Вергилия Коулл
Deus Ex… Книга 1
Почувствовав уступку противника, бог фыркнул и слегка расслабил плечи.
– Нершижу давно пора обновить кровь, только ты и сам это знаешь, Глахар. Разве не поэтому ваши женщины так радушны? Что ты думал скрыть от меня, старик? Ваши дети хилые и больные, но еще больше их просто умирает в младенчестве, не так ли? Я уверен, что и без молодых мужчин вы прекрасно проживете своей рыбной ловлей и праздниками. А подрастающее поколение будет совсем другим. Мои люди сегодня ночью постараются помочь вам в этом.
На последних словах он усмехнулся.
– Я понял моего дея, – склонил голову старейшина, но тут же вскинул ее: – Нершиж может отдать трех мужчин. И моя дочь с радостью составит вам компанию сегодня ночью.
– Двадцать восемь и до девчонки мне нет дела. Или ты хочешь, чтобы я приказал перебить ее и всех драгоценных женщин на твоем острове? Ты сомневаешься, что я так не прикажу сделать?
Мысли у Кайлин лихорадочно заметались. Она понимала отца. Без молодых мужчин им будет сложно, гораздо сложней. Во-первых, авторитет старейшины пошатнется, семьи, потерявшие сыновей, не одобрят его поступок. Во-вторых, если после отъезда гостей большая часть женщин забеременеет, кто снимет с их плеч самый тяжелый труд? Старики? Нершиж не может отдавать людей, пока они приносят пользу, как дей этого не понимает?!
Она посмотрела на Шиона в поисках поддержки, но тот лишь качнул головой, показывая, что сейчас не время вмешиваться. Перевела взгляд на отца и увидела, как тот сотрясается то ли от страха, то ли от возмущения. Убить женщин – слыханное ли дело?! Без женщин Нершиж умрет, все их племя исчезнет.
– Килрон, – обратился вдруг старейшина к одному из ее братьев-через-одну-кость, который стоял у входа со свирелью, – подойди.
Молодой мужчина охотно повиновался.
– В чем смысл твоей жизни? – спросил его отец Кайлин, но смотрел при этом на дея, и ее сердце сжалось в нехорошем предчувствии.
– Приносить пользу Нершижу, – без запинки ответил Килрон. Кайлин и сама с детства знала ответ на этот вопрос.
– Твоя польза сейчас в том, чтобы перестать жить, – вдруг поджал губы старейшина.
Кайлин лишь успела охнуть, а Килрон без тени сомнения в глазах кивнул, развернул свирель остро заточенным концом в себе и одним движением воткнул в горло. Что-то там булькнуло, он упал на колени, заливая себя и пол кровью, затем свернулся калачиком и затих так. Кайлин почувствовала, как подступают слезы. Килрон был одним из ее возможных будущих мужей, и она наверняка бы ненавидела его, если бы их брак случился, но сейчас ей было просто жаль его и загубленную жизнь. Зачем правитель так жестоко приказал ему убить себя? Отец молодого человека тоже присутствовал за столом и по тому, как побелело его лицо, оставалось лишь догадываться, как ему плохо. Но, тем не менее, он нашел в себе силы кивнуть старейшине в знак одобрения. Если дей заберет всех на смерть, то какая разница, где молодые мужчины оставят свои жизни? Зато жестокий бог из цитадели получил хороший урок: Нершиж не уступает своего. Никогда.
– Я тоже могу убить себя, если мой дей пожелает, – осмелев, с поклоном заявил отец Кайлин и в доказательство потянулся к кинжалу. – Только пользы от моего народа дею все равно не будет.
– Шион, – спокойно позвал бог.
Кайлин дернулась, желая остановить любимого, попросить что-то придумать, ведь раньше он был так добр к ней, заступился перед отцом, неужели теперь не поможет? Но не успела – Шион быстро поднялся с места и схватил за шиворот Нерпу-Поводыря, который тоже находился среди почетных мужей, выволок того на середину комнаты и поставил на колени прямо в мокрое пятно от моллара. Дей поднялся с места, неторопливо вытаскивая из ножен длинный меч. Кайлин невольно съежилась, ощущая его за спиной.
– Что ж, старик, – заговорил он, обходя людей, сидящих за столом и застывших в шоке, – ты убедил меня. Я передумал убивать твоих женщин. Да и мужчин твоих, готовых бесполезно отдавать жизни ради тебя, я тоже больше не хочу. Все те дары, которые я привез твоим людям, остаются у тебя. А я заберу себе только этого дуралея, который привел нас сюда, уверяя, что здесь уважают богов.
С этими словами он легко и даже изящно взмахнул тяжелым мечом. Сталь тускло блеснула, со свистом рассекая воздух, и кто-то из детей, тоненько взвизгнув, уронил ветрогон. Нерпу, никого не стесняясь, заплакал, его штаны спереди намокли. Вряд ли он ожидал подобного поворота событий, когда выбирал, кого бы из гостей привести. Кайлин зажала рот рукой. Если дей убьет Нерпу-Поводыря, он обречет весь остров. Никто больше не будет приводить гостей, никто не сумеет провести барги по Опасному Рифу. Дей не тронет женщин и мужчин, но Нершиж все равно будет медленно умирать, рождая больных и мертвых детей снова и снова.
Когда меч обрушился вниз, она, едва ли что-то соображая, рванулась с места.
И сразу же пожалела о своем глупом, горячечном порыве, хоть и понимала, что уже не сможет остановиться. Ради малолетних детишек Нерпу, вечно чумазеньких, бойких и радующихся каждому возвращению отца, ради его островной жены, которая, кажется, по-настоящему любила своего неказистого престарелого мужа – так, как сама Кайлин наверняка никогда бы не смогла такого полюбить – наконец, ради пользы родного Нершижа, но кто-то должен был помешать дею. И так получилось, что никто, кроме нее, почему-то помешать не торопился…
Все произошло как-то непостижимо стремительно. Вот только Кайлин гибкой юной кошкой перепрыгнула стол между сидящими гостями, понимая, что не успевает остановить разящий меч – и вот она уже стоит, будто наткнувшись на невидимую стену, а бог из цитадели, в последний момент словно почувствовавший ее приближение из-за спины, молча смотрит ей в глаза, и широкая полоса жидкого света, только что падавшая вниз на беззащитную шею жертвы, теперь струится от его плеча к ее.
Красиво.
Страшно.
И в тишине погруженных в шок зрителей слышится, как с облегчением всхлипывает спасенный, чья голова чуть-чуть не успела слететь с плеч.
Кайлин моргнула, осознавая случившееся. Не полоса это света, а серебристой стали меч, который дей резко отвел от Нерпу, направив на нее, летящую к нему в прыжке, и широкое лезвие почти лежит у нее на плече, но почему-то не касается острием шеи. Бог из цитадели успел остановить себя?! Кайлин мало понимала в ратном искусстве, но даже она чувствовала, что удар такой скорости и силы, пусть и с учетом того, что траектория движения руки внезапно изменилась, не мог быть загашен столь легко. Она почувствовала, как прядь ее вечно непослушных, не желающих гладко держаться в косе пыльных волос, свисавшая вдоль щеки, теперь скользит по телу на пол. Лезвие меча заточено столь остро, что отсекло ее, едва прикоснувшись, и так же легко оно снесло бы голову Нерпу, и так же практически незаметно должно было обезглавить Кайлин.
Что-то горячее, влажное потекло по ключице вниз, скользнуло за вырез платья в ложбинку между грудями, острый запах ржавого железа ударил в нос. В одно мгновение кровь уже струилась под тканью по плоскому животу Кайлин, змеилась вдоль бедра, капала на пол. Странно, но боли не было, и что-то мягкое, теплое едва касалось скулы.
– Мой дей, – каким-то странным голосом произнес Шион.
Оказывается, все это время он тоже был рядом. Стоял между Кайлин и деем, словно хотел загородить девушку собой. Нерпу-Поводырь, на четвереньках, скуля, отполз под стол и спрятался там за чьими-то ногами, а она все стояла, не решаясь пошевелиться. Все ее тело заливает кровь, стоит ли ей готовиться к смерти?
– Мой дей?..
Бог из цитадели издал неясный звук, нечто среднее между стоном и хрипом, его единственный глаз был устремлен на Кайлин, но она понимала, что он ее не видит. Взгляд его словно тщился узреть через ее тело даже не какой-то предмет за ее спиной, а дальше, гораздо дальше, будто бы… другой край Эры?! Зрачок то сужался, то расширялся, лихорадочно пульсируя, по вздувшимся буграм мышц пролетела судорога, и тогда девушка поняла, что это значит.
Безумие.
Он безумец, провалившийся в пучину одному ему понятных грез настолько глубоко, что даже не понимает, что едва не убил ее! Может, точно так же он уничтожил других богов? Под влиянием припадка ярости, который забрал его разум?!
Тем не менее, под воздействием голоса Шиона взгляд дея начал светлеть и наконец вполне осознанно сфокусировался на том месте, где острый меч срезал ей волосы. Кайлин вздрогнула – в который раз рядом с ним за этот невыносимо долгий день! – когда белесая пелена в зрачке сменилась огненным ядом:
– Правая рука, Шион? Как неосмотрительно для воина…
Скосив глаза, Кайлин поняла. Ее идеал, затмивший собой даже бога, ее единственный избранник спас ее, плоскогрудую островную девчонку, именно он стал той невидимой стеной, на которую она наткнулась, избежав разящего меча! Зрачки у Шиона были расширены, отчего глаза казались темнее, и это выдавало, какую боль он терпит и пытается скрыть. Когда Кайлин прыгнула на дея в попытке остановить, а тот развернулся навстречу ее движению, защищаясь от неожиданной угрозы, Шион успел выпростать руку и всунуть ладонь между ее шеей и острым лезвием. Конечно, если бы дей не передумал рубить с плеча, Кайлин осталась бы без головы, а Шион – без кисти, но, к счастью, все ограничилось ее срезанной прядью волос и его глубоким порезом.
Она сглотнула, представляя, что было бы, если бы дей довел дело до конца.
Взгляд дея, все такой же ядовитый, прошелся по ее намокшему от чужой крови платью вниз и задержался на другой интересной детали. Кайлин тихонько всхлипнула, запоздало сообразив, что должна была скрыть это, раз уж ее прыжок не удался.
Уцелевшей, левой рукой Шион крепко стискивал ей запястье, помешав пустить в ход прихваченный со стола нож.
Бог из цитадели медленно поднял голову, снова встретившись с ней взглядом.
– Человеческое оружие меня не берет, девчонка.
Его тяжелый меч исчез с ее плеча, а следом – и израненная рука ее спасителя, но Кайлин все еще не могла сделать вдох полной грудью, находясь в полнейшем оцепенении.
– Она не пыталась на вас покушаться, мой дей, – раздался голос Шиона. Лишь легкая хрипотца выдавала его, и крупные алые капли, срывающиеся на пол с его повисшей плетью правой руки прямо в мокрое пятно от моллара. – Наверное, хотела лишь заступиться за старика и в спешке не отложила прибор, которым ела.
«Пол в отцовской хижине давно не видел столько разнообразной жидкости за раз. На Нершиже мало влаги, это все знают», – зачем-то подумала Кайлин, отводя взгляд от тела ранее убитого брата-через-одну-кость, лежащего поодаль. На площади перед хижиной продолжали звучать музыка и веселые голоса. Простой народ на улице даже не подозревал о том, какие страсти разворачиваются в доме.
– Да?! – губы дея кривились в злобной усмешке. На Шиона он даже не смотрел, только на нее, заставляя ежиться и мысленно желать ему провалиться обратно в беспамятство и безумие, только не сверлить ее так взглядом. – Ты забыл одну вещь, кнест. Островитяне едят руками.
«Вот я и попалась», – все так же отрешенно констатировала про себя Кайлин, разжала пальцы и услышала, как кинжал Шиона, неосмотрительно брошенный им среди еды, зазвенел по каменному полу. Она испытывала благодарность к любимому за то, что до последнего пытался защитить ее, но самой отпираться и юлить почему-то не хотелось. Глупая гордость однажды погубит ее, как сказал бы отец. Та самая гордость, которая заставляла стоять на причале и воротить нос от дея, когда сразу было понятно, что выбор здесь ей не принадлежит.
Кто-то отчаянно вскрикнул, и Кайлин заметила, как мачеха рванулась к ней, но старейшина быстро преградил той дорогу своим коралловым посохом. Трудно ли побороть беременную женщину, на которой нет лица от ужаса? К мачехе за заступничество Кайлин тоже испытывала благодарность, но в глубине души порадовалась, что отец остановил жену. Его дочь заступилась за Нерпу – и к чему это привело? Нет, лучше бы никому за нее теперь не заступаться. Ее жизнь не настолько важна для общей пользы, зато бог, глядишь, отведет душу и подобреет.
– Какое наказание положено за оскорбление дея, Шион? – отвлек ее от размышлений ненавистный голос. Кто-то схватил Кайлин под руки, оглянувшись, она с удивлением увидела угрюмых мужчин из личной охраны бога. Зачем они ему? Он прекрасно защищает себя сам, да еще утверждает, что человеческое оружие против него бессильно. Наверное, держит охрану для статуса.
– Смерть, мой дей, – последовал ответ, и мачеха Кайлин снова отчаянно вскрикнула.
Но богу этого было мало.
– А за покушение на жизнь дея?! – продолжал глумиться он.
Длинные ресницы Шиона, такие же совершенные, как весь он, затрепетали.
– Мой дей, – зашептал он так, что, пожалуй, только бог да сама Кайлин могли его расслышать. – Принимая во внимание ее возраст… ее воспитание… мой дей, должен заметить, что мы попали к дикому племени, они все неразумны, как дети…
– Разве я приказывал умолять?! – высокомерно и чуть сердито бросил тот. – Мне нужен простой ответ: какое наказание ты бы назначил за покушение на жизнь своего дея?
Кайлин видела, с какой силой Шион закусил губу, как виновато покосился на нее. Милый, добрый, единственный, кому она так хотела отдать свое сердце! Она попыталась подбодрить его улыбкой и взглядом: ясно же, что бог поставил его в такое положение, где невозможно уже что-то предпринять. Уж кому, как не ей знать всю тягость безвыходных положений?
– Десять плетей, мой дей, – наконец проговорил Шион и низко опустил голову.
– Ну что же… – бог задумчиво помолчал, – …дешево же ты оценил жизнь своего дея. Но пусть будет, как ты скажешь. Накажи ее сам.
Кайлин едва не рассмеялась. Десять плетей? Когда меньший проступок в отношении дея карается смертью?! Да Шион же пожалел ее! Она хотела даже сказать ему это вслух, но кто-то из охраны толкнул ее на пол, рывком порвал на спине платье. Кайлин было плевать на дорогую ткань. Никто из мужчин никогда не жалел ее раньше – вот что важно. Чуть повернув голову, она видела, как мачеха рыдает на плече отца, видела его лицо. Облегчение, явственно написанное там, говорило само за себя. Как восхитительно все складывается! Казнить Нерпу бог вроде бы передумал, а что такое несколько ударов для крепкой своевольной дармоедки?!
Впрочем, благодарности от него она и не ожидала.
Шиону поднесли небольшую плеть с витой рукоятью, по виду больше подходящую для того, чтобы погонять животных. Он по привычке взял ее правой рукой, но пальцы, испачканные кровью, не держали, и плеть упала совсем рядом с Кайлин.
– Все в порядке, – шепнула она, когда он наклонился, чтобы взяться за рукоять левой. – Я не боюсь. Отец тоже наказывает меня, и довольно часто.
Шион посмотрел на нее широко распахнутыми глазами и резко выпрямился. Кайлин осталась стоять на четвереньках, перед ее лицом маячили лишь мокрые камни пола, да подбитые железом сапоги дея. Ее всю трясло, хотелось почему-то хохотать и плакать одновременно. Все началось с того, что бог из цитадели просто не понравился ей – и вот куда все пришло: он с любопытством наблюдает, как желанный ей мужчина хлещет ее беззащитную спину.
«Он сразу понял, что я презираю его, – догадалась вдруг Кайлин, – тогда, на причале, он все-таки заглянул мне в душу. И теперь он мстит».
Она пребывала в таком возбуждении, что первый удар даже не почувствовала. Только что-то свистнуло над ухом, и между лопатками стало горячо.
– Да ты же гладишь ее, как любовницу, Шион, – прозвучал над головой вкрадчиво-мягкий голос дея.
Впрочем, второй удар не сильно отличался от первого. Даже рискуя навлечь на себя гнев бога, Шион не желал причинять ей настоящую боль. Дей опустился на корточки, его пальцы заправили одну из непослушных прядей Кайлин за ухо. Она набралась смелости посмотреть ему в лицо и увидела там удивление.
– Почему ты не плачешь?! – спросил он так, словно изучал необычную, только что встреченную букашку, и даже для верности догадок провел большим пальцем по ее щеке под глазом. Кожа на подушечке оказалась чуть шершавой, но теплой, закрыв глаза, Кайлин, пожалуй, бы не отличила прикосновение бога от человеческого.
Плакать? Вот глупости! Бог из цитадели, видимо, плохо знал, что такое жизнь на Нершиже, если решил, что она станет лить слезы из-за пары ударов. Нет, глаза у Кайлин часто бывали на мокром месте. Например, она бы заплакала, если бы умер еще кто-нибудь из маленьких братиков и сестер. Или если бы отец решил отдать ее мачеху океану, по традиции повесив той камень на шею. Если бы ей пришлось отдать невинность какому-нибудь мерзкому старику – тоже бы порыдала. Не на виду, но потом, в уединении, наверняка. А из-за наказания… Кайлин стало еще веселее. Она открыла рот, чтобы поделиться с деем воспоминанием, что раньше у отца был другой посох, из золотистого коралла, и его пришлось сменить на розовый, потому что старейшина сломал его об нее, но ей помешали.
– Семь человек, мой дей! – выпалил вдруг островной правитель, и Кайлин могла поклясться, что краем уха слышала, как мачеха что-то сбивчиво шепчет ему. – Нершиж отдаст вам семь сыновей, только смилостивитесь к нам!
Взгляд дея, только что рассматривающий Кайлин с любопытством, изменился. Деловитость там светилась и… торжество. Бог быстро выпрямился, оставив ее в покое.
– Двадцать пять, старик. Одного ты убил сам, но еще двоих, так и быть, не стану трогать.
Как назло, очередной удар пришелся по месту, куда плеть уже попадала, и Кайлин охнула, не сдержавшись. Мачеха дернула мужа за рукав и забормотала еще быстрее.
– Д-д-десять! И моя дочь…
Он осекся, услышав звук нового удара.
– Мой дей… – сквозь зубы выдавил Шион, – если они нам уступают… давайте тоже уступим. Получить что-то лучше, чем уйти с пустыми руками. Вы можете приказать спалить остров дотла… но как это поможет цитадели?..
– Двадцать, – нехотя снизошел бог. – И я так и не казнил вашего попрошайку.
– Двенадцать, мой дей! Вы оставляете нас на погибель! Я понимаю, что моя дочь вас рассердила, но сегодня же вечером она сделает все, чтобы загладить вину!
Кусая губы от болезненного жжения на коже, Кайлин усмехнулась. Отец по-прежнему надеется, что дей выберет ее? После того, как тот приказал всыпать ей плетей? После того, как видел, что она бросилась на него с ножом?! Впрочем, дей уплывет, а ее замужество останется под большим вопросом, и только беременность спасет репутацию от провала. Особенно – беременность от дея. Она и так достаточно опорочила себя. Красота женщины заключается еще и в ее покорности, кому нужна жена, способная попытаться убить {самого бога}?! Что тогда она захочет вытворить с мужем, если в чем-то не согласится с ним? Женихи могут потребовать у отца свои подарки обратно. И никто не станет слушать, что Кайлин сама не поняла, как схватила тот злосчастный нож, что она даже не собиралась ударить, просто все волнения дня, дурацкий моллар, которого ее заставили разрезать, злость на то, что ее так открыто продают дею, – все слилось в один роковой жест?!
Но ее переживания так и остались при ней, пока торг продолжался.
– Пятнадцать, – выкрикнул отец Кайлин, хватаясь за сердце и сотрясаясь вместе со своим посохом. – Это даже больше, чем Нершиж мог бы вам дать, мой дей!
И неожиданно свист плети прекратился. Может, Кайлин сбилась со счета? Ей казалось, что еще не конец… Обернувшись через плечо, она увидела, что рука дея перехватила рукоять плетки из пальцев бледного как смерть Шиона.
– Пятнадцать, – медленно кивнул он, соглашаясь с ее отцом, – но каждого выберу я сам.
– Как пожелает мой дей, – обмяк старейшина, промокая лоб рукавом одеяния, – и моя дочь…
– Шион. Проводи в шатер. Я сыт праздником по горло.
Плеть упала на пол рядом с Кайлин, на рукояти подсыхали следы крови, на длинном кожаном хвосте ее не было. Подбитые железом сапоги гулко прошагали к выходу, за ними грубо простучала обувь охраны.
– …и моя дочь будет у вас в шатре сегодня ночью! – успел крикнуть вслед богу правитель острова.
Кайлин села, избегая встречаться взглядом с кем-то из своих соплеменников, мужчин, которые знали ее с рождения и теперь радовались, что она подставила спину, чтобы задобрить бога и сохранить жизнь Нерпу. Слезы с новой силой подкатили к горлу. Тут на Кайлин набросилась мачеха, принялась поправлять на плечах платье, гладить лицо, целовать мокрые щеки, причитать:
– Больно? Он бил тебя слишком больно, да?
Кайлин только помотала головой. Больно было не от этого. В течение застолья отец неоднократно нахваливал ее дею, и каждый раз тот ее отвергал.
Но теперь он промолчал.
Он не отказался от предложенного дара.
***
…тьма, бархатная и алая, душным покрывалом окутывает со всех сторон…
…под прикрытыми веками вспыхивают оранжевые круги…
…ладони скользкие от крови, лицо – от слез…
…он бесшумно движется в ночи от дома к дому, сжимая в руке нож, принесенный из самой Подэры, вытирая рукавом мокрые губы, он, рожденный воином, всегда готовым к смерти в бою. Но на этот раз он убивает не врагов, а спящих…
…Ид славится особым умением заговаривать зубы, поэтому умирает первым. Пока не проснулся, не завладел ситуацией, не ослабил решимость. Все ради Эры. Все. Схватить за волосы, темнеющие на подушке, резко оттянуть голову, полоснуть по горлу…
…отпрянуть, ощущая на губах тошнотворно-сладкое…
…деревня мирно спит, никто не видит, как он медленно выходит из дома, стоит, тяжело опираясь ладонью о дверь, глубоко дышит, подняв лицо к небу. Их было семеро – богов, прорвавшихся в Эру, – они все практически равны по силе между собой, и он не настолько дурак, чтобы устраивать честный поединок шестеро против одного. Решив так, он потерял честь воина. Правда, на Подэре давно не блюдут понятия чести, а он – истинный сын своей земли…
…Симон и Шион были его лучшими друзьями, делили с ним кров в этой гостеприимной деревеньке, поэтому их он решил оставить напоследок. Нет, не пощадить, а именно позволить пожить на несколько минут больше, чем другим. Это единственная милость, которую он может им оказать по старой дружбе…
…а возможно, ему просто требуется чуть больше времени для настроя, чтобы в самый ответственный момент не дрогнула рука…
…в комнатушке темно, свет почти не пробивается в маленькое занавешенное оконце. Постели, рассчитанные на людей, богам слегка малы. Один осторожный шаг вперед, туда, где белеет край одеяла, другой…
…«Предатель», – яростно шепчет над ухом Шион, тяжело напрыгнув на спину из тени в нише. Горло пронзает острая боль: все боги принесли оружие из Подэры и могут друг друга убить. Просто раньше им подобная мысль в голову не приходила. Шион глубоко всаживает клинок, торопясь добраться до яремной вены, но получает удар в правый бок и оседает. Они борются в крохотной тесной темноте, обливаясь кровью и расходуя последние силы. Шиона питает справедливый гнев и жажда жизни, Рогара – одна лишь любовь к Эре. Кто победит?..
…из горла хлещет. Даже если зажать порез ладонью, между пальцами все равно струится кровь. Ноги скользят по полу, разъезжаются в густой, остропахнущей, вязкой луже, когда он встает, поворачивается, ловя последнюю ускользающую мысль. Симон. Друзей было двое здесь, от шума борьбы невозможно не проснуться. Вспыхивает фитиль масляного фонаря, свет выхватывает бородатое лицо, перекошенное от ужаса. Собственная рука с ножом кажется багровой от обилия покрывшей ее крови, она чуть подрагивает, вытянувшись вперед, нацелившись на Симона…
…никто из богов не встретит это утро живым. Никто. Кроме одного…
…Симон всегда был самым слабым из них, не физически, нет, а морально, потому что его особое умение – лечить, ему сложно отнимать жизни. Повыше подняв фонарь, бородач в оцепенении смотрит на бездыханное тело Шиона, переводит взгляд на того, кто пришел его убить.
– А остальные?.. – от шока он говорит это на языке Подэры.
– Все. Ты последний, Симон. – Ответ звучит на языке Эры, заставляя собеседника моргнуть и тоже переключиться на неродную речь.
– Что ты наделал, Рогар?.. И ради чего?..
– Закрой глаза, Симон, – злая, жестокая усмешка кривит губы, мокрая, горячая вода течет по лицу, – я не могу, когда ты так смотришь. Я слишком устал.
Бородач опускает фонарь, его взгляд светится жалостью.
– Сядь сюда, ближе к свету. Я должен зашить твою рану.
– Все и так заживет! – полурычание-полукрик вырываются из горла, нож со свистом рассекает воздух прямо перед ненавистным лицом. Ненавистным, потому что в него так тяжело смотреть.
– Заживет, – шумно сглатывает Симон, уворачиваясь от взмаха, – но я сделаю так, чтобы это случилось быстрее. Я могу еще много чего полезного сделать. Если ты оставишь меня в живых.
Рука с ножом падает вниз обессиленной плетью. Наваливается усталость.
– Зачем? – в этом вопросе столько невысказанного, что становится душно. А может, это из-за пропитанного кровью воздуха? – Смерть – самый простой выход. Или хочешь тоже стать предателем?!
Влажные близко посаженные глаза Симона кажутся темными в игре света и теней.
– Жить хочу. Пощади. За свою жизнь заплачу любую цену. Все равно тебе за свою придется платить больше.
***
Рогар остановился, только когда почувствовал, что в шатре кроме него еще кто-то есть. На остров опустился вечер, подходил к концу долгий день, в течение которого он истово напивался в одиночку, укрывшись от других за парчовым пологом, сбежав от всего мира, который так любил… и в последнее время возненавидел, как понял только что.
На площади разожгли костры и устроили танцы, отблески света и тени силуэтов плясали на мягких стенах шатра, это очень напоминало долину Меарра в старые добрые времена, когда люди поклонялись богам из Подэры. Тогда девы тоже приходили ночами, маня зазывными улыбками и томно алея щеками, распустив длинные волосы по плечам. У девы, которая теперь стояла на пороге, волосы были распущены, но губы сжались в плотную тонкую линию и на скулах темнел лихорадочный румянец, совсем не похожий на кокетливый стыд.
Рогар вышел из боевой стойки и медленно опустил меч, разглядывая ее. Худые ключицы, острые коленки, колючий взгляд. Маленький островной рачонок, стиснувший одну руку в другой, будто порываясь убежать и одновременно удерживая себя на месте. Думал, что не придет, устроит отцу истерику, прикинется больной или показательно попробует покончить с жизнью – ан нет, стоит, трясется и с вызовом смотрит прямо в глаза.
А он – в одних шоссах, босой, с взъерошенными волосами и мечом, которым только что крушил все, что находилось в шатре. Не бог – безумец, всегда недостаточно пьяный, чтобы достичь забвения.
Осколки глиняных кувшинов разбросаны по полу, выпивка пролита, постель, так тщательно застеленная для него, разворочена, растерзан драгоценный мех покрывал. Зачем ему мех среди всей этой жары? Зачем спиртное, от которого нет толка? Зачем Эра…
– Зачем ты пришла?
Может, поэтому он решил остановиться на Ириллин? На мягкой, доброй, все понимающей Ириллин, потому что нутром чувствовал, что никогда не сможет ее полюбить, а значит она безопасна для его любви к Эре? Может, поэтому так усиленно гнал из головы других женщин? И худенькую девочку от себя гнал, твердя, что она – уж точно не та, кто его полюбит?
А она и не полюбила. Он видел это по ее глазам в каждый момент, как их взгляды пересекались, но все равно чуть не задохнулся от какого-то странного чувства, когда, вынырнув из очередного ступора, обнаружил, с какой любовью она смотрит на Шиона, подставившего под меч ладонь. Смешно, ведь эта девочка до сих пор живет и дышит лишь благодаря своему богу, а какой-то мальчишка всего лишь необдуманно сунулся рукой под разящее острие – и не трудно угадать, кому же она в итоге отдаст свое сердце.
Шион. Мальчик, которого дей взял из Меаррской деревни и воспитал рядом с собой почти как сына. Ребенок, названный в честь бога, которого Рогар убил. Как же много лет минуло на Эре, а люди до сих пор не могут забыть, с чего все началось! Или это потому, что сам Рогар до сих пор помнит?
Раньше в глазах Шиона читалось неприкрытое обожание и верность, сегодня в них появилась злость. Выполнив все распоряжения дея, он испросил позволения удалиться и практически бегом бросился вон. С этого и начинаются истории, которые завершаются чьей-то смертью. Станет ли этот мальчик богоубийцей?!
А ведь скорей всего станет, если уже попробовал остановить рукой меч, направленный на женскую шею. Потому что когда двое мужчин хотят одну женщину, это может закончиться мирно лишь в одном случае: кто-то добровольно уступит.
Значит, они оба должны избавиться от нее.
Рогар небрежно отбросил меч, почему-то ощутив глухое раздражение от этой мысли. Девчонка молчала, кусала губы и волком глядела на него исподлобья, поэтому он подошел к ней почти вплотную, остановился лицом к лицу:
– Так зачем ты пришла?
Она не выдержала, опустила голову под его взглядом, пробормотала:
– Мой долг – приносить пользу Нершижу.
Рогар едва не расхохотался. Да что она знает о долге? Что понимает в жизни, кроме нескольких фраз, вдолбленных фанатиком-отцом? Старейшину дей, кстати, прекрасно понимал. Если хочешь удержать власть над общиной в сложных обстоятельствах, обязательно нужно создать нечто вроде религии, а любое неповиновение карать смертью. Все должны верить и служить одной неизменной идее, не подлежащей обсуждению. И, с точки зрения вырождения населения из-за близкородственных браков, верования Нершижа вполне разумны.
Он отшагнул чуть в сторону, чтобы тусклый огонек единственной уцелевшей в погроме свечи осветил гостью. Почему он был так слеп, что не разглядел раньше, под палящим полуденным солнцем, того, что видно теперь в таинственном полумраке? Что ее волосы на самом деле – это медь и золото, смешавшиеся воедино. Что ее потрескавшиеся обветренные губы так и манят поцеловать именно этой своей некокетливостью и естественностью. Что ее ресницы дрожат, как крылья бабочки? Что у нее высокие скулы и хрупкая шея? Что она так молода, так молода, как не была даже Исси, когда Рогар женился на ней?
А ведь тогда они оба были молоды и наивны.
Подцепив пальцем, он чуть спустил с плеча девушки лямку платья, заметив, что сзади оно прихвачено по талии грубой ниткой. Островитянка задышала быстрее и переступила с ноги на ногу от его прикосновений, но Рогара это не волновало. Ну конечно, ее вымыли и переодели для него, нацепив красивый наряд с чужого плеча. Уж не жена ли старейшины поделилась своим? Вспомнилось, как она умоляла забрать падчерицу с острова, мотивируя тем, что здесь ей будет плохо, и как истово предлагал девочку собственный отец.
На нежной коже багровели длинные полосы от ударов. Что же он, практически бессмертный бог, делал сегодня среди этих низкоразвитых, безобидных людей? Торговался с одним стариком, чуть не снес голову другому, приказал стегать девочку плетью. На что еще он готов ради Эры?!