Владарг Дельсат
Обретение
Ка-эд. Второе демиула, третий день
Открыв глаза, я потягиваюсь, сразу же завернувшись в толстый мех. В пещере, да и на улице очень холодно, поэтому нужно хорошо утепляться, чтобы не заболеть. Лекарств у нас почти не осталось, а новые, которые только научились производить, не всегда помогают. Хи-аш говорит, что нельзя болеть… Меня зовут Кха-ис шестьдесят четвертая – это значит, что в семье Кха-ис я по порядку вот это самое число. Мне пять миулов и два демиула, и я учусь в школе. Скоро придет Хи-аш с работы и отведет меня в школу, где я буду очень стараться хорошо учиться.
Когда были живы Старшие, они могли за плохую учебу больно наказать, но вирус уже не разрешает становиться Старшим, а Хи-аш не делают больно, потому что жалко же. Мы и так недолго живем – это во всем вирус виноват. Вот поэтому у меня еще два миула школа, а потом надо будет работать и учиться, если смогу, чтобы к пятнадцати стать ученым или в космос летать. Я, по-моему, не очень умная, хотя буду стараться изо всех сил, чтобы не огорчать Хи-аш.
Когда я закончу школу, моя Хи-аш, скорее всего, умрет, потому что никто не живет долго, и я сама стану Хи-аш для кого-то. Мне очень грустно оттого, что моей Хи-аш больше не будет, ведь среди Кха-ис я последняя. Есть, правда, надежда встретить самца, и тогда я стану еще и мамой, ведь у меня собственные дети появятся. У моей Хи-аш не вышло самца встретить, ей в первые дни на работе железная балка одно ухо отрезала, и самцы на нее больше не смотрят. А теперь-то уже поздно просто, потому что она старая, получается. Если до смерти совсем недолго осталось, значит, старая…
На работе и в школе надо ходить на задних руках, это способ показать свой разум, а дома можно и на четырех, никто за это ругать не будет. Поэтому я, закутавшись в мех, подхожу к низкому столу, на котором завернутый в одеяло завтрак стоит. Его для меня Хи-аш оставила, чтобы я не холодное грызла, ведь в доме очень зябко. Говорят, в древности, еще до Катастрофы, мы как-то умели обогревать дома, но теперь уже точно нет. Совсем недавно снова взлетели звездолеты, потому что нужно же на помощь позвать, хотя, кому мы нужны, я не знаю.
Я ем едва теплую кашу, приготовленную моей Хи-аш, чтобы были силы. Поглядывая на часы, понимаю, что время еще есть и надо посмотреть задания, повторить все, потому что у нас сегодня проверочная работа. Кто-то недавно совсем хотел даже стимулировать на проверочных работах, только ему всю морду расцарапали, и он больше не хочет. Ну, Хи-аш за своего котенка кому угодно хвост оторвет, хоть у нас он и маленький совсем, но он есть.
Поев, я включаю экран. Он проработает недолго, но, во-первых, от него хоть чуточку теплее, а во-вторых, хотя бы узнаю, что происходит на Ка-эд, так наша планета называется. До Катастрофы у нас три планеты были, но теперь только одна, потому что мы смогли выжить, а другие нет. И еще несколько кораблей убежало прямо во время Катастрофы, хотя кое-кто говорит, что это они не бежали, а украли детей, чтобы издеваться. Странно, зачем издеваться над детьми? Наверное, в школе расскажут, зачем это может быть нужно, чтобы я знала, чего бояться.
– Та-кхэ сто двадцать восьмой утверждает, что вирус в целом побежден, – доносится до меня голос. – Скоро мы начнем иммунизацию всех родившихся после семьдесят пятого миула для достижения наилучших результатов.
После семьдесят пятого – это и меня тоже, я как раз по году подхожу. А Хи-аш почему нет? Не понимаю, поэтому, наверное, буду в школе спрашивать. Наставник совершенно точно все знает. Ой, экран же!
– Первые корабли для поиска пропавших будут запущены уже будущим миулом, – продолжает рассказывать усталый голос с экрана.
Это значит, что можно спасти тех, кого украли, ну или которые убежали. Это очень здорово, а тепло когда будет? Но экран рассказывает о том, что еще три демиула будет очень холодно, а потом два просто холодно, и это значит, что с холодом пока ничего сделать не смогли. Ну и с пещерами тоже, ведь дома рассыпались после Катастрофы, на пятый, кажется, год.
Вирус появился совершенно внезапно, а затем за полгода умерли все Старшие. Поначалу дети обрадовались – правила исчезли, а потом стало очень холодно и голодно, так что пришлось уже нам выживать, учиться делать пищу и что-то с домами сделать тоже. Вот с тех пор с каждым миулом все лучше и лучше становится, ну, так Хи-аш говорит. А еще, рассказывают, кто-то нашел старую технологию, чтобы память сразу передавать, и тогда долго учиться не надо, можно будет сразу работать. Но пока это только разговоры, хотя так было бы здорово, конечно, – времени оставалось бы больше.
Совсем скоро моя Хи-аш придет с работы. Ой, я же повторить хотела! Я спешу к школьному рюкзаку, из которого как раз кончик учебника высовывается – это счет, его очень хорошо знать надо, потому что он в любой науке используется, а я ведь хочу чего-то в жизни добиться. Может быть, я даже не умру в двадцать или около того и тогда смогу стать кем-то важной? Ну, если вирус победили…
Я увлекаюсь, повторяя правила счета, поэтому за временем не слежу совершенно. Вроде бы моя Хи-аш уже давно должна была прийти, но ее все нет, а еще на душе как-то очень горько и грустно, так, что плакать хочется. И с каждым мгновением все сильнее, поэтому в какой-то момент я не выдерживаю – отбросив учебник, заворачиваюсь в мех посильнее и плачу. Просто невозможно выдержать эту внутреннюю боль, поэтому я плачу так, что даже не слышу, когда в пещеру кто-то входит.
– Кха-ис! – зовет меня незнакомый голос, но я изо всех сил прячусь, совсем не желая смотреть, кто там пришел.
– Что там? – слышу я другой голос, по-моему, это наставник из школы.
– Мне кажется, она почувствовала, – звучит ему в ответ. – И что теперь делать?
Раз здесь наставник и кто-то незнакомый, значит, они пришли сказать, что Хи-аш больше не будет. Я вспоминаю, как она носила меня, как вылизывала, с какой любовью смотрела, и плачу пуще прежнего, ведь я действительно почувствовала. В этот момент мне не так важно, что будет со мной, ведь я оплакиваю свою Хи-аш. Я оплакиваю свое единственное родное существо, которого больше никогда не будет. И я понимаю это, но не хочу слышать! Не хочу! За что?
Я чувствую, как вокруг становится во много раз холоднее, как когтистая лапа сжимает мое сердце, и радуюсь тому, что ухожу к своей Хи-аш. Я ухожу под отчаянно ревущий сигнал «опасность для жизни ребенка», знакомый каждому.
***
Я лечу промеж звезд. Каждая сияет мне, будто хочет что-то сказать, а я просто лечу. Мне совсем не хочется возвращаться в мир, где я совсем одна. Моей Хи-аш больше нет, поэтому там я никому не нужна, какая разница теперь, буду я жить или нет? Я вижу странное марево впереди, оно выглядит как облако, сияя разноцветными молниями. Так выглядит смерть?
Тут я замечаю вдруг разных существ. Они будто проступают через марево, но я не пугаюсь, хоть они на Ка-энин совсем не похожи. Почему-то все они ходят на задних руках, как мы в школе… Наверное, у них там тоже школа. Вот я вижу существо с длинными тонкими штуками, выглядящими так, как будто это руки. Существо обнимает непохожего на него ребенка, и столько тепла чувствуется в этом жесте, что хочется плакать, ведь у меня такого никогда не будет. Никогда больше не обнимут меня теплые ласковые руки, потому что моя Хи-аш умерла. Я очень хорошо знаю это, потому что иначе бы меня в больницу к ней увезли, а не наставник с кем-то незнакомым пришел. Мне очень хочется туда, в это самое марево, но почему-то не можется, как будто что-то тянет меня назад, заставляя удаляться от этих сказочных картин.
Я не хочу возвращаться! Не хочу туда, где никого нет! Нет, не забирайте меня отсюда!
Но меня никто не слушает, только какая-то сила тянет все сильнее, заставляя вернуться в вечный холод нашего мира, и мне приходится открыть глаза. Я так не хочу этого, но меня не спрашивают, и в самый последний момент, уже потеряв волю к сопротивлению, я покорно открываю глаза, погружаясь в зелень больницы. Грозный гул, сопровождавший меня до сих пор, затихает, что-то дует в лицо, заставляя дышать, возвращая меня в мир, где я совсем одна.
– Очнулась малышка, – произносит кто-то. – Дыши, маленькая, дыши…
– За что? – хрипло спрашиваю я, хотя говорить неописуемо тяжело.
– Что «за что», маленькая? – ласково спрашивает меня какая-то самка.
– За что вы вернули меня? – с огромным трудом проталкиваю я сквозь сжавшиеся зубы. – Что я вам сделала?
– Ты нам очень нужна! – восклицает она, но я не верю.
У меня нет сил поверить в то, что я кому-то могу быть нужна. А старшие особи говорят между собой, что я отрицаю мир и не выживу поэтому, но я почти не слушаю их, потому что очень хочу попасть обратно – туда, где марево. Может быть, меня тоже с такой лаской обнимут? Я буду очень хорошей, только чтобы обняли…
Со мной сидят, гладят, даже между ушками, только никто даже и не пытается вылизать, ведь я чужая. Они говорят о том, что не бывает чужих детей, но и не пытаются назвать меня своей. Правда, я не знаю, смогу ли я стать чьей-то, потому что боль живет в моей груди, просто очень сильная боль, от которой нет спасенья. А затем я засыпаю, снова оказавшись там, среди звезд. Я изо всех сил стремлюсь к этому мареву, однако почему-то никак не могу туда попасть. Вдруг что-то случается, и я оказываюсь в тумане.
– Юный творец пытается пробиться, – слышу чей-то голос, только не могу понять, это самка или самец. – Только сил пока не хватает.
– Может быть, нужно помочь? – спрашивает кто-то, а марево вдруг пропадает.
Я вновь открываю глаза в кровати, среди гудящей техники и уже устающих от меня врачей. Они что-то пытаются сделать, но мне все равно. И тогда ко мне приходит наставник. Он садится рядом и просто молчит. Совсем ничего не говорит, затем только наклонившись ко мне, чтобы лизнуть. Это не вылизывание, хотя от этого жеста мне становится чуточку теплее на душе.
– Твою Хи-аш никто не заменит, малышка, – вздыхает он. – Совсем никто, и мы это знаем, но тебе нужно найти в себе силы, чтобы подняться.
– А почему вы зовете меня малышкой? – удивляюсь я, потому что я большая же уже, целых пять миул!
– Потому что сейчас ты потерявшаяся малышка, утратившая смысл жизни, – объясняет наставник, но понимаю я его не очень хорошо.
– Если бы меня не спасали, всем легче было бы, – негромко говорю я ему.
– Нельзя не спасать, потому что не может быть ничего важнее тебя, – вздыхает он, принявшись меня гладить. – Я не вылизываю тебя, – продолжает он, – потому что мне скоро… Мой срок скоро закончится, а проводить тебя второй раз через то же самое очень жестоко, Кха-ис.
Вот почему он со мной так – чтобы я не плакала через миул или два. Я понимаю, отчего он так себя ведет, но принять не могу, потому ведь мне очень грустно и больно внутри. Плакать хочется, но слез нет, а наставник рассказывает о том, как я важна для всех Ка-энин. Только вот «для всех» – значит, «ни для кого», ну мне так кажется. Я верю и не верю ему, потому что хочется же ласки и тепла, а не слов.
Но ему как-то удается меня убедить, и я соглашаюсь попробовать. Возможно, когда я закончу школу, смогу попасть на опасное производство, как Хи-аш, и тогда для меня все закончится быстрее? Мне очень хочется в это верить, можно сказать, что я обретаю такую цель в жизни. Поэтому, когда наставник уходит, я думаю о том, что однажды, в далеких местах, среди сияющих звезд, я встречу Хи-аш.
Может быть, если я заслужу, то смогу оказаться в том самом мареве, где ласковые объятия. Но день проходит за днем, я уже почти нормально хожу, когда за мной снова приходит наставник. Он укутывает меня в теплый мех, а затем ведет куда-то, только я не понимаю куда. Мы долго едем в железной «машине», а потом я вдруг вижу молодую самку, глядящую на меня как-то необычно.
– Вот, – вздыхает наставник. – Это у нас Кха-ис шестьдесят четвертая. Только не факт, что она сможет тебя принять. А ты?
– Чужих детей не бывает, – произносит самка.
Только она это как-то, как стишок в школе, произносит, а вовсе не чувствует. И ко мне не так относится, как Хи-аш. Я просто ощущаю это, только меня совершенно никто не спрашивает, поэтому я хочу дать ей шанс. Может быть, она меня вылижет? Ну вот вылижет и покажет этим, что я теперь ее. Пусть не будет того тепла, как у Хи-аш, но хотя бы не быть совсем одной. Мне так хочется, чтобы исчез этот лед внутри меня, чтобы пропала когтистая лапа, сжимающая сердце, поэтому я подаю руку этой самке. Разве я так многого хочу?
Наверное, все-таки много, потому что она просто ведет меня куда-то, спокойно и как-то очень равнодушно рассказывая о правилах. А Хи-аш обязательно сначала спрашивала, не голодна ли я, и всегда говорила ласково…
Ка-эд. Второе демиула, двадцатый день
Послезавтра второй демиул восемьдесят второго миула от Катастрофы закончится, а первого дня третьего демиула мне нужно будет возвращаться в школу. Я себя по-прежнему чувствую никому не нужной, потому что самка, которая играет в Хи-аш, ко мне очень холодно относится и, кажется, хочет сделать больно, потому что я ее раздражаю. Я боюсь этого и стараюсь быть очень послушной, хотя часто плачу. А ночью я все никак не могу попасть в то самое марево.
Я была права: она и не собиралась меня вылизывать, показывая тем самым, что я лишняя, чужая. Но я ничего и не ждала хорошего, и плачу не от этого, только от внутреннего холода. Мне очень хочется тепла, но я понимаю, что такого не будет никогда. Некому мне дарить тепло, а самка так Хи-аш и не стала, хотя требует ее так называть. На меня всем наплевать, хоть они и говорят красивые фразы о детях. Наверное, я какая-то неправильная.
Сегодня все отчего-то волнуются, собираясь у экранов. И даже меня та, которая неправильная Хи-аш, приводит, усаживая на неудобный стул. Он неудобный мне, потому что на хвосте сидеть нужно, но я ничего не говорю, ведь ее не волнует то, что мне неудобно. Поэтому я тихо сижу там, куда посадили, и жду что будет.
– Ка-энин! – на экране появляется самец, он в униформе, значит, из важных. – Случилось так, что мы встретили расу, готовую помочь нам и… принять. Это Старшие Братья, они хотят поговорить с вами, чтобы вы все решили.
А что мы должны решить, он не говорит совсем. Но тут на экране появляются они… Самец и самка, непохожие на нас. Стоящие на задних руках, эти двое, у которых нет ушей, смотрят так, что я сейчас заплачу, потому что в их глазах ласка. Та самая, которой у меня не будет никогда.
– Нет ничего важнее детей для любого Разумного, – произносит названный Старшим Братом. – И чужих детей просто не бывает.
Он вроде бы повторяет то, что я слышу каждый день, но как-то иначе это говорит, потому что от его слов становится тепло даже мне. Этот странный Старший Брат не останавливается, он смотрит, кажется, прямо на меня и говорит с такой лаской, что слезы сами бегут из глаз.
– Мы вылечим вас безо всяких условий, – очень мягко продолжает он свою наполненную теплом речь, будто согревая нас всех лучше самого теплого меха. – Но вот то, что будет затем, нам нужно решить всем вместе. Для нас, Разумных, вы дети, и прежде всего вам нужны родные, близкие, те, на кого можно опереться, кому можно поплакаться и с кем не надо стремиться становиться взрослым.
От этих слов плачу не только я. Все вокруг плачут, и это ничуть не стыдно, потому что Старший Брат угадывает мечты каждого из нас. Даже неправильная Хи-аш плачет. Она садится на пол, неожиданно обнимает меня, что-то шепчет непонятное и плачет. Наверное, ее просто назначили, а ей самой хочется Хи-аш… или даже… маму…
– Мы можем предоставить наставников и помощников, чтобы помочь вам наладить свою жизнь, – он будто ударяет меня этими словами, но затем показывает, что просто дает выбор. Честный, как будто ему действительно важно, что мы думаем. – Или же… вы можете влиться в нашу цивилизацию, обрести маму и папу, ну и мир, в котором ребенок превыше всего и никогда не будет боли. Но решение должны принять именно вы.
А на экране самка. Она совсем юная, но уже Хи-аш, я вижу. Однако говорит она не о детях – она о маме своей говорит. О той, что приняла ее, став настоящей мамой, и от этого я реву просто. Мне становится как-то очень холодно, я захлебываюсь слезами, потому что такого у меня просто не может быть. Моя неправильная Хи-аш, наверное, не сразу понимает, что со мной, а я хриплю уже, не в силах справиться с внутренней болью. Она сильно пугается, зовя на помощь, но для меня, наверное, уже поздно.
Пусть другие будут счастливы, а я ухожу к своей Хи-аш. Пусть у меня никогда такого не будет, но я просто очень сильно устала. У меня больше нет сил… И в последние мгновения своей жизни я слышу грозный сигнал, с которым уйду к моей Хи-аш. Пусть самцы ее не любили, потому что уха не было и носик порван, но она была самой лучшей, самой важной, и для нее была важна именно я, а не правила.
Вокруг все гаснет, хотя сквозь заснеженное окно слышится какой-то свист, и торопливый голос уговаривает меня потерпеть, но уже поздно. Я чувствую, как когтистая лапа хватает меня за сердце, медленно сжимаясь. Хлопок – и я снова оказываюсь среди холодных равнодушных звезд. Наверное, в этот раз я смогу оказаться в том самом мареве, потому что совершенно точно умираю. Возможно, для того чтобы там оказаться, нужно, чтобы меня не было?
– Звезды великие! – слышу я, и вдруг… меня обнимают теплые руки. – Малышка же совсем! Учитель!
Меня поднимают, но теперь я чувствую то, чего со мной просто не может быть – меня обнимают, ласково прижимают и, как мне представляется, вылизывают. Значит, я уже умерла и теперь здесь у меня будет… мама? Ну пожалуйста!
– Учитель! Посмотрите! Ей плохо! – восклицает тот же голос.
– Ребенок на самой грани, – произносит кто-то другой. – Надо сообщить нашим друзьям. Малышка, кто ты? Откуда?
– Я Кха-ис… – тихо отвечаю ему. Отчего-то говорить почти невозможно, как будто я уже совсем замерзла. Наверное, это потому, что я умерла?
– Нужно сообщить! – меня прижимает к себе моя… она не сказала, но, можно, будет мама?
– Мы сообщим, – еще один голос вплетается в общий фон. В нем много ласки, а еще уверенность. – Не отпускай ее, малышке очень плохо.
– Я не отпущу! – обещает та, кто держит меня в руках.
Я очень хочу ее попросить, однако язык почти не шевелится. А она прижимает меня к себе, как только Хи-аш делала, прижимает и, кажется, вылизывает. Наверное, это ответ, а я не очень понимаю какой. Почему-то еще и думать очень сложно, ведь меня впервые за долгое время согревают и нет ощущения лапы, вонзающей когти. Но вот в этот самый момент все вокруг меркнет, и кажется, что какая-то большая лапа хватает меня за шкирку. Уверенно, но совсем не грубо, отчего мне в комочек свернуться хочется. Ощущение, как будто я очень маленькая, а меня куда-то несет Хи-аш, но ведь такого быть не может, Хи-аш-то умерла. Ой, а вдруг она меня после смерти увидела и решила забрать туда, где холодно уже не будет? Ну могут же быть на свете чудеса? Очень хочется, чтобы случилось чудо…
***
Голоса появляются как-то вдруг, и ощущение держащих меня рук исчезает. Это обидно просто до слез, но я понимаю, что хорошее не может быть долгим. Мне просто опять не дали умереть, забрав прямо из рук кого-то очень доброго и важного мне. Она меня вылизывала! Значит, я ей нужна была? И…
– Просыпается напугавшая нас малышка, – звучит очень добрый, теплый голос, но… не тот. Это другой голос, и я плачу. – Что такое?
– Испугалась, наверное, – произносит кто-то другой, а я не хочу открывать глаза. – Надо ей маму и папу, нам же сказали… – голоса отдаляются, оставляя меня одну.
Я так хочу к той… я даже не знаю, кто это, но она держала меня и обещала не отпускать, а взамен… Меня просто забрали у нее, потому что никто не спрашивает. Сейчас меня отдадут кому-то другому, наверное. Или же просто выкинут, потому что я… неправильная. Да, на мою Хи-аш не смотрели самцы, но она любила меня, ведь я такая же, как она – неправильная.
– Здравствуй, маленькая, – со знакомыми интонациями говорит какая-то самка, и я решаюсь открыть глаза.
На меня смотрит самка без ушей. Она ласково разглядывает меня, а потом вдруг берет в руки, но я понимаю: не те руки, неправильные. Наверное, я заслуживаю этого, ведь я напугала кого-то, так голоса сказали. Самка держит меня в руках бережно, но не вылизывает, как будто чувствует, что меня уже другая вылизала – та, у которой меня отняли.
– Здравствуй, моя хорошая, – опять говорит эта самка. – Хочешь быть моей доченькой?
– А что это такое? – хрипло спрашиваю я.
– Если ты примешь меня мамой, то будешь для меня дочкой, – совершенно непонятно объясняет она. – А еще у тебя папа будет, хочешь?
– Папа? – удивляюсь я.
Тот теплый безухий говорил о папе, но я, кажется, не знаю, что это такое. Наверное, что-то важное, но раз меня все равно не спрашивают, то я киваю просто. Какая разница… Не соглашусь сейчас и буду опять одна, никому не нужная. А вдруг я буду нужна этой самке? Надо хотя бы попробовать, раз я опять живая, потому что вылизывали меня, получается, когда я неживая была…
– Папа, – кивает она. – Ты хочешь остаться со своим именем или…
– А можно иначе? – это меня удивляет еще сильнее. Потому что имя – это как семья, как порода, оно навсегда.
– Можно, – гладит меня промеж ушек та, что хочет быть моей… мамой. – Ты можешь зваться Ксия, хочешь?
– Ксия… – пробую я это имя на вкус. Звучит приятно, и еще на мое похоже. – Мне нравится, – отвечаю я.
– Тогда маленькую Ксию сейчас оденем и, если доктора разрешат, домой заберем, – ласково произносит она, а я…
Я очень хочу поверить в эту доброту, в ласку хочу поверить, но не могу просто. Мне кажется, для нее это только игра, потому что нельзя же сразу взять и полюбить такую, как я. Я в этом почти уверена, хотя стараюсь так не думать. Самка, которая хочет быть мне мамой, тем временем куда-то отправляется со мною в руках. Я осознаю, что сбежать нельзя – поймают, и не понимаю, откуда вообще взялась мысль о побеге. Наверное, я просто не знаю, что мне сделать, чтобы не остаться одной. Я так устала быть на самом деле ненужной и чужой, что готова поверить, пусть даже меня и из жалости берут.
Задумавшись об этом, я понимаю, что вполне могут брать именно из жалости, потому что я неправильная. Так сразу в груди больно делается, и та самка, к которой меня подносят, хмурится. Она объясняет моей «маме», что у меня что-то с сердцем непонятное, поэтому меня нужно положить на место, но я вцепляюсь передними и задними руками и зубами еще, чтобы не оставляли. Не хочу, чтобы одну оставляли! Не надо! Ну… ну пожалуйста…
– Стоп, – говорит та самка, которая доктор. – Так еще хуже. Вот что, Валя, забирай ребенка домой, попробуйте с Ли ее отогреть, вдруг получится.
– Значит, не все так, как нам рассказали, – произносит «мама», опять погладив меня промеж ушек. – И сказка может быть сложнее.
– Вполне. Они же дети все, откуда им о таких травмах знать, – вздыхает докторша. – Да и нам тоже, не всем же Винокуровыми быть.
Они отчего-то смеются, только не очень весело, а затем меня опять несут. Я понимаю, что меня решили не бросать сейчас, но что им мешает сделать это потом? Ведь в то, что чужих детей не бывает, я уже не верю – из-за неправильной Хи-аш. Значит, буду стараться понравиться, потому что одной очень холодно. Вот если бы сразу умереть и оказаться в тех руках, но у меня не выйдет, наверное, потому что второй же раз не разрешают…
Я зажмуриваюсь, чтобы представить, что меня несет не «мама», а та, другая, которая меня полизала в необыкновенном месте. Мне так это нужно, оказывается, просто невозможно объяснить как. А почему мне нужно, чтобы меня вылизали? Я не знаю ответа на этот вопрос. Поэтому только представляю, что это она меня вылизала, и теперь будет… любить. Очень сильно стараюсь представить, так сильно, что, кажется, даже дрожу.
– Здравствуй, малышка, – слышу я самцовый голос. Он ласково говорит, но как-то непривычно, поэтому я только один глаз открываю: надо же посмотреть.
– Осторожно, Ли, она дрожит, – произносит «мама». – Что-то с ней странное, поэтому будем очень медленно и ласково, хорошо?
Они как будто боятся меня, а я – только того, что одна останусь и замерзну. Я не хочу оставаться одной, потому что не дадут же уйти к той, что меня вылизала, потому что я неправильная, наверное. Вот была бы правильной, тогда бы просто позволили в марево уйти, и все. Вероятно, Хи-аш умерла потому, что я неправильная? Могло ли так быть?
Пока меня несут куда-то, я задумываюсь. А вдруг я, как в старых сказках, проклятая – и приношу только горе? Ну раз есть Старшие Братья из сказок, то может быть и Проклятая Уродина? Тогда если я это она, то Хи-аш вполне могла умереть потому, что я существую. Но почему меня тогда не утопят подо льдом, как в древних сказках, а несут куда-то? Мучить они точно не будут… Ой, наверное, они хотят, чтобы проклятье с меня само снялось!
Я буду очень-очень послушной, мечтая попасть к той, что меня вылизала, потому что я теперь навсегда ее. Только она после смерти, наверное, может быть и только у хороших девочек. Значит, я постараюсь стать очень-очень хорошей, чтобы потом попасть к ней. И тогда все выйдет замечательно, ведь не просто же так она меня вылизала? Буду очень-очень стараться, только нужно узнать, как хорошие девочки себя правильно вести должны, и делать именно так…
