Владимир Короленко
Дневник, 1917-1921

Полная версия

Недавно, говорят, увезли к Вам в Киев троих миргородцев. ‹…› Я не знаю, какие против них улики. Знаю только, что вне политики это прекрасные молодые люди. Одного из них, Шаруду, я знал по крестьянской семье, живущей в Шишаках. И у меня сжимается сердце при мысли, что, быть может, эта молодая жизнь уже прекратилась… Ах, как нужно, как нужно побольше гуманности ‹…›» (ОР РГБ, ф. 135, разд. 11, карт. 16 а, ед. хр. 63, лл.22–23).

11 июня: «сегодня (11 июня) в местных „Известиях“ напечатано сообщение о том, что по постановлению полтавской губернской Чр‹езвычайной› Комиссии расстреляны четыре „контрреволюционера“: Никитюк, Красиленко, Запорожец и Марченко (последний почти мальчик 17 лет) ‹…› начались опять бессудные расстрелы. ‹…› Мне говорят, что в других местах совершается еще больше жестокостей, и у Вас в Киеве они происходят „в порядке красного террора“. Недостаточно назвать данное явление „порядком“, чтобы совлечь с него позорный характер свирепой и бессудной жестокости, и когда я читаю в ваших газетах известия о „палачах белогвардейцах“, то мне невольно приходит в голову, что и их газеты в свою очередь пишут о том, что происходит у нас. И мне грустно думать, что со всем этим связывается Ваше имя. ‹…› Я Вам пишу не для полемики, а потому, что не могу молчать, вспоминая то время, когда мы о многом (важнейшем) думали одинаково. ‹…› И, может быть, иное слово старика Короленка, сохранившего буржуазные предрассудки о свободе, о правосудии, о святости человеческой жизни, найдет отклик и в большевистских душах» (там же, л. 24).

13 июня (приписка): «Ради всего святого, – прекратите бессудные расстрелы, кто бы ни производил их: особый отдел, чрезвычайка или еще кто-нибудь. Сейчас узнал, что агенты чрезвычайки провоцируют юношей, искусственно создают заговоры и уже опять в результате намечаются будто бы расстрелы по этим „заговорам“, вызванным искусственно. Это нужно прекратить спешно. ‹…› Боюсь, что мое письмо опоздает. Буду хлопотать и здесь, в том числе и в самой чрезвычайке. ‹…› Неужели этот позор… может совершиться?!» (там же, лл. 24–26).

²³ Г. Л. Пятаков (1890–1937) – советский государственный и политический деятель. Юношей, осенью 1907 года, как сам писал в автобиографии, «вошел в совершенно автономную террористическую группу в целях убийства киевского генерал-губернатора Сухомлинова» (см.: «Деятели СССР и революционного движения России», ч. II. «Деятели Союза Советских Социалистических Республик и Октябрьской революции (автобиографии и биографии)». М., 1989, с. 133). За революционную деятельность в 1913 году был сослан в Иркутскую губернию. Оттуда бежал в Японию, затем в Европу. Участвовал в Февральской и Октябрьской революциях. Участник гражданской войны. В 1918 году воевал на Украине, при этом, как признавался в той же автобиографии, «чинил суд и расправу» (с. 135). В декабре 1918 года был избран председателем Временного рабочее-крестьянского правительства Украины. Имел прямое отношение к «красному террору». Впоследствии находился на ответственных государственных и партийных постах. Репрессирован, реабилитирован посмертно.

²⁴ Речь, по-видимому, идет о Н. П. Глебове-Авилове (1887–1942) – видном деятеле советского государства.

²⁵ Над подчеркнутыми словами в дневнике стоит знак вопроса. О чудовищных злодеяниях ЧК см.: Воспоминания князя Н. Д. Жевахова. Новый Сад, 1928, с. 179–193; В. В. Шульгин. «Что нам в них не нравится…». Париж, 1929, с. 89–100 и др.

²⁶ См. об этом с. 131.

²⁷ В этом неудачном сравнении Ю. М. Стеклова (Нахамкеса, 1873–1941), революционного публициста, с М. О. Меньшиковым (1859–1918), публицистом-патриотом, сказался весь либерализм В. Г. Короленко. Позже писатель смущенно запишет в дневнике о казни Меньшикова озверелыми сионистами, не простившими престарелому патриоту его политических взглядов.

²⁸ Штакельберг Николай Иванович (1871–1956) – барон, генерал-майор, с 1917 г. командир гвардейской стрелковой дивизии. В Добровольческой армии с марта 1919 г., командовал сформированной им Гвардейской стрелковой бригадой.

²⁹ Имшенецкий Я. К. – кадет, член I-й Госуд. Думы.

³⁰ Корецкий Д. А. – полтавский присяжный поверенный.

³¹ Герценвиц М. И. – полтавский предводитель дворянства.

³² Фролов Д. М. – член полтавской городской управы.

³³ Пешехонов А. В. (1867–1933) – публицист, историк, общественный и госуд. деятель, член редакции «Русского богатства». Один из организаторов партии народных социалистов. В мае-августе 1917 г. – министр продовольствия Временного правительства. В 1922 г. выслан из СССР.

³⁴ Мякотин В. А. (1867–1937) – историк, публицист, член редакции «Русского богатства», эсер. С 1922 г. выслан за границу.

³⁵ Возможно, В. Г. Короленко неточен. В многотомнике «Незабытые могилы» числится: Львов Петр Сергеевич (1875–1942).

³⁶ Имшенецкий А. Я. – адвокат, сотрудник «Полтавского дня».

³⁷ Общество помощи военнопленным было основано в Полтаве в 1917 г., его почетным председателем был избран В. Г. Короленко.

³⁸ Панчулидзев Александр Давидович (7-1929).

1920 год

29 декабря (старого ст‹иля›) прошлого года мы вернулись из Шишак¹. 28-го выехали оттуда на вокзал. Ночь провели в Ереськовеком вокзале. Впечатление мрачное и своеобразное, вокзал неосвещенный. Мы устраивали светильни: бумажный фитиль и кусок сала. Вечером вокзал кажется мертвым: всюду темно, только в одном окне виднеется тусклый свет: это у весовщика умерла дочь и семья проводит печальную ночь. Благодаря любезности Л. И. Бельговского, Ковалева и др. нам пришлось проехать с поездом, запасающим и перевозящим дрова из Ересек в Полтаву. За нами прислали салон-вагончик, и мы проехали довольно удачно. У Яковенка и в Шишаке мы пробыли 4 месяца довольно тихо. Из окон второго этажа яковенковского дома сначала были видны поезда. Потом движение прекратилось. При отступлении большевиков был разрушен мост. В Решетиловке тоже. Правильного движения не было, потом оно вовсе прекратилось. Служащие на вокзале истомились от неопределенности бездействия. Ветер налетает с снежных полей, пройдут по рельсам пешеходы в Миргород или Сагайдак, порой слышна канонада. Где-нибудь стреляют бандиты. И опять тихо. Когда порой раздастся какой-нибудь сигнал на перроне, то впечатление такое, будто это говорят какие-то призраки…

Во время нашего отсутствия в Полтаве происходили тревожные события: деникинцы бежали в панике, совершенно так же, как ранее большевики. Невдалеке от нас продвигались какие-то банды. Оказывается, на сей раз союзниками большевиков были махновцы. Соня послала нам шубы, так как мы выехали к Яковенку самое большее на месяц в теплое время, а там события и затем морозы не давали возможности вернуться. В с‹еле› Песчаном посланного (Коломийцева), ехавшего с обозом, настигла банда. Атаман был Огий, ватажка – Кошуб. Обыскали Коломийцева, нашли шубы, и Кошуб захватил мою шубу, а кто-то еще шубу Авд‹отьи› Сем‹еновны›. Пришлось опять дожидаться. Так пришла зима. Из санатории еще ранее мы перебрались в Шишак, где нам предложила гостеприимство Ек. Ос. Сезеневская². Здесь мы и встретили Рождество. 27-го приехали Соня и Маня, устроив возможность уехать с дровяным поездом.

Во время нашего пребывания в Шишаке в семье Яковенка случилось печальное событие: умерла от «испанки» Нина Дмитриевна, жена Всев. Яковенка. Была очень хороший человек и даровитая музыкантша и певица… Недели две спустя, когда мы жили уже в Шишаке, на Яковенков, на Бутовой горе, сделано нападение: ночью раздался стук в дверь и крики: «Отворяй!» Яковенко вышел к двери и убеждал оставить в покое больных стариков. Но к крикам присоединились выстрелы. Тогда семья перебралась в верхний этаж, ожидая, что бандиты выломают окно и войдут в дом, что было очень легко сделать с балкона. Но негодяи побоялись лезть внутрь, продолжая кричать и стрелять. Яковенко вышел на верхний балкон и оттуда выстрелил в бандитов, толпившихся на нижней галерее. Один (по фамилии Скиданьчук) оказался раненным в шею навылет. Подлые разбойники убежали, оставив раненого, который наутро полузамерзшим был найден недалеко от лесной сторожки. Над. Фед. Яковенко (она тоже врач) пришлось оказать ему первую помощь. Через несколько дней Скиданьчук умер в Шишаке в больнице, выдав сообщников. Таким образом, фамилии разбойников известны. Это всем хорошо известная шайка в 12 человек, действующих в Шишаке и его окрестностях. Начальник их Гмыря. Скиданьчук был деят‹ельным› участником, и недели, кажется, за две перед тем была при его участии вырезана вся семья, в том числе женщины и дети… Бедняге пришлось провести мучительную ночь, когда его бросили товарищи, приехавшие на грабеж с телегой. Наутро его нашли полузамерзшим, и сапоги пришлось разрезать. Но у меня нет как-то сожаления, и я вполне сочувствую Яковенку. Если бы это было при мне, я непременно бы тоже стрелял. Мне противна телячья покорность, с которой крестьянская среда подчиняется подлым насилиям разбойников, которых все знают наперечет. Развился особый промысел: лопатников. Узнав, что какой-нибудь крестьянин продал свинью или корову (это теперь 10–20 тысяч), они ночью приходят к хате, разбивают окно и суют лопату: «клади деньги!..» И кладут… Американцы давно устроили бы суд Линча. И это достойнее человека, чем эта телячья покорность³, которая только плодит разбои и безнаказанные убийства.

В Шишаке и около разбои продолжались и после этого. Когда пришли большевики, – организовалось что-то вроде власти. Начальником милиции стал петлюровец, отст‹авной› офицер, тоже Гмыря, как и начальник бандитов. Ему было предписано разоружить бандитов. Но Гмыря-разбойник только смеется над притязаниями Гмыри-милиционера. В Миргороде комендантом (кажется) от большевиков является доктор Радченко, о котором отзывы какие-то сбивчивые, вплоть (что невероятно) до стачки с бандитами!.. Яковенко обратился к нему за разрешением оружия и за бумагой, которая бы его гарантировала от нападения под видом обыска. Тот ответил бессодержательными обещаниями, но разрешения не прислал и до сих пор.

Смотришь кругом – и не видишь, откуда придет спасение несчастной страны. Добровольцы вели себя гораздо хуже большевиков и отметили свое господство, а особенно отступление, сплошной резней евр‹ейского› населения (особенно в Фастове, да и во многих других местах), которое должно было покрыть деникинцев позором в глазах их европейских благожелателей. Самый дикий разгул антисемитизма отметил все господство этой не армии, а действительно авантюры⁴. Между прочим, стало обычным явлением выбрасывание евреев с поезда на ходу. Достаточно было быть евреем, чтобы подвергаться неминуемой опасности, и в начале, пока евреи совсем не перестали ездить по жел‹езным› дорогам, – за каждым поездом оставались трупы выброшенных так‹им› образом и разбившихся. Вообще, в этой «партии порядка» – порядка оказалось гораздо меньше, чем при большевиках.

До нас в Шишак доносились слухи о событиях в Полтаве. 4-го или 5-го окт‹ября› со стороны Яковцев двинулись бандиты, а часов в 8–9 заняли часть города у Киевского вокзала и со стороны Монастырской улицы. У них были орудия и пулеметы. Скоро, однако, отступившие сначала добровольцы получили подкрепление и сами перешли в наступление и вытеснили разбойников, которые, однако, успели совершить много убийств и грабежей (по первоначальному подсчету, убитых свыше 30, раненых в больнице 19 человек). Убита в своем имении под Полтавой вдова известного хирурга Склифосовская и ее дочь, затем после грабежа и мучительства расстрелян (на Фабрик. ул.) мировой судья Шоффа. Беру эти сведения (только предварительные) из «Полтавского Дня» (от 6 окт. 1919 г.). Население организовало самоохрану.

Затем в течение нескольких дней (почти две недели) Полтава переходила из рук в руки, кажется, до 20-го⁵, когда, вслед за бандитами, вступили в город большевики. Надо отдать им справедливость: они тотчас же прекратили грабежи и убийства и отослали банды на какой-то фронт. Бандиты не особенно охотно подчинялись этим мерам, и через некоторое время в «Известиях» появилось известие, напечатанное крупным заглавным шрифтом, что «Махно объявлен вне закона». Вскоре после вступления большевиков порядок в Полтаве установился. Большевики уже второй раз отлично «вступают», и только после, когда начинают действовать их чрезвычайки, – их власть начинает возбуждать негодование и часто омерзение. Впрочем, в Полтаве и это было много умереннее, чем в Харькове и Киеве⁶. Деникинцы вступили с погромом и все время вели себя так, что ни в ком не оставили по себе доброй памяти, впечатление такое, что добровольчество не только разбито физически, но и убито нравственно. От людей, вначале встретивших их с надеждой и симпатиями, приходилось слышать одно осуждение и разочарование. Говорят, Деникин далеко не реакционер и есть среди добровольческих властей порядочные люди. Но весь вопрос в том, кто берет перевес настолько, чтобы окрасить собою факты. Среди добровольцев такой перевес явно принадлежит реакции. Деникин пишет приказы о том, чтобы аресты не становились орудием помещичьей мести и их счетов с населением, а офицерство в большинстве сочувствует помещичьим вожделениям. Вообще теперь на русской почве стоят лицом к лицу две утопии. Одна желает вернуть старое со всем его гнусным содержанием. Когда я пошел в добровольческую контрразведку и мне пришлось говорить с ее начальником, Щукиным, то я сразу почувствовал в нем жандарма, а он во мне – «неблагонадежного». Мне рассказывали очень достоверные и осведомленные люди, что в их комендатуре был составлен список лиц, у которых необходимо произвести обыск, и в списке значилась и моя фамилия. София ходила (неофициально) объясняться по этому поводу с губернатором Старицким. Он не отрицал и заявил только, что если бы это случилось, то он немедленно выйдет в отставку. Он вообще старался сделать, что возможно, чтобы хоть на месте укротить дикую реакцию, но и в этом далеко не всегда успевал.

Утопии реакционной противустоит другая утопия – большевистского максимализма⁷. Они сразу водворяют будущий строй на месте капиталистического. Они объявили «власть пролетариата и крестьянства», но это, конечно, только номинально. Фальсифицируя и насилуя выборы, они стремятся сделать все декретами и приказами, т. е. приемами мертво бюрократическими. Лозунг привлекает к ним массы, которые склонны в общем признавать «власть советов». Но явные неудачи в созидательной работе раздражают большевиков, и они роковым образом переходят к мерам подавления и насилия. Им приходится вводить социализм без свободы. Они повторяют формулу самодержавия: сначала успокоение, потом свобода. Они задавили печать и самоуправление (деникинцы признавали и то и другое в большей степени), они чувствуют, что и рабочая среда теперь далеко не за них, и им роковым образом приходится брести все глубже и глубже в заливающих их движение волнах насилия и себялюбия. Воровство в их учреждениях страшное.

Просматривая газеты, оставшиеся после деникинского господства, я наткнулся на заметку: «Демьян Бедный жив». В газетах появилось известие о том, что поэт Демьян Бедный расстрелян при захвате деникинцами Полтавы, «Беднота» опровергает это известие. По словам газеты, «Демьян Бедный благополучно здравствует и находится в Москве»⁸ («Утро юга», 3 окт. 1919 г. № 219–247).

Это одно из злодеяний деникинской контрразведки. В кад‹етском› корпусе содержались несколько человек, в том числе н.-с. Рыбальский. Потом он мне рассказывал, что всех заключенных в кад‹етском› корпусе было четверо, в том числе молодой еврей, толстовец, безобиднейший мечтатель, которого подозревали в том, что он – Демьян Бедный. Кроме Рыбальского – всех остальных расстреляли… Кажется, впрочем, что за самовольные расстрелы в первые дни члены самозваной контрразведки были отстранены.

«Утро Юга», 3 окт. 1919, № 219–247.

«Демьян Бедный жив».

Харьков (Киб.) 30-9. «„Беднота“ опровергает появившееся в газетах сообщение о расстреле добровольцами при захвате Полтавы поэта Демьяна Бедного. По словам газеты, Демьян Бедный благополучно здравствует и находится в Москве»^[48].

21 января 1920

Сегодня в полт‹авской› газ‹ете› «Власть Советов» напечатано в телеграммах о снятии блокады с советской России:

Харьков, 19-1. Тучи рассеиваются. Союзники снимают блокаду. Близок час перехода к созидательному труду. Успехи Красной армии – лучшее средство для воздействия на буржуазные правительства всех стран, капиталисты уважают только силу. Теперь, когда мы доказали свою мощь, они идут на уступки. Взвившийся над Ростовом и Новочеркасском красный флаг, окончательное убеждение союзников в непобедимости Советской Республики, заставило их снять блокаду с России. Наступает новая эпоха в жизни Республики и для рабочих и крестьян. Слава освободительнице трудящихся Красной армии^[49].

В другой телеграмме агентство Стефани сообщает из Лондона, что верховный совет, с целью оздоровления внутреннего положения России, разрешил товарообмен между русским населением и союзными нейтральными странами. Далее говорится, что этот результат достигнут «благодаря категорическим переговорам между (большевистским уполномоченным) Литвиновым и английским представителем Огреди».

В связи с этим стоит известие о том, что Наркомюст (Народный Комиссар Юстиции) обратился ко всем городским губ‹ернским› трибуналам, а также к местным органам Вчека (военных чрезв‹ычайных› комиссий) с телеграммой, в которой, во исполнение постановления сов‹ета› нар‹одных› комиссаров и Вцика (?)^[50] от 17 янв‹аря› 1920 г. об отмене высшей меры наказания, предлагает всем городским, губернским, а также верховному Вцика трибуналу приостановить с 17 янв‹аря› приведение в исполнение приговоров о расстрелах, войдя немедленно в обсуждение вопроса о замене репрессий принудит‹ельными› работами.

27 января

«Власть Советов» в № 20 (35) сегодня печатает статью «Смертная казнь»:^[51]

«Всеросс‹ийский› Центр‹альный› Исполнит‹ельный› Комитет, констатируя полный разгром Контрреволюции на всех фронтах, постановил лишить В.Ч.К. и ее местные органы права самостоятельно приговаривать к расстрелу всех тех, кто содействует контрреволюции».

Указав на то, что «Советская Украина должна внимательно отнестись к решениям своей старшей сестры», – газета полтавских большевиков ставит вопрос: «тождественны ли условия, в которых проходит гражданская война в России и на Украине». Ответ: не тождественны. «В России бандитизм отдельных группок и лиц отошел в область преданий еще в 1918 году. Спекулянты значительно сократили свои аппетиты и обессилены». На Украине иное: «бандитизм еще продолжает жить; от него стонет и город и особенно село. Его нужно искоренять безжалостной рукой». Поэтому полт‹авский› губревком, обсудив положение Всеукр‹аинского› ревкома, постановил:

«Считая соверш‹енно› правильным и своевременным постановл‹ение› В.Ц.И.К. о лишении права В.Ч.К. применять расстрелы как высшую меру наказания по отношению к контрреволюционерам, Полтавский Губревком, учитывая разницу условий, в которых протекает гражд‹анская› война в России и на Украине, высказывается за сохранение этого права для Укрчека в отнош‹ении› бандитов и спекулянтов».

К сожалению, так‹им› образом, смертная казнь все-таки хотя бы для бандитов остается в области «административного порядка», и Ч.К., быть может, попытается смешать в иных случаях контрреволюцию с бандитизмом. Но все же – это мера важная и большевизм первый подал пример хотя бы смягчения смертной казни.

В том же No есть отчет о губернской конференции К.П.У. (коммунист‹ической› партии Украины). Принята резолюция по докладу Дробниса. В ней признаны сделанные ошибки: «Мы не смогли опереться на часть крестьянства, преданного нам». «Мы бедняку деревни не дали ничего. Мы не снабдили его землей, отнятой у помещиков, и сами ее не обработали. В то же время мы сильно задевали середняка, не допуская его в органы сов‹етской› власти». «Мы не считались с националистическими стремлениями части укр‹аинского› середняка и часто своим неумелым поведением отталкивали его от себя, и, когда настала решительная минута, – мы оказались слабы». Ввиду всего этого предлагаются разные меры, в том числе (п. 2): «Не уделять так много места в своей агитации вопросу о коммуне и не настаивать на ее организации, так ‹как› не знающее общинной обработки земли укр‹аинское› крестьянство весьма враждебно относится к организации коммуны».

п. 3 Для того чтобы дать возможность середняку принимать деятельное участие в советском строительстве, нужно прекратить организации комбедов и управление на месте вести при помощи сельских советов.

В примечании к этому пункту говорится, что при выборах надо проводить своих сторонников (коммунистов) осторожно, чтобы не раздражать понапрасну середняка. Нужно помнить, что с средняком надо жить в мире. Правда – прибавляет доклад – это не должно выражаться в средняколюбии и считать своей опорой середняка мы не должны (!).

п. 5. Заставить советское хозяйство помогать середняку инвентарем, семенами и рабочей силой (?) и наблюдать, чтобы совхозы не практиковали крепостнических приемов эксплуатации.

п. 9. Путем борьбы с злоупотреблениями властью показать крестьянской массе беспристрастие Рабоче-крест‹ьянского› правит‹ельства› и его заботу о середняке, вместе с тем не ослабляя твердости власти по отнош‹ению› как к самому середняку, так особенно к кулаку (?!).

п. 11. Осторожно проводить декреты об отделении церкви от государства.

Вообще, во всем пока еще чувствуется двойственность. Нужно привлечь симпатии середняка, но опираться на него не следует. Не нужно злоупотреблений властью, но нужно показать ее твердость по отношению к середняку и кулаку… Таким образом середняк все-таки оставляется в подозрении, дальше говорится о назначении вол. организатора, которого задачи между прочим: 1) Организовать беднейшее крестьянство в партийные ячейки; 2) Распространить их влияние на середняка (!). 6) Принимать деятельное участие в выборах в сельский совет и стараться провести в него представителей сельской бедноты и не допустить туда кулаков. 9) Стараться поставить коммунистическую ячейку авторитетным органом деревенского пролетариата… Таким образом, на обязанность советского чиновника возлагается вмешательство в выборы и… то самое, против чего предупреждает в начале п. 2-й.

Во всяком случае и здесь видны первые признаки рефлексии и сомнений в том, что до сих пор считалось бесспорным. Правда, это у нас, в Полтавщине, где вообще большевики проявляли большее благоразумие и умеренность, чем, например, в Харькове и Киеве.

29 января

Вчера во «Вл‹асти› Советов» напечатаны от имени Всеукр‹аинского› Револ‹юционного› Комитета (голова Петровский⁹, члены Затонский¹⁰, Мануильский¹¹, Грiнько¹², Терлецкий) и от Технич‹еского› Ком‹итета› по земельным справам при Всеукр‹аинском› Наркоме (голова Викторов) «основные початки организации земельноО справи на Украiнi>. В ней объявляется полная экспроприация помещичьих хозяйств без выкупа (все земли нетрудового пользования: частновладельческие, монастырские, церковные, казенные и т. д.). При этом все трудовые хозяйства без различия категории и населения (бывшие козаки, крестьяне-собственники, госуд‹арственные› крестьяне и т. д.) и без различия формы землепользования (общинная, подворная, хуторская, отрубная и т. д.) продолжают вольно пользоваться своей землей без всяких ограничений (Вл‹асть› Советов, № 21(36), 15/28 янв. 1920).

Мера эта, успокаивающая всех крестьян-собственников, должна, кажется, сильно укрепить советскую власть, если ей удастся провести реформу без злоупотреблений и сколько-нибудь умело, впрочем, все это, во 1-х, сбивчиво. Статья написана по-украински, изложение сбивчиво, и я не уверен, что мое толкование правильно. Это во 1-х. Во 2-х, есть ли наличные силы для бескорыстного проведения такой огромной реформы или – все это поведет только к расхищению сильными земельного фонда?

28 января/10 февраля 1920

Сегодня открылась „беспартийная конференция“. Официальная газета делает все, чтобы на эту беспартийную конференцию попали по возможности одни коммунисты. В целом ряде статей она обливает ядовитою грязью доноса меньшевиков, которые, по-видимому, имеют влияние на умы рабочих. По-видимому, многие рабочие начинают или даже давно начали понимать, что наладить производство на коммунистич‹еских› началах не так легко. Уже ранее мельничные рабочие вели с Дробнисом борьбу за то, чтоб им предоставили самим установить нормальные условия с владельцами, отказываясь взять мельницы в свое заведование. „Что мы с ними станем делать?“ – спрашивали они. – „Ни зерна, ни кредита для его получения у нас нет“. И они не верят в исполнимость большевистских обещаний. Для „теоретиков“ всемирной революции это – вопрос выкладки и теории. Для рабочих – вопрос существования, и они не желают возложить себя и свои семьи на алтарь проблематической всемирной революции.

Теперь то же сказывается у ж‹елезно›дор‹ожных› рабочих. Вчера (7 лютого, № 30/45) напечатана статья Козюры „Железнодорожное болото“. Она проникнута мрачной ненавистью к меньшевикам. Меньшевики заявили себя сторонниками советской власти, но требуют значит‹ельного› изменения курса. „Сторонники“ сов‹етской› власти, – иронически начинается статья, – радуются. Меньшевики Берковичи, петлюровцы, гетьманцы и просто черносотенцы, словом, вся контрреволюционная сволочь ликует вовсю»… В этом тоне вся статья, вызванная тем, что у железнодорожников коммунисты на беспартийных выборах потерпели решит‹ельное› поражение. Между прочим, меньшевики были против выбора на беспарт‹ийную› конференцию красноармейцев. «Кстати, – пишет автор по этому поводу, – об этом должны знать красноармейцы, которых эта трясина не пожелала видеть на беспарт‹ийной› конференции, криками „браво“, „правильно“ и аплодисментами она ответила на предложение меньшевиков и этого политического прохвоста и проходимца Олейникова исключить представителей Красной Армии красноармейцев из рядов конференции. Красноармейцы должны это помнить и на Конференции заявить этим шкурникам и предателям: „Всем, кто идет против участия Кр‹асной› Армии в политич‹еской› и государств‹енной› жизни Республики нет места в рабоче-крестьянских рядах. Тот изменник и предатель“».

Так идет подготовка к «беспартийной конференции». И это уже не первая статья, может быть только самая озлобленная и грубая. И ранее появлялись статьи в том же тоне. И говорят, что вдохновляются они м‹ежду› прочим Дробнисом, человеком, по-видимому, искренним и недурным, но все более зарывающимся на пути, который, как это бывает всегда, ведет к обострению вражды между людьми близких взглядов. В миниатюре это повторение той взаимной вражды, вызвавшей потоки крови, в которых захлебнулась французская революция 1793 года. С литературной точки зрения положение таково: официальный орган пользуется монополией слова. Все остальное задушено. Меньшевикам нечего и думать о своем органе. Если бы в свое время все независимые органы были воспрещены (как об этом думал когда-то Алекс‹андр› II под конец царствования) и если бы при этом правительственные органы обливали грязью и доносами всякую оппозицию, – то положение этой печати и ее свободы было бы то, что мы видим теперь и чего большевистские деятели, по-видимому, не стыдятся.

Казалось, являются признаки отрезвления, но, очевидно, это оптимистическая ошибка. 3 февраля в «Радянськой Владе» (так порой именуется по-украински «Власть Советов») напечатано известие, что на вопрос Губюротдела 31 января(31-го ciчня) «одержана вiдповiдь вiд предсiдателя Реввоентрибуналу 14 армiи що постанова В.Ц.И.К. (всеросс‹ийский› центр‹альный› исп‹олнительный› Ком‹итет› про отмiну смертноi кари на военнi революцiинi трибунали не росповсюжуеться до особливого распоряжения». (Рад‹янська› Вл‹ада›, 3 лютого, 1920 г., № 24–41). Через три дня (6 февраля) № 29–44) в той же газете напечатано правит‹ельственное› сообщение «о применении высшей меры наказания на Украине», в которой сообщается, что Всеукр‹аинский› Револ‹юционный› Комитет, обсудив вопрос о применении высшей меры наказ‹ания›, т. е. расстрелов по приговорам Чека и Ревтрибуналов, нашел, что в России эта мера вызвана победами над контрреволюцией и бандитизмом. Что этих условий на Украине еще нет и что поэтому Всеукр‹аинский› Рев‹олюционный› Комитет «не может остановиться ни перед какими мерами, вплоть до применения системы кр‹асного› террора». Кончается этот документ заявлением, что укр‹аинский› рабочий народ должен знать, что тяжелые репрессии навязываются исключит‹ельно› свергаемой буржуазией и ее преемниками. Пример России показывает, что эти тяжелые меры отменяются, как только укрепл‹ение› власти рабочих и крестьян считается завершенным. Подписано: председ‹атель› Всеукрревкома Петровский, члены ревкома Затонский и Гринько. Затем еще Кокарский и Ермощенко¹³. Секретарь Мазур.

Раковского тут нет.

Вчера было известие, что т.т. Раковский, Владимиров¹⁴ и Чубарь¹⁵ включены в состав Всеукрревкома (телегр‹амма› от 7-го февр‹аля› Радянська Влада от 9-го февр‹аля› № 32–47). Значит, председателем уже не состоит.

5/18 февр‹аля›

Начинается! Ко мне уже опять бегут с просьбами заступничества. Первая пришла родственница брата знаменитого Судейкина¹⁶, арестованного Ч.К. Я был тогда нездоров, и кроме того, дело, по-видимому, не важное. Я сказал, что не могу сейчас ничего сделать, так как еще даже после приезда не успел оглядеться. Кроме того, Ч.К. теперь не имеет права смертной казни и, значит, дело пойдет в суд‹ебном› порядке. Время есть. Она поблагодарила и ушла. Встретив потом мою знакомую, она при ней стала рассказывать, что Короленко ей сказал, что он «хлопочет только за большевиков». Немир‹ов›ская сказала ей прямо, что Короленко ей этого сказать не мог. – «Ну, в этом роде…» И в этом роде ничего не было.

Потом пришла Рашель Лазар‹евна› Кудерман. У нее и у мужа реквизировали кварт‹иру›, «в 24 минуты», не дав ничего вынести. Кудерманы известные предприниматели по почтовой гоньбе, порядочные кулачки, и мне нарушать свой режим для этого имущественного дела тоже не хотелось, тем более что они, конечно, припрятали большую часть. А пожив у Яковенка в санатории, я убедился, как глубоко я поражен серд‹ечной› слабостью, и мне ясно, что ходить чуть не ежедневно в Ч.К. мне прямо невозможно.

За этими первыми ласточками последовали другие. Действует опять подлый донос. И наконец вчера пришла В. С.Фрейдин с сообщением, что трех человек Ч.К. уже приговорила к см‹ертной› казни! Полтавская Ч.К. постановила казнить, и приговор пошел на утверждение в Харьковскую Ч.К. Она начала меня немного «оплетать», но на мой прямой вопрос и заявление, что из ее сбивчивого рассказа я ничего не пойму, – сказала прямо, что они виновны в спекуляции и взятке, данной начальнику кременч‹угской› Ч.К. (он тоже к чему-то приговорен). Я согласился написать Раковскому: дела не знаю, спекуляция явление отвратительное, но – неужели чрезвычайки обратят в ничто «гуманные» заявления большев‹истского› правительства и опять будут повторяться бессудные расстрелы. Брат ее (или Бунича) едет в Харьков и свезет мое письмо. Раковский, впрочем, теперь является заурядным членом ревкома… Говорят, впрочем, что начальником харьк‹овской› Ч.К. состоит приличный человек и принципиальный противник кр‹асного› террора.