Владимир Николаевич Лукашук
Война
Лишь бы не было войны
Посвящается Е. Р. и её матери
Термометр за окном показывал -7. Анжела чуть поджала губки: «Вот тебе марток – одевай двое порток! А ещё неделю назад потеплело не на шутку!».
Да, в конце февраля Анжела даже приоткрывала пластиковые окна, так как батареи жарили нещадно. И тут – неожиданное похолодание. Пасмурные облака вновь накрыли серым пятном весь город.
Женщина вздохнула, с неохотой вытащила из гардероба зимнюю, песочного цвета, куртку. Оделась, глянула на себя в зеркало: «Пока ничего ещё, шатеночка, выглядишь… Куртка, вроде, не сильно полнит, лицо без макияжа тоже вполне симпатично». Пшикнулась духами «Живанши-Интердит», с грустью поиронизировав: «Скоро с санкциями наших заклятых друзей «Красную Москву» полюбишь». И шагнула за дверь.
Пока спускалась с третьего этажа по широким пролётам «сталинки», ассоциации понесли в совсем недалёкое прошлое. Как раз с потеплением опять зарядила ежегодная шарманка: в оконную щёлку стали бесцеремонно врываться рулады дворовой музыки – от разухабистого шансона до отвязного рэпа. Ведь рядом с их домом присоседился колледж с его общежитием. И сей «музон» с многоэтажным матерком хрипасто-шепелявых как бы певцов изрядно раздражал.
Мысленный поток вмиг потянул Анжелу ещё глубже в истёкшие дни. Это были, увы, не лучшие воспоминания.
* * *
Утром двадцать четвёртого февраля пробуждение оказалось не из приятных: уши будто заткнуло тяжёлым гулом самолётов. Однозначно, они летели над Волгоградом с военного аэродрома в Кап-Яре. Анжела ощутила глухую нервозность. «Их очень-очень много, если звук так долго не кончается, – напрашивался вывод. – Куда же их столько летит?».
Раньше военные самолёты (женщина толком не разбиралась, что там – истребители ли, бомбардировщики) частенько днём прочерчивали небо белыми полосами. Но чтобы в такую рань столько?.. Непонятно. Она почему-то боялась вылезать из-под цветастого одеяла, хотя пора было собираться на работу.
Страх, связанный с самолётами, врезался в гены с детства: неприятные звуки не предвещали ничего хорошего. Из чёрной пучины медленно всплыли льдинки воспоминаний ныне покойной мамочки. Она, заслуженный учитель литературы, часто рассказывала: «Августовский день двадцать третьего числа сорок второго никогда не забуду. После обеда горизонт с запада затянуло чёрной тучей. Когда она приблизилась, мы обмерли – на Сталинград надвигалась армада фашистских самолётов. Ужас не передать!.. Эти летающие кресты кидали и кидали бомбы. Мы из города переправились в Ленинск, надеялись отсидеться на левом берегу Волги. Как бы ни так – эти гады и там достали. Не могу объяснить, но казалось, крылатые машины со свастикой будто застыли над нами. Мы в панике нигде не могли спрятаться! Даже различала ухмыляющиеся морды в кабинах. Кругом взрывы, пламя, крики, истошные вопли! Когда через несколько часов затихло, сразу плач, стоны, треск горящих руин. И сизый, вонючий дым повсюду».
* * *
В предчувствии того, с чем не хотелось встречаться, Анжела замедлила шаги по ступенькам. Почти сразу вспомнила, как неделю назад пыталась спросонья шутейно корить себя: «Сама того желала! Испугалась сначала шума самолётов, потом – наступившей тишины. Уже готова была слушать даже «блатнячок» у общаги, лишь бы не тишину с её неопределённостью. Понятно, какая война сейчас? Тут бы от коронавируса миру отбиться. Хотя… В нашем беспокойном мире всё возможно».
В тот день поначалу показалось, что страхи беспочвенны – они лишь тревожащие призраки детства. «Пусть лучше эти шалопаи галдят! Забыла, как сама такая была?» – занималась женщина самоуспокоением.
Да всё обернулось не так.
Тогда Анжела полежала ещё с полчаса. Нехотя вылезла из кокона тёплой постельки во враждебную реальность. Вяло прошлёпала на кухню. Включила телевизор, дабы не терять минутки, пока варишь кофе.
На экране, как всегда, воцарился любимый президент. Что, впрочем, не удивляло – как без него начинать жизнь поутру! Но слух уловил необычайно жёсткие интонации главы государства: «В соответствии со статьёй Устава ООН… мы будем стремиться к демилитаризации и денацификации Украины…». Анжела чуть не поперхнулась бодрящим напитком.
Вон в чём дело! Ей не верилось в происходящее: «Неужели всё-таки война?». Правда, фраза о предании суду тех, кто «совершил многочисленные кровавые преступления против мирных жителей Донбасса» слегка вносила уверенность, что справедливость восторжествует. Хотя, помимо воли, в мозгу эхом откликнулась советская песня: «Киев бомбили, нам объявили, что началася война…». И оставалось лишь радоваться, что бомбят не Волгоград. История оборачивалась жутковатой фантасмагорией, и уже не поймёшь, где чёрное, а где белое. Да, российские войска вновь освобождают столицу Украины от нацистов. Однако женщина живо представила, как на том свете от подобных страстей-новостей вытянулись лица фронтовиков: «Как?! Снова?..».
Анжеле поплохело: разве может быть здо̀рово от того, что страна втянута в игру со многими неизвестными, где не ясно, каков выигрыш. И будет ли он вообще? Даже если назвать жестокую игру в солдатики туманной формулировкой «военная операция». Ладно, пусть в верхах болит о том голова! Политика столь тонкая вещь, что обыватель не различит её нюансов и при ярком свете в отличие от зоркого начальства. Только бы не пришлось затягивать пояса ради радостного патриотизма.
Когда уже к девяти утра опять стали съезжаться авто, хлопать двери и бренькать молодёжная музычка, женщине полегчало на душе. Обыденность покатилась по старой колее. Почти. Объявленное по телевизору приходилось принять, как неизбежный факт. Из клубка чувств-эмоций-мыслей вновь возникла мама, которая была ярой путинисткой: «Он у нас молодец, охраняет родину денно-нощно. Что бы мы без него делали?». И всегда повторяла, как выходец советского поколения: «Лишь бы не было войны». Дочь не перечила девяностолетней родительницей, лишь в очередной раз воображала президента, как сторожа на базе, – в тулупе и шапке-ушанке, с берданкой наперевес; ходит, бдит вдоль забора-границы, выискивая в темноте ворогов.
Пока Анжела мыла чашку, в неё вползла, помимо воли, крамола: «А как же в школе учили «Миру – мир»? «Хотят ли русские войны?». Хотя… Тому, кто послал самолёты на Сталинград, тоже верили миллионы. Да нет, десятки миллионов! Не жизнь, а сплошной сюр. Не знаешь, чему верить. Точнее, кому».
* * *
Молодая женщина открыла внешнюю дверь, достойную сейфа, живо выскочила, дабы не быть прищемленной ею. С улицы опять, как неделю назад, на неё обрушилось грохочущее от общаги цунами. Молодёжи-то хоть бы хны! Пугающие вести по телевизору их не трогали. Наоборот: даже в такую невесёлую пору учащиеся усмотрели плюсы. Анжела из новостей в мобильнике уже знала: колледж, якобы, заминировали. Чья-то злонамеренная шутка воспринималась беспечными ротозеями с воодушевлением – отличная возможность не томиться в душных аудиториях! Свобода вместо учёбы! Рэп-речитатив вовсю резонировал в ближайших кварталах. Компании там-сям курили, нарочито громко ржали и болтали.
Эмоциональный маятник Анжелы качнулся в противоположную сторону: «Конечно, здорово, что у них такой задор, но нельзя ли чуть потише? Надо сходить к коменданту общежития, пожаловаться».
Она ласково глянула на серый клён во дворе. Большое дерево из трёх голых стволов походило на греческую букву «пси», лишь выше оно ветвилось-кудрявилось. Для Анжелы клён был своеобразным талисманом – ведь душа по-гречески – «психея», а она была психологом по профессии. Залюбовалась снежной опушкой, прильнувшей к стволам, затем приказала себе: «Расслабься, вдох-выдох. Побольше свежего воздуха в лёгкие». И одёрнула себя: «Подожди, какие первые слова услышала, выйдя на улицу? Ага – «не спеши!».
Женщина придавала серьёзное значение всяким знакам: неожиданным словам, резко меняющимся событиям, странным явлениям и снам. Возможно, в самом деле, ей не сто̀ит прежде времени злиться? Пусть оболтусы повеселятся, коли возраст позволяет! Пусть не спешат, побыв чуть-чуть в юном неведении. Не о том ли предупреждение свыше? Мол, не торопись с выводами.
Её самость шизоидно раздвоилась: вроде, забавляют эти бестолочи, и одновременно раздражает их развязность, когда в стране сплошной напряг.
* * *
Она приближалась к гогочущей толпе возле машин. Мимо них прошмыгивали прохожие, тоже недовольно оглядываясь. Но это «не спеши!» чуть успокоило Анжелу: «Я бы тоже радовалась весенней погодке среди них. Что ж, надо всё принимать с любовью. Вселенная – то же зерцало, отражающее твоё настроение, твоё отношение к жизни».
Внезапно наступила тишь… Следом в небесном оконце – среди пасмурной хмари – скользнул солнечный луч. Окрестности озарились благостным сиянием. Тишина длилась несколько секунд. Потом в воздухе разлилась совершенно иная песня. Нет, это была явно не опера, но вполне приличная мелодия с нормальным текстом. Как-будто ребятишки в момент исправились, решив послушать нечто более достойное. Женщина словно выплыла из грязного потока в чистую заводь. Нежданное чудо поразило до глубин сердца: «Каков подарочек судьбы!».
Шокированная парадоксальной переменой Анжела захотела тотчас поделиться своими переживаниями с кем-либо. Набрала на мобильнике номер давнего друга, нервно засмеялась в трубку:
– Слушай, Вячеслав. Мне сейчас самой нужна душевная помощь. Выслушаешь?
И не дожидаясь ответа, обрушила на знакомого вал чувств, мыслей, воспоминаний.
* * *
Ей было пять лет, когда она играла с чуть старшим братом на полу. После воскресного обеда родители бурно обсуждали на диване испытания американцами атомной бомбы. Всплыли уже будто подзабытые Хиросима с Нагасаки. Отец был уверен, что дети вряд ли вообще понимают, о чём он делится с матерью:
– Представляешь, сотни тысяч сгорели в огненном аду! Огромный чёрный гриб из дыма и пыли, и нет це-е-лого города. Всюду трупы и развалины. Пока моргнёшь, уничтожен Сталинград, за который мы бились с немцами двести суток! И ничто не спасёт…
Мать сидела с расширенными зрачками от представленной картины. Её ужас передался маленькой Анжелке.
– Я мало что поняла тогда, – с надрывом произнесла женщина. – Только неотступно преследовал кошмар: над красивым городом поднимается гриб похожий на поганку, потом падает огромной шляпкой на людей, дома, мой детсад… Впечаталось, как раскалённая железка в кожу. До сих пор хочется спрятаться куда-нибудь от мучительного видения. Да куда убежишь, если оно внутри тебя? Чувство беззащитности, как у кролика, над которым злыдни проводят эксперименты. И никому ты не нужен.
– Ну-ну… – протянул неуверенно Вячеслав. – Кажется, пели что-то воодушевляющее: «Люди, остановите эту смерть во имя завтрашнего дня…». Ещё об облаке атомной пыли в океане. Да это теперь никто не слушает. Люди давно с ума сошли!
Хотя Вячеслав был уже на пенсии, но из-за неуёмной натуры мчался на машине, как всегда, по личным делам. Поэтому постарался быть краток:
– Анжел, не могу говорить – еду в центр. Вот чем тебя успокоить? В России сплошь революции, войны, голод, перестройка, ковид, опять война, чёрт всех возьми! Уж сколько видали, через себя кидали! И хорошо, что нациков на Украине прижмут, иначе бы они нас прижали. Хотя, честно говоря, достал патриотизм враскоряку. Значит, кто жировал все эти годы, теперь призывают за деньги родину любить! Как тот негодяй с дудочкой. Мол, страна – в опасности. Мы-то поддержим, да кто за нас расхлебает баланду? А-а… Без толку болтать. Извини, пока!
– Давай, пока, – кивнула в пустоту Анжела и отключилась тоже. Сказала уже больше себе: – Спасибо на том, что выслушал.
Конечно, жаль, что не удалось толком побеседовать. Ей впервые хотелось излить переполнявшие её эмоции. О том, как чувствовала собственную беззащитность с малолетства. Какая горечь охватывала её от того, что загадили Землю до невозможности, и нет никакого закона, чтобы наказать виновников этого беспредела, да так, чтобы они жалели об этом до конца жизни. Как решила выучиться на психолога, чтобы помогать всем нуждающимся в утешении. Эх… Самой не с кем перемолвиться словечком.
* * *
Анжела не понимала, почему других не мучает столь простая мысль: добро делать выгодно. Ты помог кому-то, тот ещё кому-то, и так – по цепочке. Разве война с убийствами и разрушениями выгодна? Одним циничным психопатам нравится это, и важно называют свою возню политикой. Женщину как-то удивил фантастический роман, где взрослые уже с детства отбивали охоту у подрастающего поколения манипулировать остальными. И все в той забытой за горами стране желали друг другу блага. Из пелены забытья вспомнился пациент – местный депутат. Он был в обиде на неблагодарный электорат и мучился целый месяц депрессухой. Его, видите ли, не переизбрали на новый срок! А так старался для людей, как исповедовался Анжеле. Намастырил как бы за свой счёт добротных лавочек, расставил на видных местах – возле многоэтажек, на остановках. Скромно вывел синей краской по центру: «Я. Кивалов». Нет, не оценили его заботу! К загоревшей вые экс-слуги народа намертво прилипла золотая «цепура» в палец толщиной, гримаса на физии выражала искреннее недоумение: «За что вы так несправедливы со мной?». И Анжела применила весь терапевтический арсенал, дабы ублажить несчастного клиента. Но в душе съехидничала: «Этот боров с удовольствием расписался бы и на танках, лишь с его именем шли в атаку. Так что, хотя бы одной сволочью меньше во власти».
Её мама частенько добродушно посмеивалась: «Что же ты у меня такая глупенькая, доча, со своими сантиментами? Тебе тридцать с лишним годков, а всё веришь в сказки. Всё ищешь благородного принца. Они, принцы-то, вымерли ещё в средние века». Затем горестно вздыхала. Так и отошла в мир иной, не дождавшись, когда дочь выйдет замуж. Но сама мама разве не была наивной?
* * *
Надо было спешить на работу. Однако Анжела пошла чуть медленнее по тротуару. Ей стало грустно от прежних наставлений матери. Подул освежающий ветерок, и она подумала: «Всё так просто: понять, что главное в жизни не деньги, а доброта. Именно она несёт мир». Женщине хотелось верить, что это не наивность, а истина в последней инстанции. Почему же в это не верят остальные? Ответа в собственной психопрактике она не находила.
* * *
На обложке книги изображена репродукция офорта испанского художника Франсиско Гойи «Скорбное предчувствие будущего» (полное название «Мрачные предчувствия того, что должно произойти» – Tristes premoniciones de lo que ha de acontecer (исп.).
Картина открывает серию «Бедствия войны» (исп. Los Desastres de la Guerra, 1810 г.). По мнению некоторых экспертов, одинокая фигура на коленях напоминает Христа в Гефсиманском саду. Раскинутые руки человека показывают его дурные предчувствия в недалёком будущем.
