Вероника Генри
Тридцать дней в Париже
Глава 5
С головой погрузившись в свою писанину, Джулиет и не заметила, как показались пригороды Парижа. Высоких жилых домов и граффити стало больше, чем во время первого путешествия, но вид оставался все таким же мрачным и неприветливым, не отвечавшим представлению о прибытии в Город света. Однако истинных ценителей это противоречие – грубая, жесткая бесцеремонность и безжалостность кварталов, которые служили плавильным котлом рас, религий, идеалов и философий, – скорее, очаровывало.
Джулиет сохранила файл в ноутбуке и начала собираться, мысленно все еще оставаясь в прошлом. В теле отражалось то предвкушение, которое она испытывала все эти годы. Тот же пустой желудок и тот же всплеск адреналина, только на этот раз у нее были знания и уверенность. Тем не менее она оберегала память о себе двадцатилетней и, конечно, не собиралась допустить, чтобы пятидесятилетней Джулиет был причинен какой-либо вред.
– Вы надолго в Париже?
Сосед удивил ее своим вопросом: она погрузилась в свой собственный мир и забыла о нем.
– Скорее, нет, – ответила она неопределенно, но вежливо.
– Если захотите выпить, пока вы здесь, я остановился в Четвертом округе.
Настойчивость мужчины, первоначально получившего отказ, удивляла.
– Я замужем.
Она улыбнулась, давая понять, что на этом разговор окончен. Это не было ложью. Они со Стюартом решили пока не менять семейный статус: ни у кого не было сил на возню с бумагами по поводу развода, а финансами они всегда занимались самостоятельно. Возможно, со временем это изменится.
– Это же Париж. – Он слегка пожал плечами.
Она нехотя рассмеялась:
– Спасибо, но нет.
На этот раз он понял, в чем дело, и встал, чтобы взять свое пальто с багажной полки. Перед тем как уйти, протянул ей визитную карточку:
– Если передумаете. Можно просто по-дружески выпить.
Она улыбнулась мужчине, восхищаясь тем, как ему удается быть одновременно настойчивым и ненавязчивым. Прочитала на визитке: «Пол Мастерс» – и спрятала ее в сумку, где уже хранился целый ворох квитанций и прочего бумажного мусора.
Выйдя на платформу, Джулиет устремилась к выходу. На этот раз она ни за что не станет жертвой карманника. Ее сумка была спрятана под курткой. Она знала, куда идет. За плечами у нее были годы международных путешествий. Да, она не бывала больше в Париже, но посетила многие столицы. И ни один из городов не запал в ее сердце так, как этот. Тем не менее она держалась настороже, отлично зная, что в любой точке мира есть острые глаза и ловкие пальцы.
Она пробралась сквозь толпу к стоянке такси и встала в очередь. Вообще-то, Джулиет дала себе обещание ходить пешком везде, где только можно, – Париж город удивительно маленький и до большинства мест действительно можно добраться своим ходом, а ей нужны физические нагрузки, – но в этот первый вечер она собиралась побаловать себя.
Холодный ночной воздух и яркие огни обострили ее чувства и усилили пульс. Любой ночной город интересен, но встречи с этим она ждала уже давно. Ей не терпелось погрузиться в атмосферу оставленного ею Парижа.
Не прошло и десяти минут, как она села в такси, и вскоре они уже кружили по площади дю Марше-Сент-Оноре – маленькой, усыпанной ресторанами, в которых мерцали огни, а на террасах у тротуаров, несмотря на время года, было полно людей, которые ели и пили на улице. Официанты сновали туда-сюда, принося коктейли, coupes de champagne[25], салат с козьим сыром, стейк с картошкой фри… У нее потекли слюнки, но сейчас было не время останавливаться.
В дальнем конце площади такси въехало на тихую улицу – здесь в одном из домов находилась снятая ею квартира. Расплатившись и забрав багаж, Джулиет набрала код на входной двери, вошла в холл и вызвала лифт. Когда он приехал, она раздвинула решетчатые металлические двери и шагнула внутрь. Они с лязгом захлопнулись. Лифт оказался ужасающе крошечным, но на нее саму и на чемодан места хватило. Джулиет поднялась на четвертый этаж, а затем затащила свой чемодан по лестнице на самый верх. Еще один код, и она толкнула дверь.
Включила свет и радостно вздохнула. Квартира, всего пятнадцати футов в ширину, примостилась под карнизом восточной части крыши высокого здания, левая стена была наклонной. Стены, оклеенные бледно-серыми обоями с серебристым узором из изящных раковин, создавали впечатление, что находишься в одной из таких раковин, под ее перламутровым сводом. В дальнем конце стояла кровать, заваленная квадратными подушками и покрытая бархатным покрывалом. Маленькое мансардное окно с белыми ставнями выходило на улицу, и можно было разглядеть дома напротив, с их створчатыми окнами и богато украшенными коваными балконами.
В центре стояли небольшой диван и кофейный столик, а также консольный столик с парой позолоченных стульев в стиле Марии Антуанетты. На стенах висели картины в потертых рамах и несколько потускневших зеркал. В них отражался свет удивительно большой люстры, миллионы крошечных хрустальных капелек переливались и кружились, отбрасывая бриллианты света в дальние углы.
Недалеко от входа располагалась миниатюрная кухня с рабочей поверхностью, достаточной для чайника и тостера, двухконфорочной плитой, холодильником и раковиной. Под мансардным окном стоял круглый стол с двумя стульями. А за ним – ванная комната, меньшая, чем туалет на Персиммон-роуд.
Джулиет вздохнула. Идеально. Все, что нужно для тридцати дней в Париже. Будуар и писательская мансарда; потенциальное любовное гнездышко; место для отдыха, восстановления сил и обновления. Для всего, чего она пожелает.
Распаковав вещи, Джулиет сняла с крючка на стене кухни плетеную сумку и отправилась вниз, на окутанные сумраком улицы. Неподалеку, между бутиками, она обнаружила минимаркет «Карфур». Остановившись у витрины с фруктами – ей приглянулись гроздь темно-красного винограда и несколько румяных яблок, – Джулиет обратила внимание на мужчину в темно-синем пальто, придирчиво выбиравшего помидоры. Она не могла представить себе ни одного британца, который уделял бы такое пристальное внимание спелости, запаху, цвету, подыскивая идеальный экземпляр. А для француза это был ритуал, дело первостепенной важности, то, для чего он родился.
Узкие проходы минимаркета были забиты людьми до отказа. Джулиет купила спелый камамбер, баночку ремулада[26] из сельдерея, немного байонской ветчины, несоленое масло «Презент» и багет. И еще бутылку белого бургундского из холодильника. И наконец, под влиянием импульса, достала из ведра букет роз, пышных и белых, с легким намеком на розовый цвет по краям.
На обратном пути Джулиет замедлила шаги возле магазина, представлявшего собой нечто среднее между старой аптекой и антикварной лавкой, где товары были выставлены на великолепных старинных столах и полках. Для ее апартаментов ей недоставало только ароматической свечи. Джулиет могла бы провести в этой лавке весь вечер, но в конце концов нашла свечу, которая пришлась ей по душе и показалась подходящей для парижского приключения. Оплачивая покупку, она подумала, что обычно такие деньги тратят на дни рождения или Рождество, но чувствовала, что заслужила это.
Вернувшись в квартиру, Джулиет развернула покупки, поставила сыр доходить до комнатной температуры, фрукты выложила в миску на столе, зажгла свечу и поставила ее на консольный столик – пламя заплясало в зеркалах. Она подрезала стебли роз и поставила их в вазу рядом со свечой. Нашла в смартфоне песню Жюльетт Греко[27] и подключила его к мини-динамику, который привезла с собой, – дети подарили на день рождения. Затем открыла окно и впустила мягкий ночной воздух. С улицы доносились голоса: люди шли на ужин, на концерт, к друзьям.
Джулиет налила себе бокал вина, покатала на языке насыщенную тягучую жидкость. И, ощущая, как напряжение последних месяцев сползает с ее плеч, словно сброшенный лисий мех, поняла, что теперь, благодаря дополнившим интерьер штрихам, она чувствует себя как дома. Джулиет перечитала написанное в поезде и подумала, что, возможно, она поработала бы еще немного, коли есть подходящее настроение.
Музыка, вино, свечи – что еще требуется, чтобы вызвать музу?
Глава 6
Наивная
Проснувшись на следующее утро, я не сразу поняла, где нахожусь. Доносились незнакомые звуки детского плача и высокие пронзительные голоса. У изножья кровати стоял шкаф, окно закрывали длинные льняные занавески, а на крючке у двери висело мое пальто. Озадаченная, я села. В голове всплывали вчерашние воспоминания, ноздри улавливали запах кофе – темный, дымный, вкусный. Только его было достаточно, чтобы меня поднять.
На кухне Коринн, одетая в черный шелковый халат, нарезала багет. Она выглядела так, словно ходит во сне, а синяки под ее глазами были еще темнее, чем когда я впервые увидела ее. Малыш свернулся в кресле и ворковал что-то под нос.
– Гуго! Шарлотта! – прохрипела Коринн, пронзив меня взглядом.
Она отрывисто кивнула, схватила с плиты кофейник – вот-вот закипит, – обожгла руку и выругалась. Внезапно в кухне воцарился хаос. Коринн всхлипывала от боли, Артюр начал плакать, и вбежали Шарлотта и Гуго.
– Вам надо подержать руку под холодной водой, – сказала я Коринн.
Она безучастно посмотрела на меня. Я показала на раковину, подбежала к ней и повернула кран холодной воды, указывая на ее руку:
– L’eau froid[28].
Я ободряюще кивнула, удивляясь, отчего женщина с тремя детьми не знает простых правил оказания первой помощи.
Коринн не шевельнулась. Я взяла Артюра на руки и, пытаясь успокоить его, повторила:
– Eau froid.
Гуго и Шарлотта прыгали по кухне, что только усиливало напряжение. Я потрепала каждого из детей по плечу и указала на багет.
– Mangez[29], – сказала я им, но они слишком переживали за свою мать, чтобы послушаться.
Коринн смотрела на красную отметину на своей бледной руке. Я подумала, что, возможно, она в шоке.
Появился Жан Луи в коротком темно-синем халате и бархатных тапочках, волосы его были взъерошены, глаза блестели. Все началось сызнова. Коринн вопила еще пронзительнее, чем дети, Артюр заплакал сильнее. Жан Луи посмотрел на изливающий воду кран, подвел жену к нему и, несмотря на протесты, сунул ее руку под струю.
– Все хорошо,– сказала я детям, надеясь, что они меня поняли. Потом приложила палец к губам, поясняя, что они должны вести себя тихо, а затем снова указала на багет.– Petit déjeuner. Mangez[30].
Все это время я поглаживала Артюра по спине, и в конце концов он привалился к моему плечу, прижался, как маленький коала. Единственное мое утешение в странной ситуации, когда я оказалась в центре чужой семейной драмы за много миль от дома, еще и проснуться толком не успев.
Гуго и Шарлотта взяли по тарелке и по куску багета. Коринн наконец замолчала – она наблюдала, как на обожженную руку льется прохладная вода. Я заметила, как Жан Луи на мгновение закрыл глаза и выдохнул. Затем он посмотрел на меня и благодарно кивнул. Я улыбнулась, чувствуя, что сделала все возможное для исправления ситуации, которая выходила из-под контроля.
– Кофе? – спросил Жан Луи, направляясь к виновнику утренних событий – кофейнику.
Обычно по утрам я пила крепкий чай с двумя ложками сахара. Но что-то подсказывало мне: здесь я не получу чашку чая и мне придется изменить свои привычки. Когда ты в Париже…
– Спасибо. – Я кивнула и приготовилась выпить что-то крепкое и бьющее по сердцу.
Жан Луи подогрел молоко, налил в него немного кофе из кофейника и разлил в три голубые чашки. Дети взяли по одной, третья предназначалась мне. Мы – я с Артюром, все еще продолжавшим отчаянно цепляться за меня, – отнесли чашки и тарелки в столовую. Дети принялись макать багет в кофе с молоком. Я села и отпила глоток кофе: он оказался восхитительным, совсем не крепким.
Из столовой было слышно, как Жан Луи и Коринн что-то обсуждают, бурно, на повышенных тонах. Дети, впрочем, не выглядели встревоженными, и я решила, что это в порядке вещей. Как бы то ни было, Артюр смешил брата и сестру, протягивая им кусочки багета, которые они же ему и давали. Вскоре я была вся в крошках, но меня это не смущало. Я усадила малыша на стол, взяв под мышки, и он радостно заворчал. Дети были такие милые, все трое: Шарлотта и Гуго в одинаковых пижамках с красной отделкой и Артюр в белом комбинезончике, усеянном бледно-коричневыми кроликами.
В конце концов вошел Жан Луи. Он выглядел напряженным, но улыбался. Поговорил с детьми, а затем объяснил мне, что Коринн возвращается в постель.
– Мы пообедаем не дома. Очень жаль, но мне понадобится ваша помощь. Я хотел дать вам день отдыха, чтобы вы могли прийти в себя после путешествия, но… – Он поднял руки в шутливом отчаянии.
– Я отлично себя чувствую, – ответила я. – Не проблема.
– Если вы поможете детям одеться, я справлюсь со всем остальным.
Он взял у меня Артюра и поднял над головой. Малыш задорно засмеялся и задрыгал ножками. Жан Луи смотрел на мальчика, и его лицо светилось любовью. А я отправилась с детьми постарше, чтобы помочь им подобрать наряд на день. Их спальни выглядели безупречно. Комната Шарлотты была бледно-желтой, а Гуго – бледно-зеленой, у обоих имелись белые кровати, комоды и ситцевые занавески в уютную мелкую клетку под цвет стен. А сколько у детей одежды – стопки выглаженных рубашек и блузок, аккуратно сложенных джемперов, белоснежного нижнего белья и свернутых носков, все с цветовой маркировкой. Зимние пальто висели на вешалке, а под ними лежала обувь на все случаи жизни.
Когда проблема была решена, я отправилась к себе и порылась в чемодане, пытаясь решить, что же надеть мне. В итоге выбрала черное платье из лайкры, черные колготки и черные замшевые сапоги, решив, что все одного цвета – это шикарно. Но, глядя на себя в зеркало на внутренней стороне шкафа, хмуро подумала: ничего подобного. Я выглядела оплывшей и блеклой. Не такой, как Коринн, – томительно-бледной, – а просто тусклой. Даже жемчуг, крупный, на который я долго копила и которым так гордилась, меня не красил. Я надеялась, что жемчужины придадут моей коже кремовый оттенок и сияние, как то и положено жемчугу, но им оказалось это не по силам, потому что они были ненастоящими.
Мы собрались в холле. Артюр сидел в своей коляске, Шарлотта и Гуго застегивали ботинки. Я снова надела твидовый пиджак, сознавая, что его полы расходятся так, как Коко Шанель никогда бы не допустила. Жан Луи накинул верблюжье пальто, сидевшее на нем как влитое и выглядевшее, что называется, с иголочки.
– Allons-y[31]. – Он улыбнулся, пропуская меня в дверь первой, а сам пошел следом с коляской.
Мой путеводитель «От А до Я» ни в чем не обманул: Париж оказался таким, каким он должен быть, все находилось там, где ему полагалось, и все было очень близко. Через несколько минут мы уже шли по утоптанной земле Тюильри – парка, который простирался от Лувра до площади Согласия. Все выглядело так знакомо, что казалось, вот-вот в кадр вбежит Одри Хепбёрн со связкой воздушных шаров. Я старалась не выдать своего волнения и выглядеть непринужденно, будто брожу по этим садам изо дня в день. Для Шарлотты и Гуго парк был привычным местом отдыха, и они запрыгнули на низкую стенку круглого пруда, чтобы побегать вокруг него.
– Придется подождать, – улыбнулся Жан Луи, закатив глаза от удовольствия. – Пока они не набегаются.
А потом мы взошли на Королевский мост. Я понимала, что это значит! Сен-Жермен-де-Пре[32]. Писатели, философы, актрисы, певицы. Мы остановились на полпути, и я посмотрела на реку. Солнце, давно выскользнувшее из постели, светило неохотно, не особо припекая, но заставляя воду переливаться и сверкать. Передо мной открывался прекрасный город, о котором я мечтала. Меня затрясло.
– Вам холодно? – забеспокоился Жан Луи. – Мы уже недалеко.
Я не могла сказать ему, что это волнение, всплеск эмоций. Проявление щемящего неверия в то, что я здесь, сбежала от обыденности и направляюсь на обед туда, где иконы стиля, о которых я читала, ели, пили, ссорились, влюблялись и обретали смысл жизни.
Бульвары Сен-Жермен-де-Пре оказались шире и оживленнее, чем я себе представляла. Мне подумалось, что Шарлотта и Гуго, должно быть, устали – любой английский ребенок, плоть от плоти своих родителей, уже начал бы хныкать,– но в конце концов мы свернули и вскоре добрались до ресторана на углу двух мощеных улиц. Темно-красные двойные двери были отделаны латунью, а между длинными высокими окнами висела панель с надписью «Vins bistro café restaurant pâtisserie liqueurs»[33] в стиле ар-деко.
Жан Луи поднял Артюра из коляски, захлопнул ее и открыл дверь. Мы вошли следом за ним. Меня сразу окутал аромат дыма, чеснока, горячего масла, ванили, жженого сахара и кофе. Вдоль зеркальных стен стояли переполненные кабинки, батальон официантов обсуждал меню и с благоговением открывал бутылки. Самый крупный официант, с животом, обтянутым белоснежным фартуком, подошел к Жану Луи и, расцеловав его в обе щеки, подтолкнул нас к свободному столику, из воздуха сотворил стульчик и кивнул мне в знак приветствия.
Нам передали бумажные меню, и я взглянула на немой для меня список. Узнала я всего несколько слов, причем некоторые привели меня в ужас. Rognons[34], я была уверена,– это почки, veau[35] – телятина, и я ни за что не стала бы это есть. Я искала что-то знакомое, когда Жан Луи взял у меня из рук меню.
– Мы возьмем poulet rôti[36], – объявил он. – Не волнуйтесь, дорогая, лягушачьих лапок и улиток не будет. Пока.
Он поддразнивал меня, но по-доброму, и я почувствовала облегчение, оттого что мне не придется сидеть над полной тарелкой, не рискуя положить что-то в рот.
Я откинулась на спинку кресла и расслабилась, оглядывая прочих клиентов заведения. Провожала взглядом тарелки с едой, которые несли к столам, слушала смех и обрывки разговоров на языке, к которому пыталась привыкнуть, и поздравляла себя, когда выхватывала знакомое слово или фразу. Не успела я опомниться, как появился еще один официант с двумя фужерами: одним – для меня, другим – для Жана Луи.
– Кир рояль[37], – объявил он.
Я сделала глоток прозрачной жидкости с розовато-золотистыми пузырьками и пришла в восторг. Это было то, о чем я мечтала, когда увидела рекламу этого напитка, и даже больше.
В ожидании обеда мы вели довольно монотонную беседу на моем плохом французском и идеальном английском Жана Луи. Я говорила ему что-то, он объяснял ключевые слова Шарлотте и Гуго, которые повторяли их и, в свою очередь, переводили мне на французский. Например, я рассказала, что мой отец был машинистом поезда.
– Машинист! – воскликнул Жан Луи. – Мечта любого маленького мальчика, да? – Он взъерошил волосы Гуго. – А ваша мама?
Мама работала на полставки кассиром в строительном обществе. Я понятия не имела, как по-французски сказать «строительное общество», да и есть ли они вообще, поэтому соврала, заявив, что она работает в банке.
– Et vous?[38] – спросила я, ободренная воздействием коктейля.
– Je suis agent immobilier[39], – ответствовал он.
Агент по недвижимости? Я вежливо кивнула. Агенты по продаже недвижимости в Англии не пользовались хорошей репутацией. Какие-то из них были шикарными типами в твидовых костюмах, другие – сомнительными личностями в блестящих, и те и другие безбожно обдирали клиентов и лгали напропалую. Жан Луи, похоже, не подходил ни под одну из этих категорий.
– Это семейный бизнес. Мой отец основал компанию. У нас есть офисы здесь и на юге Франции, где живут мои родители. Я отвечаю за Париж.
– А Коринн? Она работает? – Мне было любопытно узнать о его жене.
– У Коринн свой бизнес – она занимается интерьерами для наших клиентов. Но она в длительном отпуске. – С поясняющей улыбкой он наклонил голову в сторону Артюра. – Однако, надеюсь, завтра вернется к работе.
Жан Луи сделал еще глоток из своего бокала, прочистил горло и наклонился ко мне, чтобы дети не услышали его дальнейших слов.
– Ей трудно быть матерью троих детей, – признался он. – Я пока не уверен, что она вернется на работу. Но она полна решимости. – Он указал на меня. – Вот почему нам нужна помощь.
– Для этого я и приехала. – Я улыбнулась ему, радуясь, что могу быть полезной.
– Это была моя идея – взять помощницу по хозяйству. Коринн от этого не в восторге. Но я надеюсь, она скоро привыкнет к вам.
Вероятно, это объясняло холодное и настороженное отношение ко мне Коринн. Я прекрасно понимала, почему ей, еще и обремененной маленьким ребенком, неприятно видеть в своем доме чужого человека. Но возможно, я смогу завоевать ее расположение, если буду помогать по дому, ей самой не мешая.
Не успела я что-то сказать, как к столу подошел официант с целой зажаренной курицей. Ее благоговейно положили перед нами и разрезали с точностью до микрона с помощью смертоносно-острого ножа. К блюду прилагалась башня из тонких хрустящих ломтиков жареного картофеля и охапка зеленого кресс-салата. Была также открыта бутылка красного вина. Мне нравилась вся эта театральность, повышенное внимание к процессу и предвкушение.
Если бы кто-то сказал мне, что на обед будет курица с картошкой, я бы не обрадовалась. Но два кусочка – и я пришла в восторг. Горячая, хрустящая кожица. Тающее белое мясо, которое хранило привкус дыма от открытого огня, на котором его готовили. Соленые ломтики картошки. Я слопала бы все в три укуса, но старалась быть деликатной и не заглатывать пищу, как дикарь. Никогда не пробовала ничего подобного.
Я смотрела, как Шарлотта и Гуго, аккуратно заправив салфетки за воротнички, с упоением поглощают блюдо. Даже Артюр вел себя ангельски – Жан Луи кормил его шпинатом со сливками, который прислал для малыша шеф-повар, с маленькой ложечки.
Когда цыпленок был съеден, Жан Луи заказал целый тарт-татен[40]. Его поставили на стол – перевернутые половинки яблок блестели золотистой карамелью, – и официант аккуратно разрезал пирог на ломтики. Часть он положил нам, а остальное убрал в коробку.
– Коринн его обожает, – пояснил Жан Луи.
Я подумала, как же ей повезло с мужем, догадавшимся принести домой ее любимый десерт.
К тому времени как мы доели пирог, я чувствовала себя немного утомленной. Обильная еда, вино, жара в ресторане, напряжение от попыток общаться по-французски, вчерашнее путешествие… Мои веки тяжелели с каждой минутой. Жан Луи заметил это и рассмеялся:
– Вы похожи на Артюра, когда ему нужно поспать. Пора доставить вас обоих домой.
Когда мы вернулись, Коринн уже встала и оделась. Джинсы, рубашка поло, волосы убраны в хвост – она выглядела очень собранной и сразу протянула руки к Артюру. Она казалась совсем другим человеком, когда, усадив малыша на колени, слушала, как старшие дети рассказывают ей, что ели на обед. Она погладила Артюра по щеке тыльной стороной ладони, и он прислонил свою головку к ее, глядя на меня так, словно я совершенно ему незнакома и он не ел сливки из моей ложки меньше часа назад.
– Если хотите, можете идти в свою комнату, – улыбнулась мне Коринн.
Я поняла, что меня отсылают, как горничную, но не стала возражать. От еды и вина у меня слипались глаза. Я свернулась калачиком на кровати, намереваясь немного вздремнуть.
Проснулась я только на следующее утро.
