Виктория Мальцева
Продаются ботиночки
– Да я и не собиралась, Ин… – бормочу.
– Тогда помоги ему, если можешь и знаешь, как.
Подумав, я соображаю, что нужно ответить:
– Боюсь, помочь себе он может только сам.
Журналист, снявший подкаст, собрал такое количество информации, которое сама я никогда бы не смогла. Он берёт интервью у всех троих братьев, он поднимает старинные статьи, сплетни, он беседует с соседями, с дальней роднёй.
Двадцать три года назад Маргарита Кох познакомилась по интернету с мужчиной из Австралии. Тайлен был красавцем – его сестра, проживающая на момент съёмки в городе Лидс, Великобритания, говорит, что её подруги восхищались братом и утверждали, будто бы у него актёрская внешность. Ролик на Ютуб демонстрирует его фотографии – это действительно очень красивый мужчина, хотя к этому времени уже был бы старик. Был бы – потому что ни его самого, ни Маргариты уже нет в живых.
Но сохранились съёмки интервью с ними при жизни – исчезновение Милли имело большой резонанс. На одном из них Маргарите задают вопрос о том, что же случилось с её старшим сыном.
Она отвечает:
– Я сделала для него лучшее, что смогла.
На видео, снятом на третий день после исчезновения Милли, Тайлен Хорнет так комментирует произошедшее:
– Я хочу только одного: чтобы моя дочь вернулась домой целой и невредимой. И чем быстрее, тем лучше.
В первые недели вся семья верит, что Милли вернётся, и наваждение, страшный сон пройдёт. Спустя месяцы надежды тают, и обстановка в семье становится напряжённой. Тайлер часто возвращается домой пьяным, дети слышат ругань и скандалы родителей. Очень скоро Тайлер перестаёт скрывать, что обвиняет в случившемся старшего из детей – ведь это он просмотрел, как Милли украли из раздевалки. В один из таких скандалов он успевает прокричать:
– Ведь он даже не мой!
Выросший мальчик так комментирует эту новость:
– Когда отец уснул, я вылез из-под кровати, где прятался каждый раз, когда он возвращался…
– Почему? – уточняет голос автора подкаста.
– Ну… он бил. Всё чаще и чаще.
– Это происходило со семи детьми?
– Нет, только со мной.
– Случалось ли это до исчезновения Милли?
– Нет, только после. Он считал, что я виноват. Я и сам так считал, поэтому мне не приходило в голову, что он поступает неправильно. Но в семь лет… я всё-таки боялся боли, поэтому старался не попадаться ему на глаза.
– Что сказала мать по поводу того, что вы услышали?
– Я спросил, есть ли нечто, что мне следует знать. И она не скрывала, сразу рассказала, что познакомилась с Тайлером, когда была уже беременна мной. Я спросил, что случилось с моим биологическим отцом, и она ответила: он поставил меня перед выбором: или ты, или он. Я выбрала тебя.
Но выбирая между Тайлером, двумя другими своим сыновьями и старшим сыном, она выбрала не его. Оставлять мальчика в доме было небезопасно, поэтому Маргарита приняла решение отвезти сына к единственной живой бабке – Елене Перстнёвой, своей несостоявшейся свекрови, проживающей в Москве. Спустя ещё год Елена отдала мальчика в детский дом, сославшись на неуправляемый характер ребёнка.
– Как часто вы сюда приезжаете?
– Каждое лето.
– Продолжаете поиски?
– Да, конечно.
– Как много времени проводите в Австралии?
– У меня есть три недели официального отпуска, плюс я могу работать удалённо и обычно прошу свою компанию предоставить мне такую возможность ещё на месяц.
– Как много времени Вы тратите на поиски?
– Всё свободное.
– А когда живёте в Москве?
– От трёх до четырёх часов ежедневно.
– Как давно ведёте поиски таким образом?
– Примерно с пятнадцати лет, когда появился свой компьютер – нам в интернате как раз выдали.
– И никогда с тех пор не останавливались?
– Никогда.
– Что заставляет вас это делать?
– Я просто… думать больше ни о чём не могу, кроме как об этом. О своей вине в случившемся.
– Кто-нибудь говорил вам, что вашей вины в произошедшем нет?
– Да, говорили. Все. «Тебе было семь, ты сам был ещё ребёнком» – в таком духе. Но, я не чувствую, что это может быть оправданием. Я очень хорошо всё помню, и я очень хорошо всё понимал тогда и сейчас. Я отвернулся секунд на двадцать – знакомый парень сворачивал воздушного змея. За это время Милли и украли. Если бы я не отвернулся, она была бы жива. Она была бы со своей семьёй. Если бы я ждал её в предбаннике раздевалки – она была бы жива, и она была бы со своей семьёй. Но я не сделал ни того, ни другого, я смотрел, как парень сворачивает своего воздушного змея.
– У вас есть мечта?
– Да, она очевидна – найти Милли.
– Я о вашей мечте, которая связана с компанией Гугл…
– А ну, это только средство по достижению цели. Да, я хотел бы работать в Гугл, потому что они очень хорошо платят своим сотрудникам, и я хотел был заработать миллион и назначить вознаграждение за достоверную информацию о том, что случилось с Милли. Кто-то наверняка что-то знает и молчит. Не может человек пропасть вот так – бесследно.
– Милли искали власти в течение года, над этим делом работали десятки опытных детективов, и всё это по свежим следам. Неужели вы верите, что найдёте её после стольких лет?
– Верю. Потому что не могу иначе.
И я снова рыдаю. На этот раз не из-за его поступков, а из-за… даже не знаю чего.
Глава 14
Утро дня отлёта приползло на черепашьих лапах.
Лана сказала, лучше всего я смотрюсь «в тех серых джинсах, отдающих в сиреневый», они подчёркивают мою «вредную, но крепкую задницу».
Серые джинсы оказываются в стирке. Я забрасываю их в машинку, но вместе со временем на сушку мне никак не успеть на рейс.
Я решаю, что Лана, в конце концов – не последняя инстанция в стиле. Натягиваю обычные джинсы, хотя всё-таки изредка поглядываю на табло стиралки: сколько там ещё осталось? Ну, а вдруг повезёт, и штаны высохнут до приезда такси?
Не повезло, поэтому мой зад откровенно мёрзнет в полу мокрых штанах, пока я бегу до машины такси. Ничего, пока буду лететь, досохнут на мне –я достаточно для этого горячий.
В аэропорту натыкаюсь на бутик с детской одеждой и обувью, на витрине красуются красные замшевые туфли с бантом и блестящими камнями. Думаю, ей должны понравиться.
Пока расплачиваюсь на кассе, мой телефон подпрыгивает в руке – пришло сообщение в мессенджер. Ну, может, это не телефон, а я так подпрыгнул вместе с ним.
Боже, Перс! Я узнала тебя сразу, хотя ты изменился. Выглядишь шикарно! Мне нравится прирост объёма в твоих плечах :-)
Не поверишь, я месяц как в разводе. Свободнее свободной птицы. Поэтому твоё предложение встретиться как нельзя кстати. Только не поняла фразу насчёт «прощения». Ну да ладно. С удовольствием выпью с тобой кофе.
Воскресенье после обеда тебя устроит? Только закину дочку к родителям.
Не знаю, по какой причине, но мне не хочется отвечать на сообщение, которого ждал так, что чуть с ума не сошёл. Странные мы, гомо сапиенс. Мне почему-то теперь нужно нагрянуть к ней без приглашения и без согласования, как в те старые добрые времена наших предков, когда телефон был привилегий, а не пятой конечностью. Хочу, наконец, просто увидеть их обеих – и её, и нашу дочь.
Но, если начистоту и вывернув всю свою неприглядную подноготную наизнанку, я просто надеюсь, что, если она увидит меня прежде, чем услышит, мне это как-то поможет.
В самолёте меня вырубает – наверное, за все предыдущие бессонные ночи окончательно сели батарейки. Проваливаясь в сон, я вижу нашу последнюю встречу. Она только пришла, стоит в дверном проёме, я подхожу и целую её жадно, потому что ждал. И хотя она отвечает, я чувствую некоторую напряжённость и отчуждение.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Сейчас расскажу, – обещает она. – Можно только зайти?
Глава 15
Я стою около двери, как истукан, и не решаюсь постучать. Проходит минута, пять, десять. Я поднимаю руку и опускаю руку. Поднимаю и опускаю.
Внезапно из-за двери слышится звук размыкаемого замка, потом что-то за ней скребётся, и дверь очень тихо сама себя открывает. Я вижу лицо. Маленькое. Это девочка. У неё карие глаза, которые на самом деле, я знаю, зелёные, и тёмные волосы.
Она смотрит на меня, я смотрю на неё. Её взгляд медленно ползёт по моей фигуре вниз до руки, в которой зажаты пакеты.
– Это мне? – спрашивает.
Я киваю. Горло чем-то зажало.
Девочка намного старше той, которую я видел на фото в Фэйсбуке и конечно, та девочка и эта – разные люди. Туфельки ей не подойдут. Надо было брать на размер больше.
Она заглядывает в пакеты, потом поднимает глаза. Не улыбается. А мне бы хотелось. Так больно в груди, что за улыбку на её лице готов сейчас отдать все свои лайф-тайм Гугл зарплаты.
Я не знаю, что говорить, поэтому молча вынимаю подарки из пакета.
Она аккуратно трогает замшу на туфлях пальцами и говорит:
– Хорошенькие. Но мне будут маловаты. Но это ничего страшного! У меня есть Кукла. Ей конечно будут велики, но она же не девочка, чтобы в них бегать.
– Как тебя зовут? – наконец, обретаю я голос, но лучше бы, ей-богу, молчал.
Она с недоумением смотрит в мои глаза.
– Мила.
И пока я до боли зажимаю зубами собственную губу, чтобы не растерять всё мужское прямо на этой лестничной площадке, она задаёт самый страшный вопрос:
– А ты разве не знал?
Я лихорадочно перебираю в голове возможные ответы. По-моему, ни один не подходит. Какой ни выбери – будет только хуже. Поэтому я поступаю как настоящий взрослый, отвечаю вопросом на вопрос:
– Почему ты открыла дверь? Я ведь не звонил.
– Я увидела тебя в окно. Я люблю смотреть в окно. Рисовать там. У нас очень широкий подоконник, на нём можно даже играть, если захочешь. Да, если очень захотеть, на нём помещается весь детский сад. Я воспитатель.
– Как ты поняла… что я иду именно к твоей двери? – хочет знать упрямый взрослый.
– Ну, это легко. Я же узнала тебя. Ты мой папа.
У меня во рту сухо, как в пустыне Сахара. В груди всё то же – температуры зашкаливают. И руки трясутся. И ноги, поэтому я опускаюсь на корточки и оказываюсь на одном уровне с моей… Милой.
– Мама показывала тебе мою фотографию?
– Да, – кивает. – Только у тебя там волосы длиннее чем сейчас.
Она трогает себя за плечо, чтобы показать длину, потом осторожно протягивает руку к моему плечу и тоже трогает. Это первое касание, самое первое во времени и истории прикосновение её молекул к моим пробивает моё дно.
– Почему ты плачешь?
– В глаз что-то попало, – не моргнув, выдает взрослый.
– Да? А я подумала, что ты это просто так сильно рад, что наконец-то меня нашел. А я знаю, это было очень нелегко. Тем более, если ты даже не знал моего имени.
– Откуда ты знаешь, что я тебя искал?
– Мама сказала. Она считает, что ты начал искать меня очень-очень давно, задолго до того, как я родилась.
Я рыдаю, как проклятый.
– Я попросила у Дедушки Мороза… вообще-то, я каждый год прошу, и у зубной феи тоже, чтобы ты поскорее меня нашел. Но этот чёртов Дед, видимо, не получает моё письмо – поэтому ты всё никак меня не находил!
– Чёртов долбанный Дед! – с чувством и согласием киваю я.
– А мама сказала, Дед ту ни при чём! Просто ты не там ищешь! А я говорю: ну давай позвоним и скажем ему, где искать. Делов-то! А она говорит: нет, мы не можем. Так это не работает.
– А как работает?
– Только если ему сердце подскажет.
Она стоит, облокотившись на дверной проём из кухни. Не знаю, может, она там и была с самого начала.
– Ксюша?
Я делаю усилие, чтобы выпрямиться, и чувствую, как настойчиво, буквально мёртвой хваткой вцепляется чья-то маленькая рука в мою ладонь.
– Здравствуй, Илья. – говорит, Ксюша. Моя Ксюша. – Мы уже заждались.
Конец
Дорогой читатель! Мои книги живут только благодаря рекомендациям. Каждая – на вес золота, как и отзывы в комментариях.
Добра и мира!
Информация о новинках и личный блог автора:
Инстаграм: victoriamaltseva
Группа Вконтакте Моногамия
Для писем: vika.1602@mail.ru
Сайт: https://victoriamaltseva.ru/
На правах рекламы:
Вспомни меня. Виктория Мальцева
Говорят, среди них есть пара, но они не помнят друг друга.
Так же, как и все остальные, не знают ни своих имён, ни кто они и откуда.
Десять парней, десять девушек, необитаемый остров.
Или не остров?
Их цель – выжить и вспомнить.
Любовь – самая прекрасная и самая мощная эмоция. Можно ли её уничтожить, стерев память, или что-то всё же останется?
Первое, что я помню – это кусочек неба и жжение. Жгло как будто везде, но больше – лоб и щёки. Руки ещё, примерно от локтей и до кончиков пальцев.
Второе – это он. Весь чёрный почему-то в том моём ещё не до конца трезвом восприятии. Он смотрел в упор и вызывал ужас – лысый, вернее, бритый, с острыми глазами и широченными такими же тёмными бровями.
Третье – парень с разбитым лицом около меня. Он лежал без сознания, неуклюже раскинув руки и ноги. Его футболка, перепачканная в его же крови, была разорвана у горловины. Хуже всего выглядел его рот – месиво из песка, крови и кожи.
Я рвусь помочь избитому, спасти нас обоих от чёрного жестокого демона. Не знаю, что давало мне такую уверенность, но почему-то с самого начала у меня было некое знание, что единственный, кто в этом мире способен дать ему отпор – это я. Именно я имею над этим чудовищем власть. Ещё не ясно какую именно, но что-то точно есть.
– Отойди от него!
Я не обращаю внимания на его приказной тон. Качаясь, ищу у страдальца пульс – он легко прощупывается на шее, в районе сонной артерии. Ватными руками стараюсь схватить лежащего на раскалённом песке парня и оттащить с солнцепёка в тень. Мне, конечно же, не хватает сил, и я решаю хотя бы намочить его лицо, чтобы не так горело на солнце. Пока иду к воде, набираю в ладони, меня шатает так, как если бы я была в лодке, а вокруг бушевал бы шторм. Вода выплёскивается из моих рук, и мне приходится снова и снова её набирать, глубже зарывая ступни в песок, как будто это могло бы помочь мне удержать равновесие.
Страшный человек даже не пытается мешать – настолько очевидна моя беспомощность. В конце концов, мне удаётся донести совсем немного воды до избитого, чтобы смыть кровь с его лица. Тот, получив холод и соль прямиком на живую рану, приходит в себя. Я почти не слышу его воплей, потому что отчаянно борюсь с руками, обездвижившими меня.
– Я же сказал, не подходить к нему!
Не имея возможности драться, я кричу, что есть мочи и, очевидно, от перенапряжения проваливаюсь…
Снова небо, теперь серо-голубое. Тогда было ярко синее. И света теперь как будто меньше. Вечер?
