Виктория Волкова
Шиворот-навыворот
Глава 1
– Тебе вчера звонили из фонда Сороса! – сказала теща во время завтрака.
– Прошу прощения? – переспросил Иштван Цагерт удивленно. Черные как смоль брови поползли вверх. И он сделал над собой усилие, чтобы не засмеяться и не выплескать кофе себе на брюки. – Откуда звонили, Раиса Петровна?
– Из фонда Сороса, – невозмутимо повторила она и налила себе в чашку чаю и молока.
Зять внутренне поморщился. И как можно пить такую бурду?
– Разве они не перезвонили тебе на работу?! Я дала все твои координаты! – начала возмущаться теща.
– А какие вы дали координаты? – еле сдерживаясь, спросил Иштван.
– Все, что были у тебя на визитке! А что?
Она его раздражала. Всегда. Даже тогда, когда и не была вовсе его тещей. Но нахамить ей он не мог. Хотя иногда так хотелось! Раиса Петровна была его классной руководительницей долгих семь лет. И он привык обращаться к ней уважительно. Что поделаешь, условный рефлекс.
– А кто звонил? Он хотя бы представился? – вкрадчиво спросил зять, скрывая раздражение.
Что за идиотская манера! Приехать в гости и первым делом хвататься за телефонную трубку. Можно подумать, что звонят только ей.
– Сказал, что руководитель фонда! – Уверенность тещи в своей правоте была непоколебима.
Он вспомнил, что в школе ученики ее называли Рая из-под трамвая, и от этого воспоминания стало как-то теплее на душе.
– А Альфред вчера не звонил? – поинтересовался Иштван.
– Какой еще Альфред? – Лицо тещи стало напряженным.
– Альфред Бернхард Нобель, учредитель нобелевской премии, – тихо пояснил он без тени иронии. Он всегда разговаривал с ней так. Как с душевнобольной. Общаться же, как с нормальным человеком не получалось.
– Иштван, – предупредила жена о надвигающемся скандале. Сейчас Раиса начнет возмущаться и достанется всем. Иштвану – за глумление над стариками. Хотя теща таковой не являлась и очень бы обиделась, назови ее кто-нибудь старухой. Свете – за плохое поведение, а Лиле – за плохое воспитание.
– Мам, а когда звонили? – Лиля намазала бутерброд творожным сыром и, водрузив сверху два колечка огурца, вручила дочери.
– Ты с малышом в парке гуляла, – отмахнулась Раиса Петровна.
– Ба, а я где была? – подала голос Света.
– А вы, девушка, заснули на диване, когда читали любовный роман! – ехидно проговорила теща, пытаясь увести разговор в сторону и спровоцировать Иштвана.
– Я не читала никаких романов, я… – попыталась оправдаться его взрослая дочь.
– Света, Мишку разбудишь! – предупредила Лиля.
Про себя Иштван отметил, что вечером надо не забыть отругать Светку за дурацкое чтиво.
– Странный звонок, – задумчиво произнес он, уставившись в одну точку.
– Почему странный? – поинтересовалась Раиса.
И у него не хватало терпения и сил объяснять ей, что все координаты его фирмы находятся или в толстых, красочно оформленных буклетах, которые специально издаются в рекламных целях, или имеются в Интернете в открытых источниках. На официальном сайте компании, например. И любое заинтересованное лицо, будь то господин Сорос или даже Ротшильд, могут позвонить в его офис или отправить письмо по электронной почте. И никому не придет в голову звонить ему домой, чтобы выяснить, где он работает. А номер домашнего телефона и домашний адрес являются закрытой информацией.
Он, словно очнувшись, положил себе в рот эклер целиком и, прожевав, сказал:
– Наверное, господин Сорос узнал о моем тяжелом материальном положении и решил помочь!
– Ага, – легко подхватила Лиля. – Пришлют тебе грант для восстановления финансовых пирамид!
– Не гневи бога, Иштван! – с порицанием изрекла теща. – Посмотри, как люди живут вокруг!
– Бога нет, Раиса Петровна, вы нас сами учили. Помните? – Иштван вежливо улыбнулся.
Раиса Петровна пошла красными пятнами от гнева.
– А еще вы учили нас надеяться только на себя. Правильно, кстати говоря, учили. – корректно заметил Иштван. – Вот мы и надеемся только на себя! Правда, Лиля?
– Я очень рада, что хоть что-то делала правильно. – Раиса резко встала и демонстративно вышла из кухни.
– Что поделаешь? Раиса Петровна, – вздохнула Лиля и, обращаясь к Свете, добавила: – Собирайся быстрее, отцу некогда тебя долго ждать.
Дочь встрепенулась и поплелась к себе в комнату одеваться.
Иштван подошел к жене. Большие еще не накрашенные тушью, зеленые глаза смотрели лукаво и нежно. Светлые коротко подстриженные волосы были зачесаны назад. Черный шелковый халат оттенял белую матовую кожу.
– Когда выходишь из дома, бери с собой телефонный аппарат! – ласково прошептал он ей в ухо.
– У нас их три! – весело возразила она.
– Забирай все! Кажется, на антресолях есть большая дорожная сумка! А может, согласимся на все ее условия, и она уедет? А, Лиль?
– Обойдутся! Во-первых, та квартира твоя. То есть наша, – быстро поправилась она. И потом, они сдают ее, и на эти деньги за аренду мы не претендуем! И это своего рода помощь. Почему теперь мы должны им эту квартиру подарить? Мы что, так богаты, чтобы раздаривать квартиры, пусть даже родственникам?
– Заметь, твоим родственникам, – ехидно уточнил Иштван.
Неделю назад к ним приехала из Города теща и по-свойски так предложила переписать на нее квартиру, мотивируя это тем, что мол вам она уже не нужна. Как будто речь шла о какой-то безделице!
– Эта дура, моя сестра, выйдет в очередной раз замуж, и новый муж с радостью отсудит у нее нашу квартиру. И потом, Иштван, может, она нам самим пригодится или Мишке со Светкой!
– Они захотят там жить? – с сомнением спросил он и притянул ее к себе. Провел рукой по шее, взъерошил волосы и поцеловал.
Господи, почему же эта женщина так на него действует? Все эти годы. Прямо наваждение какое-то! «Хорошее, надо сказать, наваждение, хотел бы я в нем пребывать до самой смерти!» – подумал Иштван.
– Хорош целоваться! – раздалось от двери. – Я в школу опоздаю!
Он выскочил из машины на московскую заснеженную улицу, одной рукой придерживая длинные полы черного кашемирового пальто. Мимо спешили люди. Прошли молодые девчонки, с интересом косясь в его сторону. Иштван галантно пропустил их, усмехнувшись про себя. Красавицы, строившие глазки, казались чуть старше его собственной дочери, которая пару минут назад выпорхнула из машины у ворот школы. Он заспешил по слякотной улице, раздражаясь, что испачкает пальто. Черт побери, когда эта зима кончится! «И почему все время идет снег, хотя на дворе уже середина марта!» – с досадой подумал он. И тут же, как в водовороте, его мысли свернули в привычное русло. Сегодняшняя макля обещала быть удачной.
Можно сказать культурно: «дело», «авантюра». Но «макля» казалось более емким. Он обожал это слово, потому что был родом из южного города, где растут не баклажаны и свекла, а синенькие и бурак, где люди ходят на базар, а не на рынок. И слово «пиндитный» не является ругательством, а просто объясняет некоторые особенности вредного характера. Жизнь в Москве заставила его говорить иначе, и жить по-другому. Большой город, хаотично застроенный. Здесь нельзя просто пойти погулять и на главной улице встретить кого-то из знакомых. И в разговоре с малознакомым человеком выяснить, что ты знаешь про него абсолютно все, про его семью, любовницу и даже сиамскую кошку. И для тебя это сюрприз, а он смотрит на тебя, как на проходимца. Как это в миллионном городе возможно такое! А возможно, потому что с тобой вместе в одном отделе работает его мама или сестра. В Москве такого случиться не может. И человек, каких бы высот он ни достиг, чувствует себя песчинкой в этом людском океане. На каждой улице, в каждом переулке. И кругом все чужое, и лица, и мимика, и даже говор. И мягкая южная речь делает тебя чуть ли не чужестранцем.
– А вы, не москвич, – слышится на каждом шагу. Нет, не москвич, и букву «г» произношу с придыханием. Но у меня здесь серьезный бизнес, и будьте добры считаться.
Человек, стоявший около стены, следил взглядом за Иштваном Цагертом. Наблюдал, как он, держа большой кожаный портфель, стоивший по меньшей мере несколько учительских зарплат, уверенно прокладывает себе дорогу в людском потоке, шедшем ему навстречу.
«Он всегда шел напролом, калеча чьи-то жизни», – подумал наблюдатель и отделился от стены.
Иштван поднялся по мраморным ступенькам и уже потянулся к бронзовой ручке на дубовой двери, как его окликнули. Он резко обернулся и с трудом узнал позвавшего его. А вот это сюрприз, и сюрприз неприятный. Тем более сегодня, когда он приехал пораньше, чтобы тщательно подготовиться к встрече, назначенной на одиннадцать. Вообще-то все было готово, но Иштвану хотелось еще раз просчитать отдельные моменты сделки, чтобы в случае опасности выйти сухим из воды. Он любил такие игры, любил кураж. Его изощренный ум просчитывал множество вариантов. И в процессе игры с легкостью можно легко перейти с одного сценария к другому, благо, они все вели к одной цели.
– Привет, – кивнул Иштван бедно одетому мужчине. И сразу стало понятно, кто вчера звонил из фонда Сороса.
– Надо поговорить!
«Денег тебе надо», – устало подумал Цагерт. Можно было послать, но настроение с утра было веселым и ерническим. «Может, и мне кто подаст, когда разорюсь», – насмешливо подумал он.
– Пошли в офис, – буркнул Иштван и вошел в здание. Давать деньги, стоя на крыльце, ему показалось неприличным.
Человек кивнул и шаркающей походкой заспешил следом.
– Это со мной, – бросил Цагерт, отметив про себя удивленный взгляд охранника. «Теперь пойдут пересуды», – раздраженно подумал он. Впрочем, плевать. Хотя если узнает Лиля, огорчится. А это неприятно. Расстраивать жену не хотелось.
Подошел лифт.
– Прошу, – сказал Иштван на правах хозяина.
– Нет, лучше ты первый.
Иштван хмыкнул и зашел в кабину лифта, старый знакомец за ним.
– А ты совсем не изменился, – обронил он, лишь бы что-то сказать.
– Ты тоже, – ухмыльнулся собеседник.
Лифт остановился на шестом этаже. И Цагерт привычно и бодро направился через холл в свой кабинет, отделанный в стиле модерн. Белые стены, светлый паркет, светлая, почти белая мебель с хромированными элементами. Дизайнер назвал проект «Обилие света». На стенах висели огромные черно-белые фотографии – виды города Гётеборга. Иштван кинул портфель на стол, полный бумаг, и плюхнулся в белое кресло, надев на лицо маску доброжелательности:
– Садись, слушаю тебя. Чем я могу помочь?
– Я долго тебя не задержу. Только… – Человек словно не услышал приглашения и остался стоять, он полез во внутренний карман пальто. Иштван наблюдал за ним с любопытством. Что ж он может оттуда достать? Посетитель вытащил из кармана пистолет с глушителем. И выстрелил. Один раз в грудь, второй – в голову. С контрольным вышла промашка. Пуля скользнула и вошла в череп под углом.
«Все равно не жилец!» – подумал посетитель, но еще раз стрелять не стал, спеша скрыться.
Смертельно раненого шефа обнаружила Ольга, секретарша. Сразу подняла тревогу и вызвала милицию. Иштван был еще жив, хотя с таким ранением ему в небесной канцелярии отпустили всего несколько минут. И до приезда милиции и врачей она сидела с ним и ревела в голос. Он очнулся, погладил ее по руке, принимая за жену, и, теряя силы, невнятно что-то произнес, предостерег. И когда приехала милиция, Ольга передала сотрудникам все слово в слово.
– А покойник-то был философ! – усмехнулся приехавший майор.
Но, тем не менее, занес их в протокол и не велел никому рассказывать в интересах следствия.
Ольга, вопреки милицейским наказам, собиралась все рассказать вдове. Но бледная и растерянная Лилия просто ее не замечала, относилась как к мебели. Ольгу это сильно задело, и обида взяла верх. «Не буду ничего говорить, обойдется!» – решила она.
Глава 2
Вечер оказался безнадежно испорчен. День рождения потенциального тестя, куда Ивана доставили в качестве трофея. Марина ни на шаг от него не отходила и всем представляла. Смотрите и завидуйте, какого мужика окрутила. Солидный, симпатичный, с деньгами и положением в обществе, не жлоб какой-нибудь. А, главное, хо-ло-стой! Они встречались два года и, как казалось девушке, дело уже двигалось к свадьбе.
Компания Марининых родственников Ивана интересовала мало. Вялые разговоры о политике и погоде, общих знакомых и курсе доллара. Не поймешь, то ли день рождения, то ли поминки. Умильные взгляды Ольги Николаевны, его дорогой мамаши, раздражали.
Как и сам именинник, Сергей Владимирович, внезапно посмотревший на часы и с воплем: «Новости!» принявшийся щелкать пультом. По огромному экрану пробежали кони, и появился ведущий со скорбным лицом:
– Чрезвычайное происшествие произошло сегодня в центре столицы. В офисе на Ленинградском проспекте был застрелен известный бизнесмен, один из совладельцев российско-шведского предприятия «ТрейдТраст» Иштван Цагерт.
За столом мгновенно наступила тишина.
– О, господи! – прошептала Нина, Маринкина сестра, и кулем опустилась в кресло.
На голубом экране уже распинались какие-то милицейские чины, заверяя общественность, что возбуждено уголовное дело и вскоре обязательно найдут всех причастных к этому громкому преступлению. Круг заинтересованных лиц уже устанавливается.
«Я тоже заинтересованное лицо, – подумал Иван – кто бы знал, как я желал Цагерту смерти!»
Потом из ящика бойкий корреспондент надрывно вопрошал:
– Кто, кто мог убить такого святого человека, как Иштван Цагерт?!
«Я мог, – хотелось признаться Ивану. – Но не убил, не потому, что не додумался, просто тогда и я, и ваш «преподобный» Иштван были другими, и мир казался другим».
Потом мелькали какие-то лица, выражали скорбь известные политические и общественные деятели. Под их речи кто-то из гостей предложил помянуть Иштвана. Ведь он – их земляк, и каждый, даже незнакомый с ним лично, считал его своим.
И Иван считал Цагерта своим. Личным врагом, человеком, въехавшим в жизнь Вани Бессараба на скоростном бульдозере и враз сокрушившим все. Одни лишь обломки остались, что больно ранят до сих пор.
Поминать новопреставленного он не стал. Иван с удивлением воззрился на другой конец стола, где его мать лихо запрокинула рюмку, а после перекрестилась. Система Станиславского в действии. От созерцания собственной мамаши его отвлекла Нина, бросившаяся к экрану:
– Мам, смотри, Лилька!
– Да нет, слишком молоденькая! – засомневалась женщина.
– Сказали, вдова, – настаивала на своем Нина.
– Может, другая жена? Лилька твоя уже, видать, в утиль списана, – подал голос Сергей Владимирович.
– Да нет, папа, они же не разводились. Марин, ну смотри, точно Лилька!
Изображение дали крупным планом, и несколько мгновений Иван смотрел, не отрываясь, на высокую женщину с короткой стрижкой, в тугих джинсах, белом свитере под горло и распахнутой норковой шубке чуть выше колена.
Она шла по длинному коридору, отмахиваясь от журналистов. Большие зеленые глаза припухли от слез.
«Наверно, ревела белугой. Поделом тебе», – злобно подумал Иван. И тут же сам отругал себя за это. У нее большое горе. Сколько лет они вместе прожили?
– Пятнадцать, – быстро ответила ему Нина. Оказалось, что последний вопрос он задал вслух.
– Точно знаешь? – Иван усмехнулся. Нина казалась ему ужасной сплетницей.
– Мы свадьбы играли в один день, где-то даже есть совместная фотография.
– Вы знакомы? – изумился Иван.
– Мы все учились в одном классе, жили в одном доме, а с Иштваном даже на одной лестничной клетке, – гордо отрапортовала Нина. Мол, знай наших!
«Что ж это за класс такой? И сколько человек в нем училось? Весь город что ли?» – подумал Иван.
– Они как-то скоропалительно с Лилькой поженились. Толком и не встречались, – продолжала Нина.
– Так разве бывает? – глупо спросил Иван. И сам себя отругал: «Тебе что за дело?»
– В данном случае, да. Иштван по ней всегда с ума сходил. Но Лилька к нему относилась по-товарищески. Никаких чувств. Просто друг детства. Она даже встречалась с кем-то…
– Ну, Нина, они и поженились быстро, потому что Лиля ждала ребенка, – встряла в разговор Эльвира Анатольевна, мать Марины и Нины.
– Мам, подумай сама, ты до того их вместе часто видела? Нас с Вадиком. – Нина собственнически положила пухлую ладонь на худосочное плечо мужа. – Сразу застукали и тебе сообщили.
– Да, Галина Васильевна – газета-копейка. Все дворовые новости знала. – Эльвира вздохнула, и Иван не понял, хорошо это или плохо.
– А я знаю, что этот Иштван сам из хулиганья и только с годами остепенился, – влезла в разговор его мамаша. Хотя могла бы и промолчать.
– Да что вы такое говорите! – возмутилась Маринкина тетка. Иван не запомнил ее имени-отчества. – Он учился у меня в школе! Одаренный мальчик. Из прекрасной семьи! Школу закончил с медалью! И потом изобрел что-то, и его пригласили в аспирантуру в шведском университете! Вы много людей знаете, в то время учившихся за границей?
– Нет, – промямлила Ольга Николаевна.
– И Лилю я хорошо помню. Уж она бы точно замуж за уголовника не пошла!
Маринкины родственницы опять припали к экрану. Там снова показывали вдову Иштвана Цагерта, идущую по тому же длинному коридору среди каких-то людей. Камера немного поменяла ракурс, коридор сменился просторным холлом, и теперь Лиля шла уже не одна, а обнявшись с девочкой или, скорее, с девушкой лет четырнадцати. Камера на доли секунды выхватила перепуганное, по-детски наивное лицо, обрамленное каштановыми кудряшками.
Ивану почудилось, что ему дали под дых, потребовалась вся сила воли, чтобы скрыть от окружающих бьющие через край эмоции.
– Ой, а это кто? Света? Какая большая! – всплеснула руками Эльвира. – И хорошенькая!
– Ага, словно кудряшка Сью! – поддакнула Марина.
– Что-то она не похожа ни на Лильку, ни на Иштвана, – заметила наблюдательная Нина.
– Ну да! У нее глаза, наверно, Лилькины, – согласилась Марина. – А Иштван, как и рядом не стоял.
Иштван Цагерт был высокого роста. Широкие плечи и тонкие пальцы, как у музыканта, нервное смуглое лицо, нос с горбинкой, черные глаза и черные как смоль волосы, подстриженные каре и зачесанные назад. «Они с Лилькой должны быть примерно одного роста», – мысленно отметил Иван.
– Конечно, не стоял, – медленно сказала бабушка Ксеня, до этого мирно дремавшая на диване. – Света ему неродная дочь. Но теперь, когда Иштван умер, это уже не имеет никакого значения.
– Мама! Ты чего? Выпила много?! – Эльвира Анатольевна даже привстала от изумления.
– Старческий маразм, – усмехнулся Сергей Владимирович.
– Ничего не маразм, Сережа! Я еще, слава богу, все помню и не забываю ключи от квартиры в замочной скважине подобно некоторым умным академикам, – отрезала бабуся.
«Один ноль в пользу бабки!» – мысленно прокомментировал Иван. Маринкин отец вечно что-нибудь терял: то ключи, то важные документы. Потерянные зонты, зажигалки, авторучки просто не поддавались подсчету. Приходилось менять замки, искать по таксопаркам папки и портфели. За отчетные два года это стало прямой обязанностью Ивановой службы безопасности.
– Когда девочке исполнилось три года, – продолжала старуха, – они обратились ко мне.
Ксения Георгиевна Сердюкова была профессором, доктором медицинских наук и признанным светилом в области гематологии.
– Зачем вы едете к нам, ведь у вас в городе работает сама Сердюкова? – спрашивали московские врачи у приехавших на консультации.
– Диагноз оказался неутешительным. Почти полное отсутствие эритроцитов в крови. Я даже вызвала инфекциониста, чтобы отбросить подозрения на мононуклеоз. Настоящее наследственное белокровие. И Иштван, и Лилечка сильно переживали. Конечно, я поинтересовалась, но у них в роду никто не болел малокровием. Это же только наследственность! Я еще детьми знала обоих, их семьи. Для меня это было большим горем как для человека и еще большей загадкой как для врача.
– Мам, это еще ничего не доказывает. И потом, с таким диагнозом девочки уже б давно на свете не было.
– Ба, ты ошиблась! Мы никому не скажем! – Утонченная Марина улыбнулась и поцеловала старуху в лоб.
– Что меня, старую, целуешь?! – шутливо погрозила Ксения Георгиевна. – Ивана своего целуй! Тем более, что не ошиблась. Я сама говорю, когда ошибаюсь, и очень этому радуюсь. Лиля со Светой лежали у меня в отделении. И когда Иштван приходил, они с Лилей разговаривали недалеко от моего кабинета.
– За пальмой? – засмеялась Марина.
– За пальмой, – кивнула старуха.
Иван удивленно посмотрел на любовницу.
– Знаешь, в отделении около бабушкиного кабинета стояла огромная финиковая пальма в кадке, ее вырастили из косточки. И место в тупике, подальше от посторонних глаз, казалось таким глухим, таким укромным, что только там все по секрету и разговаривали, только не знали, что перегородка очень тонкая, и все слышно в кабинете, – пояснила она.
– Иштван пришел как-то днем, – продолжила старуха. – Долго выяснял, есть ли какие-то новейшие разработки в лечении, пусть не у нас, за рубежом. Тогда уже лечили такие болезни в Англии и в Швеции. Пересаживали костный мозг. Я все объяснила. А потом, через час, услышала, как плачет Лиля, а Иштван ее утешает. Мне бы выйти и сказать, что все слышно, но их разговор приобрел такой частный характер, что стало неудобно.
– Ну, бабушка! – Нина и Марина взвыли в один голос. – Что говорили?
– Лиля сказала, что нужно обратиться родственникам. И я сначала подумала, что за деньгами. А Иштван как зашипит на нее: «Не смей! Тебя что, мало с грязью мешали!» И так крепко выругался. Я опешила. Уж от него никак не ожидала. И добавил: «Я узнавал, его сестра умерла от такой же болячки». Потом как по стенке стукнет, у меня даже чашки в шкафу звякнули. Этого, говорит, гада кастрировать надо! А он ходит, в любовь играет! Я, говорит, тебе, Лилечка, обещаю, что вылечим Светку, только больше про этого урода не вспоминай.
Бабка сделала театральную паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.
– А потом? – Марина нарушила установившееся молчание.
– Потом они уехали в Швецию. И Лиля звонила оттуда, поздравляла с какими-то праздниками, благодарила за правильный диагноз, сообщила, что девочку лечат и довольно успешно. Хорошо, что на ранней стадии болезнь выявили.
Иван закрыл глаза, не в силах больше сдерживать себя. «Господи, дай мне силы, прошу тебя, Господи!» – взмолился он. Его бабушка была очень набожной и часто повторяла ему и сестре:
– Если станет совсем плохо, молитесь, и Господь поможет!
На ум приходили обрывки какой-то сложной молитвы с прошением отженить козни дьявола. Больше ничего Иван вспомнить не мог.
– Ну, вы у меня, молодцы! Просто радушные хозяйки! Позвали людей в гости, а сами старые сплетни обсуждаете и телевизор смотрите! Человек от вашего теплого приема уже заснул! – Сергей Владимирович указал на Ивана, сидевшего с закрытыми глазами.
«Черт бы тебя побрал», – мысленно выругался Иван и сделал вид, что действительно дремал, и его разбудили. Система Станиславского доступна не только Ольге Николаевне. Кстати, о ней, любимой. Он внимательно посмотрел на мать, лицо которой пошло красными пятнами. Она поймала его взгляд, полный сыновней любви, и быстро отвела глаза.
– Мариночка, котик, принеси валидольчик, что-то сердце сдавило! – попросила жалостливо. Но просчиталась.
Эльвира Анатольевна тоже профессор и доктор медицинских наук, только кардиолог, скомандовала:
– Нинок, тащи аппарат! Сейчас вам, Ольга Николаевна, снимем кардиограммку! А потом решим, что принять из таблеток, или укол сделаем.
И не успела Нина принести чудо-технику, как Иван в два шага оказался рядом с матерью, взял болезную под локоток и повел к выходу.
– Иван, куда вы ее тянете? С сердцем шутить нельзя! – запричитала Эльвира.
– Машина скоро придет, – громогласно объявил он. – Я уже вызвал водителя.
– Ив, что случилось? Я еще не успела собраться! – возмутилась его любовница.
– Прости, сегодня поеду без тебя. Сейчас завезу мать домой, и надо еще заехать в офис подготовить бумаги на завтра.
– Какие бумаги? – опешила Марина. – Завтра же воскресенье…
– По работе! – отрезал Иван. Потом повернулся к ее родственникам, попрощался, поблагодарил, шаркнул ножкой, приложился к Маринкиной щеке, пахнущей «Кензо», и отбыл. На руке у него болталась разлюбезная Ольга Николаевна.
В машине она пыталась заговорить с ним.
– Закрой рот! – рявкнул он так, что охранник и водитель переглянулись.
Подъехав к отчему дому, большой красной девятиэтажке, он поднялся в квартиру вместе с матерью. Прямо в туфлях прошел по ее драгоценным коврам, снял со стены фотографию и отбыл, не сказав ни слова.
Всю следующую неделю Иван пил. И во время этого лютого пьянства почему-то вспоминались обшарпанный больничный коридор, девушка с длинными русыми волосами, закрученными в локоны. Она смотрела на него огромными зелеными глазами, полными слез, и шептала:
– Ванечка, я пока ничего тебе сказать не могу, это не моя тайна. Просто поверь мне. Я люблю тебя.
А он, заранее зная, что она врет, просто прогнал ее как шелудивую собаку. Не поверил ни одному слову, потому что вмешались желавшие ему добра люди, которых он знал всю жизнь. Самые близкие родственники, пользующиеся его безотчетным доверием. И они доказали ему как дважды два, что верить-то ей нельзя, ни единому слову. Все ложь и обман. И теперь, через столько лет, он, Иван Бессараб, тридцати семи лет от роду, все-таки понял, что лишь она одна говорила правду. Или полуправду, но не врала, это точно. И он пил, чтобы заглушить эту боль, разговаривал с ней, просил прощения. А она стояла рядом, такая близкая и родная и только повторяла:
– Я люблю тебя, Ванечка, только верь мне…
Из запоя его выводил Стас. Друг и правая рука. Вероятно, ребята из охраны вызвали из отпуска. В Эмиратах отдыхал человек со всей семьей. Очень неудобно получилось. Конечно, все испугались. Такого никогда не было. Да и большой страсти к зелью Иван не питал. Приехал Стас и велел домработнице Бессараба варить какие-то странные бульончики. Пока они готовились, заставил выпить воды с нашатырем и сырое яйцо, смешанное с водкой. Потом больно тёр уши. И полегчало. Бульончики, кефир, строгая диета тоже сделали свое дело. Стас ничего не спрашивал. Обронил только, что ему звонила Ольга Николаевна, хотела уже психиатров вызывать. Насилу отговорил.
– Я подумал, зачем мне недееспособный начальник, и прилетел в тот же день, – как веселую шутку рассказывал он Ивану, отмахнувшись от всех извинений.
«А Ольга Николаевна у нас – дама не промах. – Иван почувствовал, как едкая горечь заполонила душу. – Все правильно. Если человек допился до чертей, у него белая горячка. Пожалте в психушку! И побудьте там, пока не начнете путать сон с явью и окончательно дадите уверить себя в том, что вам все приснилось. Привиделось в пьяном бреду».
Потом Ивана потащили в салон красоты, принадлежавший Юльке, жене Стаса. Горячие компрессы и массаж лица стали последним шагом в возвращении к прежней жизни. Он появился на работе слегка усталый, как бы еще не пришедший в себя после гриппа. И сразу вызвал к себе начальника службы безопасности. Дотошный характер заставлял доводить начатые дела до логического завершения, как бы это ни было противно окружающим и самому Ивану.
– Геннадий Викторович, мне нужны сведения о жизни и смерти Иштвана Цагерта и его семьи. Все, что сумеете раскопать: репортажи об убийстве и похоронах, фотографии, воспоминания знакомых, одноклассников и друзей детства. Меня без исключения интересует вся семья Цагерта. Он сам, его жена и дочь. И еще, где-то лет десять назад девочка лежала в нашей пятнадцатой больнице, в гематологическом отделении. Нужна история болезни в подлиннике. Я хочу знать всю подноготную этих людей, их секреты и тайны. Ограничения в средствах для вас нет. Потом представите полный отчет. Срок устанавливаю неделю. Если нужно привлечь дополнительных сотрудников, вызовите людей из отпусков.
Геннадий Викторович, бывший полковник милиции, умел разбираться в людях. Перемена, произошедшая с его шефом, сильно его озадачила. Он знал, что творилось с Иваном в течение двух недель, и также терялся в догадках о причинах. Бессараб всегда казался Терентьеву этаким отличником, знающим ответы на все поставленные вопросы, который только ждет, когда додумаются его подчиненные. Иван старался быть строгим начальником и суперменом. Но его всегда выдавали добрые и печальные, как у собаки сенбернара, глаза, превратившиеся в одночасье в холодные и безжалостные зёнки.
Две недели назад Иван попрощался с ним около офиса, сел в «галендваген» и укатил с любовницей в гости. А наутро позвонили ребята из дома шефа, и начался ад с запоем и возвращением к жизни. И теперь Бессараб с осколком льда в сердце сидит за своим огромным столом из карельской березы и требует добыть любые сведения об Иштване Цагерте.
«Стоп», – оборвал сам себя Терентьев. Две недели назад объявили о смерти Цагерта. Неужели все дело в этом?
