Виорэль Михайлович Ломов
Прозрачные и непрозрачные мысли
Битва за урожай
Пожалуй, нужен единственный талант – проявить его ни рано, ни поздно, а вовремя. Посредственность тоже вырастает из того же семечка, что и талант, за ней лишь больше ухода. Всякую посредственность культивируют и поливают потому, что именно она дает основной урожай.
Тайна творчества
Только в предутренний час, когда день невидим еще и неслышен, когда он подкрадывается из темноты, прежде чем прыгнуть и поглотить тебя, только в этот час и можно хоть что-то написать о нем, минувшем, или грядущем, или которого не было и не будет никогда.
Может, секрет в этом?
Можно знать о многом, можно много об этом рассуждать. Можно многое испытать, можно все это проанализировать, можно весь мир пропустить через себя. Но если в душе нет крохотного места (величиной-то с копейку), которое никогда не сольется с миром, можно не писать, не рисовать, не сочинять музыку – получится фальшь и ложь. В лучшем случае ты удвоишь сущность, воспроизведешь мир, в котором не будет тебя.
***
В искусстве и в жизни подробности губят главное – искусство и жизнь.
Вокруг множество деталей, на которых запеклось время, но они в рассказах и картинах чаще всего остаются незамеченными, потому что у художника и зрителя разные углы зрения. Да и смотрят они на одно и то же с разных сторон. Копировать уродливое и прекрасное – скучно. Лучше передавать непередаваемое настроение, несформулированные мысли, безотчетные движения и поступки. В них с лихвой отразятся прелесть и уродство души. Только тогда тебя поймут, когда ты сам не будешь понимать, что же ты такое сделал.
***
Лучшие, быть может, строки в поэзии – две строки Квинта Валерия Катулла: «…что женщина в страсти любовнику шепчет, в воздухе и на воде быстротекущей пиши!»
Исхитрись взглянуть на мир подобно ее страстному шепоту, и в воде, в воздухе, в огне найдешь все, что было когда-то написано, в том числе и свои несколько строк. Даже если ты прозаик.
Цифры в последний раз
Всего-то несколько десятков цифр, букв, цветов, запахов, звуков дают всё многообразие мира.
***
И всего 2-3 мелодии способны исторгнуть слезы из глаз, всего 2-3 строки сжимают сердце, всего 2-3 краски лишают дара речи; но чтобы знать эти 2-3 мелодии, 2-3 строки, 2-3 краски, надо увидеть, услышать, почувствовать весь мир.
***
Один человек слушает другого только затем, чтобы потом передать что-то третьему. Именно эта цепная реакция деления человечества на множество мнений и предпочтений дает энергию цивилизации.
Там, где нет поста ГАИ
Камень на развилке дорог из русских сказок – самый могучий образ, который создало человеческое воображение. Ведь на нем, собственно, начинается и заканчивается любая сказка. Подходит к камню мужик, неважно кто, дурак или царевич, и делает свой выбор. А дальнейшее – всего лишь повествование о дураке или царевиче. И это действительно неважно, так как это повествование о тебе.
В сказке налево поехать – себя потерять, направо – коня, прямо – вовсе жениться. А в жизни разве по-другому? Вечно на распутье: налево идти – честь потерять, направо – ум, прямо – последнюю совесть. Вот и выбирай. И странно, куда бы ни направился, чаще всего теряешь самого себя.
Правдивая история о людях искусства
Люди искусства ничем не отличаются от людей не искусства. Во всяком случае, ссорятся они точно так же. Может, только ругаются другими словами. Ругаются они, как культурные люди, дома, за закрытыми ставнями, но иногда тихими вечерами их можно услышать и с улицы.
– Сторукая гекатонхейра! – орет он.
– Приап! Жалкий Приап! – восклицает она.
Соседи ничего не понимают, кто его старуха. Вроде как и ругательное слово, а непонятное, хоть и крайне неприличное. Да и она – какая старуха? Сорока нет. Чего-то не то. А он так и вовсе – что за прап? Прап да прап. Прапорщик? Не похож… Оба чокнутые какие-то!
Правдивые истории о писателях
Сижу в «Сибирских огнях», дежурю. Передо мной амбарная книга приема рукописей, большей частью графоманских, ручка, которая пишет, когда ей вздумается. Принесли рассказ. У автора горят глаза, руки дрожат. Даже страшно стало – чую, вся жизнь его в этом повествовании, которое будет покруче «Фауста» Гете.
Глянул начало. «В школьном коридоре повесили объявление, что с 14 сентября будет работать музыкальный кружок». Вырвалось:
– Слишком традиционно. Лучше так: «В школьном коридоре повесили директора».
Автор посмотрел на меня с болью. Похоже, разочаровался в человечестве. Пришлось извиниться. Это и есть скрытая жизнь литературы.
Вот и стал я редактором, «и литература стала мне противна» (В. Розанов).
***
Еще одному писателю S (это уже профессионал) подсказал прекрасное начало романа – вполне в духе времени.
«На рауте графу Ржевскому представили барона и баронессу фон Книппер.
– Ваши родственники не страдают хроническим алкоголизмом? – спросил у них граф. – Есть прекрасное средство…»
Чем хорошо это начало – на нем легко оборвать роман. А писатель S таки пишет продолжение!
***
Несколько воробьев суетились вокруг четвертушки хлеба. Один сидел на ней и с крестьянской сосредоточенностью клевал, не глядя по сторонам. Три копошились внизу, пытаясь утащить хлеб. Еще два дрались из-за невидимой крошки. Что-то вспугнуло воробьев, они улетели. Остался один, верхний. Глянул по сторонам и продолжил свое нехитрое дело. Снова слетелись. И снова та же самая картина: один ест, три тащат в разные стороны, два дерутся. И снова улетели, а один остался… Чем не писатели?
***
Чтобы тебя заметили в жизни, надо всю жизнь напоминать о себе. Безногий писатель Z на протяжении многих лет ходит во ВТЭК подтверждать свою инвалидность. Каждый раз он пытался вразумить комиссию, что если у него нет ноги, то ее больше никогда не будет. Напрасно! Во ВТЭК трудились специалисты по ящерицам.
***
В 5 утра с балкона шестого этажа дома писателей в разные стороны долго мощными струями писали два мужика. Один из них три раза воскликнул: «Хорошо-то как, господи!», а второй покачивался с закрытыми глазами. Да, бельгийский писающий мальчик и есть писающий мальчик. Ему никогда не набрать таких высот.
***
Писатель N принес к ветеринару кота. «Проблемы с мочеиспусканием, – встревожено объяснил он, – третий день не писает».
«Проблемы? Не будет проблем. Сейчас мочевой пузырь запустим, и пописает, как миленький! – сказал ветеринар, поколдовал над котом, а потом сам побежал в туалет: – Вот, и у меня мочевой пузырь запустился!»
А писатель N пришел домой и записал: «Сегодня пописали с Мурзиком».
Правдивая история о двух нищих
Как-то возле универсама ко мне подошел нищий. Я разглядывал плакат, рекламирующий услуги банка. В кармане не было ни гроша. (Для верности едва не написал: ни сольдо). Разглядывал картинку и соображал, где же их можно заработать. Это было в начале девяностых.
– Подай на хлебушко, – попросил нищий.
Я удивился:
– Тебе нужны деньги?
Нищий промычал в ответ.
– Зачем тебе деньги? – продолжил я. Делать было все равно нечего, и я разговорился. – Вот у меня денег никогда нет. Зачем они, когда есть такое прекрасное и надежное платежное средство, как пластиковая карточка «Золотая корона»? Вон, видишь на плакате? Деньги лучше всего хранить на пластиковой карточке. У тебя есть пластиковая карточка?
У нищего пластиковой карточки не было, отчего он стал походить на идиота.
– Извини, друг, как-нибудь в другой раз. Карточку лучше всего постоянно носить с собой. Да и просить не надо, помнишь, что сказал мессир?
– Кто? – хрипло спросил нищий.
– Никогда ни у кого ничего не проси, сказал мессир, сами дадут.
– Засранец он, твой мессир, – сказал нищий. – Жидяра. Как и ты.
– Ах, какая прелесть! Это ты ему самому скажи!
– И скажу! Где он?
– А вон телефон внизу.
Вовсе не трудно быть бессердечным. И даже легко встать в один ряд с бессмертными. Для этого не надо ничего брать близко к сердцу. И ничего не иметь в кармане.
Общество парфюмеров
Гниение не столь уж и безобразно. Оно прекрасно в своем роде. Особенно ночью в свете полной луны. Это красочно показал кто-то из японцев. А сейчас кажут и наши, правда, не столь изящно. В них нет восточного изощренного натурализма, зато под завязку западной рефлексивной манерности. Их можно понять. Их раздражает человек, краса вселенной, этот самозванец касты «совков», требующий, видите ли, для души чистые черты и ясные лики, лучезарность и прочую чепуху. А вот, скажем, для мухи или червя вовсе нет гниения в том смысле, как оно представляется человеку. Для мухи и червя гниение прекрасно, оно поле их творчества. И кто такой человек, как не тот же червь? Так что пусть хавает гниение как самый изысканный творческий продукт. Знать бы, чем представляется это творчество для Создателя?
***
Венедикт Ерофеев, по большому счету, предложил читателям гниль, которую выписал не без изящества, как тот японец. Вся гниль нашего общества, вся людская муть вылилась в его поэтику. А те, кто последовал за ним, пишущие и читающие, – всего-навсего зеленые мухи, которые не могут жить без разложения жизни на благоуханные элементы. Что поделаешь, все стали парфюмерами.
***
Раньше вместо матерных слов стояли точки. Сейчас они поменялись местами. Вообще-то так лучше писать не книги, а в подъезде и на заборе – больше пространства (в том числе и для личности), больше площадь авторского листа, так дешевле и доступнее. Да и уж точно, прочтут все. И не раз.
***
Сегодняшний VIP-литератор – совершеннейшее чудо, шпиц или персидский котик, в котором все хорошо, что касается его породы, от коготочков до бантика, и нет ни одной блохи, подхваченной в провинции. Какие глазки, какой носок и ангельский должён быть голосок.
Москва через призму поэзии
Случись в России потоп или иной катаклизм, Москва, быть может, вновь станет тем ковчегом, который не раз уже спасал страну. Но и сегодня – разве она не ковчег, на котором собрались и творцы, и твари, и всем им тесно? Занимая площадь менее одной сотой процента территории страны, столица тщится и пыжится вместить в себя всю культуру. И русскую литературу в том числе. В ней на квадратный метр общей площади в тысячу раз больше жильцов, чем в России, – о каком просторе мыслям может идти речь? В рамках автомобильных колец мысли тесно, слову душно, да и жизни – той, какой живет вся остальная страна, – нет. И поневоле литература, рождаемая в Москве, – литература о себе или спасении на ковчеге, который плывет не по России, а уплывает из нее. Отчего делается грустно.
***
Жаль Москву – она еще задыхается от знахарей, народных целителей и экстрасенсов. Природным знахарем может быть один человек из 50-100 тысяч, то есть по всей Москве можно набрать от силы пару сотен. А на деле их триста тысяч. Вот и «лечат» они столицу, вконец одуревшую от шарлатанов.
Кстати, писателей в столице меньше на целый порядок – всего-то десятка три тысяч. Это обнадеживает.
***
Многие столичные политики и журналисты убеждены, что занимаются самым важным видом деятельности. В этом же убеждены и многие столичные дворники и ассенизаторы. Как примерить их позиции, как объяснить им, что они занимаются одним и тем же?
***
Картинки с выставки: отупевший от безделья охранник, охраняющий национальное достояние, жужжащий, как муха в паутине, аналитик какого-то Центра, теленарциссы и жующие, поющие, танцующие бедра. И режиссеры, режиссеры, тридцать тысяч одних режиссеров – и все они предпочитают умирать в актрисах.
***
Как можно верить властителям дум, изъяснявшимся по-французски даже тогда, когда французская солдатня валялась на московских перинах? И сегодня они скоренько научились английскому, чтоб взяли в лакейскую.
***
Из века в век одно и то ж: в Москве – диссиденты с вечной ложкой, то икры, то дегтя, а в провинции – мизантропы вследствие заботы о них.
***
Сливки общества состоят из холестерина.
