В. Сахаров
Ратные подвиги бойцов Петушиного взвода!
– И ростки повыдёргивать сможет? -засомневалась свекровь.
– Сможет.
Свекровь вытерла фартуком рот. – Скажи ему ещё раз, чтобы меня бабкой не звал. Бабка, бабка, бабка, бабка. Мне кажется – у меня горб растет.
– А как надо? -Тося встала, прошла через зал за перегородку, в спальню, осторожно присела на край кровати. Лёнька лежал на спине с открытым ртом и чуть приоткрытыми глазами, закопавшись руками в одеяло, сопел. Покрывающая голову и лоб бинтовая повязка присползла, обнажив выстриженную область, покрытую зелёнкой рваную рану чуть выше правого виска.
– Черви. -отчетливо проговорил во сне мальчик. -Ну ты и псих. Хох.
Тося осторожно поднялась, вышла за занавеску.
– Извини, я в сапогах хожу.
– Ничего.
– Мам.
– М.
– Одноглазая уборщица ещё работает?
– Стёпка? Что-ты. Умерла. Давно.
– Я не слышала. Отчего?
– От старости.
– Бляядь. -выругалась Тося.
Возвращаясь от свекрови Тося завернула в Байкал. На крыльце торчали, как Тося безошибочно определила, двое свеженьких военных – сержант – прыщавый, худой, бледный с красными глазами. И капитан с перебинтованной правой кистью, с синяком на скуле и… У меня уже есть точно такое – подумала Тося, но пока дошла до прилавка, ещё раз подумала и надумала, что, пожалуй, не точно такое. Взяла хлебушка, майонезику, газировочки, замороженную тушку бройлера, три бутылочки жигулёвского, бутылочку белой, семечек.
– Белой нету. -сказала продавщица.
– Как нету? Мне одну, Галюсик.
– Последнюю тебе даю, подруга – Галюсик протянула бутылку. – Товар теперь не раньше вторника. Никто не знал, что столько ртов разом приедет. Да ещё и богатые. -пересчитала Тосины наличные, сдала сдачу. – Всё сметаете, не успеваем привозить.
– Аппетит хороший. -криво улыбнулась Тося.
– Жёнам оставьте.
– Галюсик. -Тося уставилась на продавщицу. – Не поняла. Ты чего городишь? Не охуела-ли ты, моя дорогая, такое мне тут выворачивать?
– Мне их жалко. – спокойно сказала Галюсик.
– Кого тебе жалко? Жалко ей, блядь.
– Жён, которые мужей с войны ждут.
– Не пошла бы ты нахуй, дорогая Галечка, подруга, блядь называется.
В наступившей тишине дребезжали морозильные камеры.
– Все уже посмотрели. -нарушила тишину Галюсик. – Все считают, что тебе подходит усатый лейтенант со сломанным носом. Ты хотела усатого. Говорят – темпераментный, но я не заметила.
– Тот, что на улице – без усов.
–Усач у Шилы в кабинете.
– А тот, что на улице? -Тося кивнула на дверь.
– В правую руку ранен, Тось. Чего ты с ним делать будешь?
Вдова Тося Копейка жила в квартире, в сложенном из бруса двухквартирном деревянном доме. Крыльцом её квартира выходила на перекрёсток улиц Банная, Чапаева и улицы Двадцать седьмого партсъезда, где на пятачке стоял Байкал, от которого до крыльца Тоси тихим ходом минута.
Тося стянула в прихожей сапоги, прошла на кухню, жадно попила воды, распихала по холодильнику продукты – пиво в двери, белую в морозилку, перешла в зал. Здесь на диване лицом вниз лежал пузатый майор Житейский Вадим Константинович в синих семейных трусах и тельняшке. На стуле висел китель майора-десантника. У дивана на полу пистолет, ковш с водой, тазик, тряпка, банка с окурками, коробок спичек, беломорканал, газета с программой, бинокль.
Тося выглянула в окно. Капитан и сержант всё еще терлись на крыльце Байкала. К ним присоединился третий в расстегнутой шинели. Тося взяла бинокль.
– Капитан и сержант ещё на крыльце? – пробурчал Житейский.
– Ага. -Тося разглядывала усача.
– После рассказов Шилы в себя, бедняги, приходят. Накрывай на стол, скоро будут.
–Белой, кстати, нету. – Тося притихла, выдержала паузу. – Кончилась. До вторника не привезут.
– Ищи.
– Я отгул взяла.
– Вот и ищи.
– Где ж я тебе найду.
Разговор шёл непринуждённо, без зачина на скандал.
– Где хочешь – там и ищи, как хочешь, а нам чтобы было на столе с пельменями. Только не пересоли опять, всё утро пью. Пива взяла?
– Это от соленых огурцов, которые тебе Тонькин танкист притащил. Тоня их в деревянной бочке солит.
– Остались?
– Неа. Я утром доела. -Тося положила бинокль, присела на стул. – А мне капитан понравился. -она зевнула, кивнула на окно. – Сейчас у магазина, новенький. Я подумала – может тебя на него поменять. Может вы врете, что у всех, кто оттуда возвращается, так.
Житейский перекатился с дивана на пол, встал, подошёл к окну, откинул тюль, навел бинокль. – Усач?
– Тот, что с автоматом. Плечи шире, чем у тебя. Этот схватит, так схватит. -Тося оценивающе посмотрела на Вадима Константиновича.
Житейский побледнел, заскрипел. – Режь сука, режь по живому. Чего ж ты тогда тут, а?… На стол, блядь, накрываешь, Чего прицепилась тогда?
– Что б другие завидовали. Капитанши целых четыре, а майорша только одна.
– Пизда. Будешь менять майора на капитана?
– Вот, думаю. Надо мне или не надо. Ты себе выбирал вид из окна, а мне нужен мужик.
– Опять сука про этот вид начала! -всплеснул руками майор Житейский, отошел от окна, заходил туда сюда и сел на диван. – Вот чего ты доебалась до этого вида, а!?
– Патамуштотакиесть! -завизжала в ответ Тося. – Ты тут живёшь и благодетеля из себя корчишь патамушто тебе за магазином надо наблюдать! Отсюда лучший вид! Ты когда пришёл знакомиться, сразу к окошку проверять побежал! Ласточку, конфеты, притащил, я терпеть эту ебучую Ласточку не могу! А шампанское принёс, сам всё и вылакал!
Майор захохотал. – Дура.
– Импотент! -Тося встала. -Если у вас у всех теперь не стоит, то как вы жить-то дальше собираетесь? -сказала и сорвалась с места, бросилась из залы, но Житейский успел прыгнуть коршуном с дивана и ухватиться за Тосину лодыжку. Она повалилась, ударилась плечом об косяк, на секунду потерялась. Этой секунды хватило Вадиму Константиновичу, чтобы прыгнуть ещё раз и оказаться сверху.
Тося перевернулась, стала извиваться и отбиваться, а он наносить удары кулаками по её телу, по рукам, по плечам, по животу, со всей дури, со всей дури.
Тося суматошно кидалась руками, пытаясь остановить удары, а пропуская коротко вскрикивала. – Ай.
Житейский быстро выдохся, ухватился обеими руками за Тосино горло, пробовал душить, но Тося так царапалась, что пришлось заняться её руками. В конце концов пузатый Житейский стал задыхаться, ослабил хватку, попытался ударить локтем в живот, но Тося была на чеку, тогда майор махнул рукой, поднялся, шагнул к дивану и свалился на него солдатиком.
Тося пошатываясь встала, шаркая ногами ,сгребая половички, прошла в спальню, стянула с себя кофту, юбку, сорочку, колготки , трусы, лифчик, пошвыряла на пол. Скрываемое прежде под одеждой тело её оказалось покрыто бесконечными рядами синих, черных, жёлтых пятен и ссадин. Тосю трясло, она полезла на кровать, под одеяло, тряска усиливалась, Тося прерывисто мычала. Чем тряска становилась сильнее, тем громче мычала Тося. Зарывшись с головой под одеяло она свернулась клубочком, обхватила руками колени, побыла так какое то время, пока не успокоилась, заметила щель света между складками одеяла и устремилась к ней.
– В морозильнике! –высунув голову хрипло крикнула Тося. – А потом сразу приходи!
* * *
– Старший лейтенант Комсомольский. – произнёс Пётр Алексеевич Шило и обвёл взглядом присутствующих.
– Ещё какой-нибудь герой? – лейтенант Колоколец снова что-то искал в кармане шинели.
Вернувшиеся вместе с ним с перекура Студёный и Сыч теперь слушали куда внимательнее, чем до перекура.
– Старший лейтенант Комсомольский был первым. Приехал за потеряшкой во вторник, восьмого. Получил от меня информацию, нашёл я ему дрезину, и покатил он на хутор Дегтярный. С одним пистолетом. Ща, сказал, разберёмся.
Поздно вечером вернулся с хутора, пришёл ко мне домой, глаза вот такие, заведённый. С бутылкой. Я с ним не пил, конечно. А он как-то сразу осоловел и говорит – Спроси меня Пётр Алексеевич дорогой что я там видел. Спроси.
Я растерялся, спрашиваю – Что ты там видел?
– Целый взвод хуесосов. Отвечает мне Комсомольский. Очень тревожно ему там стало, потому что они все как будто нездоровые. Все с автоматами. И смотрят не по-доброму. Тот, за которым он приехал, солдат, тоже там был, не поздоровался, не признал. Я, говорит, от страха не знал куда себя девать. Боялся, что сейчас схватят и выебут. И сделать ничего не смогу. Ну может уложу одного, двух, но не пятнадцать же человек.
Посидел Комсомольский у меня с полчаса, наверно. В командировке, говорит, и то не так страшно было.
– Вопрос про хуесосов. -не удержался Студёный.
– Дойдёт очередь – Пётр Алексеевич отмахнулся и продолжил. – После этого разговора я лейтенанта в школьный интернат подселил, сам лично туда на машине доставил, в кровать положил. Директор школы Семён Владимирович может подтвердить, я у него ключи от интерната брал. Лейтенант Комсомольский, видимо ночью проснулся, загрустил, пошёл добавки искать, ломился в закрытую дверь хозяйственного магазина Амур, устал, лёг, уснул и замерз. Минус три ночью было. Нашёл у него в кармане список с пятнадцатью фамилиями. Все рядовые. Передал в райвоенкомат, они позвонили куда надо и с четверга за потеряшками целыми группами стали приезжать.
Пётр Алексеевич заглянул в журнал. – Если с вами считать, то прямо сейчас в Делянке тринадцать офицеров, два прапорщика и три сержанта. Командование на себя принял майор Житейский Вадим Константинович. Десантник из Бурятии. И расселением тоже он занимается. Сам у вдовы Копейки живёт. Чапаева – девять. Тут, через дорогу. Всех офицеров по вдовам расселил. И прапорщиков по вдовам. Сержанты в школьном интернате проживают. Там тоже вдовы и блядство.
– Вдовы, вдовы. Откуда в поселке столько вдов?
Подробность вторая: Будь ты проклят, Распутин, на веки вечные!
К началу ноября девяносто третьего года в поселке Делянка всё взрослое население было охвачено тревогой. Тревога зародилась ещё весной, когда впервые за всю историю поселка на майские праздники в Байкал не привезли белую.
Первое мая прошло странно, на каких то остатках, заначках, настойках.
Второе мая породило тревогу.
День Победы выпадал на воскресение, поэтому – Днём Последней Надежды провозгласили Пятницу Седьмого Мая.
В пятницу седьмого мая машина с белой не пришла.
Казалось бы – жёны лесорубов должны вздохнуть, отхлебнуть наконец досыта спокойной семейной жизни, но всё оказалось шиворот на выворот: Трезвые мужья, прочитав пару книг, принялись нервничать из-за пустячков, срываться на близких. Прилетать стало всем. В отцах просыпался воспитатель – в мужьях -мозгоёб, псих, учитель. Опаснее такого гражданина в поселке тогда были пожалуй только пенсионерки из очередей за хлебом. В хлебе, в то время, была большая нужда. В женской половине очереди во время давки первоклассник насмерть задохнулся.