Валерий Горелов
Я есмь дверь…
Физик Николай, чтобы не раскиснуть окончательно, замахнул еще одну рюмку. А что девять часов, заметили, когда за окном настойчиво засигналила машина. Это Машины родители приехали за ней на служебном транспорте. Пока рыбок выловили, перелили все это по трехлитровым банкам, подготовили банку из-под кислоты для транспортировки, прошло еще минут десять, и в двери начали звонить. Это был Машенькин папа, ему и вручили аквариум, а с Николаем вроде как папа даже и перемигнулся тайно.
Все вышли на улицу, над подъездом горела лампочка, ее атаковали мелкие мотыльки, они тыкались в нее и падали на крыльцо. Мама явно приехала посмотреть на Ваню, и сейчас была в недоумении: юношей-то было трое. Неловкую ситуацию разрядила Машенька, она взяла под ручку Ваню и представила его маме с папой, а еще Николая Петровича как своего классного руководителя. Все условились завтра встретиться с утра, чтобы проводить Ивана в дальнюю дорогу. Молодежь спешила во взрослую жизнь, спешила переступить порог.
Николай Петрович проснулся рано, он гремел кружками и чайником, пытаясь как-то охладить голову, а голова от вчерашней бутылки, честно говоря, уехала. Ваня тоже встал, долго и с удовольствием умывался под тоненькой струйкой холодной воды под латунным краном, на котором болтался барашек. Потом они позавтракали оставшимися от вчерашнего пира яствами. Николай Петрович увидел, что Ваня его как-то скептически разглядывает и ответил одной фразой:
– Так я же в каникулярном отпуске!
И они оба улыбнулись. Пацаны пришли в точно назначенное время, тоже попили чаю. Ваня с тоской посмотрел на то место, где стоял его аквариум, и откуда каждое утро ему подавали сигналы питомцы. Он всегда их в это время кормил сухим кормом и мелкой мошкой. Но Ваня был уверен, что они сейчас в хороших руках, и с ними будут обходиться внимательно. Маша запаздывала. Чемодан уже стоял на крыльце, но заветную сумочку с посланием юноша не положил в чемодан, а спрятал под рубашку.
Раздалось шуршание колес по гальке, Маша вышла из салона и пригласила всех садиться. День был солнечным и теплым, оставалась неделя до его семнадцатилетия. С разрешения усатого шофера с азиатской внешностью все втиснулись в салон и двинулись в сторону аэропорта. Вчера было слышно, как пролетел самолет, а вечером не улетел, значит остался ночевать. Ил-14, как большая серебряная птица, стоял, расправив в линию длинные крылья. Зашли в маленькое, барачного образца здание аэровокзала и зарегистрировались на рейс. Ваня еще ни разу не летал на самолете и несколько волновался. Маша сбегала в машину и принесла коробочку из-под обуви, которая была полна пирожков. Значит, Иван все же понравился Машиной маме, коль она прислала такую роскошь. Они были двух видов: с капустой и с яйцами. Пиршество продолжалось недолго. После чая из термоса все припили еще из горлышка «Буратино».
Настроение было и грустным, и оптимистичным одновременно. Пришли летчики, такие бравые ребята в красивых фуражках и в галстуках, откинули узенькую лестницу и по громкоговорителю объявили посадку. Уже все пассажиры явились на рейс и решили вылететь раньше на полчаса. Все потянулись со своей поклажей к самолету, расстались по-простому, обещали писать, как только у Ивана появится адрес. Даже шофер подошел и крепко, по-шоферски, пожал Ивану руку. А у Машеньки от всего происходящего потекли маленькие слезки. Зато Николай Петрович, несмотря на свою молодость, сказал кратко, но емко:
– Помни, Ваня, мы все тебя любим и верим в твое будущее.
А Машенька все-таки прильнула к нему и коснулась его щеки губами. Так, наверное, мотылек касается лампочки. На том и расстались.
Чемодан он положил в хвост со всеми мешками и сумками. Прильнул к квадратному окну, наблюдая как ему машут, а Машенька что-то кричит. Самолет вздрогнул, рванул, быстро набрал высоту и поплыл над городом его детства. Ваня вдруг почувствовал, что и сам плачет. Возможно, он что-то главное не сказал этим людям, а теперь ему это будет только сниться, ведь детство, оно всем снится, и праведникам и грешникам.
* * *
До аэродрома подскока было три часа, так бы, наверное, сказали военные летчики. Самолет гудел, а за окном уже была пелена, так бывает летом, если утро теплое и безветренное, а ты смотришь в форточку на восход солнца. Ваня нащупал под рубашкой свою ношу: он не предполагал, что там может быть, но понимал, что это что-то важное для поколений родителей и дедов. Поверх пакета было прикреплено письмо, предназначенное тому человеку, к которому он прилетит в Москве. А все остальное было предназначено одному-единственному адресату, которого ему предстоит еще найти. Он как-то внутренне, интуитивно чувствовал, что это каким-то образом будет влиять на его собственное будущее.
Белая пелена исчезла только над проливом, а дальше потянулись нескончаемые горы, поросшие деревьями, да речки, змеями ползшие по ущельям. Самолет ровно и протяжно выл двумя своими поршневыми двигателями. На винте, который был виден Ивану, эпизодически появлялась радуга. Иван пожалел, что не взял с собой своего обычного чтива, но идти сейчас в конец самолета и рыться в чемодане было как-то некомфортно. Вообще ему нравилось в летние дни решать и прогнозировать решения. Сейчас он пытался делать это в уме. За этим занятием и под ровный шум моторов он приспал. А проснулся от того, что под днищем самолета прозвучал глухой удар. Это Ил-14 выпустил шасси, заходя на посадку. Он вынырнул из барашков облаков, и совсем рядом появилась земля. Самолет еще минут десять маневрировал и, плавно коснувшись бетонки, покатился по посадочной полосе. Как говорят военные летчики, это и был аэродром подскока.
Аэропорт начинался от большого со шпилем здания, рядом с которым стояли огромные самолеты. Туда-сюда сновали специальные машины
и автобусы. Их Ил-14 после торможения подцепили к маленькому тягачу и потащили туда, где стояли самолеты такого же, как он, размера. А были еще меньше, кроме того там были вертолеты с провисшими, казалось, до земли, несущими винтами.
Первыми из самолета, проскрипев дверью, вышли летчики в красивых фуражках и с одинаковыми коричневыми портфелями. Они спустились по лестнице, и пошли куда-то, завернув за хвост самолета. Пришел автобус «ПАЗ» красного цвета с эмблемой Аэрофлота на борту. Всех быстро в него упаковали и повезли к зданию аэропорта. Ивану спешить было некуда. До регистрации на следующий рейс до Москвы было еще два часа, а до вылета и того больше. Он прошел помещение насквозь и вышел во двор, там была большая круглая цветочная клумба, на которой бушевали сотни георгинов и всякий другой разноцвет.
Иван сел на скамейку и сразу учуял, что где-то совсем рядом жарили шашлыки, которые его интенсивно искушали. И он не стал этому противиться, тут же у бабушки с ящика купил редиски и огромный помидор, похожий на сердце мифического великана. Он купил себе шампур с мясом, взял два кусочка хлеба и устроился стоя у столика. Тут же налетели воробьи, стали вокруг прыгать и хитро на него поглядывать, их образы были знакомы ему с самого раннего детства.
* * *
Если вечер у него иногда и мог закончиться по непредсказуемому сценарию, то утро, как правило, начиналось одинаково. Вставал он всегда прямо с восходом солнца, независимо от времени года. Первым делом он открывал окно
и вслушивался в улицу. Ему стала она родной, хотя по статусу он давно должен был быть переселен в район, который называли номенклатурным, то есть для более именитых личностей. Но он препятствовал этому, ссылаясь на то, что его место жительства вдохновляет его на работу. Возможно, частично так и было.
История улицы Мясницкой была историей не только столицы, но и всей России, а может даже частично и цивилизации. И он себя здесь чувствовал как дома, хотя с подобными ощущениями у него всегда было сложно. Вслед за ним поднималась супруга и готовила завтрак. Он никогда не заказывал еду с казенной кухни, так как от этого чувствовал себя ущербно.
Вчера вечер тоже как-то прошел нетипично. У него в Кремле было награждение орденами нефтяников и все, конечно, закончилось банкетом. А их отраслевой министр, с которым у него были добрые отношения, уговорил его там поприсутствовать. Там был кое-кто из политической власти страны, они по привычке говорили помпезно и размашисто и требовали ответных заявлений от награжденных. Так вот и получили, что один из новоявленных, совсем еще молодой ученый, высказался так, что не все поняли, потому что он сказал слова великого русского, которые присутствующие, похоже, не читали.
Слова были такими «Прекрасная вещь – любовь к Отечеству, но есть еще нечно более прекрасное – это любовь к истине». Он удивился, узнав эти слова: так выразился Петр Чаадаев, и тот совсем не казенную истину имел в виду, но ему тогда понравился этот молодой ученый. И хорошо, что немногие его услышали, а те, кто услышал, не поняли, а не поняли – значит забыли. Именно к этому образу было написано великим Пушкиным, что «на обломках самовластья напишут наши имена». Да, сказал молодой ученый смело и очень по существу. Утром за ним приезжали две машины, вторую – с охраной – ему навязали, и вроде как по указанию первого лица, поэтому отказаться он не смог.
Он тоже старался выходить минута в минуту, памятуя о том, что если уж опоздали с воспитанием, то не надо спешить с перевоспитанием. Это тоже слова Петра, только другого, Квятковского, который был конструктивистом и пытался отразить в искусстве современное индустриальное общество. Машины стояли во дворе, он никогда ни с кем за руку не здоровался, а бригадир охранников ему не нравился тем, что, когда он ему приветливо кивал, создавалось ощущение, что тот сгибается для поклона. Наверное, кого-то с Кутузовского охранял, там такое любят. Поехали на Ленинскую, 32А, что в Нескучном саду. По Мясницкой было одностороннее движение, но эти две машины все время прорывались против шерсти: так было короче, да и, наверное, нагляднее. А как говорил тоже Петр, только Первый, «лучше грех явный, чем тайный». И только он, математик, считал, что лучше выбрать, а выбирать-то было не из чего.
* * *
Теперь чемодан истребовали сдать в багаж, и остался Ваня с посланием на груди через шею, да с учебником для вузов Кудрявцева «Математический анализ, т.2, 1970 г.». В зале ожидания он выпил бутылку зеленого «Тархуна», ему очень даже понравился. Народу было человек за 200, всех разместили по автобусам. На улице стояла жара, и было вроде пыльно, что ли. Самолет был нереально огромный, это был флагман «Аэрофлота», дальнемагистральный Ту-114. Ване показалось, что такой гигант запросто может долететь и до Луны, а то еще и дальше. В салоне было как-то по-праздничному, все красиво и главное – прохладно. Стюардесса, как с обложки журнала, улыбалась. Ваня быстро отыскал свое место, оно было у окошка, прямо у толстенной стойки шасси. Люди хоть и толкались в проходе, но как-то культурно, все было сдержано и ответственно. Наступил момент, трапы отъехали, и командир корабля поздоровался с пассажирами, рассказал, что полет будет проходить на высоте 9500 метров над землей со скоростью 850 км/ч и продлится девять часов. Потом все пристегнулись, и самолет повезли опять тягачом к взлетной полосе. Выставили его ровно по линеечке, и Ту-114 запустил все свои восемь винтов. Прошло еще минут десять, и этот гигант, набрав нужную скорость, удивительно легко покинул земную твердь. Но самым интересным для Ивана было, как поочередно складывались сегменты шасси. Юноше казалось, что именно так складывали свои когтистые лапы птеродактили, взмывая в небо Юрского периода.
Ваня писал, считал и записывал. Он давно научился виртуозно пользоваться логарифмической линейкой, что почему-то в школе у учителей вызывало злость, но он все равно ей пользовался. Он проник в нее и понял основательно этот прибор, и по-своему к ней пристрастился. Самолет летел ровно и плавно, моторы работали на низких оборотах и почти не давали вибрации. Часа, наверное, через три наступило обеденное время, все приготовили столики. Обед был прямо настоящий, а взрослым даже наливали водку из нарядных бутылок с красными закручивающимися пробками. Ваня все съел на зависть соседке, которая перековыряла и свалила еду в одну кучу, а затем, поставив поднос себе на колени, что-то невнятно бормотала.
Потом Ваня уснул, и снился ему сон про то, как они с барачными друзьями ловят на Медвежке гольянов, и прямо на них выходит из леса здоровенный медведь и женским голосом рассказывает, что в Москве погода теплая, в районе аэропорта Домодедово + 23 градуса. Ваня вынырнул из колодца сна и понял, что это по трансляции просят приготовиться к посадке. Прошло еще минут пятнадцать, сиденье под ним дрогнуло, и ноги-шасси начали так же, блестя сочленениями, выходить наружу. Это было завораживающе. Садилась эта птица не так плавно, как взлетала, чувствительно ударившись об бетон. Видимо, вес очень большой. Но стойки прямо перед глазами Ивана отработали на отлично. Вот она и Москва, в ней должно быть сосредоточено все лучшее, что накоплено этой страной и ее людьми.
* * *
А у Варвары со вчерашнего дня предчувствия, они были то тягуче-тревожными, то просто волнительными. Сначала она переживала за высокое давление Василия, потом ей казалось, что у Ванечки по службе проблемы. Она переживала за все, что только в голову приходило. Василий высказал предположение, что это возрастное. Она даже чуть обиделась, но, подумав, не стала возражать. Ей, похоже, пришла нужда поплакать. Она это делала, но как-то маленькими порциями, все сразу почему-то не выходило. Василий-таки на первом трамвае куда-то двинул, а она достала свои залежавшиеся уже одежонки и начала примерять.
Настроение было тревожное и в то же время приподнятое. Неожиданно быстро вернулся Василий и притащил огромную щуку, он сиял, вроде как сам ее изловил, а не купил у рыбаков по цене бутылки водки. Щука, можно сказать, была еще живой, и котлеты обещали быть что надо. А Вася сиял от того, что он утром шел с удочкой по Москве, а в другой руке держал эту громадную щуку. И надо было видеть, какими глазами на него смотрели и встречные, и попутные, и из трамваев.
Варя тоже была обрадована такой продуктивной рыбалкой и собралась сделать щучьи котлеты – давно уже забытое лакомство. Ее мама когда-то была большая мастерица в таких блюдах. На Вариной малой родине щук по разливу было великое множество. Василий тут же заметил, что бабушка Варя форсит перед зеркалом, а тут еще и котлеты: это явно к каким-то гостям. Дедушка Василий пошел в магазин за недостающими ингредиентами для котлет, а Варя размечталась, что на котлеты Ваня придет, да еще и с невестой, да еще и беременной! Она от этой мысли хотела было заплакать, но остановилась, так как на изготовке с ножом в руке, стоя перед щукой, совсем как-то некомфортно реветь.
Пришел дед, он все купил, и они, наладив мясорубку, начали крутить фарш. Щука была нагулянная и жирная. Василий пытался что-то подсказывать по ходу готовки, но тут же получил решительный отпор. Когда эти чудо-котлеты уже томились в сковородке, вдруг зазвонил телефон. Дед в это время был на улице, а у Варвары руки были в фарше и в муке, она их сполоснула, вытерла и взяла трубку. Сердце ее стучало как отбойный молоток Стаханова.
* * *
Все, конечно, спешили покинуть самолет, но стюардесса очень умело регулировала выход. У каждого трапа стояло по два больших автобуса, еще один – чуть в стороне. В Москве было жарко, и запах был какой-то родной. Где-то горел торф, но Иван по опыту знал, что к такому запаху быстро привыкаешь.
В здании было очень людно и шумно, Ваня искал телефон-автомат, но нашел его только на улице, не без труда пробившись к выходу. Здесь все было по-другому: клумбы с цветами были, а вот шашлыки не жарили, и бабушки не торговали с ящиков помидорами. Здесь была цивилизация, здесь была столица, и на ее фоне он, с веревкой на шее и с красным чемоданом от Николая Петровича, смотрелся юморно. Телефоны висели длинным рядом, он выбрал крайний, снял с шеи поклажу, развернул сверток, там было письмо в обычном почтовом конверте и два номера телефонных. Надо было спросить Варвару Панфилову и сказать ей, что он весточку привез от ее брата Ивана, а дальше уже как Бог даст.
С первого раза набрать не получилось. Таких аппаратов Ваня еще и не видел, но второй раз получилось, ему ответил женский голос. Ваня спросил Варвару Панфилову. В трубке раздался стон, и что-то упало.
* * *
В трубке совсем юный голос спросил Варвару Панфилову; когда она ответила, что слушает, голос сказал, что принес весточку от ее брата Ивана. Трубка выскользнула из ее рук и грохнулась об стол. В этот момент в комнату вошел Василий и увидел Варвару совсем белой, ему показалось, что случилось несчастье. Он взял трубку и юный голос повторил, что привез весточку Варваре от Ивана. Она вырвала у Василия трубку и, собравшись с духом, пыталась уже разговаривать нормально. Она сказала, что приедет как можно быстрее и договорилась, где он будет ждать. Договорились встретиться в конце левого крыла у киоска Союзпечати. А теперь она сидела на стуле, не соображая, что дальше делать. Василий высказался в категоричной форме, что одну ее не отпустит. Ей вдруг показалось, что на метро будет быстрее, но Василий стал грудью в дверях, напоминая, что она даже не одета. Такси прибыло, и они поехали. Дед не забыл прихватить капелек успокоительных и водички. Не обманули Варвару предчувствия.
* * *
А вот мороженое здесь продавали. Красивые продавщицы в форме и в кокошниках торговали «Московским эскимо» на палочках. Такое лакомство Ваня видел только в кино про старика Хоттабыча. Он съел два, в жару это было изумительно, да еще в автомате за три копейки выпил газировки сладкой и резкой, от чего сам себя поймал на мысли, что ведет себя, как ребенок, держащий в одной руке красный чемодан, а во второй – том матанализа. Где тут неравенство? Если оно и есть, то не каждый его заметит.
У киоска «Союзпечать» скамейки не было, и он присел на край клумбы, которая была в цветах, над ними порхали знакомые бабочки-капустницы, а ведь капусты-то не было. Тут он увидел, как к киоску подъехало такси, и из него вышли двое уже пожилых людей: худенькая бабушка с прической, в маленьких ботиках и белой блузочке, и ей под стать широкоплечий мужчина, седой и сутуловатый, опирающийся на палочку. Иван пошел им навстречу, он понимал, что весточку принес от умершего уже человека. Но ведь они явно рассчитывают на другие известия.
У Ивана вдруг сжалось сердце, ему захотелось быстрее с этим покончить и как-то добраться до указанного в вызове адреса. Они его тоже заметили и поспешили навстречу. Лицо бабушки отражало следы былой красоты, а сейчас у нее в глазах были пережитые три войны, кровь и ужас, расчеловечивание, которое она прошла. Ваня отдал ей письмо, но пока они не дошли до первой скамейки, мужчина не дал открыть его. Оставил ее одну и подсел к Ивану. Все молчали.
Письмо было коротким, уже с того света:
«Милая сестра! Ты читаешь это письмо, а меня уже давно нет в живых.
Я всегда был солдатом и умер по-солдатски. Все, что ты обо мне услышишь – ложь, но и правда не будет благом. Верь, что твой брат до конца выполнил свой долг перед людьми живущими и еще не рожденными. И ты сполна можешь мной гордиться. А юношу, который привезет тебе письмо, прими как моего внука. Ты ведь знаешь, что в нашей семье родство всегда было не сотворенным, а приобретенным. Окрести его обязательно. Только с этими людьми я нашел успокоение после очень долгих скитаний. Я уверен, что мою жизненную эстафету примет на себя этот юноша. Помогите ему, это важно для всех. Привет Василию! Береги всех, кого тебе Бог дал в сыновья и внуки.
Твой брат Иван, русский авиатор.
19.07.1967 г.
Люблю тебя, это день моей смерти».
Они заметили, что письмо прочитано, и подошли. Варвара сидела без единой кровинки в лице, и казалось, что смотрела куда-то в сторону. Но глаза были закрыты, а с закрытыми глазами можно смотреть только в прошлое. Она протянула письмо Ване. Прочитав его, Ваня понял две вещи: что совсем не знал, кто такой дед Иван, и что сейчас ни в какой институт поехать не получится. Василий куда-то ушел, вернулся с такси, они уселись и поехали по улицам Москвы, древней и современной, великой и падшей, распятой и воскресшей. Такой был главный город Родины.
* * *
Подъехали к дому, тут Варваре стало плохо, ее вывели из такси и повели к подъезду. Идти ей было тяжело, и они усадили ее на детскую площадку, на скамеечку прямо рядом с колымской тачкой. Дед накапал в стаканчик лекарство, она выпила и минут через десять они двинулись дальше. В квартире густо пахло щучьими котлетами. Усадили Варвару на диванчик, она обняла Ваню и прижала к себе. Он не противился. Как ни странно, она не плакала и была немногословна. Потом стала накрывать на стол, дозвониться Ивану не вышло, он был на ученом совете. Сели обедать молча, в каком-то напряжении. Ваня стал рассказывать о себе и своих планах, старики вроде как оживились, когда он достал свои бумаги и поведал, что приехал по вызову сдавать вступительные экзамены.
Когда Варвара поняла, что этот юноша, наверное, из ее внутреннего желания, казался ей младшим братом, то это ощущение исчезло, и она сразу приободрилась. Она хотела внука, и он появился. Пакет до приезда Ивана решили не распаковывать: тот, по словам Варвары, всех и все знал в Москве и до всех умел дотянуться. Ваня все, что знал и помнил, рассказал про деда Ивана. Варвара слушала, как завороженная, не перебивая. Ваня только о пророчестве умолчал, не зная, как это можно преподнести. А оказалось, что он ничего и не знал про своего названого дедушку. И Василий достал откуда-то из глубокого тайника фотографию, которую они с Варей все же сумели утаить от ОГПУ. Это была фотография Ивана Панфилова, когда он готовился к Параду Победы 29 июня 1945 года. Он был со всеми орденами
и в мундире летчика-генерала.
Ваня смотрел и не верил своим глазам. На мундире деда в строчку были пять серебряных орденов Красной Звезды, ими больше всего и гордился дед, со слов Варвары. Потом она погнала Василия надеть свой парадный пиджак. Она рассказала, как погиб ее сынок, защищая Москву, и как дед Василий в ополченцах дошел
от Москвы до Берлина.
Там, где родился и вырос Ваня, не было столько войны. Вернее была, но как-то не так заметна. Он был очень горд, что его тут встретили как родного и приняли в свою семью. Потом дед сходил в булочную за тортиком, и пили чай, Ваня рассказывал, как люди живут там, откуда он приехал, а скоро и Иван появился.
* * *
Бабушка Варя ему с порога сказала, что к ней приехал внук ее брата Ивана, а это означает, что он теперь ее внук, а потому и его брат. Тут же и познакомились, оба были Иваны. Несмотря на разницу в возрасте, да, в общем-то, и в статусе, общение было легким и добрым. Накормили вновь пришедшего котлетами и напоили чаем. После этого решили вскрыть конверт, аккуратно разрезали завязки и развернули эту жесткую казенную бумагу. Сверху тетради лежал лист бумаги с фамилией и именем получателя. Неожиданно, эти инициалы получателя старшего Ивана и Василия привели в замешательство. Они спросили у младшего, представляет ли он, что это за уровень, и как туда добраться, чтобы отдать эту посылку?
Так вот старший Иван, похоже, представлял этот путь и сказал просто, что он может сделать это легко, минуя всех помощников, референтов и охрану, пояснив это тем, хитро прищурившись, что он практически каждое утро эту персону видит около своего дома: это жилец его дома на Мясницкой. Да, это было удивительно. Тетрадь была уже очень потрепанная, в мелких ссадинах и незначительных разрывах. Но ее состояние все равно говорило о том, что к ней никто не прикасался и читать ее не пытался. На обратной стороне клеенчатой обложки было приклеено пол-листа из школьной тетрадки, на которой химическим карандашом с нажимом было написано «Цыгану от друзей Феникса и Деда». Поужинав, решили, что оба Ивана уедут на Мясницкую и будут там дожидаться адресата.
