Виктор Гросов
Келарь

Полная версия

Глава 2

Дорога на Москву тянулась бесконечной серой лентой, извиваясь между полями, где вместо золотых колосьев теперь чернели обугленные головешки. С каждым шагом Авраамий Палицын все глубже погружался в пучину Смуты, которая разоряла землю и выжигала души людей.

Он шел пешком, как простой странник. В небольшой котомке за спиной лежали не только припасы, но и несколько ценных книг, спасенных из монастырской библиотеки. Палицын надеялся, что они помогут ему в Москве, станут оружием в борьбе не за престол, а за умы.

Первые дни пути были относительно спокойными. Погода стояла хмурая. Редкие встречные крестьяне, бредущие в поисках лучшей доли, с опаской поглядывали на путника, но, видя его рясу – успокаивались. Палицын старался расспрашивать их о том, что происходит в округе, но люди отвечали неохотно.

Чем ближе к Москве, тем мрачнее становилась картина. Сожженные деревни встречались все чаще, а на пепелищах еще гулял горький запах гари. Однажды Палицын наткнулся на целую семью, ютившуюся под телегой у обочины. Их дом сгорел, а сами они чудом спаслись от разбойников. Женщина с младенцем на руках плакала, а мужчина, сжимая в руках топор, смотрел на Палицына волком, словно именно он был виноват в их бедах. Авраамий отдал им часть своих припасов, хотя и понимал, что это капля в море. Но ему хотелось помочь им хоть чем-то, показать, что не все в этом мире озлобились, что еще есть место состраданию.

Несколько раз Палицын натыкался на вооруженные отряды. Кто они – царские ратники, казаки, поляки или просто бандиты – разобрать было трудно. Все они были оборваны, злы и голодны. К счастью, его не трогали, принимая за безобидного монаха, но каждый раз при виде этих людей у него сжималось сердце. Он видел, во что превратилась Русь, как легко человек теряет человеческий облик, когда им движет не вера, а жажда наживы.

Однажды ночью, когда Палицын уже собирался устроиться на ночлег в заброшенном сарае, он услышал шум и крики неподалеку. Осторожно выглянув наружу, он увидел, как несколько всадников окружили одинокого путника. Разбойники, не иначе. Палицын замер, не зная, что делать. Вступаться за незнакомца было безумием, но и оставить человека на верную гибель он не мог. Пока он колебался, один из всадников выхватил саблю и замахнулся на путника.

Не раздумывая больше, Палицын выскочил из сарая и с громким криком бросился к месту схватки. Он не был воином сейчас, но в тот момент им двигало нечто большее, чем страх. Он понимал, что если не вмешается, то на его совести будет еще одна загубленная жизнь.

Разбойники, не ожидавшие такого поворота, на мгновение растерялись. Этим воспользовался путник – он выхватил из-за голенища нож и полоснул ближайшего всадника по руке. Лошадь разбойника взвилась на дыбы, и тот свалился на землю. Палицын подбежал к путнику, готовый защищать его.

Неожиданно один из всадников, видимо, главарь, свистнул, и разбойники, подхватив раненого, скрылись в темноте. Они не стали ввязываться в бой, понимая, что дело может обернуться не в их пользу. Да и цель, видимо, не стоила такого риска.

Путник, которого Палицын спас от неминуемой смерти, оказался нищим торговцем, возвращавшимся из Москвы. Торговля замерла, а в городе царил голод. Звали его Кузьмой. Торговец был крепким мужиком, но и он был напуган случившимся.

– Спасибо тебе, отче, – сказал Кузьма, когда они отошли на безопасное расстояние. – Не знаю, что бы со мной было, если бы не ты. Век буду за тебя Бога молить.

– Не меня, а Бога благодари, – ответил Палицын. – Это он тебя спас, а я всего лишь орудие в его руках.

Они разговорились. Кузьма рассказал о том, что творится в Москве, о произволе бояр, о самозванцах, о шайках, которые делят город на сферы влияния. Слушая его, Палицын осознавал, насколько его миссия будет еще сложнее, чем он предполагал. Это была уже не просто поездка с целью защиты интересов Лавры, а настоящее погружение в самое пекло Смуты, где каждый день – борьба за выживание.

Вместе с Кузьмой Палицын продолжил путь. Торговец оказался хорошим человеком и надежным попутчиком. Он знал дорогу и помогал Палицыну избегать опасных мест.

Чем ближе они подходили к столице, тем сильнее ощущалось запустение. Поля стояли невозделанными, а деревни – сожжены. На дорогах валялись брошенные телеги, а иногда и тела людей. Пахло гарью.

Наконец, они добрались до Москвы. Город, который когда-то был центром Руси, поразил Палицына своим упадком. Многие дома стояли с пустыми глазницами окон, улицы были завалены мусором, а по ним бродили толпы оборванных и голодных людей.

Кузьма привел Палицына на подворье, где, как правило, останавливались приезжие. Подворье представляло собой несколько покосившихся изб, окруженных хлипким забором. Здесь было грязно и тесно. Но лучше так, чем ночевать на улице.

– Ну вот, отче, мы и в Москве, – сказал Кузьма, оглядывая убогое подворье. – Не обессудь, что не в палатах встречаю, сейчас не до роскоши.

– Ничего, Кузьма, – ответил Палицын. – Главное, что живы и здоровы.

Палицын понимал, что ему нужно действовать осторожно. Первым делом он решил отправиться в Кремль, где, по слухам, еще оставались представители законной власти. Но это оказалось непросто. Город был наводнен вооруженными людьми, которые с подозрением относились к каждому новому человеку.

На одной из площадей Палицын увидел, как несколько стрельцов избивают пожилого мужчину, обвиняя его в краже. Толпа молча наблюдала за происходящим, боясь вмешаться. Палицын хотел было заступиться за старика, но Кузьма удержал его.

– Не лезь, отче, – прошептал он. – Только хуже сделаешь. Сейчас не время правду искать.

Палицын с болью в сердце наблюдал за происходящим. Он понимал, что Кузьма прав, что он один не сможет противостоять произволу, но ему было невыносимо видеть, как попирается справедливость. Кузьма насильно увел Авраамия.

Добравшись до Кремля, Палицын обнаружил, что он оцеплен стрельцами, которые никого не пропускали внутрь. На все вопросы они отвечали, что никого из начальства нет, а сами они ничего не знают.

Палицын провел несколько дней, пытаясь найти хоть кого-то, кто мог бы ему помочь. Он обошел несколько монастырей, надеясь найти там поддержку, но везде царили уныние и растерянность. Многие монахи покинули город, спасаясь от голода и беспорядков, а те, кто остался, сами едва сводили концы с концами.

Кузьма, видя страдания Палицына, решил ему помочь. Он вспомнил, что у него в Москве остался дальний родственник, который служил у одного из бояр.

– Может, он нам поможет, – сказал Кузьма. – По крайней мере, узнаем, что к чему.

Родственник Кузьмы, мелкий дьяк по имени Онисим, встретил их настороженно. Он был напуган и не хотел ввязываться ни в какие дела. Но, узнав, что Палицын из Троице-Сергиевой Лавры, немного смягчился.

– Дела плохи, – сказал Онисим, озираясь по сторонам. – Бояре грызутся между собой, а до народа никому дела нет. Город скоро совсем опустеет.

Онисим рассказал, что в Кремле сейчас засел боярин Шуйский, но он не пользуется поддержкой ни у народа, ни у других бояр. В городе хозяйничают шайки, которые собирают дань с купцов и ремесленников.

– А что же Лавра? – спросил Палицын. – Неужели никто не думает о ее защите?

– До Лавры ли сейчас, – вздохнул Онисим. – Каждый сам за себя. Бояре думают только о том, как бы урвать кусок пожирнее.

Палицын понял, что на бояр надежды нет. Ему нужно было искать поддержки у простых людей, у тех, кто еще не потерял веру и надежду.

Онисим, хоть и был напуган, но все же проникся уважением к Палицыну. Он видел, что тот приехал в Москву не за личной выгодой, а ради общего дела. Но ничем существенным он не помог.

Кроме поисков поддержки, Палицыну нужно было решать и хозяйственные вопросы Лавры. Он узнал, что в Москве есть несколько крупных купцов, которые занимаются поставками продовольствия. Но цены были заоблачные, а товары – сомнительного качества.

Палицын решил действовать через знакомых купцов, с которыми Лавра вела дела раньше. Он надеялся, что они не откажут ему в помощи и продадут товары по божеской цене.

Он обошел несколько торговых рядов, но везде его ждало разочарование. Купцы, ссылаясь на трудные времена, заламывали цены, а некоторые и вовсе отказывались иметь дело с монастырем.

Палицын уже начал отчаиваться, как вдруг ему решился помочь сам Кузьма. Тот, хоть и сам был небогат, пообещал помочь Палицыну найти надежных поставщиков.

Вместе с Кузьмой Палицын обошел еще несколько лавок и складов. Им удалось найти несколько купцов, которые согласились продать Лавре товары по разумной цене. Это была большая удача. Палицын понимал, что этих запасов хватит ненадолго, но это было лучше, чем ничего.

Но были и другие проблемы. Многие купцы боялись везти товары в Лавру, опасаясь разбойников, которые хозяйничали на дорогах. Палицыну нужно было найти способ обезопасить поставки.

Он решил обратиться за помощью к казакам, которые, как он слышал, держали в руках некоторые районы Москвы. Это был рискованный шаг, но другого выхода не было.

Палицын нашел казачий стан на окраине города. Казаки встретили его настороженно, но, узнав, что он из Лавры, проявили уважение.

Палицын объяснил атаману казаков свою проблему. Тот, выслушав его, пообещал помочь. Он выделил небольшой отряд казаков для сопровождения обозов с продовольствием.

Это была большая победа. Теперь Палицын мог быть уверен, что товары доберутся до Лавры в целости и сохранности.

Время шло, и Палицын все больше погружался в жизнь Москвы. Он видел страдания простых людей, произвол бояр и разгул разбойничьих шаек.

Он проповедовал, говоря о необходимости единения, о том, что нужно забыть распри и обиды и объединиться ради спасения Руси. Его слова находили отклик в сердцах людей. Они устали от Смуты, от насилия. Они хотели мира и порядка.

Но не всем нравились речи Палицына.

Однажды, когда Палицын возвращался с очередной встречи с Мининым, на него напали. Несколько человек, скрывавших лица под масками, поджидали его в темном переулке. Они молча набросились на него, сбили с ног и начали избивать.

Палицын пытался сопротивляться, но силы были неравны. Он осознавал, что это конец, что ему не выбраться живым из этой переделки.

Но вдруг нападавшие отпрянули и, как по команде, бросились врассыпную. Палицын, весь в крови, с трудом поднялся на ноги.

Он увидел, что рядом с ним стоит Кузьма, у которого стоял на постое келарь. В руках у Кузьмы был тяжелый посох, которым он, видимо, и разогнал нападавших.

– Жив, отче? – спросил Кузьма, помогая Палицыну подняться.

– Жив, – ответил Палицын. – Спасибо тебе, Кузьма. Ты спас меня.

– Не за что, – ответил Кузьма. – Я ведь тоже в долгу перед тобой.

С этого дня Кузьма стал верным помощником и защитником Палицына. Он сопровождал его на встречах, охранял от нападений, помогал решать хозяйственные дела.

Москва, в которую окунулся Авраамий Палицын, напоминала бурлящий котел, где каждый ингредиент варился сам по себе, не желая смешиваться с другими. Бояре, духовенство, купцы, казаки, стрельцы – все тянули одеяло на себя, преследуя свои цели, и никому нельзя было верить до конца.

Палицын, вооруженный лишь верой и несколькими письмами от архимандрита Дионисия, чувствовал себя песчинкой в этом водовороте интриг. Он понимал, что его миссия – найти союзников для Лавры – будет непростой. Каждый, с кем ему доводилось встречаться, казалось, носил маску, скрывая истинные намерения.

Палицын обратился к боярам, сидевшим в Кремле. Он надеялся, что они, как представители власти, озаботятся защитой Троице-Сергиевой Лавры, одного из главных духовных центров Руси. Но его ждало разочарование.

Бояре, к которым ему с трудом удавалось пробиться на прием, выслушивали его с вежливым безразличием, но дальше пустых обещаний дело не шло. Каждый из них был занят своей игрой, борьбой за власть и влияние. До Лавры им не было никакого дела.

– Сейчас не до монастырей, – говорил один, пожимая плечами. – Тут Москва горит, а ты о Лавре печешься.

– Поможем, чем сможем, – лицемерно улыбался другой. – Но ты же понимаешь, сейчас времена трудные, у самих ничего нет.

Палицын видел, что бояре погрязли в распрях и не собираются думать о защите страны. Они, как пауки в банке, плели интриги друг против друга, не замечая, что общий враг уже стоит у ворот.

Разочаровавшись в боярах, Палицын обратился к духовенству. Он надеялся, что хотя бы в церкви найдет поддержку и понимание. Но и здесь его ждал холодный прием.

Многие священники, запуганные Смутой, предпочитали отсиживаться в своих церквях, не вмешиваясь в происходящее. Они боялись потерять не только имущество, но и жизнь. Другие же, наоборот, активно участвовали в политических играх, поддерживая то одного, то другого претендента на престол.

Палицыну с трудом удалось добиться аудиенции у патриарха Гермогена. Патриарх, в отличие от многих, сочувствовал Лавре и понимал ее значение для Руси. Он был стар и немощен, но в его глазах еще горел огонь веры.

– Тяжелые времена настали, сын мой, – сказал Гермоген, выслушав Палицына. – Враг терзает Русь, а мы погрязли в распрях. Молюсь денно и нощно о спасении Отечества, но молитв мало. Действовать надо.

Палицын рассказал патриарху о своих попытках найти союзников среди бояр и духовенства, о том, что каждый думает только о себе, а до общего дела никому нет дела.

– Знаю, сын мой, знаю, – вздохнул Гермоген. – Ослепли люди, забыли о Боге, о чести, о совести. Каждый мнит себя царем.

Патриарх пообещал Палицыну свою поддержку, но признался, что его возможности ограничены. Он был фактически пленником в Кремле, и его голос мало что значил для бояр.

– Я напишу грамоту к народу, – сказал Гермоген. – Призову к единению, к защите веры и Отечества. Но дойдет ли она до людей? Услышат ли они меня?

Палицын понимал, что надеяться на патриарха можно, но этого мало.

Однажды, когда Палицын шел по улице, он услышал разговор двух стрельцов. Они обсуждали слухи о том, что поляки готовятся к новому походу на Москву.

– Скоро тут будет жарко, – говорил один. – Поляки сильны, а у нас ни порядка, ни войска.

– А бояре что? – спросил другой.

– А боярам плевать, – ответил первый. – Они только о своем кармане думают. Лишь бы самим уцелеть.

Cтрельцы, как и многие другие, не доверяют боярам и не верят в их способность защитить город. Келарь решил попробовать найти поддержку среди них.

Он начал посещать стрелецкие слободы, разговаривать с простыми стрельцами, объяснять им значение Лавры для Руси, для их веры. Он говорил, что если Лавра падет, то падет и Москва, и вся Русь.

Стрельцы слушали Палицына внимательно. Они были недовольны боярами, которые задерживали им жалованье и плохо обеспечивали их продовольствием. Но и к Палицыну они относились с недоверием.

– А что нам за дело до Лавры? – спрашивали они. – Пусть монахи сами себя защищают.

– Лавра – это не просто монастырь, – объяснял Палицын. – Это оплот веры, символ Руси. Если враг захватит Лавру, он осквернит наши святыни, унизит нашу веру.

Постепенно Палицыну удалось убедить некоторых стрельцов. Они начали понимать, что защита Лавры – это и их дело тоже. Но до настоящего единения было еще далеко.

Среди тех, с кем встречался Палицын, были не только те, кто думал только о себе. Были и те, кто болел душой за Русь, кто понимал, что Смута ведет страну к гибели.

Одним из таких людей был дворянин Прокопий Ляпунов. Он был опытным воеводой, храбрым и честным человеком. Ляпунов, как и Палицын, пытался объединить людей для борьбы с врагом, но его усилий было недостаточно.

Палицын и Ляпунов встретились несколько раз, обсуждая положение дел в стране. Они понимали, что нужно действовать сообща.

– Надо собирать ополчение, – говорил Ляпунов. – Из простых людей, из тех, кто еще не потерял веру и честь. Но где их взять? Как их убедить?

– Слово – наше оружие, – отвечал Палицын. – Надо идти к людям, говорить с ними, объяснять им, что происходит. Они должны понять, что от них зависит судьба страны.

Палицын и Ляпунов, несмотря на все усилия, чувствовали, как зыбка почва под ногами. Слишком глубоки были раны, нанесенные смутой, слишком силен разлад в умах и сердцах. И дело было не только в коварстве врагов внешних, но и в нестроении внутреннем, что разъедало Русь изнутри, подобно ржавчине.

– Порой мне кажется, – признался однажды Ляпунов Палицыну, – что народ наш, будто оглох. Не слышит ни зова о помощи, ни слов правды. Каждый сам за себя, каждый в своей скорлупе. А ведь мы – единый организм, и боль одного – боль всех.

– Так было всегда, Прокопий, – вздохнул Палицын. – Вспомни, сколько раз приходилось увещевать, вразумлять, а то и понуждать. Иной раз думаешь, а не оттого ли глухота эта, что слишком часто мы, служители церкви, глаголем о высшем, забывая о земном? Не слишком ли много требуем от паствы, не давая взамен опоры и утешения?

Он замолчал, глядя на тлеющий уголек в очаге. Он видел, как порой служители церкви, увлекшись борьбой за власть и богатство, забывали о своем истинном предназначении. Видел, как пустые обряды заменяли живую веру, а слово Божие использовалось для оправдания несправедливости.

– Церковь – это не стены, не золото куполов, – продолжил он тихо. – Церковь – это люди. И если люди отворачиваются от нее, значит, не видят в ней света, не чувствуют тепла. А может, и видят, да только свет этот – ложный, а тепло – притворное.

Ляпунов кивнул. Он, человек действия, не привык к подобным рассуждениям, но в словах келаря была горькая правда. Он и сам замечал, что вера многих – лишь привычка, лишенная глубины, а почитание святынь – скорее суеверие, чем истинное благочестие.

– Что же делать, отче? – спросил он. – Как пробудить в людях истинную веру?

– Не знаю, Прокопий, – честно ответил Палицын. – Может, через страдание, через очищение огнем. Может, только пройдя через горнило испытаний, мы поймем, что не церковь для человека, и не человек для церкви, а что мы все – единое целое, и только вместе, поддерживая друг друга, мы сможем обрести спасение.

Их разговор затянулся допоздна. Они говорили о многом. Но оба понимали, что путь к возрождению будет долгим и трудным. И что начинать надо с себя, с очищения собственных душ, с обретения истинной веры, которая не в словах, а в делах. Ведь только так можно вернуть доверие людей, вернуть им надежду и повести за собой на защиту родной земли, веры и свободы. И, возможно, только тогда получится достучаться до людей, говоря им, что все мы не просто набор индивидов, а живой организм, где каждый важен, нужен, незаменим.

Они рассылали гонцов, призывая людей встать на защиту Отечества. Они писали грамоты, в которых объясняли, что происходит в стране, кто враг, а кто друг.

Но это было непросто. Многие не верили ни грамотам, ни гонцам. Люди устали от обмана, от бесконечных поборов, от насилия. Они не знали, кому верить и за кем идти.

Палицын продолжал свои встречи с боярами и духовенством, пытаясь убедить их присоединиться к борьбе. Но большинство из них по-прежнему думали только о себе, о своем положении, о своих богатствах.

Он снова пришел к патриарху Гермогену, надеясь получить от него хоть какую-то помощь. Патриарх был рад видеть Палицына, но был еще более слаб и немощен, чем в прошлый раз.

– Трудно, сын мой, очень трудно, – сказал Гермоген. – Не хотят люди слушать, не хотят понимать. Ослепли от жадности, от гордыни.

Палицын рассказал патриарху о своих встречах с Ляпуновым, о попытках собрать ополчение.

– Дело благое, – сказал Гермоген. – Но боюсь, что одних слов мало. Нужно чудо, чтобы пробудить людей, чтобы заставить их поверить.

Палицын понимал, что патриарх прав. Нужно было нечто большее, чем просто слова. Нужно было действие, которое показало бы людям, что борьба возможна, что есть еще надежда.

В Москве становилось все опаснее. Поляки готовили новое наступление, а бояре по-прежнему грызлись между собой, не желая объединиться перед лицом общего врага.

Времени остается все меньше. Он снова и снова обращался к боярам, к духовенству, пытаясь достучаться до их разума, до их совести. Но все было тщетно.

Змеиный клубок интриг и предательства душил Москву, не давая ей вздохнуть свободно. Палицын чувствовал себя бессильным перед этой лавиной корысти.

Помощь пришла, откуда не ждали. Несколько влиятельных купцов, издавна торговавших с Троице-Сергиевой Лаврой и ценивших ее духовное значение, решили поддержать Палицына. Они, хоть и не без опасений, все же выделили средства для закупки продовольствия и других необходимых вещей для монастыря. К тому же, Палицын смог, хоть и не без труда, восстановить старые связи Лавры при дворе. Несколько бояр, помнивших о щедрости монастыря в прежние времена, согласились замолвить за него слово перед нужными людьми.