Вергилия Коулл
Deus Ex… Книга 1
Пролог
О боге из цитадели, что притаилась среди неприступных гор Меарра, говорили всякое.
И будто многие лета назад, когда в результате почвотрясения истончилась грань между Эрой – миром людей и Подэрой – миром богов, он с еще шестерыми соплеменниками прорвался сюда через образовавшуюся прореху.
И будто старик из ближайшей деревеньки, пасший в ту пору на сочно-зеленых меаррских склонах круторогих баранов и пугливых овец, слышал вой и стон, вырвавшийся из Подэры вслед беглецам.
И будто вой и стон эти казались криком тысяч глоток и плачем бесконечного числа сердец.
И будто, подбежав к краю ущелья, видел пастух в пространстве меж двумя мирами смрад и нечеловечный огонь Подэры, где богов стало так много, что они уже не находили места себе и друг другу и задыхались и пожирали друг друга, как мерзкие ночные ткачи, посаженные в один крохотный кувшин.
И будто, увидев, как прекрасен и пуст Меаррский дол по сравнению с кошмарами их прежнего мира, боги падали на колени и прикасались губами к зеленой, как драгоценный нефрит, траве.
И будто заметили они старика и одарили его Благословением, а за это он проводил их в долину и обучал человеческому языку.
И будто жили они целое лето среди людей, принимая от них дары и осеняя Благословением женщин и младенцев.
И будто, первым догадавшись, что эта земля слишком прекрасна, чтобы делиться ею с другими, бог из цитадели вероломно убил своих братьев в ночь, когда те легли спать.
И будто то было первое расчетливое убийство, которое знала Меаррская долина с момента своего существования.
И будто кровь их, нечеловечного цвета, обильно залила пол комнаты, и сквозь доски проросли цветы на этом месте.
И будто лишь один из шестерых, попавших под заклание, выжил, упав на колени перед убийцей и моля пощады.
И будто бог из цитадели, смилостивившись, разрешил тому навсегда покинуть горы Меарра и уйти искать себе пристанища в других краях, при этом запретив без особого на то приглашения возвращаться.
И будто люди, пребывая в ужасе от увиденного зрелища, пали на колени перед вероломным и жестоким богом, умоляя не лишать жизни и их.
И будто позволил он им жить, поработив тяжким трудом и повелев разбить в горах Меарра каменоломни, и таскать тяжелый камень, и строить цитадель, вышины и размаха которой не видели прежде в мире людей.
И будто создал он из молодых мужчин себе войско, тренированное и свирепое.
И будто боги Подэры, прогневавшись на Эру за то, что молча покорилась хранителю цитадели, выслали сюда своих чудовищ: каменношкурых виргов и зубастых оранов.
И будто с тех пор развязалась бесконечная война, в которой мирный народ вынужден биться бок о бок с жестоким богом из цитадели: он – потому что не желает пускать сюда кого-то еще, они – потому что лучше покориться одному убийце, чем испытывать гнет многих.
Но Кайлин не было дела до того, что творилось на другом краю Эры, и слухи о боге из цитадели совершенно не волновали ее.
Часть 1. Нершиж
– Кайлин! – кричала мачеха, для пущего удобства при беге подоткнув подол нарядного платья так, что виднелись крепкие загорелые ноги. – Кайлин, дрянная девчонка! Куда ты запропастилась? Отец уже два хода солнца ищет тебя!
Услышав ее пронзительный вопль в очередной раз, Кайлин поморщилась. Отец наверняка рассердился за отсутствие непутевой дочери и всыплет по первое число за то, что опять бросила сети на берегу прямо с уловом в них и сбежала. Не станет слушать, что от колючих плавников рыбы-стрелы у нее болят пальцы, а от монотонной работы на солнцепеке – голова. Не родись она девочкой – скорее всего, вообще убил бы, а так приходится ее терпеть. Женщины на Нершиже слишком ценятся, чтобы лишать их жизни. Даже тех, кто сам лишил жизни других.
Кайлин убила свою мать, неловко выйдя при рождении из ее чрева. Отец, конечно, взял себе другую жену, которая родила ему еще детей, но первой дочери порчу имущества так и не простил. Всю жизнь Кайлин приходилось за это отдуваться.
Над голубым, лишенным облаков горизонтом вставали паруса, и она уныло вгляделась в даль океана. Нерпу-Поводырь не обманул и на этот раз, привел новых гостей. Чужаки на удаленном от всех материков Нершиже ценились, пожалуй, даже больше женщин, а за хорошо подвешенный язык и хитрый ум отец любил Нерпу-Поводыря крепче всех на свете. Даже крепче нынешней жены, родившей ему здоровых детей.
Мать Кайлин приходилась ее отцу сестрой-через-одну-кость, поэтому старший братик родился больным и умер в три лета, неловко оцарапав ногу острым краем рапана. Кровь так и не сумели остановить, и он истек ею до смерти на руках родных под их горькие стоны. Сама Кайлин, правда, оказалась здоровее. Она множество раз падала на скользких прибрежных камнях и разбивалась, но ссадины заживали тем быстрее, чем чаще омывались соленой океанической водой. Но даже это не радовало отца: она оставалась ребенком, а значит, все эти лета считалась бесполезной нахлебницей.
Его не смягчило даже то, что океан бесплатно подарил ему новую женщину. Торговый пятидесятивесельный барг, на котором мачеха Кайлин плыла к своему тогдашнему жениху, напоролся на Опасный Риф в бурю. Наутро весь берег Нершижа усеяли обломки драгоценного дерева и остатки чужого скарба. И тела. Выжила она одна. Стройная, с длинными золотистыми волосами и налитыми грудями, спасенная сразу приглянулась старейшине Нершижа. Уже тогда тот и вправду был стар: мать Кайлин приходилась ему третьей женой, ну а эта стала четвертой. Иногда, видя их в саду во время любовных утех, Кайлин передергивалась невольно. Когда-нибудь и ее заставят лечь со стариком.
Возможно, это даже случится сегодня.
Кайлин тоскливо уставилась туда, откуда приближалась ее судьба. Под присмотром опытного Нерпу-Поводыря обогнув Опасный Риф, как ладонь с растопыренными пальцами укрывающий Нершиж от основных судоходных путей, обшитый сверкающими на жарком солнце стальными полосами барг словно нехотя приближался к ее родному острову. Светлеющие на воздухе весла размеренно опускались в воду и через миг поднимались из нее потемневшими, белая ткань парусов на глазах опадала вниз, как платье избранной – в коварной подводными камнями гавани моряки не полагались на милость ветра. Кайлин знала, что на причал уже высыпали люди: торговцы спешно раскладывали на прилавках сушеную и вяленую рыбу, копченых морских ежей, украшения из раковин и деликатесы из приготовленных по особому рецепту водорослей, женщины взволнованно прохаживались у воды и каждая старалась попасться гостям на глаза первой. Мужья еще пару лет будут носить на руках тех счастливиц, которые после визита гостей дадут приплод. Нершиж беден, как последний бродяга, как был Нерпу-Поводырь до той поры, как случайно не попал сюда, дары океана да красивые женщины – вот и все, что имеется из его богатств.
Она наклонилась и посмотрела в прозрачную воду у собственных ног, и при этом движении длинные волосы упали с плеча волной, а их кончики, погрузившись в океан, тут же намокли. Красива ли она? Лучше уж ей такой быть: если мужчины не захотят ложиться с Кайлин, тогда отец точно не станет ее больше кормить, повяжет на шею камни и утопит, как поступают с немощными стариками. Первые крови пришли у нее уже какое-то время назад, но мачеха с удивительным упорством настояла, чтобы падчерицу пока не выбирали. Но теперь на Нершиж плывут гости, и отец не станет упускать такой шанс. Между перспективой отдать Кайлин какому-нибудь ее брату-через-одну-кость и возможностью заполучить через нее здорового ребенка от гостя он, конечно, выберет последнее. Еще неизвестно, как скоро Нерпу-Поводырь приведет кого-нибудь в следующий раз. Нынешнее путешествие, например, заняло у него полтора лета.
– Вот ты где, Кайлин! – мачеха наконец спустилась с пологого склона, по которому побежала, едва заметив фигурку падчерицы на камнях у воды, и врезалась в ее спину, толкнув обеими ладонями в плечи. – Не вздумай от меня убегать!
Кайлин только вздохнула. Куда убежишь с Нершижа? На выжженном солнцем острове растет слишком мало деревьев, чтобы построить себе корабль, а даже если бы она сумела это сделать, коварные рифы и непредсказуемые течения легко пустят ее судно ко дну. Только Нерпу-Поводырь знает, как безопасно пройти здешние воды, а мачеха Кайлин родилась на материке, поэтому иногда забывает, что кругом океан.
– Вставай! – женщина дернула ее за руку. – Гости вот-вот прибудут. Отец желает, чтобы ты встречала их вместе с ним.
– А ты не можешь сказать ему, что я отправилась купаться и меня утащил в пучину восьмипалый моллар? – предприняла Кайлин жалкую попытку отвертеться.
– Дурочка, – ласково укорила ее мачеха, – ты не понимаешь, как тебе повезло?! К нам едут мужчины с большой земли. Они станут рассказывать нам о высоких заснеженных горах и зеленых долинах, угощать граппой, таким вкусным напитком, от которого становится смешно и щекотно в голове. Это не то, что горькая вытяжка из водорослей, которую пьет твой отец.
Она покосилась на все такое же угрюмое лицо Кайлин и добавила более заманчивым голосом:
– А если ты не рассердишь отца, он выменяет у гостей для нас редкие ткани, каких не сыщешь на Нершиже, и зеркала. Разве ты не хочешь новых платьев? Не хочешь увидеть себя в них? К тому же, мужчины с материка очень красивы. И очень… ласковы. Если бы я могла выбирать…
Мачеха осеклась и тоже уставилась на барг, смотревшийся в их пустой гавани как диковинная игрушка. Морской бриз трепал ее нежно-белые кудри, которые стали еще светлее за годы жизни под солнцем Нершижа, а на тонком загорелом лице блестели слезы. Даже после трех родов ее фигура оставалась стройной, но от Кайлин не укрылось, каким жестом она положила руку на плоский живот.
– А ты не будешь участвовать в приеме гостей? – осторожно поинтересовалась она.
Женщина с печалью покачала головой.
– В этом нет смысла. Во мне снова растет дитя твоего отца. Кроме того, моя кровь – чужая для Нершижа. Глупо смешивать ее с гостевой. То ли дело ты.
Она перевела взгляд на падчерицу, и по спине Кайлин пробежали мурашки. Никто не скрывал от нее, что происходит между мужчиной и женщиной для зачатия детей, но от этого только становилось страшнее. Женский долг велит ей покориться тому гостю, который пожелает выбрать ее. Чужая кровь нужна Нершижу, чтобы выжить, чтобы новые поколения не умирали, как братик Кайлин и другие дети ее отца до него. Гости с иных земель несут в себе здоровье и силу, которые так нужны островитянам, вынужденным заключать браки через-две и через-одну кость. Времена браков через-три-кости давно ушли, и это печалило старейшин все больше. Но что, если все в Кайлин внутренне протестует против мысли лечь с нелюбимым?!
– Если бы я могла… – снова со вздохом повторила мачеха, глядя на Кайлин, и в ее голосе зазвучала такая тоска, что у девушки сжалось сердце, – могла бы оказаться на твоем месте…
– Ты еще можешь сбежать, – стиснула кулаки Кайлин, – вернуться в свой зеленый Паррин, про который столько рассказывала мне. Где деревья растут так густо, что за ними ничего не видно, а люди едят мясо животных и птиц гораздо чаще, чем рыбу. Ты можешь попросить защиты у гостей, признаться, что родилась не здесь и отец удержал тебя силой. Или можешь подкупить капитана, чтобы взял тебя на борт тайком, когда барг отчалит.
– Нет, не могу, – с грустной улыбкой возразила та. – Какая жизнь меня там ждет теперь? Мой нареченный из Меарра наверняка уже женился на другой. А куда я дену троих детей, которых родила твоему отцу? Как их здесь оставлю? Мои родные вряд ли согласятся принять их в дом. Нет уж. Нершиж – теперь моя родина, и мой долг – приносить ему пользу. Как и твой тоже.
Кайлин сдавленно кивнула. С Нершижа не убежишь – это все знают. Ее предки тысячу лет ютились на этом островке, прорастая в него корнями подобно упрямой группке кораллов. Они покидали Нершиж только с камнем на шее, когда подходил их жизненный срок.
Отец ждал Кайлин на пороге хижины старейшины. Он уже успел облачиться в торжественное одеяние, свободно ниспадавшее по его телу до пят, длинная седая борода по случаю праздника была выкрашена в густо-зеленый, глаза – подведены кармином, а в руке красовался любимый посох из высушенного розового коралла. Старейшина замахнулся им на непослушную дочь, и Кайлин по привычке втянула голову в плечи, но в последний момент отец передумал, очевидно, не желая портить ее внешность перед встречей с гостями. Этим посохом он отделает ее позже, когда чужаки уедут. А может, и не тронет вовсе, если она пригрозит, что может ждать дитя с иноземной кровью.
Сжавшись в комочек, мачеха юркнула мимо него, утягивая Кайлин за собой. В просторной хижине старейшины царила суета. Женщины, которые уже вышли из детородного возраста, но еще могли приносить пользу другими делами, метались туда-сюда, накрывая на стол и вытряхивая вездесущую пыль Нершижа из водорослевых циновок. Мачеха втолкнула Кайлин в боковую комнатку, ловко облачила в нарядное платье, которое сама расшивала для нее океаническим жемчугом и высушенной чешуей рыбы-павлина. На шею девушке повесили нитку драгоценного берилла, глаза подвели, а растрепанные и просоленные океаном волосы быстро и грубо расчесали и заплели в толстую косу.
Барг уже причаливал, поэтому все устремились на берег. Впереди, тяжело опираясь на посох, шествовал старейшина, а Кайлин с таким трудом передвигала ноги, что мачехе приходилось буквально ее тащить, чтобы поспевала за отцом.
С близкого расстояния корабль казался огромным, как чрево десятипалого моллара из сказок старых женщин. По деревянному борту шел вырезанный сложный узор из непонятных Кайлин символов. Чуткие ветру, огромные прежде паруса превратились в полоски ткани, туго скрученные высоко на мачтах. Быстро сохнущие на жаре весла были втянуты почти на всю длину, ощетинившись на зрителей лишь широкими лопастями. В раскаленном воздухе раздавался звон цепей: гребцы отстегивали себя от скамей, к которым по привычке приковывались, чтобы волной не смыло.
– Я не узнаю флаг, – нахмурился отец Кайлин, щуря прикрытые набрякшими веками глаза. – Из какой земли этот корабль?
Мачеха издала тихий вздох, и старейшина требовательно уставился на нее.
– Это же… – она сглотнула, прижимая пальцы к побледневшим губам, – …личный барг дея!
Отец снова перевел взгляд на судно, но теперь в его прищуре сквозил блеск восхищения.
– Ах, Нерпу-Поводырь! – воскликнул он с чувством, оглаживая свободной рукой крашеную бороду. – Ах, сын хромого кита! На этот раз он привел к нам самого бога!
***
Предатель…
Одним резким движением Рогар выбросил руку вперед, и его пальцы сомкнулись на чьем-то горле. Мужском, судя по наличию кадыка под ладонью, но все равно достаточно мягком и трепещущем, чтобы сокрушить рукой, лишить дыхания и жизни. Значит, они все же прорвались, они пришли, чтобы наказать и мучить его. На Подэре – как привык уже за столько лет называть ее Рогар – такому, как он, за тот поступок, что он совершил, полагается лишь одно наказание.
Смерть.
Иногда он хочет смерти, но каждый раз, как костлявая смеется ему в лицо, понимает, что еще не готов умереть.
Не открывая глаз, Рогар притянул врага к себе за горло, приподнялся на локте и прошипел:
– Повтори, что ты сказал?!
– Я… я всего лишь сказал: «Мы прибыли, мой дей. Вам пора одеваться», – услышал он прерывающийся от боли голос Шиона.
Рогар распахнул глаз, чтобы убедиться, что перед ним его верный кнест, а кошмары Подэры понемногу тают в голове вместе с остатками тяжелого хмельного сна.
– Нет, – все же злобно проворчал он, еще путаясь между забытьем и явью, – ты сказал: «Предатель».
– Нет, я… – Шион посмотрел в лицо бога и осекся на полуслове. В его глазах мелькнуло новое выражение, а губы покорно проговорили: – Как пожелает мой дей. Я знаю, что оскорбление дея карается смертью. Вы сейчас подарите мне ее?
С раздраженным стоном Рогар отпустил его, сел в постели и закрыл ладонями лицо. Кнест пошел на хитрость, только сам он тоже не дурак и прекрасно понимает, в каких случаях разговаривают таким елейным тоном.
Когда не хотят провоцировать буйнопомешанного.
Он и правда такой.
Предатель…
– Ваше Благословение по-прежнему хранит нас, – продолжил тем временем Шион, украдкой потирая горло над жестким воротничком котта и откашливаясь, – барг причалил к тому острову, про который и рассказывал старик. Вшивый сын козла не обманул, на первый взгляд эти люди живут так, как он описывал. Все готово к тому, чтобы вы к ним вышли. Я принес чистую одежду моему дею. И кувшин холодной граппы тоже принес.
Морская качка действительно больше не донимала, но Рогар все равно с трудом поднялся с постели, неловко задев босой ногой разбросанные по полу пустые медные кувшины. Те со звоном откатились по сторонам. Он совсем не пьет, пока находится в цитадели, хотя там ему всегда ужасно хочется пьянствовать, а в походе, где перед глазами не маячит бесконечно разлом между мирами и где тяжесть, сгибающая плечи Рогара, немного отпускает, он лакает любое пойло, как проклятый, не просыхает ни ночью, ни днем.
Чтобы только уснуть… чтобы не помнить… чтобы не слышать…
Предатель…
Повернувшись спиной к Шиону, он помочился в ночной горшок из хрусталя – дар, преподнесенный свирепому богу каким-то очередным правителем очередного чудесного местечка. Местечка, полного зеленых лесов и голубого неба, где никогда не знали ни боли, ни войны.
До тех пор, пока Рогар не принес им это.
Памятуя о том, что он сделал, они все пытались задобрить его, стоило ему лишь появиться в их землях. Дарили драгоценности, красоты и дороговизны которых на Подэре еще не видали, предлагали своих прелестных дочерей и жен. Да и вообще, все, на что только падал его глаз, ему тут же подносили в дар. Чтобы не злился. Чтобы не перебил их всех, как своих друзей из Подэры. Предсмертный хрип каждого из той пятерки все еще звучал в ушах Рогара. Он помнил, как их полные слез глаза сверлили его напоследок растерянными взглядами, пальцы хватали воздух, выходящий из разверстых глоток, а обагренные кровью рты шевелились в агонии, повторяя одно и то же.
Предатель…
Шион, склонив голову, стоял на одном колене, держа на руках аккуратно сложенные стопкой одежды. Сам он уже давно принарядился, натянул парадный котт, начистил до блеска сапоги из черной кожи, а меч подвязал к поясу украшенной золотом перевязью. Через распахнутое оконце в каюту влетал жаркий ветерок южного океана, и Рогар видел, как по вискам кнеста, облаченного по всем правилам, текут капли пота. Это немного согрело его сердце: дея не любят, но ему подчиняются, и порядки, которые он установил, не рискуют менять.
Он полил себе на голову холодной воды из умывального кувшина и встряхнулся, как собака, разбрызгивая капли во все стороны по золоченой капитанской каюте. Пригладив назад мокрые волосы, залпом опохмелился. Взял из рук Шиона парчовые шоссы и принялся натягивать их на голое тело, попутно прислушиваясь к топоту ног на палубе. Этот тридцативесельный барг ему тоже подарили – а он всего-то раз вскользь бросил капитану, что в восторге от маневренности и прочности корабля. Застегивая пуговицы над паховым карманом, Рогар мрачно ухмыльнулся, подумав о том, что его богатства на Эре равны сумме, за которую он мог бы купить всю Подэру целиком.
Если бы, конечно, вздумал туда вернуться.
Предатель…
Он сунул ноги в любимые подбитые железом сапоги, быстро застегнул на себе рубашку и котт, пристегнул меч к поясу. Перехватил волосы на затылке, чтобы не мешали. Сделал знак Шиону, что уже можно подниматься с колен. Верный кнест замялся, что не предвещало ничего хорошего.
– Сегодня утром на барг прилетела голубка от Ириллин, мой дей.
Рогар подавил в себе желание стиснуть пальцами рукоять меча и спросил нарочито спокойно:
– И каким же было послание?
– Только это, мой дэй, – Шион вынул из кармана котта и развернул перед богом квадратный кусочек ткани. – Черный плат, мой дэй.
Рогар на миг закрыл глаза. Он представил, как Ириллин отправляет птицу из своих комнат на самой высокой башне цитадели: ее ночная рубашка белеет на фоне грубых каменных стен, темные волосы разбросаны по плечам, глаза заплаканы. Сколько бы ни занимали его походы – одну луну, две, пол-лета – хотя бы раз она обязательно присылает ему голубку с повязанным вокруг лапки черным платком. И бесконечно плачет в его отсутствие, хоть он каждый раз твердит ей, что не берет себе походных жен, и при этом не кривит сердцем.
Действительно не берет, но не потому что так любит Ириллин, а потому что женщины все равно не помогают ему уснуть. Не помогают не думать. Не так, как спиртное, по крайней мере. А Ириллин, пожалуй, единственная на Эре, кто по-настоящему была к нему добра, поэтому обижать ее Рогар не хочет. Поэтому терпит ее слезы, проливаемые и без него, и рядом с ним.
Поэтому молчит о том, как смертельно он устал от Ириллин и ее слез.
Предатель…
Была ли Ириллин с ним рядом, когда из Подэры выкинули его мать? Нет, то было начало, когда все думали, что Рогар сломается почти сразу, вернется. Они швырнули в разлом обнаженное женское тело, чтобы он его нашел. Послание было ясным: смерть предателю, а если предатель не готов понести наказание, его примут на себя близкие и родные. Рогар с первого взгляда это понял и сразу же запретил приближаться к разлому хоть кому-нибудь, кроме него. Мысль о том, что другие будут смотреть на то, во что превратили женщину, родившую и вырастившую его, вскормившую его грудью и лечившую его первые детские ушибы, причиняла ему боль, которая даже не находила выхода из горла.
Как наяву, он до сих пор помнил, как шел один по «бутылочному горлышку», а переливающаяся всеми цветами радуги стена разлома манила его. Достаточно просто шагнуть туда – и все страдания прекратятся. Но он оглядывался назад, на манящее чистое небо Эры, на ее густые леса, на основание цитадели, которое только-только начали складывать люди для него – и крепче стискивал зубы. Он не вернется. Никогда не вернется в Подэру.
Они не сломают его.
Предатель…
Его бывшие соплеменники поступили так, как было принято веками на Подэре поступать с предателями. Они измучили, убили и швырнули Рогару его мать. Тогда он стоял на коленях перед истерзанным телом, и не мог заставить себя посмотреть на нее: нагота резала ему глаза, выглядела противоестественно, выворачивала наизнанку. Кто-то из кнестов – тогда они еще пытались принять его – ослушался приказа и подошел, чтобы укрыть тело своим плащом, и в глубине души Рогар был ему за это очень благодарен.
Когда он поднял на руки закутанное в плащ тело, то сообразил, что мать весит меньше пушинки. Ее морили голодом какое-то время, подвешивали и срезали кожу, изредка давая ему послушать ее крики и мольбы. Ей отрубили груди, которыми она кормила его, и вырезали чрево, из которого он вышел, обойдясь как и положено поступать с матерью предателя. Напоследок ей выкололи глаза, и какое-то время, истекающая кровью и ослепшая, она сама ползла к разлому между мирами, ища там спасения от мучителей. Ее добили в спину у самой радужной стены, кровь еще была свежей и сочилась сквозь плащ, пока Рогар нес тело.
Для ее могилы он выбрал на склонах Меарра самое красивое место, какое только нашел: с высоты открывался вид на плодородную долину, а сверху нависало бесконечное небо, на которое он сам порой не мог наглядеться, вокруг росли желтые одуванчики и красные багряноголовки. Там же, над ее могилой, он сам выколол себе глаз – в знак скорби и наказания за эту утрату. За то, что в ее смерти был виноват только он.
Предатель…
Ириллин, конечно, знала эту историю. Она прожила в цитадели достаточно лет бок о бок с богом, чтобы проникнуть в его душу. У женщин вообще есть это замечательное свойство – пролезать вглубь мужских мозгов и понимать в них что-то такое, что мужчины сами о себе порой не разумеют. Даже мужчины божественного происхождения. Конечно, этим талантом правильно умеют пользоваться не все, но вот Ириллин как-то умела.
– Мой дей…
Рогар снова стряхнул с себя наваждение. Такое с ним случалось довольно часто: или бесконечные ночные кошмары, или ступор от воспоминаний, который мог нахлынуть в любой миг посреди дня, подавить сознание, оглушить, обезоружить. Опасная слабость, которая однажды может стоить жизни.
Шион стоял у дверей, услужливо придерживая створку, и бог мотнул головой, уверенно прошагал по дощатому полу к выходу и поднялся на палубу из каюты.
Все солнце мира с размаху ударило ему в лицо. Прищурившись, Рогар посмотрел на столь любимое им бездонное голубое небо Эры, ощутил на коже тепло лучей света, но увидел вместо них вечно мрачные, холодные, грязно-желтые небеса Подэры. Услышал рокот ее мутно-серых рек, в которых давно не водилось ничто живое, как наяву вдохнул ее смрадный, оседающий камнями в легких воздух. Узрел землю, полную разломов, из которых к небесам всполохами прорывался всепожирающий огонь, кишащую теми, кто еще жил и никак не мог умереть.
Разве не от всего этого он бежал в Эру?
Нет, он никогда туда не вернется.
Он моргнул и вернул зрению четкость, сосредоточившись на песчаном берегу, к которому причалил его барг, и разноцветной группке аборигенов, встречающей бога и его приближенных. Прокаленные беспощадным солнцем люди острова были низкорослыми и бронзовокожими, их волосы казались жесткими от впитавшейся соли, одежды в основном состояли из волокон высушенных водорослей. Женщины, правда, выглядели лучше мужчин, их платья в чем-то напоминали наряды красавиц из большой земли, многочисленные бусы и браслеты украшали запястья и шеи. Среди всей толпы выделялся старик с коралловым посохом и зеленой бородой, судя по величественной позе, он считался здесь главой.
«Тем, кто меня одарит», – подумал Рогар с усмешкой.
Он обвел взглядом удивительно похожие друг на друга мужские и женские лица, и едва сдержал вздох предвкушения, наткнувшись на сокровище, ради которого, собственно, и проделал долгий и порой сложный путь через Водорослево море, чтобы достигнуть всеми забытого, небольшого и дикого островка. Вот ради чего он терпел любые тяготы походов, выносил набившие оскомину лживые улыбки старост и в любую свободную минуту заливался спиртным, глуша глубоко внутри себя рвущиеся наружу кошмары. Прямо перед Рогаром, в досягаемости нескольких шагов, находилась та редкая ценность, за которую он отдал бы и тридцативесельный барг с золоченой каютой, и драгоценности вместе с хрустальным ночным горшком и, что греха таить, даже Ириллин.
Его будущие кнесты.
***
Марево полуденного зноя дрожало над берегом Нершижа, и вместе с ним дрожала и Кайлин. Белый от соляного налета камень причала обжигал ей ступни, берилловые бусы оттягивали шею, от волнения кружилась голова. «Только бы не этот», – беззвучно шептали ее губы каждый раз, как кто-нибудь появлялся на сходнях барга.
Глупо и бесполезно, как если привязать к ногам тяжеленные камни и надеяться доплыть с ними через океан до материка. Раз отец повел ее встречать гостей, значит, с кем-нибудь все равно лечь придется. Или смерть – в случае отказа. Права выбора у Кайлин нет, есть только женский долг, обязанность приносить здоровых детей умирающему Нершижу. Но она все равно перебирала в уме каждого из чужаков, будто ее нежелание могло на что-то повлиять.
Первым, как водится, на берег ступил Нерпу-Поводырь. Бывший вор и попрошайка, теперь он вышагивал чуть ли не как правитель. Острову и всем его обитателям повезло, что некоторое время назад Нерпу, бежавший из тюрьмы, тайком пробрался на один из торговых баргов, курсировавших из Паррина в Меарр и обратно. Дурные привычки взяли верх над здравым рассудком, и, выбравшись как-то ночью из укрытия, Нерпу принялся рыскать по кораблю в надежде чем-нибудь поживиться. Так он и был пойман, избит и выброшен за борт. В наказании Кайлин не видела ничего удивительного – на Нершиже тоже выбрасывали в океан все, что приходило в негодность или просто становилось бесполезным.
Нерпу повезло, что торговый путь проходил в относительной близи от острова, и течение поднесло его к берегам прежде, чем тело ослабло и он захлебнулся. А дальше все складывалось просто. Быстро смекнув, как обстоят дела, Нерпу стал Поводырем. Старейшина отдал ему большую часть древесных запасов из казны, чтобы построить утлую лодчонку – и то, ее они использовали лишь для небольшого расстояния, когда, сидя на одном из каменных пальцев Опасного Рифа, Нерпу разглядел идущий мимо караван торговцев и бросился к ним через воды.
Старый, почти как отец Кайлин, с выжженной меткой вора на лбу, прихрамывающий из-за перебитой когда-то в тюрьмах Паррина ноги, Нерпу-Поводырь тем не менее легко нес поджарое тело. Он скатился вниз с корабля и приблизился к старейшине острова, чтобы отвесить учтивый поклон. Не успел бывший бродяга завершить процедуру приветствия, как от толпы отделились и с визгом понеслись к нему навстречу пятеро или шестеро детишек возрастом от двух до пяти лет. Самого младшего, которому едва минуло одно лето, держала на руках островная жена Нерпу.
Кровь Нерпу-Поводыря тоже чужая для Нершижа, и он по возможности приносит пользу не только тем, что приводит гостей. Помимо законной супруги, он одарил своим семенем и некоторых других женщин, став их мужьям побратимом. Иногда Кайлин казалось, что ее отец лишь номинально решает на их острове все. Настоящая власть давно лежит в цепких заскорузлых руках бывшего бродяги. Однажды – до того, как пуститься в нынешнее плавание и привести бога – Нерпу-Поводырь подошел к Кайлин, с сомнением покосился на ее плоскую, слабо развитую еще грудь и «утешил», что, если потребуется, даст и ей ребенка.
«Только бы не этот», – поеживаясь, прошептала она, глядя теперь на него после полутора лет отсутствия.
Следующими ноги в пыли Нершижа искупали гребцы с барга. Угрюмые, сильные мужчины, с бритыми налысо головами, покрытыми цветастыми платками для защиты от солнца, с мощными плечами, кожа на которых почернела и задубела от ветра и солнца, с руками, равными по обхвату талии Кайлин. У женщин Нершижа они почему-то вызвали возбужденный трепет. Каждая оживилась, каждая хотела подойти ближе, чтобы потрогать их мышцы или рассмотреть вставные каменные зубы – по традиции всех гребцов тот, кто пережил смертельный шторм, должен был обзавестись таким украшением во рту. Чем больше штормов осталось позади, тем тяжелее челюсти – в знак того, что их хозяин умеет прогрызать себе путь в морских просторах. Или чтобы перегрызть железную цепь, если она не отстегнется, когда корабль тонет, как шутили некоторые из них. Если все живые зубы во рту держались на своих местах, для каменного специально освобождали место. На материке существовали особые умельцы – зуботочильщики, они и обслуживали гребцов.