. Видимо, чувство охватившей меня вины, выступившее на щеках обжигающим румянцем, всё сказало адвокату. Его взгляд смягчился. Уже спокойным, без вызова, тоном с нотками понимая и сочувствия, добавил:
– Разберись со своими чувствами. А там… – он бросил мимолётный взгляд в сторону поляны, откуда доносились еле слышные голоса Лены и Марата, – …не твоё дело.
Андрей развернулся и ушёл куда-то вниз по склону над рекой, оставив меня одну. В мыслях канонадой стучало «не твоё дело… не твоё дело… не твоё дело».
Я села на изогнутый ствол берёзы, не находя себе места ни рядом с Андреем, ни на поляне, где голоса быстро стихли. Думать не хотелось. Хотелось разобраться с тем, что я на самом деле чувствую.
Я совершенно однозначно… точно… без всякого сомнения… люблю Андрея. И даже сейчас, когда он ушёл, я знала – он со мной… Он всё понимает… Он прав.
Взыграло женское… собственническое эго. Ещё по дороге сюда какой-то час назад я думала об отце для Данила. И всё время с тех пор, как узнала, что Марат не женился и у него нет сына, сожалела об этом. И не обязаны Лена и Марат держаться друг от друга подальше, чтобы не задеть моих надуманных… чувств?..
– Оксан, ты что одна тут сидишь? Где Андрей с Данилом?..
Марат подошёл незаметно. Я подняла на него глаза медленно, запечатлевая его образ от самых кроссовок, будто вижу последний раз. Когда наши взгляды встретились, в его глазах засветилось грустное понимание.
– …Ах, вот оно что, – мой самый лучший на свете бывший муж облокотился на ствол берёзы и оказался так близко… – Волантильничаешь… – я прижалась лбом к его груди. – У нас не было с Леной отношений…
– Лишь одна пьяная ночь. Я это уже поняла.
– Я, честно, разозлился на тебя. Не думал, что ты не знала…
– Не знала…
Мой голос прозвучал тихим эхом. Мы говорили об их случайной с Леной связи и о Даниле, даже не уточняя этого. И понимали друг друга. Лена права – с полуслова… с полувзгляда… с полувздоха.
– Лена – умная женщина. И, судя по тому, что Андрей где-то там, а ты – здесь, знает тебя лучше, чем ты себя знаешь сама. Что за трагичный вид, Оксана? Кого хороним?
– Я уже в курсе, что это не моё дело.
– Андрей сказал?..
Я промолчала. Марат положил руку на мою голову и запустил её в волосы, будто расчёской разделяя пряди. Он делал так всегда, когда мы… когда-то… лежали в постели и хотели поговорить о чём-то серьёзно. И теперь несупруг собирался с мыслями, а я думала – чьи пряди он будет наматывать на палец и расчёсывать пятернёй, когда захочет сказать что-то важное для… них обоих?
– …Мне было очень плохо без тебя… В тот вечер, у Ленки, я плакал. И она тоже. Мы слишком много выпили, всё как в тумане… Она обняла меня, гладила по голове, успокаивала. И эти ваши вечно одинаковые тряпки!.. Мне казалось – это ты… В общем, после этого мы ни разу не встречались даже случайно. И я тебя больше не искал. Лена сказала, что у тебя кто-то появился… Слава какой-то… Оксан, – Марат поднял пальцами мой подбородок, – ты понимаешь, что в твоих руках сейчас…
– Да. Я – ваша точка джи.
– Что?
– Только ты не скрывал, что между вами что-то было. Даже сегодня ты обмолвился…
– Я был уверен, что ты знаешь.
– Марат, если бы не было…
– Стоп! Ты ревнуешь и делаешь глупости. Ответь мне на вопрос…
Я уже слышала звонкий голосок Данилки и чуть тише – Андрея. Я смотрела в глаза Марата не мигая.
– …Ты считаешь Лену виноватой перед тобой?
Я слушала голоса и краем глаза заметила, что с поляны к нам идёт Лена.
– Н…нет.
– Так скажи ей об этом. Она ведь самая лучшая подруга на свете! Тебе хорошо от того, что ради твоего душевного равновесия мальчишку лишили отца?.. От того, что ради твоего спокойствия, меня лишили права знать о сыне?
– Нет!
– Ты любишь меня?
Я прислушалась к своим чувствам. Мне небезразличен Марат. Я не хочу его потерять… хочу быть рядом… хочу поддерживать его во всём… но по-другому.
– Да, но…
– Вот именно. Я тоже тебя люблю… но по-другому.
Я встала и обняла уже не мужа. Он крепко прижал меня к себе. Мы оба чувствовали, как ровно бьются наши сердца в груди друг у друга. Я смотрела из-за его плеча на адвоката, ведущего Данила за руку. Мальчишка нёс два букетика кукушкиных слёзок. Андрей улыбнулся, и я не смогла удержаться, радостно улыбнувшись в ответ. Меня обнимал мужчина, ставший меньше, чем муж, но больше, чем друг. И я знала, что сейчас он улыбается Лене. Потому что у него есть сын. И я… не ревновала.
«Люблю тебя», – прошептала я одними губами, глядя в глаза любимому адвокату.
И он вернул мне признание счастливой улыбкой со сногсшибательной ямочкой на щеке. Я не удержалась и рассмеялась. Марат выпустил меня из объятий и подхватил сына руки:
– Ну, парень, теперь ты от меня не отделаешься!
***
– Прости…
Андрей принял меня в свои объятия, едва отпустил Марат. Я незаметно улыбнулась: как символично – из рук в руки… в надёжные и сильные руки настоящего мужчины. Я зарылась лицом в его расстёгнутую рубашку и прижалась губами к его груди, чувствуя, как сильно и уверенно бьётся его сердце.
– И ты прости.
– Ты был прав… И Марат прав… И Максим прав… А я всегда считала себя умной женщиной…
– Мне кажется, мою умную женщину ждёт другая умная женщина.
Я обернулась. Лена маялась в нескольких шагах, бросая на нас быстрые взгляды и снова отворачиваясь к поляне, куда, подбрасывая в воздух смеющегося сына, уходил Марат. Нам нужно было поговорить с подругой. Ей это было нужно. Я вдруг разом вспомнила и её хмурость, и виноватый взгляд, который она старалась безуспешно скрыть, и её уклончивые ответы об отце Данилки, и её недавние слова: «Оксан, чего бы ты не смогла мне простить?.. Ты мне ничего не должна. Это я тебе должна… Первая причина – это ты, а вторая – все твои мечты, третья причина – это ложь. Кто прав, кто виноват – не разберёшь». Все пять последних лет оборванных фраз, недосказанности и плохого настроения одноклассницы стали понятны. И я совершенно не представляла…
– Мы недолго… Принеси пока фотоаппарат. Мы с Леной прогуляемся, посмотрим, что там за качельки.
– Они метрах в десяти ниже, на краю скалы. Десять минут? Вам хватит?
– Конечно! Всё уже сделано и сказано. Всего одна точечка осталась. Мне не нравится быть джи-центром. Так что мы недолго. А потом ты нас пофографируешь, ладно?
– Люблю тебя.
Я потянулась к губам адвоката и получила нежный поцелуй. Схлопотав лёгкий заигрывающий шлепок по мягкой точке, я подошла к подруге:
– Пойдём, на качели покачаемся.
Лена смотрела в глаза с вызовом загнанного в угол зверька, сильно сдобренным тягучим чувством вины. Сердце сжалось в тугой комок от болезненной жалости.
– Оксан…
– Ты мне только на один вопрос ответь… – я на секунду замолчала, поняв, что повторяю слова Марата. Как же мы пропитались друг другом, разделили привычки на двоих, дополняли друг друга… – как ты не спятила за пять лет? Как можно было Марату хотя бы не сказать?
– Это два вопроса.
– Ну… выбери один.
– Я думала, Марат женат, и у него есть сын. А когда хотела сказать тебе… неудобно было, что ты помогаешь и не знаешь… а ты…
– …сказала, что он не женат и сына у него нет. Я помню.
– Я думала, вы снова будете вместе.
– Ленка… – я взяла подругу под руку и повела вниз по склону горы. – …а не спятила-то как? Я бы спятила.
Лена пожала плечами.
– Человек такая сволочь – ко всему привыкает.
У меня в голове роилась туча вопросов, но все они были далеки от моих чувств. Я не представляла, как сложатся отношения Марата с сыном. Как это будет? Между бывшим мужем и подругой не было никаких отношений, они никогда не испытывали друг к другу никаких чувств, кроме дружеских. Но уже несколько лет нет и их. Я была абсолютно уверена, что больше у Лены не будет никаких проблем – Марат не позволит сыну ходить в круглосуточный интернат и расшибётся в лепёшку, чтобы сын был здоров. Но вариант «выходной папа» – это не о Марате. И какую жизненную… мужскую установку может дать Данилу знание, что папа живёт отдельно? А постулат «живут же другие так» не имел никакого отношения ни к Марату, ни к Лене…
Мы шли молча. Я была уверена, что подруга думает о том же. Им было о чём поговорить с Маратом наедине. Но не на пикнике.
Качели мы увидели не сразу. Немного свернули с чуть заметной тропы и оказались от них немного в стороне. Лес на почти ровной площадке отвесной горы подступал к самому её краю. Ровноствольные сосны цеплялись за каменистое основание, свешивая высокие кроны над быстрым течением притока Маны. Ниже по течению как раз он и обрывался радужным водопадом в материнскую реку, а здесь его дно было похоже на ложку с крутыми краями. Совершенно прозрачная вода позволяла рассмотреть каждый камень на дне. Верёвочные качели с сиденьем, вырезанным из старой автомобильной покрышки, привязанные к толстым сосновым сукам, явно предназначались для любителей острых ощущений – с них ныряли с горы в воду, хотя место было опасным: как раз напротив дерева под водой дремал обласканный течением до неправильной вытянутой округлости огромный кусок скалы.
– Это они на этих качелях качались, что ли?!
В голосе Лены звучал ужас и гнев. Я не могла поверить в неразумность Андрея и огляделась по сторонам, с облегчением увидев импровизированные качели, подходящие для малыша: кусок ствола берёзы лежал поперёк поваленного заросшего мхом ствола осины.
– Нет, вон там качались.
– Фу-ух! Меня чуть кондрашка не хватила! Наверное, это захватывающие впечатления, но я бы не рискнула качаться над водой.
Я с силой подёргала толстые верёвки:
– Ну, раз они здесь висят, значит, кто-то на них качается. Можно ведь и не прыгать в воду. И вообще повернуться к ней спиной, дабы не будить богатое воображение и избавиться от соблазнов.
Лена, держась за ветку, старалась заглянуть за край горы:
– Метров семь высота будет… Где, интересно, назад забираются?
Я осторожно присела на кусок шины, не сразу опустив на неё свой вес. Посмотрела на крепкие узлы… подогнула ноги, вцепившись в канаты. Толстые сучки даже не прогнулись, только один немного заскрипел.
Я покачивалась, легонько отталкиваясь ногой и стараясь не нависать даже над краем скалы, не то что над водой. Для острых ощущений хватило щекочущего спазма внизу живота при взгляде с высоты скалы. Чувство самосохранения, когда родились внуки, срослось с ответственностью за дочерей и мальчишек. И я цепко держалась за верёвки, стараясь прислушиваться к скрипу дерева.
Это, наверное, и спасло.
Я смотрела на Андрея, уже показавшегося на тропинке, когда краем глаза увидела, как Лена резко вскинула руку и, вскрикнув, ухнула вниз. Треск обломанной ветки я услышала, словно с заевшей магнитофонной плёнки. И так же, будто в замедленном кино, краем глаза увидела, как сорвался из-под ноги подруги острый край горы. Совсем немного, но этого хватило, чтобы одна нога Лены соскользнула, а ветка, не выдержав вес тела, обломилась. Но не до конца – тонкая шкурка ещё сползала со ствола медленно и неотвратимо.
Казалось, всё происходило помимо моей воли… само собой… и гораздо быстрее, чем способно человеческое тело – я, вскакивая с качели, протянула руку и вцепилась в предплечье Лены, почувствовав, что от резкого рывка оборвала канат с сука. Он ударил меня по голове, обсыпав трухой. Я зажмурилась и, чувствуя, что не удержу подругу, отпустила бесполезную верёвку и вцепилась ногтями в кору толстого ствола сосны, стремясь удержаться на краю обрыва и не отпустить подругу. Она молчала. И это было страшнее всего. Я не видела её. Перед глазами стояло личико большеглазого Данилки и звучал его вопрос: «Тётя Оксана, зачем ты уронила мою маму?»
Рука подруги покрылась чем-то липким и стала выскальзывать…
– Ле-е-ена-а-а!
Я закричала от ужаса, ослепнув от внезапных слез, заливших лицо, когда вдруг перестала чувствовать вес Лены. Только во что-то впивались мои скрюченные пальцы… во что-то вцепились мои твёрдые, как ножи, длинные ногти.
– Оксана… Оксана… Отпусти…
Голос Андрея заставил открыть глаза. Он держал Лену подмышки и отпихивал меня от края горы бедром. Мои руки занемели. Я с ужасом увидела, что порвала подруге руку, вонзив в неё ногти. Кровь сочилась из-под них тонкими дорожками. Но адская боль пронзила другую руку. Я резко отпустила Лену. От боли мы вскрикнули одновременно, и обе схватились за руки. Лена – за глубокие кровавые следы, а я – за кисть второй руки, на которой жалкими обломками торчали вырванные ногти.
***
– До свадьбы заживёт.
Фельдшер заканчивал накладывать повязку на руку Лены. Мы обе удостоились уколов антибиотика, обработки каким-то суперэффективным антибактериальным средством и восхищением врача быстротой моей реакции. Мне дали обезболивающее, и я сидела в объятиях Андрея в маленьком закутке, гордо именуемом коридором. Стул был один, и адвокат держал меня на своих коленях, покачивая, как ребёнка. Меня до сих пор колотила крупная нервная дрожь. И я никак не могла забыть глаза Марата, когда он увидел мою руку и залитое слезами лицо. Мне показалось, в тот момент он напрочь забыл о только что обретённом сыне. И отпустить меня с Андреем ему было очень трудно. Я почти физически чувствовала его невыносимое желание схватить меня на руки и самому нестись к врачу. Я никогда не забуду этот взгляд.
Ленка… Как же ты права… Как всегда… Ни черта ему не легко и не просто… Я сразу вспомнила слова провидицы: «Мужчин вокруг вижу несколько, но муж один».
Я обхватила шею Андрея, прижавшись губами к его виску.
– Андрей, я хочу уехать.
– Отвезём Лену и поедем ко мне.
– Нет… мне нужно побыть одной.
Брови адвоката на секунду рванулись к переносице. Он смотрел на меня изучающе, но спокойно и с явным сочувствием. Слишком насыщенным оказался день.
– Я сниму номер в гостинице. Но вряд ли Лена захочет остаться без тебя.
– Вы же будете с ней.
Адвокат покачал головой. Ему на пикнике делать без меня нечего. Это было наше с ним свидание, на которое я пригласила Марата и подругу. Как ни крути, но Андрей и Лена без меня не останутся.
– Помоги мне, Андрей…
– Берегите себя, скалолазки…
– Спасибо.
Врач проводил Лену до двери своего кабинета. Она улыбнулась ему немного теплее, чем можно было ожидать, и неожиданно сделала ладошкой прощальный жест, удивив нас с Андреем. Мы вышли из фельдшерского пункта.
– Лен?..
– Ты не узнала Витьку из параллельного класса?! Ты чего?!
Я на самом деле не узнала в приятном мужчине Ламина Виктора – первую Ленкину несостоявшуюся любовь. Это было классе в пятом. Сколько было пролито слез – не вычерпать. А сколько было изведено карманных денег на заколочки, серёжки и белоснежные манжеты и воротнички… Подруга полгода копила полурублёвые монетки, чтобы блистать перед красивым мальчиком. Пока её не поколотили возле школы Витькины одноклассницы. Лена неделю прогуливала уроки, прячась в подъезде в ожидании, когда мама уйдёт на работу, и возвращалась домой залечивать синяки и царапину на пол лица. Она очень боялась, что шрам останется на всю жизнь. Строить мальчишке глазки она перестала, неприятностей от прогулов огребла немало, но Витьку не забыла. Даже будучи замужем она вспоминала его, фантазируя, как бы сложилась её жизнь, если бы…
– А что он делает здесь? Он же врачом работал в Краевом центре.
– Развёлся, два года как купил дом здесь. Вот и работает.
– Вот так встреча! А я его на самом деле не узнала!
– Сама в шоке.
Лена слегка разрумянилась, на губах блуждала чуть заметная улыбка, а глаза будто засветились изнутри, как фонарики. Я уже не могла вспомнить, когда видела её такой последний раз. Я взглянула на Андрея. Он глазами показал мне на окно фельдшерского пункта. Отодвинув занавеску у распахнутого окна, сложив руки на груди, стоял Виктор. Он всегда был хорошо сложен, черноглаз и улыбчив. Теперь он заматерел, виски поседели, немного сгорбилась спина. Но теперь я узнала того добродушного мальчишку. Он смотрел на Лену с полуулыбкой. И мне показалось, его глаза тоже светились.
– Лен… тебя провожают.
Подруга, уже открыв дверь «Хаммера», обернулась и густо покраснела. Я не смогла сдержать широкую улыбку и села рядом с Андреем. Он чуть наклонился, потянувшись ко мне. Я прошептала: «Ты лучше всех», – и подставила губы поцелую. Всю дорогу адвокат держал меня за руку.
Мы проездили часа два и когда вернулись на поляну, Марат встретил горой готовых шашлыков и невероятно ароматной наваристой ухой. Он уже растянул шатёр и устроил спать на надувную кровать уставшего Данилку.
Расползавшийся над тайгой вечер растушёвывал природные краски, смешивал ароматы хвои и цветов с запахом дыма и жареного мяса. Я вдруг поняла, что не хочу никуда бежать. Мне хотелось и эту гору мяса с луком и острым соусом, и большие куски сёмги, осетрины и форели, и это ведро охлаждённой в горной Мане окрошки, и пьянящую реку полусухого вина.
Я вдруг поняла, что Лена не претендует на Марата и никогда не претендовала. Мне было немного стыдно за свои мысли и невысказанные претензии, за ревность и за то, что нечаянно обидела Андрея. Но ревность эта… качественная. Чтобы женщина не обидела его, не испортила жизнь, ценила то, что он может дать. Он, как и Андрей, отдавал, наполнял, признавал ошибки, потому что способен на поступки.
Я вдруг осознала, что Лена не во всём права – мы с адвокатом понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, с полувздоха уже с первого вечера знакомства. Не нужно годами учиться понимать друг друга. Это приходит сразу, если человек – твой. Или не приходит совсем. Мы с Леной тоже всю жизнь общались обрывками фраз, взглядами, движением бровей… без слов.
И наш молчаливый разговор с Маратом никуда никогда уже не денется. Но ещё я поняла, что чего-то не хватило… что-то с Маратом мы не сделали, что-то, что превратит многоточие в запятую… научит идти по жизни не вместе, но рядом… Не хватало какого-то завершающего мазка… Я ещё не могла понять, какого именно.
Мне вдруг показалось, что в этот вечер ироничная Судьба уже смешивает краски, поглядывая на нас с предвкушающей улыбкой, выбирает яркие оттенки, размазывает острые углы, растушёвывает темноту пунцовым закатом, закрывает до поры последний штрих вуалью прохладного тумана. Но уже заискрились её весёлые глаза хрустальными вспышками первых звёзд. И очень скоро она пойдёт по Млечному Пути вершить другие судьбы, предоставив нас самим себе.
– Спасибо… – прошептала я одними губами.
И вышла из машины с улыбкой. Хотелось смеяться, обнимать всех, набрать полную грудь воздуха и выпустить его с криком радости, обняв пылающее небо. Мне была непонятна случившаяся со мной перемена. Я посмотрела на Лену и рассмеялась. Она выглядела так трогательно, смущаясь неожиданной встречи и пока ещё не осознав, что всколыхнулось в её душе. А я уже знала. И взгляд у открытого окна мне тоже всё сказал.
Я подошла к Марату, застывшему у шатра. Он смотрел на меня во все глаза, непонимающе растягивая губы в неуверенной улыбке.
– Ты как, моя? Накачали тебя микстурами?
– Я не твоя, – у обняла бывшего мужа так крепко, как могла. – Но называй меня так всегда, ладно?
– Ладно, – Марат разжал мои объятия и, взяв за руку подвёл, к Андрею: – Обидишь… УБЬЮ… Лен! Как ты? Завтра…
Я уже не слушала, что будет завтра. У них теперь свои планы. Свои дела. Свой сын. И разные жизни. Им надо всё это уместить. Решить. Сделать правильно. Я прекрасно знала, что всё у них будет хорошо. Хоть и порознь. Потому что я верила в Марата. Никогда ещё я не верила Марату так, как теперь.
– Андрей…
Я смотрела в глаза адвокату. Прямо и спокойно. Я не собиралась просить прощения за то, что обнимала Марата. Я хотела сказать другое.
– Он дорог тебе. Я знаю. Ты не должна оправдываться…
– Я хочу сказать, почему он мне дорог.
– Ты ему дороже, поэтому он… Иди сюда.
Адвокат потянул меня за руку и, развернув к себе спиной, обнял. Я смотрела, как спокойно Марат о чём-то разговаривает с Леной. Откинула голову на плечо Андрея и нежилась в его тёплых объятиях.
– Ты не договорил, что он?.. Что Марат?
– Он сам скажет.
– Ты настоящий адвокат… Всё про всех знаешь и никому ничего не говоришь.
– А ты – моё глобальное потепление.
– Ага-ага…
Мне вдруг вспомнилась моя недописанная книга. «Внедорожная любовь». Вряд ли я допишу эту мелодраму. Она больше не отзывалась во мне… Мне больше не хотелось делиться с миром своими переживаниями, сомнениями и страхами. Мне стало нечего переосмысливать. Мне стали нужны настоящие объятия. Настоящие поцелуи. Настоящие отношения.
Я хотела просто жить. По-настоящему.
