Виктор Пахомов
Вокруг света за 72 дня
Затем, почти утратив свой интерес к этому человеку, я обратила свое внимание на другого – он вел учет количества сделанных за день шагов. Но и он, в свою очередь, стал мне менее интересен после того, как я узнала, что одна из пассажирок, – очень терзаемая морской болезнью, – ни разу еще не раздевалась с того дня, когда она покинула свой дом в Нью-Йорке.
– Я совершенно уверена – мы все утонем, – доверительно сообщила она мне, – и я решила утонуть одетой!
После этих ее слов я ничуть не удивлялась тому, почему она так страдала от морской болезни.
Одна семья, которая путешествовала из Нью-Йорка в Париж, везла с собой маленького серебристого скайтерьера с довольно необычной кличкой «Дом, милый дом». К счастью для самой собаки, а также для тех, кому приходилось общаться с ней, они сократили его имя до Хоуми.
Проезд Хоуми был оплачен, но, согласно корабельным правилам, забота о нем лежала на мяснике, чем его хозяева были крайне недовольны. Хоуми не привык к такой суровой жизни, и единственное его счастье было в том, что ему разрешили выходить на палубу. Разрешение было предоставлено с условием, что каждый раз, когда Хоуми будет лаять, он немедленно будет уведен вниз. Я опасаюсь, что многие часы своего заключения Хоуми провел у нашей двери, поскольку при каждом упоминании о крысах, он сразу же начинал энергично копать, сопровождая свои отчаянные попытки короткими и громкими лаями. Каждый день мы с тревогой отмечали, что Хоуми становится все худее и худее. Мы поражались тому похудению, которое постигло его в апартаментах мясника, и, в конечном счете, морской болезни, переживать которую он, как и некоторые из пассажиров, предпочитал в пределах каюты. Ближе к концу рейса, когда нам подали колбасу и с гамбургский стейк, очень многие, так, чтобы никто не слышал, интересовались, видел ли кто-нибудь в тот день Хоуми. В этих перешептываниях звучало столько беспокойства, что иногда мне думалось, что они скорее были больше пропитаны личным беспокойством, а вовсе не симпатией к маленькой собачке.
По мере того, как разные развлечения приедались, капитан Алберс, чтобы порадовать нас, всегда изобретал нечто новенькое. Каждый вечер после ужина он рисовал на карточке несколько строк – по числу сидевших за столом пассажиров. Затем он отмечал одну из них и сворачивал карточку так, чтобы отметки не было видно. После этого карточка пускалась по кругу, и каждый джентльмен вписывал в строку свое имя.
Затем карточка возвращалась к капитану, и, затаив дыхание, мы ждали его вердикта. Тот из джентльменов, чье имя находилось в отмеченной строке, оплачивал общий счет – за сигары или выпивку.
Кроме того, велось много разговоров о том неверном представлении, которое многие граждане других стран имеют об Америке и американцах. Кто-то заметил, что большинство иностранцев не могут сказать, где находятся Соединенные Штаты.
– Есть и такие, которые думают, что Соединенные Штаты – это маленький остров с несколькими домами, – сказал капитан Алберс. – Однажды в мой дом, находящийся возле верфи в Хобокене, из Германии пришло письмо с таким адресом -
«КАПИТАНУ АЛБЕРСУ, АМЕРИКА, ДОМ № 1»
– А я из Германии получил с таким, – произнес самый застенчивый из сидевших за столом джентльменов, он даже покраснел от звука собственного голоса -
«ХОБОКЕН, НАПРОТИВ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ»
Во время ланча 21-го ноября кто-то крикнул, что видит землю. Та быстрота, с которой все, покинув столы, выскочили на палубу, наверняка многократно превышала быстроту спутников Колумба в тот момент, когда они увидели Америку. Не знаю, почему, но я твердо уверена, что рассматривала эту далекую и туманную землю с намного большим интересом, чем самый красивый пейзаж мира.
Всего за несколько минут палубы наполнились множеством взволнованных и возбужденных людей. Словно, остановившись в каком-нибудь порту, пароход взял на борт новых пассажиров. Мы никак не могли понять, как так вышло, что все они, отбыв из Нью-Йорка, наслаждались (?) собственным уединением с того самого дня, как покинули этот порт.
Ужин в тот вечер был очень приятным. В честь тех, кто сходил с парохода в Саутгемптоне, были поданы дополнительные блюда. Семь дней назад, покидая Нью-Йорк, я не была знакома ни с одним из своих попутчиков, но теперь, осознав, что прощание так близко, я очень сожалела о том, что мне суждено расстаться с ними.
Если бы я путешествовала с компаньоном, я бы не чувствовала этого так остро, поскольку у меня, естественно, было бы намного меньше времени на общение с другими пассажирами.
Они были так добры ко мне, что я была бы самой неблагодарной из женщин, если бы не чувствовала, что я оставляю своих друзей. Капитан Алберс, много лет прослуживший морским капитаном на восточных морях, рассказал мне о том, как я должна заботиться о своем здоровье. По мере того как время моего пребывания на «Августе Виктории», истекало, некоторые из моих компаньонов очень мягко подшучивали надо мной, вознамерившейся побить рекорд героя художественного произведения, и тогда я заметила, что я даже поощряю их – это обманчивое веселье помогало мне скрывать свои истинные страхи.
Все пассажиры «Августы Виктории» пришли провожать нас. Мы сидели на палубе, разговаривали или нервно прогуливались до половины третьего утра. Затем кто-то сказал, что катер уже на месте, и мы все вместе бросились к нему. После того, как он пришвартовался, мы спустились на нижнюю палубу, чтобы узнать, кто прибыл и узнать первые новости с суши.
Один человек был очень обеспокоен моей поездкой в Лондон. Он полагал, что именно из-за того, что было так поздно, а скорее, даже слишком рано, лондонский корреспондент, который должен был встретить меня, не появился.
– Я, конечно же, сойду с корабля здесь и благополучно доставлю вас в Лондон, если никто не встретит вас, – протестовал он, несмотря на все мои заверения в том, что я и без сопровождающего чувствую себя прекрасно и в полной безопасности.
Скорее ради него, чем себя, я внимательно наблюдала за вступающими на борт людьми и старалась найти среди них того, кто был отправлен, чтобы встретить меня. Они шли цепочкой мимо нас, и тут этот джентльмен сделал несколько замечаний касательно моего кругосветного турне. Какой-то высокий юноша услышал это замечание и, повернувшись к лестнице, смущенно улыбнулся и посмотрел на меня.
– Нелли Блай? – спросил он.
– Да, – ответила я, протягивая ему руку, которую он пожал, в то же время, интересуясь, понравился ли мне этот рейс, и готов ли мой багаж.
Человек, который так беспокоился за мое одинокое путешествие в Лондон, воспользовался случаем и вовлек корреспондента в разговор. Затем он вернулся ко мне, и с выражением величайшего удовлетворения на своем лице, сказал мне:
– Все в порядке, это он. И если бы с ним было что-то не так, я, все же, непременно проводил бы вас до Лондона. Теперь я спокоен, я знаю, – он позаботится о вас.
Я продолжила свой путь с теплым чувством в своем сердце от встречи с таким хорошим человеком, который был готов пожертвовать своим комфортом ради того, чтобы обеспечить безопасность беззащитной девушки.
Несколько душевных рукопожатий и добрых пожеланий, некоторая сухость в горле, немного взволнованного сердцебиения, несколько чуть поспешных шагов по установленной для едущих в Лондон пассажиров доске, а затем катер отчалил от корабля и, и мы погрузились в ночную темноту.
ГЛАВА 3
ИЗ САУТГЕМПТОНА К ЖЮЛЮ ВЕРНУ
– М-р и миссис Жюль Верн прислали особое письмо с предложением, что, если у вас будет такая возможность, вы бы могли встретиться с ними, – сказал мне лондонский корреспондент, когда мы направлялись к причалу.
– О, как бы я хотела увидеться с ними! – воскликнула я, и, не переводя дыхания, добавила. – Разве можно отказаться от такого приглашения?
– Если вы готовы отказаться от двух ночей сна и отдыха, я думаю, это можно устроить, – тихо сказал он.
– Правда? Ну, если я никуда не опоздаю, тогда я пожертвую и сном, и отдыхом.
– Все зависит от того, удастся ли нам сегодня воспользоваться поездом. Плановых поездов до утра не будет, и, если они не решат запустить специальный почтовый поезд для отложенной почты, нам придется просидеть здесь всю ночь, и у нас не будет времени на то, чтобы встретиться с Верном. Выйдем на берег и посмотрим, какое они примут решение.
Наше судно особым комфортом не отличалось. Единственной его каютой, казалось, была она сама – битком набитая мешками с почтой и багажом и освещаемая лишь одной закопченной лампой. Места, чтобы присесть я не нашла, поэтому все мы, дрожа от влажного и холодного ветра, стояли на палубе и, словно не нашедшие покоя духи, всматривались в серый туман.
Тоскливый и полуразрушенный причал был вполне подходящим местом для такой древней лодки. Я молча проследовала за корреспондентом в какой-то большой и пустой сарай, где несколько сонных людей в мундирах, вид которых свидетельствовал о том, что они спали не раздеваясь, стояли за длинными и низкими столами.
– Где ваши ключи? – спросил меня корреспондент, положив мой единственный саквояж перед одним из этих усталых инспекторов.
– Он слишком набит, чтобы быть запертым на ключ, – ответила я.
– Вы можете поклясться, что у вас нет табака или чая? – поинтересовался инспектор у моего сопровождающего.
– Не клянитесь, – сказала я ему, а затем, повернувшись к инспектору, добавила: «Это мой саквояж.
Он улыбнулся и, сделав на саквояже отметку мелом, отпустил нас.
– Расскажите ему о вашем чае и табаке или заплатите ему», – поддразнила я следующего за нами пассажира, который, одной рукой прижимая к себе бедного, худого и дрожавшего Хоуми, а другой, бешено крутясь и извиваясь в поисках своих ключей, обшаривал свои карманы.
– Он меня знает! – лукаво улыбнулся он.
Закончив с таможней, мы были очень рады узнать о том, что касательно тех пассажиров, которые без промедления хотели попасть в Лондон, было принято решение выделить им пассажирскую карету, которая доставила бы их к особому почтовому поезду. Поезд уже стоял у перрона, так что мы решили войти в вагон и уж там попытаться согреться.
Носильщик взял мой саквояж, а другой – одетый в униформу человек, – извлек огромный ключ и с его помощью отпер вагонную дверь – она располагалась в боковой части вагона, а не с краю, как в Америке. Сделав слишком длинный шаг и при этом, споткнувшись о какой-то выступ в полу, я весьма браво, но очень неуклюже плюхнулась на свое сиденье.
Сделав несколько указаний проводнику, мой эскорт отправился за моим билетом, а я тем временем осмотрела свое английское купе. Небольшое, размерами своими очень сходное с размерами отельного омнибуса, и комфортностью тоже. Посередине находились два оббитых красной кожей кресла, одно – спинкой к паровозу, а другое – к остальным вагонам поезда. По обе стороны от них, были двери, и вряд ли кто мог бы предположить, что неяркий свет, которым освещалось все это помещение, исходил от тусклой лампы, если бы не источаемый ей при этом запах. Осторожно приподняв коврик, я с любопытством заглянула под него, чтобы узнать, что же там такое нужное для английского железнодорожного вагона, чтобы занимать столь такое видное положение. Я увидела нечто совершенно безобидное и похожее на железный люк, но как только я вернула коврик на место, дверь открылась, и проводник, подцепив его за один конец, снял и заменил на что-то другое, сходное и формой, и размером.
– Положите ноги на обогреватель, мисс, так вы согреетесь, – сказал он, и я механически последовала его совету.
Потом вернулся мой компаньон, а вслед за ним и носильщик с большой корзиной, он поставил ее в нашем вагоне. Затем проводник забрал наши билеты. Наклеив на окно лист бумаги, через которую просвечивало что-то вроде «etavirP» [2], он вышел и запер за собой дверь.
– А если поезд сойдет с рельс, как мы тогда выберемся? – поинтересовалась я, ведь мне очень не нравилось то, что я теперь взаперти, словно животное в товарном вагоне.
– Ни разу еще в Англии поезда с рельс не сходили, – таков был тихий и горделивый ответ.
– Слишком медленные, – промурлыкала я, и так сладко, что сразу же услышала весьма любезный вопрос о том, не желаю ли я чего-нибудь перекусить.
Устелив, – в качестве скатертей, – свои колени газетами, мы, ознакомившись с содержимым корзины, все оставшееся до прибытия в Лондон время ели и разговаривали о моем путешествии.
Поскольку пассажирского поезда в тот час не ожидалось, людей на вокзале Ватерлоо было немного. Вскоре после того, как наш поезд остановился, проводник открыл дверь и выпустил нас. Затем свои убогие купе покинули и другие наши попутчики. Вновь прощание и пожелания всего самого лучшего, а затем я оказалась в четырехколесном кэбе – лицом к лицу с одним молодым англичанином, который пришел встретить нас и сообщить нам последние новости.
Я не знаю, в котором часу мы прибыли, но мои спутники сказали мне, что день уже наступил. Никогда бы так не подумала. Серый и густой туман, словно призрачный полог, висел над городом. Туман мне всегда нравился, смягчая сильный и резкий солнечный свет, он придавал романтичности и мягкости всему тому, что в противном случае выглядело бы грубо и банально.
– Ну, и как вам наши улицы по сравнению с улицами Нью-Йорка? – таков был первый вопрос, нарушивший молчание сразу после того, как мы покинули вокзал.
– Очень красивы, – ответила я снисходительно, в глубине души очень смущаясь безобразностью улиц Нью-Йорка, несмотря на то, что твердо решила не терпеть никакой, направленной в их адрес, критики.
Проезжая по мосту через Темзу, я видела Вестминстерское аббатство и здание Парламента – их мне показали мои спутники. Я чувствовала, что теперь, в общем, я уже узнала, как выглядит Лондон. Очень многие иностранцы, точно также, бегло, посмотрев Америку и вернувшись домой, писали целые тома об Америке, американцах и американском образе жизни.
Сначала мы поехали в лондонский офис «New York World». Забрав ожидавшие там меня каблограммы, потом я отправился в Американское представительство – за паспортом, как и следовало мне сделать согласно изложенным в каблограмме инструкциям.
Секретарь Представительства м-р Маккормик, вошел в комнату сразу же после нашего прибытия, и после приветствия и поздравления меня с успешным завершением первого этапа моего турне, усевшись за стол, выписал мне паспорт.
Мою свиту попросили отойти в сторонку, – я должна была ответить на несколько важных вопросов. Я никогда еще не получала паспорта, и потому немного нервничала, пытаясь понять, какие такие тайны связаны с этим делом.
– Есть один вопрос, на который страшит любую женщину, и в силу того, что лишь немногие дают на него правдивый ответ, я прошу вас сначала со всей искренностью ответить на остальные, а на этот – отдельно, если только вас не затруднит назвать свой возраст.
– О, разумеется, – засмеялась я. – Я назову вам мой возраст, и на остальные отвечу тоже, я не боюсь, мой компаньон вполне может покинуть свой угол.
– Какого цвета ваши глаза? – спросил он.
– Зеленого, – спокойно ответила я.
Он усомнился в этом, но после небольшой проверки оба джентльмена признали мой ответ правдивым.
Спустя лишь несколько секунд, мы снова оказались на многолюдных улицах Лондона. На этот раз мы отправились в офис «Peninsular and Oriental Steamship Company», где я приобрела билеты, благодаря которым я могла преодолеть, по крайней мере, половину своего турне. А потом мы во весь дух помчались на вокзал Чаринг-Кросс.
Я просто умирала от голода, и пока мой спутник отпускал кэб и покупал билеты, я потребовала меню, а значит, когда он вернулся, его завтрак уже ждал его. Ничего особенного – ветчина, яйца и кофе, но на вкус, все, что нам подали, было восхитительно. Заказ был не очень большой, так что, когда наш поезд был объявлен, я все же задержалась – ровно настолько, сделать еще один глоточек кофе, но потом, чтобы сесть на наш поезд, нам пришлось догонять его бегом.
Только хороший обед может поддержать ваше здоровье. Чашка кофе, которую я выпила в тот день, спасла меня от головной боли. В течение всей этой безумной гонки по Лондону я мерзла отчаянно, моя голова ничего не соображала и временами я никак не могла понять, то ли земля подо мной тряслась, то ли мои мозги подпрыгивали словно мяч. Но потом, уютно устроившись в своем кресле, я отогрелась и стала чувствовать себя намного лучше.
Поезд двигался легко и плавно, и под мерное постукивание его колес я погрузилась в блаженную дрему.
– Я хочу, чтобы вы увидели это – очень красивый вид, – сказал мой собеседник, но я лениво подумала: «Все эти красоты – ничто по сравнению со сном для того, кто за последние сутки даже на минутку не прилег», а потому – очень раздраженно – я ответила ему:
– А вам не кажется, что самое лучшее, чем вы бы могли заняться, так это немного поспать? Вы и так почти не спали, да и сейчас, когда так поздно, все еще на ногах, так что я и в самом деле полагаю, что ради вашего же здоровья вам лучше всего было бы поспать.
– А вам? – спросил он насмешливо. Я же ведь не спала еще дольше.
– Хорошо, признаюсь, я сказало одно слово для вас и два для себя, – рассмеялась я, и мы сразу же успокоились.
– Честно говоря, сейчас, когда я так хочу спать, виды меня совершенно не интересуют, – сказал я извиняющимся тоном. «Вон те английские сельские дома просто восхитительны, а усыпанные ромашками луга (у меня не было ни малейшего понятия о том, были там ромашки или нет), можно сравнить только с теми, что я видела в Канзасе, надеюсь, вы простите меня?» – и я ушла в ту страну, которая так близко соседствует с о страной мертвых.
Я спала легким, счастливым и исполненным мечтами о доме сном, и проснулась только тогда, когда поезд остановился.
– Теперь мы поплывем на пароходе, – сказал мой спутник, подхватывая подаваемые ему носильщиком наши сумки и покрывала.
Небольшая прогулка к пристани привела нас туда, где нас ждал наш пароход. Одни как раз садились на него, а другие напротив, ждали ее отбытия.
Было холодно, но все же я предпочитала быть на палубе, а не в тесной и душной каюте. Две английские женщины также остались на палубе. Я получила большое удовольствие от их разговора с провожавшими их друзьями – в тот момент они уже стояли на пристани. Можно было подумать, что они только что встретились и, не проведя друг с другом достаточного количества времени, решили сразу же на месте решить все свои вопросы.
– Ты придешь завтра, не забудь, – крикнула молодая женщина на лодке.
– Не забуду. Вы уверены, что у вас есть все, что надо? – отозвался тот, что на причале.
– Присмотри за Фидо. Если улучшения не будет, дай ему это лекарство утром, – сказала юная англичанка.
– Вы завтра меня встретите? – сказал номер два на берегу.
– О да, не забудь приехать, – последовал ответ, а когда лодка отчалила, они говорили одновременно до тех пор, пока им позволяло расстояние, а затем одна уселась в свое кресло, а другая быстрым шагом покинула причал.
О Ла-Манше написано и рассказано очень многое, и судя по тону всех этих историй, Ла-Манш – это самое ужасное местом на Земле. Множество упоминаний и о том, что даже очень опытные моряки вспоминают о прошлой жизни при его прохождении, а потому я, естественно, почувствовала, что то же произойдет и со мной.
Все бывшие на борту нашего судна пассажиры, должно быть, знали историю пролива, поскольку я видела, что все они очень старались любыми способами избежать морской болезни. Женщины улеглись в своих каютах, а мужчины нашли спасение в баре.
Я осталась на палубе и наблюдала за чайками – очень нужными птицами, как мне думалось, – для изготовления дамских шляпок, – и отморозила нос. Холодно было очень, но я стойко продержалась до тех пор, пока мы не бросили якорь в Булони, Франция. Только после этого я почувствовала, как я замерзла.
В самом конце этого пустынного пирса, где заканчиваются суда и начинаются поезда, находится небольшой и убогий ресторан. В то время как низкорослый английский моряк, который всегда отбрасывал свои «h» и никогда не забывал своего «сэр», взяв на себя ответственность за наш багаж, отправился занимать для нас места в купе нашего поезда, мы – вместе с другими пассажирами – чтобы съесть чего-нибудь горячего, направились в этот ресторан.
Теперь я оказалась во Франции, и мне было бы очень любопытно узнать, какова была бы моя судьба, если бы я была одна, как я предполагала в самом начале. Я знала, что мой собеседник знает французский – тот язык, на котором говорили все окружавшие нас люди, и пока он находился рядом, я за себя не беспокоилась.
Мы уселись за стол, а потом он – на французском – начал заказывать. Официант смотрел на него совершенно непонимающим взглядом, и эта сцена продолжалась так долго, что, наконец, невероятно развеселившись, я предложила сделать ему заказ на английском языке. Официант улыбнулся мне и ответил по-английски.
Из Булони в Амьен мы путешествовали в обществе английской четы и француза. Погода была холодная, а обогреватель для ног – один. Конечно, каждый из нас старался положить на него свои ноги, но результаты этих попыток были весьма обескураживающими. Француз сидел напротив меня, и когда я чувствовала, что натолкнулась на чьи-то пальцы, и когда он в тот момент сердито поглядывал на меня из-за краешка своей газеты, я чувствовала себя очень виноватой, прекрасно понимая, кому именно принадлежат эти пальцы.
В течение всей этой поездки я пыталась понять причину столь необычной популярности этих старинных и очень необычных железнодорожных вагонов. Вскоре я пришла к выводу, что, несмотря на то, что они могут быть вполне подходящими для тех стран, где мало путешествующих, в то же время, они будут совершенно бесполезны в малонаселенных странах, где люди больше беспокоятся о своем ужине, чем о том, как им преодолеть 3 000 миль. Я также решила, что причина, по которой мы никак не озабочены дальностью поездки заключается в том, что мы достигли такого уровня комфорта, что жизнь в первоклассном железнодорожном поезде ничем не отличается от жизни в первоклассном отеле. Английские железнодорожные вагоны страдают несовершенством системы отопления. Ноги горят от жара, а спина коченеет от холода. Если в английском железнодорожном отсеке внезапно заболеть, это будет очень серьезной неприятностью.
Тем не менее, я могу сказать, при каких условиях эти древние железнодорожные вагоны могут даже порадовать путешественника, но они не из тех, кои побудили бы туриста предпочесть такие вагоны тем, которые были построены по американскому образцу.
Предположим, что у кого-то есть корь или синяк под глазом, в таком случае, купе, отмеченное проводником как приватное, будет как нельзя более утешительным.
Предположим, кто-то недавно женился и будучи в диком восторге от радости, уступает английское купе, в котором пара могла бы надежно скрыться от взглядов циничной и насмешливой публики, другому, и тогда она в ее глазах она превращается в пару величайших глупцов, хотя она и отрицала бы это, если бы ей об этом сказали.
Кстати об уединении! Если для англичан оно имеет такое значение, они должны пользоваться нашими, американскими поездами, поскольку там нет такого «уединения», каковое можно испытать в битком набитом самыми разными людьми большом железнодорожном вагоне. Каждый имеет и занимает исключительно свое место. Нет нужды целыми часами сидеть, буквально касаясь своими коленями коленей какого-нибудь незнакомца – иногда даже рискуя быть оскорбленным, ведь он может оказаться и очень злобным человеком.
Вот тогда-то, путешествуя в английском железнодорожном вагоне, я поняла, почему английским девушкам нужны компаньоны. Мысль о том, что во время путешествия, пусть даже не очень длительного, всего лишь на несколько часов, ее дочери может выпасть шанс все эти часы провести в отдельном купе наедине с каким-нибудь незнакомцем, способна поколебать горделивую самоуверенность любой американской матери.
Потому и неудивительно, что американская девушка бесстрашна. Она не привыкла к так называемым приватным купе английских поездов, но к большим толпам, и каждый человек, который своим присутствием поддерживает ее численность, является ее защитником. После того, как все матери научат своих дочерей, что именно в этой многолюдности суть их безопасности, и что эта многолюдность и есть тот телохранитель, который защищает всех женщин, вот тогда-то любые компаньоны навсегда уйдут в прошлое, а женщины станут еще лучше и еще благороднее.
Пока я вот так размышляла на все эти темы, поезд въехал в здание вокзала и остановился. Выглянув наружу, мой спутник сообщил мне, что мы в Амьене. Тем не менее, мы все же были надежно заперты и в тот момент, когда уже начали думать, что нас отвезут обратно, моему спутнику удалось высунуться из окна и крикнуть проводнику, чтобы он пришел и освободил нас. В конечном итоге, обретя свободу, мы ступили на перрон амьенского вокзала.
