Владимир Александрович Андриенко
Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица
– Никак не могу понять таких браков, Вера.
– Это потому что ты молод. А как станешь стариком, все поймешь. Так что тебе нужно получить у генерал-прокурора или у императрицы?
– Приказ на арест Дарьи Николаевны Салтыковой. Если её возьмут под стражу, то наше дело двинется вперед гораздо быстрее. Того от меня ждут мои друзья. А то получается, что я здесь себе чин выслужил, а работали то по делу и они. И сделали гораздо больше меня самого.
– Ну, этого я обещать не могу, но аудиенцию тебе устрою завтра же. И вместе с твоим генерал-прокурором вы будете на докладе у её императорского величества…
8
В канцелярии Юстиц-коллегии в Москве.
Соколов опросил всех, кто знал актуариса Пафнутьева и кое-что прояснил по этой личности. Оказывается, этот самый чиновник Сыскного приказа был весьма дружен с Петром Михайловским и Вельяминовым-Зерновым. А вышеозначенные надворные советники были людьми прокурора Хвощинского. А все вместе они часто занимались делами по Салтыковой и все жалобы на помещицу закрывали, и хода им не давали.
А брат актуариса был с ним не в дружбе обещал его пакости раскрыть. И сегодня этот брат найден мертвым. И нашли его после беседы с Цициановым. Слишком все это подозрительно.
Двери в кабинет распахнулись, и вбежал князь.
– Степан Елисеевич! Есть новости! Убили то нашего урядника не с целью ограбления.
– Сие мне уже хорошо известно, князь Дмитрий. Я был у Гусева в Тайной экспедиции, и мы с тобой разминулись всего на несколько минут.
–Хорошо, что ты все знаешь! И теперь скажи мне, что я был не прав? Он про Салтыкову много чего знал и то раскрыть хотел. Вот его и убили. А ты говорил – случайность!
– Я и сам кое-чего выяснил, князь. Вот послушай меня, и потом станем вместе думать. Твой убиенный полицейский урядник Пафнутьев, оказывается родной старший брат актуариса Сыскного приказа Пафнутьева. А этот Пафнутьев часто занимался салтыковскими убиенными холопами и жалобами на барыню.
– А это еще один факт интересный! Тогда этот самый актуарис хорошо знал, чем занимается наша следственная группа. Вона куда все идет!
– Знал, сей актуарис о нашем следствии. И вчера он со службы ушел рано. И ушел он, после того как к нему прибежал некий Родька, что служит в писчиках при Тайной экспедиции. Смекаешь, к чему я речь веду?
– Вон как! – вскричал князь. – И прибежал он, после того как я того урядника с собой увел. Так?
– Именно так! И этот самый Родька соглядатаем, должно, состоит и про всё доносит когда нужно. А от актуариса знаешь ли куда ниточка тянется? К присутствующим чиновникам Сыскного приказа Льву Вельяминову-Зернову и Петру Михайловскому, а от них к прокурору Сыскного Федору Хвощинскому.
– Дак это же замечательно, Степан! Снова нить у нас в руках! Хотя без урядника трудно придется.
– Да погоди ты, князь! Погоди! Дело разобрать поначалу стоит. Обдумать все. А ты все спешишь и спешишь. Такие дела спехом не расследуются. Ты вот погляди на то, что я приволок из архива разбойного. Смотри!
Он подал ему бумаги о братьях Шавкуновых, Тарнохине, Некрасове и Угрюмове. Тот быстро просмотрел бумаги и снова воскликнул с энтузиазмом:
– Да это же то, что нужно, Степан! Я же говорил, что это нить. Все подтверждается.
– А ничего странного ты в бумагах не видишь, князь?
– Да это жалоба на произвол Салтыковой, которой московские чиновники за взятки хода не дали. И от всех жалобщиков избавились. А следующие крестьяне умнее оказались. Они не на Москве жалобу подали, но до самого Петербурга добрались и в руки государыни её сунули. Ибо на Москве правду сыскать у Хвощинского и всех его прихлебателей было невозможно. И потому они нам мешают, что мы на их мерзкие дела вышли. Смотри, сколь у нас уже доказательств имеется.
– Но ты посмотрел, кто были эти жалобщики? – настаивал Соколов.
– Да какая разница, Степан. Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что и тебя Салтыкова купила крупной взяткой, – кипел Цицианов. – Жалобщики и жалобщики. Некогда нам копать кто они такие. Дело надобно делать.
– Погоди, князь, – снова спокойно одернул его Соколов. – Не торопись с выводами. Есть в сем деле некие старинности, и я хочу получить ответы, прежде чем доклады писать.
– И что за странности ты здесь увидел?
– А вот ты сам подумай. Люди что подали жалобу на жестокую помещицу, после того как сию жалобу чиновники не приняли и постановили их помещице вернуть, бояться гнева помещицы должны были? Так?
– Конечно, должны. И что с того, Степан? Я никак в толк не возьму, к чему ты клонишь.
– Да к тому, что они сумели бежать из заточения и гайдукам барыни своей не достались. Я бы на их месте из Москвы бежал подалее от гнева жестокой Салтычихи. И так бы поступил любой на их месте. Так ли сие? Сам скажи.
– Ну, так. В том я согласен с тобой.
– Но они идут не в полицию, а в отделение Сената! Чего это у них жажда справедливости над жаждой сохранить собственную шкуру возобладала? Да и люди-то какие, посмотри, князь. Их помещица особенно не тиранила. Они не были пострадавшими. Ни один из их родственников от Салтыковой не пострадал!
– И какие ты выводы из того сделал? Сегодня не пострадал, а завтра мог и пострадать. Вот они и пошли жаловаться. При Салтычихе жить больно опасно стало. И пошли мужики правду искать.
– Правду говоришь, князь? Но мне задается, что помещицы своей сии холопы совсем не боялись! А отсюда следует, что все в их доносе ложь! Вот про сие нам Мишка покойный и поведать хотел. И за то, его кто-то убил. А сие совсем иное направление для следствия.
– Снова этот Мишка. Ты мне уже им все мозги проел, Степан. Иванцов в Петербурге добивается ареста Салтыковой и права на допрос оной с пристрастием. А ты к чему клонишь? Заниматься её оправданием? Да, помог кто-то холопам Салтыковой до Петербурга добраться. Некто сердобольный и жалостливый из дворянства титулованного. И что с того? Зачем нам искать сего человека, ежели он нам помогает? Я даже могу предположить, что он и тем помогал, кого ты в сем листе указал. И что с того? Где ты доказательства невиновности Салтыковой нашел? Родственников я её проверил, Степан. Никто права на наследство её богатое окромя двоих малолетних сыновей её не имеет. Не они же то все организовали?
«Но есть легенда о кладе, – про себя подумал Соколов. – И все это может быть как-то связано. И я желаю это выяснить! А вот ты, князинька, не желаешь. Оно и понятно. Тебе из Петербурга от царицы велено Салтыкову осудить и доказательства её вины представить. Но, а я постараюсь правду сыскать».
– Так, что давай, Степан, делом заниматься. Ты посмотри, как у нас все складывается. Актуарис Сыскного приказа Иван Пафнутьев был родным младшим братом убиенного урядника Пафнутьева. И тот актуарис крепко связан с людьми Хвощинского. И он на стороне Салтыковой стоит со своими начальниками вкупе. А вот брат его урядник, почему-то со мной стал откровенничать. И после сего его убили. И убили не с целью ограбления, ибо деньги при нем бывшие немалые не тронули.
– Думаешь нужно трясти актуариса? – спросил Соколов.
– Можно и его, но думаю, что еще рано. Не дадут нам его тряхануть. Не дадут пока. Стоит Родьку соглядатая притянуть к ответу. Пусть нам твой дьяк28 Гусев в сем посодействует. Тебя, Степан, он уважает и не откажет.
– Разумно. Может, сие нас куда и выведет. Стоит по-тихому тряхнуть этого Родьку. Но и сии дела, что я привез, тебе внимательно прочитать, князь.
– Сие потом. А вначале Родька. Сделать это стоит так, чтобы не прознали ни Хвощинский, ни Михайловский, ни Вельяминов-Зернов. А то они снова что-нибудь предпримут.
– Завтра и поедем, князь….
***
Утром Соколов и Цицианов сразу взялись за дело. Они неожиданно нагрянули в Тайную экспедицию и в присутствии Гусева схватили Родьку и затолкали его в покои дьяка.
Ларион Данилович недоумевал.
– Что сие значит, Степан? – спросил он Соколова.
– Мы воспользуемся твоими покоями, Ларион Данилович. Ты не против?
– Да нет. Пользуйся ради бога, но…
– Потом, Ларион Данилович, я тебе все обскажу подробно. Но пока нам с князем некогда.
Дьяк вынужден был уйти, оставив их одних. Хотя ему весьма хотелось все знать, но ни Соколов и Цицианов посвящать его в тонкости допроса не собирались.
Родьку насильно посадили на стул, и Соколов произнес со всей строгостью:
– Ты ежели, не желаешь оказаться в подвале допросном, то нам все обскажешь по правде.
– Я? – искренне удивился Родька и шмыгнул носом. – Да про что говорить-то, господа хорошие?
– Третьего дня ты ходил в сыскной приказ к господину Пафнутьеву, что состоит в должности актуариса. Так?
– Так, – согласно кивнул Родька. – Мне было велено ходить туда, ежели чего важного прознаю. Вот я пошел.
– Кем было велено, и что ты такого важного прознал? – спросил Цицианов.
– Дак велено господином секретарем Тайной экспедиции Иваном Яровым. Он мне велел глаз не спускать с Пафнутьева. И ежели кто того пьяницу побеспокоит из любого чиновного ведомства, то мне следует про то сообщить.
– Значит, капитан Яров это приказал тебе лично?
– Да. Говорил, следи в оба, ежели местом своим дорожишь, и денег желаешь получить. Приказал он мне сообщить все что узнаю господину актуарису Сыскного приказа Пафнутьеву. Тем более что то, до братца его касаемо.
– И ты сообщил?
– Увидел я, что вот сей господин приехал, и Пафнутьева с собой забрал. Я ноги в руки и к господину актуарису. Все обсказал, а мне за то три рубли серебром пожаловали.
– Все? – грозно спросил Цицианов.
– Все! А чего еще? Мое дело холопье маленькое. Чего приказали, то я и сделал.
– Ладно. Считай, что мы тебе поверили. Вот тебе 5 рублей серебром за откровенность.
– Благодарствую, – Родька трясущимися руками взял со стола монеты.
– Но ты должен молчать о том, что мы с тобой говорили. И сие для твоей собственной пользы. Понял ли?
– Как не понять. Меня и те не похвалят, что проболтался. Будьте в надеже, барин, стану молчать для того чтобы своя голова цела осталась.
– А когда ты нам станешь надобен, мы сами тебя отыщем, – проговорил Цицианов. – Ты станешь и нам говорить то, что надобно.
– Понял, ваше благородие.
– Ступай, тогда.
Когда Родька ушел Цицианов обратился к Соколову:
– Он, похоже и вправду ничего не знает. Такому никакой тайны никто не доверит, Степан.
– И я такого же мнения. Родька простой исполнитель. Он нас ни на кого вывести не сможет. Ты видел, кто с ним говорил, и кто приказы ему отдает? Сам капитан Яров, секретарь Тайной экспедиции. Ему нужны свои глаза и уши. И передает он сведения через Пафнутьева.
– А Пафнутьев глаза и уши московского прокурора Хвощинского. А кто у нас в юстиц-коллегии на него работает? Ведь не только Иван Александрович Бергоф и Федор Петрович Дурново. Есть у них там верный человек и среди нижних чинов следственной части.
– Есть. И таких там не один не два. И в разбойном кроме этого Родьки также кто-то имеется. Но сейчас дело не в этом, князь. Сейчас стоит подумать что мы с тобой имеем.
– Да почитай, что 10 дел есть, к тем, что мы уже собрали. Да еще то, что ты раздобыл в архиве приказа Разбойного.
– На те, что нам подсунул Дурново, я бы не стал рассчитывать, князь. Да и то, что я раздобыл, напоминает простой подлог. Отчего все бумаги Вельяминов-Зернов забрал по Салтыковой, и сей важный отчет нет? Не специально ли нам его подсунули?
– Это ты зря, Степан, – решительно возразил Цицианов. – Мы сами сии дела разберем и следствие учиним. Но пока стоит работать с тем, что у нас есть. И свидетельства Дурново…
– Сии свидетельства легко опровергнуть. Или частичной виной все ограничится. А знаешь что это такое? – спросил Соколов.
– Как не знать. Фактическое оправдание Салтыковой и провал нашего с тобой расследования.
– Я, князь, не обвинить Салтыкову жажду, но найти истинно виноватых. И ежели она повинная в смертоубийстве – то должна отвечать. А угождать персонам я не намерен. Посему давай правду искать.
– Дак я разве против, Степан? Но я знаю, что Салтыкова виновна.
– Тогда нам стоит доказать её виновность. Но те, кто не желает, чтобы эта виновность была доказана, подождут, пока мы свидетельства соберем по делам, что они нам подсунули, а затем Сенату в Петербурге собственные свидетельства представят. И сии свидетельства станут почище наших. Ты ведь пойми, князь, все то, что мы собрали – слишком зыбко. Ничего мы там не докажем. У нас пока имеется только четкое свидетельство сержанта конной гвардии, бывшего холопа Салтыковой по делу Тютчева. Но сие дело токмо про покушение на чиновника.
– Так ты сам не хочешь уже имеющиеся у нас сведения должным образом представить, – в сердцах произнес Цицианов.
– Хватит, князь, заниматься подтасовкой. Все сие нечистой игрой попахивает. Однажды я уже пошел у тебя на поводу, перед тем как Иванцова в Петербург послать.
– Но они уже кляузу в Петербург написали, Степан. И ежели ей дать ход, то сюда ревизор нагрянет и за нами станет следить. И тогда наше следствие сойдет на нет. Нам и так мешают, а потом троекратно начнут мешать. Дворяне московские и так против нас стоят. Они все на стороне Салтыковой.
– То-то и оно, князь. Нам стоит поторопиться.
– И что делать?
– Предлагаю нанести визит Михайловскому. Но не дневной, а ночной. Покопаемся в его документах. Там зацепку искать станем.
– Степан! – вскричал Цицианов, – Ты это серьезно? Ты предлагаешь ограбить надворного советника?
– А у тебя есть еще идеи? Тогда говори, не стесняйся.
– Но ежели нас поймают?
– Так ты сам только что советовал торопиться. Или боишься?
– Ничего я не боюсь. Но как мы в дом Михайловского попадем?
– Это моя забота….
9
В московском доме господина Михайловского: ночь.
Той же ночью две фигуры в армяках, какие носили обычно ямщики, подобрались к небольшому, изящному господскому дому. Вокруг было тихо и не было больше ни души.
Привратник мирно спал в своей будке, как он привык, ибо уже много лет, еще со времен старого барина здесь не было даже попыток ограбления. В двух окнах второго этажа был свет. Это сам барин работал допоздна в своем кабинете.
Фигуры в армяках приблизились к ограде.
– Он на месте, – прошептал один. – Работает как всегда.
– Это его кабинет? – спросил второй.
– Именно так. И там он хранит много чего интересного. И там мы сумеем найти нечто важное, ежели, конечно, там окажемся, и будем иметь время пошарить по ящикам его стола и шкафов.
– Но ты говорил, что знаешь туда путь.
– Для начала стоит дождаться, когда хозяин уйдет почивать. До тех пор придется ждать его здесь.
– Место опасное. А ежели на стражу нарвемся? Здесь ночные караулы ведь ходят?
– Ходят. И ежели мы на них нарвемся, тогда худо будет. Поди, потом поясни, что мы с тобой здесь делали. Но иного места нет. Ежели, отойдем отсюда, то окон не станет видно.
– А ежели хозяин кабинета сегодя и вовсе спать не отправится? Что тогда станем делать, Степан?
– Тогда придется сюда вернуться завтра. Такое дело не терпит суеты, хоть и требует решительных действий.
– А если нам войти и ждать по ту сторону ограды?
– Нельзя. Нас могут обнаружить слуги и спустить собак. Ты этого желаешь?
Они просидели еще час и, наконец, увидели, что свечи в кабинете были потушены.
– Все, князь. Наше время, кажись, приспело. Михайловский удалился в свою опочивальню. Сейчас двинем к дому и заберемся на второй этаж в кабинет. Правая створка окна там не заперта.
– Хорошо, Степан, ежели тебе это доподлинно известно.
– Точнее некуда, князь.
Они перелезли через ограду и приблизились к дому без лишней суеты. Затем один немного нагнулся, дабы второй мог влезть ему на спину, а затем стать ногами ему на плечи.
Это дало возможность второму зацепиться руками за карниз и, подтянувшись на руках, поставить ноги на парапет и пройти по нему к окнам кабинета.
Створка одного из окон действительно была не заперта, и человек без труда отворил её.
– Степан, – прошептал он, – все отлично. Давай руку.
И второй, ухватившись за протянутую руку, также поднялся наверх. Через несколько мгновений, оба были в кабинете.
– Вот мы и на месте, князь. Пока все идет просто и без ошибок.
– Слишком все хорошо, Степан. Давай свечу.
– Только высоко её не поднимай. Расположимся вон там за большим столом и свечку поставим под него. На полу не совсем удобно будет, но зато из окна так никто света не заметит.
Они разожгли небольшую свечку и надежно упрятали её за большим столом.
– Тащи, князь все бумаги с его стола станем разбираться.
Князь Цицианов быстро сгреб со стола часть бумаг и принес их Соколову. Тот стал просматривать. Это были счета из имения, вексель на 1000 рублей, купчая на покупку лесных угодий и пруда, отчет об умерших крестьянах, продажа кучера по имени Еромолай, счет за починку кареты.
– Похоже, ничего ценного, – произнес Соколов. – Обычная рутина добросовестно ведущего хозяйство помещика. Похоже, он постоянно занимается делами своего имения.
– Собери все обратно, Степан. Я отнесу это, и разложу как было.
– Забирай, – Соколов отдал ему документы. – Там есть еще что-нибудь?
– На столе нет, Степан. Но есть еще ящики стола.
– Если закрыты, то не трогай. Ломать ничего не нужно. Никто не должен знать, что здесь был кто-то.
Цицианов снова разложил документы и стал пробовать открывать ящики. Все они были не заперты кроме двух. Но в не запертых также не было того, что Соколов и Цицианов искали.
Минул час. Одна свеча догорела, и пришлось зажечь вторую.
– Что скажешь, Степан? Ни чего не нашли. Неужто, все зря? Стоит попробовать ящики открыть.
– Нет. Там ничего нет. Скорее всего, там деньги у него лежат. Бумаги он от слуг не запирает. Здесь есть еще места, где он документы хранит. Я это знаю точно, от того, кто здесь однажды добыл один документ весьма важный.
– Может среди книг? Но их здесь много. До утра не управимся с разбором.
– Да нет. Он хранит сие не так далеко.
Соколов поднял свечу вверх и стал внимательно осматривать кабинет. Он понимал, что рискует, и потому старался не задерживаться. Слабый свет от свечи вырывал из темноты куски, и на мгновения прояснял детали, которые с движением руки надворного советника снова погружались во тьму.
И, наконец, он осветил полку, что была привешена над медвежьей шкурой. Там стояли несколько книг и свертки документов.
–Вот! Снимай, что там есть, князь и тащи на прежнее место. Только запомни, как стояло все. В какой последовательности. Этот Михайловский человек весьма скурпулезный.
Первая же развернутая бумага вызвала у Соколова легкий вскрик:
–То, что надо!
–Что там? – поинтересовался Цицианов.
–Список подарков отправленных священнику Ивану Кирилову. Он здесь на Москве приход держит. С чего это Михайловскому столь много давать ему? Запомни фамилию, князь. Иван Кирилов. Священник.
– Чего запоминать? Стоит записать, ежели мы бумагу сию с собой забирать не станем.
– Стоило бы забрать. Но не станем. Четко дело ведет, Михайловский. Все до копеечки записал. И даты всюду проставлены. Смотри! Денег от ноября 5-го дня 1760 года дано священнику Кирилову 10 рублев. 5 рублев серебром и три окорока свиных послано ему же от января 18 дня, 1761 года. Вина три бочки испанского, пять сороков соболей, три сорока чернобурых лис наилучших. Видишь что это?
– Но там не указано, за что это священнику дадено.
– Уж точно не в знак доброго расположения. Ты много ли жалуешь церкви ежели, дело не касаемо крестин или похорон, или праздников больших? А этот Михайловский скуп. Вишь как дела свои ведет – копеечки не упустит. Станет он попа просто так одаривать.
– Проверим.
– Пока давай кратко запиши все сие, а я стану далее смотреть.
Но ничего интересного за два часа работы он более не обнаружил. Пришла пора друзьям собираться. Ибо близился рассвет…
Глава 12
Дело висит на волоске.
Декабрь 1763 года.
1
В канцелярии Юстиц-коллегии в Москве.
Побывав в доме Михайловского, Соколов и Цицианов переписали все, что сумели добыть из документа в его доме набело. За четыре года священник Кирилов получил от Михайловского на свои личные нужды 1 тысячу рублей! Сумма более чем изрядная. Получился длинный список полученного Кириловым от Михайловского, и, стоило сравнить сей список, со списком крестьян отпетых оным священником с числом, месяцем и годом отпевания.
Князь узнал, что этот самый священник и до сих пор сидит в своем приходе, что солидно облегчало задачу.
– Стоит поговорить с ним, Степан Елисеевич. Шутка ли, тысяча! За какие такие заслуги святому отцу все сие было дадено? И дано это было не от Михайловского, но через него. И делала те подарки наверняка госпожа Салтыкова.
– Это стоит сперва прояснить, а затем и ему допрос учинить. Нам еще с синодальной комиссией не хватало поссориться, князь. Священника нам просто так никто не отдаст. Да и что у нас есть на него? Подумай? Холопов он отпевал помещицы Салтыковой. Спрашивается почему?
– Да потому, что иные священники сие делать отказывались, из-за повреждений на трупах.
– Верно. Им лишние полицейские протоколы не были нужны.
– У нас есть зацепка, Степан Елисеевич. А сие не мало.
– Но подарки ему делал Михайловский, а не Салтыкова. Как доказать связь между ней и чиновником Сыскного приказа?
– Он частый гость в её доме.
– Сего мало.
В этот момент двери в кабинет отворились, и без стука и предупреждения в него вошел незнакомый человек низкого роста с большим животом. От чего пуговицы на его камзоле в сем месте не сходились и пребывали расстегнутыми.
Соколов и Цицианов с недоумением посмотрела на незнакомца.
– Господа Соколов и Цицианов? Не так ли? – сам спросил толстяк. – Я статский советник Светин Михайла Федорович. Прибыл из Петербурга по поручению Сената для ревизии вашей следственной группы.
Чиновники сильно удивились, услышав это. Они ждали такой пакости, как приезд ревизора, но не так скоро.
– А по чьему приказу вы станете нас ревизовать? – возмутился Цицианов. – Мы здесь по повелению матушки-императрицы следствие ведем.
– Я уже сказал, что я здесь по поручению Сената, господа. Вы видно не дослышали?
– Мы все дослышали, господин статский советник. Но тогда какой смысл вообще вести это следствие? – спросил Соколов. – Мы начали дело не по собственному почину, а по повелению свыше. И до сих пор окоромя палок в колеса никакой помощи не имеем. Как же вести сие дело? Доступ к документам для нас закрыли, заарестованных нами людишек выпустили, кляузы на нас пишут. Дак закрывайте дело сие, ежели вам справедливости торжество не требуется. И хватит нас мытарить. То кляуза, то ревизор. Сколько можно?
– Да вы так не кипятитесь так, господин Соколов. Я ваш гнев хорошо понимаю. Но кляуза про дела ваши дошла до Сената. Там после того внимательно изучили присланный вами отчет, и выяснилось, что в нем нет правды, но есть злобный навет на помещицу Дарью Салтыкову. А сие уже не следствие, но подлог. А подлог есть преступление по законам империи. Вам ли сие не знать?
– Навет? Подлог? – вскричал Цицианов. – Может еще против нас дело стоит завести, а не против душегубицы Салтыковой?
– Нам присланы документы, из коих следует, что ваши следственные заключения не верны, господин Цицианов. Вот сами изволите видеть. Донос от года 1757-го врача полиции господина Телегина об убийстве крепостной служанки помещицы Салтыковой Аксиньи Григорьевой вами поднят, но не доказан. Нам донесли, что никто из ваших свидетелей не видел, что именно помещица Салтыкова нанесла те побои и увечья крепостной бабе. А Телегин констатировал смерть от побоев, но он не может сказать, кто те побои нанес. А вы в сей смерти крепостной бабы помещицу Салтыкову прямо обвиняете.
– Но вы не станете отрицать факта, что имело место смертоубийство, господин статский советник?
– Не стану. Но помещица Салтыкова здесь в чем виновата?
– Но ежели она не виновата лично, – возмутился Цицианов, – то почему убийц крепостной девки своей наказать не пожелала? Не потому ли, что по её приказу то было свершено, даже если не она собственноручно крепостную женку убила?
– Может и так, а может, и нет. Все сие тщательной проверки требует, господа. Но что за доказательства у вас? Может и вы получили крупную взятку за подлог истинных фактов? А по крепостной Ирине Алексеевой у вас вообще здесь какая-то несуразица получается. И в доносе на вас это сказано. Выходит, что крепостная умерла вовсе не по вине помещицы Дарьи Салтыковой. А по вине Романа Воекова и Василия Антонова, холопей её. Это они уморили крестьянку до смерти. И с них нужно снимать показания и писать опросные листы. А вы в том помещицу обвиняете? Может, вам и само устройство империи нашей не нравится? Может, вы оное изменить желаете?
Статский советник Светин Михайла Федорович усмехнулся. Пусть подумают эти ищейки с кем связались!
– Мы на государственные устои империи Российской не посягаем, господин статский советник! Я не позволю!
Светин продолжил:
– Такоже доносят на вас, что помещица Салтыкова дала согласие, чтобы вы могли допрашивать дворню. Но вами того не сделано. Вы стали хватать дворовых на улице и тащить их в застенок, дабы получить незаконные признания. Разве сие не так, господа?
– В доносе все поставлено с ног на голову! – ответил чиновнику Цицианов. – Но ежели Воеков и Антонов были виновны, то отчего Салтыкова наказать их не захотела? Ей сие было сделать куда как легко. Они ведь также её крепостные. Что скажете на сие, господин ревизор?
– Проверки все требует. А отчего вами допросы дворни не учинялись на законном основании? Она же вам право такое дала. Не так ли?
– Да, Салтыкова дала нам право на допрос дворни. Но кто из дворовых даст признательные показания, пока Салтыкова остается полноправной хозяйкой имения и дворни? Они, убоявшись барыни своей, станут лгать! Разве не понятно? И ежели, следствие начато, противу Салтыковой, то и отстранить её от управления имениями стоило!
– Сие уже сделано, господа. И на днях в Москву прибудет назначенный Сенатом управитель Иван Романович Сабуров. Но мною будет проведено повторное следствие по всем смертям, что вы в своем отчете привели.
– Так я отстранен от ведения следствия? – спросил Соколов. – Ни я, ни князь Цицианов более не имеем права вести дознание?
– Почему не имеете, господа? Я прибыл только разобраться в жалобе на вас, и проверить имело ли место нарушением вами своего служебного долга. А вы и далее занимайтесь своим делом…
2
В церкви.
Князь Цицианов и Степан Соколов ехали в санях к церкви, где вел службы священник Кирилов.
– Черт знает что такое, Степан! – негодовал князь Дмитрий. – Мы станем и далее вести следствие, а этот ревизоришка под нас станет копать. Как такое терпеть?
– Такое бывало и ранее, князь Дмитрий. Мне к тому не привыкать. Странно, что Иванцов из Петербурга нас вовремя не уведомил о ревизоре.
– В этом нет ничего странного, Степан. Его самого в известность не поставили. Так у нас всегда делается в сенатской конторе. Но как нам теперь работать?
– Да раскопать больше чем ревизор. Ведь я еще тогда упреждал и тебя и Иванцова, что в экстракте дела, составленном нами для отчета в Петербурге, много неясного и темного. Вот и написали на нас донос. Мы сами дали такой повод.
– Были, конечно, и с нашей стороны ошибки. Не без этого. Но ты сам все еще и теперь сомневаемся в виновности Салтыковой? Вишь как она свои связи против нас задействовала.
– Все стоит проверить, князь, как сказал ревизор. Все тщательно проверить. Вот с церковных книг и начнем. Не зря же мы с тобой в дом Михайловского разбойным путем лазили.
В церкви они сумели выяснить, что священник Иван Кирилов неоднократно отпевал тела крепостных, что померли в имении Салтыковой Троицкое, и здесь в ее московском доме.
– Вишь как, Степан! Смотри! Вот здесь! – Цицианов указательным пальцем провел по строке.
«Крестьянка Акулина Максимова, 20 лет. Ноября, 3-го дня. 1760 года».
«Крестьянка Дарья Юдина, 19 лет. Января, 15-го дня, 1761 года».
–А вот зри в наш с тобой список! Когда и сколько получил отец Иван Кирилов от Михайловского.
«Денег от ноября 5-го дня 1760 года дано священнику 10 рублев».
«Пять Рублев серебром и три окорока свиных послано ему же от генваря 18 дня, 1761 года».
– Похоже, что нашему попу платили за отпевание умерших крестьян, – согласился Соколов. – И, что самое странное, некоторых умерших тащили сюда из Троицкого. Спрашивается зачем? Ежели в имении такоже имеется приход и там служит батюшка. Почему он не отпел умерших?
– Да это как раз и понятно, Степан. Отказался священник отпевать трупы убитых без полицейского освидетельствования, ибо на них были следы жестоких побоев.
– И в церкви рядом с домом Салтыковой, где священник Иванов служит, такоже их не отпели. А с Кириловым оказалось легче договориться. Вот и таскали трупы к нему. И платили ему за услуги.
– Но Степан, у нас нет, подлинного документа, а токмо копия, что нами снята в доме Михайловского! Как мы теперь…
– А это ничего, князь. Мы сами добудем доказательства в доме у священника.
– Дадут ли нам у него обыск учинить?
– Он сам нам про все расскажет. Да и иные свидетельства мы с тобой соберем. В имение поедем, ежели надобно будет. Но главное, добиться права на проведение обыска повального и в московском доме Салтыковой и в селе Троицкое.
– Обыск повальный дело хлопотное и долгое, Степан Елисеевич. Даже после разрешения его враз не проведешь.
В этот момент к чиновникам приблизился дьякон и спросил, угодно ли чего еще господам.
– А ты братец давно ли здесь служишь? – спросил Соколов.
– Уже пять лет и три месяца, – смиренно ответил дьякон.
– И священника Кирилова хорошо знаешь?
– Отца Ивана? Да. Он в сём приходе поболее моего служит.
– И что можешь сказать про него? Хорош ли батюшка? – спросил князь Цицианов.
– Хорош. Поведения трезвого и образа жизни праведного. Ни в каких делах, сан священнический , николи не был участником, как иные некие батюшки. И службу ведет исправно. Бог голос ему хороший дал.
– Похвально. Но мы ничего плохого про батюшку и не думали. Нам токмо документы и книги были надобны. Но вот какая заковыка получается. Батюшка Кирилов часто отпевал крестьянишек из имения салтыковского. Не далече ли было везти сюда пойкойничков? Вот смотри сюда, любезный. Вишь? Бабу притащили из самого Троицкого. Отчего сюда? А вот еще одна. И также из Троицкого. Отчего так?
Дьякон поперхнулся и с тревогой посмотрел на следователей.
– Чего молчишь? Ответствуй.
– Да я не знаю, отчего нам покойников везут. Но обряд отпевания души православной надобен. Как отказать можно в том?
– Это понятно. Но отчего к вам везут! Отчего сюда? Вот еще смотри сюда, – палец князя Цицианова указал на строку в церковной книге. – Девка умерла в московском доме помещицы Дарьи Салтыковой, что на Сретенке. Там такоже имеется церковь. Так отчего её не туда, а к вам притащили?
