Вергилия Коулл
Deus Ex… Книга 1
На все.
Ради Эры он пойдет на все, что угодно.
Ведь терять больше нечего.
Рогар мог бы просто захватить остров, как угрожал правителю. Убить ненужных женщин, связать и силком загнать на корабль мужчин. Мог, но не видел в этом смысла. Рабы никогда не станут так биться, как вольнонаемные. В цитадели, едва завидев крылья орана или острые клыки вирга, трусы побегут, слуги бросят оружие. Но ему не нужны ни первые, ни вторые. Биться с ним бок о бок смогут только воины, а воспитать их из сынов Нершижа получится, только если правитель прикажет своим подданным слушать дея и во всем подчиняться ему. С детства привыкшие следовать одной идее, они не дрогнут.
Вот почему он так отчаянно блефовал и торговался со стариком.
Рогар провел пальцем по следу на спине рачонка, и остренькие лопатки задвигались, позвоночник выгнулся, избегая этого касания. От боли или от отвращения она так дергается? Рогар наклонился к девичьему уху, ощущая, как щекотят лицо завитки ее удивительных волос, и прошептал:
– Если бы Шион настоял, что ты не заслуживаешь вообще никакого наказания, я бы не приказал тебя бить.
Она тут же отпрянула. Глаза тоже удивительные, всей глубиной открывшиеся только теперь, в полумраке. Живой янтарь с крохотными искрами изумруда. Так вот ты какая, обветренная и загорелая девочка, раскрывающая истинную красоту лишь в тени. Ты и создана для тени, для незаметной жизни за спинами своих собратьев, и твое маленькое, но крепкое тело сложено так, чтобы бесконечно давать и давать детей…
Рогар прикрыл глаза, мысленно приказывая себе не соскальзывать в воспоминания. Ему нужно находиться здесь и сейчас, чтобы покончить с рачонком раз и навсегда. Покончить с болезненным щемящим чувством, которое теперь появлялось каждый раз, как он ловил себя на мысли, что открыл в ней что-то новое, не замеченное с первого взгляда.
– Нет! – ахнула она. – Вы… вы разыгрываете меня! Вы решили просто поиздеваться над Шионом! Вы бы все равно приказали меня наказать, только гораздо хуже, чем плеткой! Вы же… дей! А я… с ножом! На вас!
Он устало усмехнулся и только покачал головой. Да, это было смешно, потому что это было правдой. Рогар специально заставил Шиона выбирать, чтобы посмотреть, какое наказание он сочтет подходящим, и чтобы потом понаблюдать, как мальчик откажется бить. Чтобы понять, вырос ли мальчик в мужчину.
Или чтобы проверить границы его верности господину?
Что ж, Шион не отказался, а Рогар с самого начала условился сам с собой, что согласится на любое решение.
– Он… он просил пощадить меня! – встряхнула головой девчонка и забавно сжала кулачки. – А вы не стали его слушать!
– Я всего лишь запретил умолять. Если бы Шион четко, последовательно аргументировал свою позицию, если бы отказался от участия в той неприглядной сцене, я бы принял его выбор.
Замолчала. И по тому, как лихорадочно забегал взгляд, похоже, что задумалась. Через секунду вздернула подбородок: рачонок, сотканный из противоречий.
– Прикажете мне раздеваться?
Рогар не спеша прошелся по женскому телу взглядом. Ее накрасили и принарядили для него, но почему-то из них двоих именно он чувствует себя шлюхой, вынужденной спать с теми, на кого покажут пальцем. Если Шион, вполголоса умоляющий уступить в переговорах, считал, что открыл дею глаза на весь белый свет, то он ошибался. Рогар блефовал и торговался, потому что сообразил, что хитростью добьется от неразвитого народца больше, чем грубой силой, а старик уступит охотнее, если сумеет выгодно пристроить дочь. И именно поэтому всем видом показывал, что эту дочь отвергает. Он тоже умел повышать ставки, когда было необходимо. Пятнадцать мужчин… что ж, могло бы получиться и больше. В других, лучших обстоятельствах. Опуская меч на шею глупого Поводыря, Рогар уже смирился, что проиграл, перегнул палку и вообще ничего не получит.
А рачонок, сама того не подозревая, ему помогла.
Он коснулся пальцем ее подбородка, заставив поднять голову и даже встать на цыпочки, вытянувшись в струну. В какой момент он понял, что все равно пригласит ее к себе? Именно ради этих минут наедине, которые больше никогда не повторятся, минут, проведенных глаза в глаза, когда она с трудом скрывает дрожь и отвращение, а он не может на нее наглядеться? Когда рачонок тихим сапом пробрался в его воспаленный разум, потеснив мысли об Эре, которой до этого было посвящено все? Дикая аборигенка с ножом, вспарывающим рыбью требуху. Влюбленная девчонка, все застолье глазевшая на предмет своего обожания. Когда? Когда?! Собственный отец был готов охотно принести ее в жертву, мальчик, в которого она так явно с первого взгляда влюбилась, не смог спасти ее от наказания, так чего бы дею с ней церемониться?
Ему следовало бы махом разорвать на девичьем теле платье и толкнуть ее на колени, или позвать стражу и приказать держать жертву, пока он не натешится всласть, или придумать что-нибудь еще, неважно что, лишь бы все закончилось грубо и быстро, с гарантией, что маленькая островитянка больше ни на кого из чужаков не посмотрит без содрогания, потому что все они будут ассоциироваться у нее с этой жуткой ночью. Даже Шион, влюбленность к которому выгорит в обожженном маленьком сердечке вместе с криками и мольбами. Это было бы даже гуманно – сразу сломать ее так, потому что иначе ей пришлось бы назавтра провожать уплывающий барг со слезами и сладкими грезами и всю жизнь мечтать, что любимый за ней вернется.
И ведь, что еще хуже, может сложиться так, что к ней захочет вернуться сам Рогар. Что ему, дею целого мира, стоит приказать, чтобы барг снова прошел знакомым судоходным путем и причалил в положенном месте? Он станет бесконечно думать о нежном теле, медно-золотых волосах и янтарных глазах, словно его голова и так не забита слишком многим. Подобного нельзя допустить, если он хочет сохранить свою единоличную власть над Эрой.
И все же он медлил.
Встав за спиной девушки, Рогар еще больше ощутил резкий контраст между ними: она – маленькая и хрупкая, макушкой едва достающая ему до груди, он – нечеловечно высокий и крупный, она – чистая сердцем, он – грязный душой, она – невежественная девчонка, он – проживший слишком много лет по меркам ее мира и познавший казалось бы все, что только доступно разуму.
Он положил руки на ее плечи, чувствуя под пальцами выпирающие ключицы, которые мог бы запросто сломать, всего лишь приложив чуть больше усилий. Но не ломать ему хотелось, странное дело, совсем не ломать. Беречь. Лелеять. Нежить ее в объятиях. Она напоминала ему покров первого снега, по которому одновременно хочется пройтись и в то же время тянет бесконечно стоять и смотреть на нетронутую поверхность. Рогар не сомневался, что девушка не тронута – девственную чистоту он давно умел определять с одного взгляда.
– А если не прикажу раздеваться, – снова наклонился он к ее уху, сглотнув, чтобы прогнать осадок в глотке, – сама не снимешь для меня платье?
Женское тело под его руками тут же напряглось еще больше, каждая слабенькая мышца словно сократилась в узел и задеревенела. Девушка попыталась отодвинуться как можно дальше от дея, и Рогар испытал мучительный горько-сладкий спазм от мысли, что все ее попытки бесплодны. Пусть она не хочет его, но все равно находится в его полной власти, а он… он ведь и не ожидал многого, не так ли?!
– Сама не сниму, – тихо проговорила она и опустила голову, подставляя ему беззащитную шею с выступающим позвонком. – По доброй воле женщины раздеваются только для тех, кого любят.
Рогар резко развернул девушку к себе, заставив охнуть и поднять глаза. Теперь он стоял лицом к свету, а она – спиной, и золотистый прежде ореол волос стал огненной дымкой, а тонкие черты поглотила тень. Плечи под его пальцами трепетали, но вряд ли от возбуждения: огонек свечи, так приукрашивающий неприметного рачонка, обнажал все недостатки внешности дея.
– Я видел женщин, которые охотно раздевались, не будучи такими уж влюбленными, – он почти что оттолкнул ее от себя, заставив пошатнуться.
Подошел к сундуку с личными вещами, доставленному сюда Шионом с барга. На деревянной крышке остались глубокие зазубрины от ударов меча, кое-где свежие, кое-где старые. Рогар любил и в походы всегда брал с собой эту деревянную громадину, окованную в железо, за то, что сундук до сих пор выдерживал все его атаки. Откинув крышку, он почти не глядя вынул из недр тяжелое золотое ожерелье – подарок правителя из местечка под названием Ай-Теркон, богатого ювелирных и кузнечных дел мастерами.
Украшение предназначалось для Ириллин, но в данную секунду Рогар едва ли помнил о ней. Положив массивное плетение на шею рачонка, он ловко застегнул замочек под ее волосами и отступил на шаг, любуясь тем, как отдельные, висящие на искусных паутинках-цепочках изумрудные капли легли на женской груди подобно струям дождя, стекающим вниз по телу и отражающимся в глазах. Золото тускло блестело на фоне смуглой кожи, и Рогару вдруг нестерпимо захотелось сорвать остальной наряд девушки, который выглядел теперь слишком дешевым на фоне бесценного шедевра. Он представил, как ее обнаженные соски проглянут между камней глубокого зеленого цвета, и как эти капли будут покачиваться на голой, гладкой, загорелой коже во время каждого толчка…
– А теперь сама разденешься? – хрипло процедил он сквозь зубы, понимая, что пугает ее своим напором, что смотрит слишком порочно, слишком жадно, слишком прямо, почти не скрывая грязных фантазий, мелькающих в голове.
Она неуверенно, даже робко подняла руку и пощупала украшение на груди, а потом вновь опустила голову и замолчала. Он скрипнул зубами сильней.
– Что ж, девочка, которая мыслит понятиями «люблю – не люблю», скажи тогда мне, зачем ты сегодня днем прыгнула на мой меч, защищая безобразного старика? За что ты его любишь? Кто он тебе? Родственник? Любовник?!
На последнем слове она вполне ожидаемо дернулась, будто он залепил ей пощечину, и вспыхнула до корней волос.
– Нет! Нерпу-Поводырь… он… – приоткрытые губы в волнении жадно хватили воздуха, грудь поднялась, зеленые камни брызнули искрами. Рогар невольно затаил дыхание, удерживая стон. – Он нужен Нершижу… а я люблю тех, с кем выросла… поэтому его нельзя убивать…
– А тебя? Ты понимаешь, что я мог запросто снести тебе голову?
Робко кивнула, пряча взгляд, словно глубже забираясь от дея в свой невидимый рачий панцирь.
– И когда бросилась на меня, тоже это понимала?
Снова кивок.
– Так что же тогда получается, старика нельзя убивать, а тебя – можно?!
Янтарный мед женских глаз вдруг подернулся холодной сталью.
– Если я умру, Нершиж почти ничего не потеряет. Если погибнет Нерпу – умрет Нершиж. Погибнут все. Это гораздо важнее.
Против воли Рогар ощутил, как пересохло в горле и свело судорогой грудь. А может, и правда взять эту малышку с собой в цитадель, туда, где все погибают, где чужая смерть перестанет казаться ей романтичной жертвой и предстанет обыденной необходимостью? Что станет с ней там? Как скоро она испугается и изменит приоритеты? Как скоро запросится обратно?
А что, если не испугается и не изменит?!
– Раздевайся, – сухо приказал он и кивнул в сторону растерзанной постели, – и ложись.
Длинные ресницы затрепетали, но подбородок лишь вздернулся выше. Содрогаясь всем телом, она завела руки за спину, распустила на талии платье, потом взялась спереди за вырез и стянула вниз, обнажая небольшую, аккуратную грудь. Крохотные соски напряженно стояли, нахально подмигивали между золота и изумруда, окончательно сводили с ума, и Рогар не выдержал, в два шага вновь оказался рядом, сорвал с женской шеи украшение – не хочет, значит, и не получит, – отшвырнул в сундук. Провел рукой от ключицы вниз, стиснул один из сосков между пальцев, возможно, чуть сильнее, чем следовало, потому что девушка болезненно застонала.
Воспользовавшись этим, он наклонился и впился в ее девственный рот. Брал ее губы долго, жадно, умело, так, как нельзя целовать невинных дев, пил ее стоны, наслаждаясь тем, как колет ладонь напряженный, измученный сосок. Не прерывая поцелуя, скользнул рукой ниже, за собранное на животе платье, чтобы чуть тронуть подушечкой указательного пальца чувствительное местечко между ее нижними губами. Сам застонал, представляя, как сладко было бы погрузиться в ее тело, брать ее внизу так, как он делал это языком в ее рту.
И отпрянул, все еще сжимая в кулаке золотисто-медные волосы, задыхаясь от того, как пульсирует семя в члене, с недоверием заглядывая в распахнутые, полные боли глаза…
…янтарь там стылый и холодный, а ее женское место такое сухое…
– Пожалуйста, – и, кажется, жалобный, умоляющий голос разрывает его нутро на части, – вы могли бы сделать это быстро? Не целовать и не гладить меня?
– Ложись! – то ли зарычал, то ли застонал Рогар, запустив в пятерню уже в свои волосы и расхаживая между глиняных черепков, разбросанных по полу, так, будто был зверем, мечущимся по клетке.
Она легла. Сначала стянула вниз по бедрам оставшуюся ткань, быстро юркнула к постели, упала на спину. Ноги чуть согнуты и разведены в стороны, кулачки сжаты, глаза плотно зажмурены. Тени собрались в ямочке пупка на плоском животе, грудь от страха и дрожи ходит ходуном, по рукам мурашки.
На лице – выражение покорности и смирения. И отвращения, если внимательно приглядеться. И бунтарского отрицания, если смотреть совсем долго и пристально.
Наверное, Рогар и правда чересчур долго и пристально смотрел. Вроде бы лишь на секунду отвлекся, а когда вернулся в реальность, увидел знакомое недоумение в уже распахнутых глазах островитянки. Так на него всегда взирали, когда он вдруг погружался в мысли и там витал. Вот и девушка ждала-ждала самого страшного, и никак не смогла дождаться…
– На живот, – приказал он, и она тут же послушно повернулась. – И лежи ровно.
На этот раз из сундука Рогар извлек кое-что другое. Приблизился к постели почти не слышно, выжидая, пока содержимое стеклянного сосуда нагреется в руке, и жадно изучая каждый изгиб стройного тела. Голову девчонка отвернула от света, глаза опять крепко зажмурила, пальцами глубоко впилась в мех покрывал. Снова вся в напряжении, опять ожидает пыток…
Он медленно опустился на колени у постели, свободной рукой откинул с девичьей спины волосы. Прикоснулся к коже, следуя вдоль позвоночника. Багровые метки ударов в основном шли по лопаткам, лишь несколько полос захлестнулись на ребрах. Талия такая узкая, что, кажется, ее можно обхватить в ладони. Крепкие округлые ягодицы той, кто много времени проводит в движении и на ногах. Рогар провел по внешней стороне бедра до колена, и девушка заерзала, когда его рука двинулась обратно уже между ее ногами.
– Лежи смирно, – тихо приказал он, а сам открыл наконец сосуд и обмакнул с него палец.
Любопытный рачонок все же не выдержала, подняла голову, когда почувствовала, что дей чем-то смазывает ей спину. Он легонько ткнул ее в затылок, призывая к послушанию, а сам продолжил осторожно наносить мазь на следы ударов. Закончив, скользнул большим пальцем вдоль позвоночника, прямо в расщелину между ягодиц, к сжавшемуся и тугому входу. Чуть нажал на мышцу, продавливая вглубь, заставляя раскрыться, одновременно с этим двинул другие пальцы дальше, между плотно сведенных бедер, погружаясь в более мягкие и податливые складки, делая их чуть влажнее хотя бы за счет мази.
Если бы она позволила ему больше, если бы по доброй воле уступила, если бы дала ласкать себя открыто, он показал бы ей так много, он сделал бы эту ночь самой сладкой в ее пока еще недолгой жизни. Он бы наплевал на все доводы разума и вернулся еще. Нет, он бы забрал ее с собой. Он бы пожертвовал целой Эрой…
Рогар не понимал, что шевелит губами, почти бормоча это вслух, когда склонился и легонько куснул ягодицу девушки, продолжая двигать рукой в ее теле. Не замечал, как она выгибается, приподнимаясь на локтях, и умоляет его не мучить ее больше. Такая неприметная на первый взгляд и такая совершенная, как оказалось. А он так устал от своего прошлого и своих воспоминаний… от одиночества и гулкой пустоты в душе, которую до этого мига не знал, чем заполнить…
И только осознав, что причиняет боль, что его большой палец уже полностью погрузился в ее тело, а указательный и средний находятся в опасной близости от девственной преграды, Рогар рывком заставил себя от нее оторваться. Пошатываясь, как пьяный, поднялся на ноги и побродил по шатру, отыскивая хотя бы один уцелевший кувшин с граппой. Обнаружив всего лишь половину с отколотым горлышком, зато практически до краев полную, поднял и залпом опрокинул в себя.
– Вы не похожи на бога.
Замер, подумав, что ослышался. Медленно обернулся через плечо. Девчонка успела сесть и плотно обмотаться в меховые полости, так, что теперь виднелись только голые коленки и плечи. Растрепанные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Он в кровь искусал ей губы при первом поцелуе… когда успел? И сам не знал. Он ничего не знал в эту секунду, кроме горячего, безумного, сбивающего с ног желания ею обладать.
– А на кого я похож?
– На горького пьяницу.
Снова потупилась, а он расхохотался, вмиг позабыв, как сгорал от страсти только что.
– Да ты хоть знаешь, что это такое?
Так и не дождавшись насилия и сообразив, что по какой-то причине он пока сам не собирается к ней приближаться, рачонок заметно осмелела. Приосанилась в своем коконе из меха и важно надула губки.
– Конечно. Горький пьяница – это тот, кто много пьет. От горя. Как вы.
Рогар опустился на пол прямо там, где стоял. Обхватил руками колени и чуть склонил голову, наблюдая за ней исподлобья. Проклятье, чего же ему на самом деле хочется больше – бесконечно долго трахать ее или ровно столько же разговаривать с ней?!
– С чего бы мне горевать? У меня есть все, что только пожелаю.
Снова задумалась. Уголки губ разочарованно поползли вниз.
– Да. Вот этого я и не могу понять.
– И даже если так. Почему ты думаешь, что бог не может быть пьяницей?
– О, ну потому что не может! – встрепенулась она тут же, распахнув янтарные глазищи. – Бог… настоящий бог, он должен всегда поступать правильно, быть добрым, и мудрым, и справедливым, и щедрым, и… – длинные ресницы уже знакомым образом задрожали, – красивым…
Рогар мог поклясться, что прекрасно понял, кого она только что описала в качестве идеала.
– Что ж, маленький рачонок, могу тебя заверить, я родился в Подэре, полной самых настоящих богов, и ни один из них не был ни правильным, ни добрым, ни мудрым, ни щедрым, ни, тем более, справедливым. С чего бы и мне быть другим? Что до красоты… вот это… – Рогар провел пальцем по неровному рваному рубцу на горле. У Симона, зашивающего рану, тогда сильно тряслись руки, и получилось так, как получилось. – Это мне нанес самый красивый из богов, которые когда-либо существовали. А потом он умер.
Девушка на постели нервно заерзала и сглотнула.
– А… ваш глаз?
– Его я выколол сам, – пожал плечом Рогар.
– Зачем?!
– В тот момент мне очень этого хотелось.
Похоже, его откровение не очень-то удивило девчонку. Видимо, давно уже записала дея в безумцы. Кстати, и правильно сделала.
– А остальные шрамы? – она скользнула взглядом по его торсу и тут же отвернулась.
– Они получены в боях. Это не интересно.
– Но… вы говорили, что оружие не может вас ранить!
– Оружие Эры – нет, конечно. Эти следы оставила на мне Подэра.
Он замолчал, с одной стороны не желая вдаваться в подробности, а с другой опасаясь спугнуть любопытного рачонка, которая начала высовываться из скорлупки. Она повертела головой и задержала взгляд на сосуде, оставленном деем на полу у постели. Мазь слабо светилась сама по себе, будто вино из светлячков.
– А что это?
– Благословение, – Рогар криво усмехнулся, – когда оно залечит твою спину, надеюсь, ты поверишь, что настоящий бог не обязательно должен быть красивым.
– Вы поэтому намазали меня, да? – она завертелась, пытаясь заглянуть себе через плечо, и от этого одна из меховых полостей отогнулась вниз, открывая лакомый краешек соска.
– А тебе не жарко? – поинтересовался в свою очередь Рогар, стараясь не стискивать челюсти от этого вида.
– Ничего, – она опомнилась, подхватила полость на груди, – нормально. А это правда, что вы убили их? Всех тех богов, которые пришли с вами когда-то?
– Да.
– Но зачем?!
– Чтобы владеть Эрой.
– Одному?!
– Да.
– Но зачем?!
Рогар помедлил, обдумывая ответ. Как бы объяснить сложное простыми словами? «Когда-нибудь они поймут», – обещала ему Ириллин, но прошло так много лет, а он еще не нашел человека, кроме нее, который бы по-настоящему понял. А может, просто устал от попыток растолковать?!
– Кто-то же из богов должен был остаться, рачонок. Почему не я? Здесь столько дел, и по-моему я неплохо справляюсь. Каждую ночь силой своего Благословения поднимаю на небо луну, чтобы освещала землю, а каждый день – солнце.
Она приоткрыла рот, а потом вдруг рассердилась.
– Это неправда! Два барга назад у нас гостил один умный путник. Звез-до-чет, – Рогар не сдержал улыбки, услышав, как девочка по слогам произносит непривычное слово. – У него были… кни-ги. Там написано, что никто не поднимает луну на небо, она восходит сама, потому что вращается вокруг нашей земли по кругу. И солнце тоже вокруг нас вращается. И там, где оно подходит ближе, всегда жарко, как у нас на Нершиже. Посмотрите днем на небо – солнце висит прямо над головой! А там, где оно не так близко, гораздо холоднее.
Глоток свежего воздуха, чистейшей родниковой воды – вот кем она оказалась. Рогару стало не по себе от того, что он падал и падал с головой в пучину собственных в ней открытий и никак не мог остановиться. На миг ему представилось, как он расскажет ей больше, гораздо больше о солнце и луне, чем мог бы поведать какой-то бродячий звездочет и его книги. Божественное знание дея открывает ему обзор гораздо дальше, чем видят человеческие глаза. По крайней мере, глаза ныне живущих на Эре.
И тут же ему стало жаль, что рачонок никогда не услышит его рассказов. Одной ночи слишком мало для таких разговоров, а если он хоть раз потом вернется сюда за ней – то пропадет навек.
Поэтому он не вернется. И с собой ее не возьмет. И точка.
Пора все закончить.
Рогар тяжело поднялся на ноги, ощущая, как по-прежнему ноет и тянет в паху, и девушка мгновенно переменилась в лице, поползла назад, отталкиваясь руками и ногами и не замечая, что меховые полости сползают с тела, вновь открывая грудь с острыми сосками.
– Нет! Поговорите со мной еще! Вы ведь так интересно рассказывали! Я что-то не то сказала? Вам не понравилось про луну, да?
– То, для чего ты пришла, все равно случится, – покачал он головой, наблюдая за ее жалкими попытками оттянуть неизбежное. – У нас с твоим отцом сделка, и он наверняка проверит, выполнил ли я условие и лишилась ли ты девственности сегодня, больно уж хитер и недоверчив. Нам придется сделать это, а для твоего же блага будет лучше, если ты не станешь отталкивать меня. Я…
– Я знаю, что вы будете делать, – нижняя губа у рачонка предательски задрожала, – я видела, как другие это делают. Вы хотите на меня лечь.
Он много чего с ней хотел и лежать для этого было совсем не обязательно, но не стал спорить.
– Либо лишай себя девственности сама и тогда я отпущу тебя, не тронув и пальцем, а ты потом ври отцу, что все случилось, либо будь умницей, рачонок. Разве ты не видишь, как я стараюсь не обижать тебя?
Девчонка закусила губу, явно задумавшись, а Рогар с усмешкой отвернулся. Он не сомневался, что она наконец-то готова уступить, и последние секунды ей нужны, чтобы окончательно избавиться от колебаний. Он пнул ногой один из черепков, жалея, что все они пусты. Когда островитянка уйдет, надо будет послать кого-нибудь за добавкой. Он станет пить весь остаток ночи, чтобы не думать о том, как сложно от нее отказаться. Мысли совсем не сладкие, но все же он продолжил ухмыляться, опасаясь, что иначе снова станет все вокруг себя крушить от безысходности.
Слабый женский стон огненной стрелой вернул его в реальность.
Рогар обернулся, в доли секунды поняв, что произошло. Бросился к скорчившейся на постели девушке, впился в ее губы поцелуем – абсолютно интуитивная попытка мужчины утолить страдание женщины в такой ситуации – вырвал из ее пальцев рукоять меча, ни капли не порезавшись о лезвие, выкованное на Эре, и не замечая, что в спешке порезал чужую маленькую руку…
Ярость, дикая, полыхающая, всепоглощающая, накрыла его с головой, расставила все по местам. Пока дей отвернулся, великодушно позволяя примириться с неизбежным, островитянка быстро схватила массивный, тяжелый меч, брошенный хозяином в углу недалеко от постели. Длинная, витая рукоять была сделана так, чтобы при необходимости держать обеими руками, она же вошла в женское тело почти на половину, когда девушка направила в себя ее. Направила, потому что предпочла пронзить себя железом, чем почувствовать член бога…
Оторвавшись от ее губ, все еще задыхаясь от гнева, Рогар рывком раздвинул ей колени. На чуть повлажневших складках темнела кровь. Одной рукой он отшвырнул меч так далеко, как мог, и сжал кулак, содрогаясь от обуревавших эмоций. Он расшаркивался перед этой девчонкой, как идиот, вместо того, чтобы сразу поставить на колени. Он лечил ей спину, сдерживал желание взять ее без лишних разговоров, старался быть добрым к ней. Почему люди всегда так странно реагируют, когда он пытается полюбить их? И почему с таким непередаваемым удовольствием раз за разом упрекают его за убийство остальных богов?!
– Вы обещали, – прохрипела девушка в его руках, но ее янтарный взгляд отливал сталью, как и прежде, – обещали, что отпустите меня, и я совру отцу, если все сделаю сама…
Теперь дею все стало ясно. Островитянка просто заговаривала ему зубы! Задавала многочисленные вопросы, имитируя живое любопытство, пыталась пролезть в душу, напоминая о том, о чем он не желал вспоминать. А это ее «давайте поговорим еще»? На что она надеялась, когда пыталась обвести вокруг пальца его, бога?! Неужели, как и днем на пиру, принцип «люблю – не люблю» значил для нее больше доводов здравого смысла? Он же почти поклонялся ей, ее телу, не насиловал ее, не был груб.
Не был. До этой поры.
Намотав чудесные волосы на кулак, Рогар с диким рычанием потянул девушку на пол, поставил на колени. Нажал на челюсть, распахивая рот. Дернул вниз шоссы, высвобождая наконец член, болезненно пульсирующий в ладони. С первого раза достал до самого горла. Лицо нежное, черты тонкие. Он словно пачкает пастельную дымку грубыми мазками дегтя. Девчонка поперхнулась, из глаз брызнули слезы, но он знал – не плачет, как не рыдала и под свист плетей, просто сработал рефлекс.
Чуть двинулся назад и снова забился как можно глубже, крепко удерживая ее за волосы, чтобы не смогла отстраниться. Да, он виноват в том, что целовал эти губы не слишком нежно, что кусал их, обуреваемый слишком непонятным для девушки желанием, жаждой секса, известной лишь тому, кто уже испробовал этого хотя бы однажды. Но все же брать ее собирался не так, не так…
Но рачонок пришла не к нежному любовнику, не к внимательному мужчине, которым Рогар хотел бы стать для нее в эту ночь, а к жестокому дею, богу-убийце других богов, и теперь ему оставалось лишь оправдать ожидания. Мышцы ее горла стиснули его член так, как он не мог раньше и представить, девушка дернулась, задыхаясь, и это окончательно сорвало его самообладание. Тугая пружина свернулась внутри и со щелчком распрямилась, Рогар почувствовал, как семя выстреливает, раз, другой, опустошая его и наполняя ее до отказа. Оргазм длился и длился, выкручивая его нутро, и казалось, это не закончится никогда.
– Теперь сделка точно состоялась, – прошипел дей, согнувшись пополам от последнего невыносимо приятного спазма и глядя прямо в янтарные глаза, подернутые пеленой чистой воды, наполненные ужасом и болью. Ну вот и конец. Вот он и добился своего. – Я обещал твоему отцу, что пролью в тебя семя, а уж куда оно попало – не моя беда.
Он медленно вышел из ее рта, и одна капелька, светящаяся в полумраке, как и полная Благословения мазь, как и практически любая жидкость его нечеловечного тела, потекла из уголка губ по подбородку рачонка. Испытывая почти физическое отвращение, Рогар разжал пальцы, и девушка упала на четвереньки, кашляя, глотая воздух и захлебываясь слезами. Волосы плотной пеленой закрыли лицо, худенькие плечи вздрагивали, и ему тут же стало стыдно за то, что он с ней сделал. Ярость схлынула, как морская волна, оставив после себя белую пену мертвого оцепенения.
– Убирайся, – глухо приказал Рогар и отвернулся. Он не желал больше видеть ни ее, ни кого-либо другого. Даже себя на этом острове и в этом шатре, если уж на то пошло. Какое счастье, что у него всего один глаз, это сокращает поле зрения вдвое.
Едва слышный шелест полога подсказал, что девушка убежала, а дея распирала такая злость, что, казалось, он может убить кого-нибудь, если рискнет высунуться из шатра за выпивкой. Несмотря на то, что кончил, Рогар не чувствовал облегчения, даже наоборот. Он только распалился больше и жаждал еще сильнее, но понимал, что мечтает о невозможном. Есть вещи, которые неподвластны даже дею. Женское сердце, например.
Обернувшись, он нашел то, что искал: плошку с источником света, и смел ее на пол с исступленным рыком. Зачем он не задул эту проклятую свечу? Уступил своей слабости, хотел лишь подольше налюбоваться неявной, тайной красотой островитянки. А ведь она тоже смотрела… видела его глаз, его прочие шрамы. Безумный дей! Глупая девчонка!
– Мой дей…
Оставшись без последней свечи, Рогар обернулся на женский голос, сдерживаясь из последних сил, чтобы не сорваться на еще одну неразумную, решившую, что может рисковать добрым расположением бога. В темном силуэте не угадывался цвет волос, но он все равно узнал жену старейшины.
– Кайлин выбежала отсюда в слезах… она вас рассердила?
– Что тебе-то от меня нужно? – как ни странно, Рогар ощутил, что вот на эту женщину он не может сердиться. Слишком она напоминала ему Ириллин, а Ириллин всегда была добра к нему, всегда была ему не только любовницей, но и другом. Проклятье, Ириллин… она же все поймет, даже если он ничего не скажет ей. Это окончательно уничтожит ее.
В липкой, пропахшей его потом и похотью темноте шатра женская фигура мягко скользнула к дею.
– Вы были правы, – горячее дыхание овеяло его обнаженную грудь, когда женщина почти уткнулась в него носом, – с первого мига, как я увидела вас, там, на причале, я не могу думать ни о ком другом. Кайлин была у вас недолго, мне кажется, вы остались недовольны. Если это – мой единственный шанс загладить ее вину… и вообще мой единственный шанс…