Владимир Шигин
Битва за Дальний Восток. От противостояния к Антанте
– Мы не возражаем против того, чтобы отдать вам Черноморские проливы, а вы закроете глаза на наши дела в Египте и откажетесь от альянса с Парижем и Берлином!
Но Николай от конкретного ответа уклонился. Такое поведение российского императора достаточно странно в свете Большой Игры, а также на фоне бушевавшего тогда в Османской империи кризиса, связанного с очередной резней армянского населения и самыми воинственными планами российских генералов и дипломатов по этому поводу.
В свою очередь, королева Виктория, ежедневно беседуя с мужем своей внучки, тоже не забывала о большой политике, настойчиво внушая молодому русскому царю, какие бы блага принесло бы обоим народам сближение их стран.
Почему же Николай отказался, казалось бы, от столь выгодного нам предложения? Ведь Англия фактически безвозмездно отдавала нам в руки Босфор и Дарданеллы! Конкретного ответа на этот вопрос мы уже никогда не узнаем. Дело в том, что большая часть протоколов тогдашних переговоров, которые вела английская сторона, до сегодняшнего дня так и не рассекречена.
Ряд историков считают, что Николай не верил в искренность своих собеседников. Зная о подрывной деятельности англичан в России и о том, как гостеприимно привечают они российских революционеров-террористов, император был уверен, что его в очередной раз пытаются обмануть. Именно поэтому все потуги королевы и ее премьер-министра были напрасны. Николай героически выдержал все оказанное на него давление, проявив завидную стойкость и хладнокровие. В результате все попытки «приручить» молодого российского императора закончились ничем.
Визит царской четы в Англию завершился 5 октября. Портсмут Николай с семьей и свитой покинул на яхте «Полярная звезда», которую сопровождал отряд кораблей Балтийского флота.
* * *
Пережив небольшой шторм, в тот же день императорская чета прибыла в Шербур, где их встречал президент Франции Феликс Фор. Вместе на специальном поезде Николай с семьей и свитой отправился в Париж. На вокзале французской столицы «специально по случаю» был поставлен изящный павильон. Этот визит вице-президент французской палаты депутатов Пуанкаре назвал «медовым месяцем» франко-русских отношений. И действительно, французы превзошли самих себя в желании очаровать российского императора. Французы помнили, что совсем недавно Россия спасла Францию от германского нападения и теперь французы желали продолжить спасительный союз и дальше.
Визит Николая II в Париж преследовал несколько целей. Прежде всего, император планировал подтвердить свою приверженность русско-французскому союзу, чьи основы были заложены Александром III. Причем так, чтобы не насторожить немцев и не спровоцировать англичан, мечтавших натравить Германию на Францию и Россию. Кроме этого, Николай желал присутствовать на закладке моста, названного в честь его отца.
Эффект, произведенный Николаем в Париже в тот приезд, навсегда остался вершиной русской дипломатии. В тот день все комнаты на пути от вокзала в Пасси (куда должен был прибыть царский поезд из Шербура) до русского посольства на улице Гренель сдавались по пять тысяч франков «за окно». Но цена того стоила, ведь можно было лично приветствовать русского царя! Все передвижения императора и его семьи фиксировались дотошными репортерами и даже художниками, в результате чего было выпущено несколько иллюстрированных и фотографических альбомов.
На следующий день было подписано несколько совместных союзнических решений, а еще день спустя Николай II вместе с супругой и французским президентом Фором торжественно заложил мост через Сену имени императора Александра III. Он постучал молоточком, покрытым золотыми пластинками, по гранитному камню, после чего вложил в каменную нишу дубовую шкатулку со свитком из красного сафьяна, на котором был начертан протокол церемонии, заверенный подписями императора и президента.
И сегодня самый красивый парижский мост – мост Александра III с золочеными скульптурами на колоннах. Посередине моста с обеих сторон над Сеной нависают нимфы, держащие герб Российской империи…
Работая на публику, Николай II съездил поклониться двум символам французского патриотизма: монументу в честь Страсбурга на площади Согласия и статуе Жанны д’Арк. Именно там он заявил:
– Русско-французский военный союз является фактом, который незачем скрывать!
Затем Николай посетил Лувр и Севрский фарфоровый завод и съездил в Версаль. Еще через день он принял военный парад в Шалонском лагере, где перед русским императором промаршировало сто тысяч солдат. Уже на вокзале президент Фор вручил отъезжавшим подарки: настольное украшение из севрского бисквита для императрицы, а также рождественский альбом в память о визитах с рисунками лучших художников Франции (Клерена, Жервекса, Кутюрье и Жамбона).
Из Парижа высокие гости проследовали в Дармштадт и оттуда уже вернулись в Петербург.
Итак, приоритеты политических союзов были определены. Теперь оставалось лишь претворить их в жизнь.
Глава восьмая
В 1898 году произошло событие, которое могло бы не только разом прекратить бесконечную Большую Игру, но и вообще положить конец серьезным вооруженным конфликтам по всему миру. Мало кто знает, но инициатором данной истории стал молодой российский император Николай II.
Вообще-то, идея первоначально зародилась в недрах российского Министерства иностранных дел. Однажды министерские чиновники, обсуждая, как лучше вести международные споры, пришли к выводу, что было бы лучше, если бы все заранее знали, что никакой войны быть не может, так как на нее наложено некое «табу».
Развивая мысль, дипломаты пришли к выводу, что лучшим «табу» могло стать прекращение гонки вооружений, а также заключение самих войн в определенные гуманные рамки. Идея показалась чиновникам столь интересной, что о ней доложили только что назначенному министром иностранных дел графу Муравьеву.
Поначалу министр отнесся к инициативе спокойно:
– Я не против, пусть мои чиновники лучше обсуждают самые нереальные международные проекты, чем сплетничают о чужих женах и вчерашних попойках!
Возможно, что на этом бы все и закончилось, но именно в этот день в руки Муравьева попал доклад его коллеги – военного министра генерала Куропаткина с предложением подписать с Австрией конвенцию об отказе принимать на вооружение скорострельные пушки.
– А ведь отмена скорострельных пушек – это частный случай того, что предложили мои подначальные! – хлопнул себя по лбу граф Муравьев. – А ведь здесь есть над чем подумать!
Вскоре в правительстве разгорелись дебаты о скорострельных пушках, к которым присоединился еще и дотошный министр финансов Витте. У последнего был свой резон, так как ассигнования на нужды армии и флота съедали больше четверти бюджета!
Именно во время этого обсуждения и состоялся исторический разговор Витте с Муравьевым. Кто из них первым высказал мысль о всеобщем разоружении как о средстве поддержания международной безопасности и экономии бюджета, сказать сложно. Ряд историков называет автором Витте, другие – Муравьева. Но не суть важно. Главное, что идея прозвучала именно тогда. После этого МИД занялся окончательным оформлением идеи.
Когда Муравьев доложил о своей инициативе императору, Николай II пришел в полный восторг. Ведь это было именно то, о чем он всегда мечтал! Напомним, что императору было тогда всего тридцать лет и он еще грезил юношескими мечтами сделать всех вокруг себя счастливыми. Кроме этого, нимб царя-миротворца вокруг покойного отца также подсказывал ему направление, в котором следует двигаться, чтобы занять достойное место в истории России.
Следует сказать, что на тот момент Европа была переполнена конфликтами и предпосылками к ним. Так, Италия, поддержанная Англией, воевала с Эфиопией, а Россия и Франция помогали эфиопскому негусу Менелику II. Все больше, как мы уже знаем, бряцала оружием Германия. И многие умные головы опасались будущей большой европейской войны. Решение вопроса о разоружении автоматически влекло за собой решение вопроса и о колониальных захватах, а, следовательно, должно было положить конец Большой Игре с Англией и другим потенциальным военным конфликтам. Так что идея Муравьева и Витте была прекрасной. Дело оставалось за малым – поведать о ней лидерам европейских государств и уговорить их воспринять русскую инициативу как побудитель к действию.
Выполняя приказ Николая, Муравьев разослал предложение о мирной конференции. В предложении говорилось: «Охранение всеобщего мира и возможное сокращение тяготеющих над всеми народами чрезмерных вооружений являются, при настоящем положении вещей, целью, к которой должны бы стремиться усилия всех правительств. Все возрастающее бремя финансовых тягостей в корне расшатывает общественное благосостояние. Духовные и физические силы народов, труд и капитал отвлечены в большей своей части от естественного назначения и расточаются непроизводительно. Сотни миллионов расходуются на приобретение страшных средств истребления, которые, сегодня представляясь последним словом науки, завтра должны потерять всякую цену ввиду новых изобретений. Просвещение народа и развитие его благосостояния и богатства пресекаются или направляются на ложные пути… Если бы такое положение продолжалось, оно роковым образом привело бы к тому именно бедствию, которого стремятся избегнуть и перед ужасами которого заранее содрогается мысль человека. Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья – таков ныне высший долг для всех государств. Преисполненный этим чувством, государь император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при Высочайшем Дворе, с предложением о созыве конференции в видах обсуждения этой важной задачи. С Божьей помощью, конференция эта могла бы стать добрым предзнаменованием для грядущего века».
– Теперь будем ждать, что нам ответят европейские государи, – ответил Муравьеву Николай, когда тот доложил, что дело сделано. – Будем надеяться, что реакция будет благожелательной.
* * *
Пока главы европейских держав обдумывали российское предложение и чесали затылки, прикидывая, что в нем для них выгодно, а что нет, не теряли времени Соединенные Штаты Америки. В течение всего пяти месяцев с апреля по август 1898 года США эффектно и наголову разгромили на Атлантическом и Тихоокеанском океанских театрах колониальную старушку Испанию, заявив о себе как о первоклассной военно-морской державе. Первый удар был нанесен американцами по принадлежавшим испанской короне островам Вест-Индии. Вначале на Кубе вспыхнуло организованное американцами восстание и началась хорошо проплаченная «война за независимость». Затем произошел явно провокационный взрыв американского броненосца «Мэн» в гавани Гаваны – столицы Кубы. Ну, а после взрыва броненосца в войну вступили и США. Боевые действия началась с блокады Кубы, затем американцы добрались до Филиппин и Гуама. Дважды в генеральных морских сражениях у берегов Кубы и Манильской бухты американцы уничтожили испанские эскадры. Итогом этой недолгой войны стал захват Кубы, Гуама и Пуэрто-Рико, а также символическая покупка Филиппин за 20 миллионов долларов у униженной Испании. Остальные колониальные остатки потерпевшая полный крах Испания продала Германии. Кубу американцы формально провозгласили независимой, но под своим полным контролем. Остальные территории фактически стали колониями США.
Агрессия США заставила Николая II ускорить созыв конференции по всеобщему миру и разоружению.
А уже перед самым ее созывом едва не разодрались между собой Франция и Англия. Причина была банальна – колонизаторы не поделили между собой еще один жирный кусок. В данном случае французы захватили прямо под носом у англичан небольшую область Фашода в английском Судане. Такой наглостью «лягушатников» королева Виктория была несказанно возмущена.
– А не наказать ли нам этих алчных прохвостов? – заявила она.
Английское правительство предъявило Парижу ультиматум, требуя немедленно очистить регион от своих войск.
– Это вовсе не жадность! – возмутились в Париже. – Мы за справедливость! Делиться надо!
После чего министр иностранных дел Франции Делькассе отверг английский ультиматум:
– Полтора века назад англичане уже воевали с испанцами за ухо Дженкинса. Теперь же пусть попробуют с нами за три горсти суданского песка!
Разразился сильнейший дипломатический кризис. В Лондоне не скрывали военных приготовлений против Франции. У нормандского побережья и Тулона появились английские эскадры.
В этих условиях Николай II в октябре 1898 года послал в Париж министра иностранных дел графа Муравьева.
– Михаил Николаевич, прошу вас, угомоните этих петухов! Взрывать Европу из-за куска африканской пустыни, что может быть глупее!
В разговоре с Муравьевым французский президент Фор доверительно сказал:
– Увы, но настоящий враг Франции – это вовсе не Германия, а Англия. Именно Англия является в Африке повсюду врагом Франции, таким же врагом является она по отношению к России на Дальнем Востоке. Поэтому сознанием этого мы и должны руководствоваться в нашей политике.
– Нам это хорошо известно, – вежливо улыбнулся Муравьев. – Хорошо, что теперь это поняли и вы!
– Хорошо бы нам с вашим императором ускорить оформление нашего военно-политического союза, – перевел разговор в практическое русло французский президент. – К тому же мы бы хотели, чтобы он имел четкую антианглийскую направленность.
– А как же Германия? – удивился Муравьев.
– Германия пока подождет! – отмахнулся Фор. – Сейчас у нас другая напасть!
В декабре 1898 года военный министр Куропаткин представил Николаю II доклад о мерах по приведению в состояние боевой готовности войск Туркестанского и Приамурского округов, Закаспийской области и Квантунского полуострова. Полистав доклад, Николай II взял ручку и начертал следующую резолюцию: «Некоторые видимые приготовления с нашей стороны, по-моему, были бы совсем не бесполезны. Почему Англия одна имеет право так дерзко вооружаться среди всеобщего мира?»
– Каково ваше мнение, Алексей Николаевич?
– Думаю, что мы должны вступать в боевые действия только в случае нападения Англии на Францию или на нас, – ответил Куропаткин.
– Я полагаю, что до этого все же не дойдет, – покачал головой Николай. – Уверен, дерзкое поведение Англии продлится недолго.
Пригласив к себе французского посла Монтебелло, он сказал:
– Передайте господину президенту, что причин для волнений нет. Ситуация еще очень тревожная, но я считаю, что сегодня Англия не имеет стремления начинать войну и скоро успокоится.
Так все и вышло. Повозмущавшись, в Лондоне притихли.
– Не иначе новую гадость замышляют! – невесело шутили в нашем военном министерстве молодые полковники.
– А то! Англичанка она завсегда всем гадила! – отзывались седые генералы. – Ну, а нам в особенности!
Несмотря на то что накал страстей стих, в июле 1900 года в Париже на совещании начальников Генеральных штабов России и Франции в русско-французскую военную конвенцию 1893 года была внесена важная поправка. Отныне обе стороны принимали на себя конкретное обязательство поддерживать друг друга в случае нападения Англии.
Конечно, несмотря на секретность, в Лондоне вскоре об этой поправке узнали. Но что там могли поделать? Только скрежетать зубами и мечтать о реванше…
* * *
Надо сказать, что запрос российской стороны на проведение мирной конференции по вопросам разоружения вызвал полное недоумение в Европе. К удивлению Николая II, едва ли не самое большое непонимание его инициатива вызвала в Париже. На самом деле ничего странного в этом не было. Франция готовилась к реваншу за прошлую проигранную Германии войну и вкладывала огромные деньги на перевооружение армии. Кроме этого, именно тогда, как мы ужезнаем, Париж схлестнулся с Лондоном в так называемом Фашодском кризисе из-за куска земли в районе Верхнего Нила. В споре, едва не переросшем в войну, победили англичане, и французы мечтали о военном реванше. К тому же Франция как раз переходила на скорострельную 75-мм пушку и не желала, чтобы ей мешали. И тут этакий нежданчик от союзной России!
Если идею всемирного разоружения придумали российские министры, а утвердил российский император, то главным теоретиком этого необычного дела стал крупнейший специалист в области международных договоров профессор Федор Мартенс, консультировавший некогда самого канцлера Горчакова. Старик Мартенс обладал чувством юмора. Так, узнав о нервной реакции французов, он только посмеялся:
– Наше предложение стало для лягушатников ушатом холодной воды… Они рвут и мечут и не могут успокоиться, считая, что конференция направлена исключительно против них!
– Может, стоит их в этом переубедить? – поинтересовались более молодые коллеги.
– Ни в коем случае! – прошамкал старик Мартенс. – Каждый обслуживает себя сам!
Что касается Англии, то она отнеслась к российской инициативе более сдержанно. Если что Англию беспокоило, то, что Россия, таким образом, пытается встать во главе европейской дипломатии. Разумеется, в Лондоне сразу соотнесли предложение Николая II с реалиями Большой Игры. Поэтому вскоре английские газеты на всех перекрестках кричали, что Россия своим фальшивым миролюбием маскирует агрессивные намерения на Дальнем Востоке.
– В Петербурге задумали что-то очень хитрое. Но что именно? – вопрошал к членам кабинета премьер-министр Солсбери. – Проведем мозговую атаку! Надо во что бы то ни стало узнать, что именно замышляют русские!
После «мозговой атаки» в английском МИДе пришли к выводу, что идея мирной конференции является эдаким пиар-ходом молодого российского императора, призванным привлечь общественное мнение стран Европы на свою сторону.
– В принципе все не так страшно, хоти и несколько неожиданно! – резюмировал толстяк Солсбери, затягиваясь гаванской сигарой. – Русский император еще очень молод. Только в таком возрасте могут появиться в голове разные глупости. Но молодость, как известно, явление временное.
* * *
А вот в Берлине восприняли «привет» из Петербурга резко негативно. При этом русскую инициативу поносили все – от имперских чиновников до социал-демократов.
– Как мы будем жить без военных побед и триумфальных маршей? Ведь если исчезнут войны, исчезнет и наш великий прусский дух!
Сам Вильгельм II высказался об идее конференции достаточно резко:
– Я, в принципе, согласен с этой идеей как с идеей, только чтобы Ники не выглядел дураком перед Европой. Но на практике в будущем я буду полагаться все равно только на Бога и на свой острый меч!
Немецкая профессура считала инициативу русского царя наивной и идеалистической. Германские социал-демократы полагали, что хитрый Петербург просто преследует свои корыстные интересы, стремясь перехватить первенство в Большой Игре, – хочет получить мирную передышку и избежать столкновения с Англией в Азии. Именно так считал Карл Каутский в статье «Демократическое и реакционное разоружение».
Надо сказать, что в Германии спорили больше всего. Профессор юриспруденции Пауль Лабанд, например, заявлял:
– Даже идиоту понятно, что сейчас разоружение невозможно, хотя, благодаря конференции, мы сможем решить ряд вопросов гуманитарного права.
Преподаватель международного права в Эрлангене профессор Рэм имел несколько иное мнение:
– Идея русского царя очень интересна, хотя я сомневаюсь в успехе проекта европейской безопасности. Однако создание институтов европейского арбитража вполне реально.
Соединенные Штаты, ограбив к тому времени Испанию, оценили миролюбивый почин России более доброжелательно, чем остальные, хотя и сдержанно. Оно и понятно, от Америки до Европы далеко. Если там наступит мир – это неплохо, но, если будут воевать между собой – тоже ничего страшного для Америки не приключится.
Что касается второстепенных европейских держав, как Австро-Венгрия, Испания и Италия, то, имея из-за гонки вооружений только финансовые проблемы, они инициативу русского царя в целом одобряли, хотя решающего голоса, понятное дело, не имели.
Однако прямо заявить о нежелании защищать мир от войны никто из европейских правителей не посмел!
Ну, а как отнеслись к идее Николая II в самой России? В основном спокойно и положительно. Большинство населения вообще не поняло, о чем именно идет речь, ну, а те, кто понял, посчитали, раз император так решил, значит, решил правильно.
– Государь желает, чтобы никто никого не убивал, разве это не благо! Ведь еще Цицерон говорил, что худой мир лучше доброй драки! – объясняли преподаватели в гимназиях и реальных училищах своим подопечным.
В то время был популярен такой анекдот. Встречаются в дворянском клубе два аристократа. Один говорит:
– Только что получено потрясающее известие! Невозможно поверить!
– Что? Что? Неужели подписали всемирное разоружение?
– Вам бы только о пустяках! Нет, в моду вошли отложные воротнички.
Впрочем, распускались слухи, что мирные инициативы были навеяны Николаю II масонским окружением. Одним из самых неожиданных противников николаевской идеи оказался Лев Толстой, известный своим, казалось бы, бескомпромиссным пацифизмом. Мыслитель из Ясной Поляны заявил:
– Эта надуманная конференция представляет собой отвратительное проявление христианского лицемерия, которое ничего не исправит. Единственным спасением может стать только открытое неповиновение граждан и подданных своим государствам, которые развязывают войны!
Вот так, от конференции по разоружению и сразу к революции!
Инициативу Петербурга с большой охотой восприняло только правительство Нидерландов. Голландцы тогда ни к кому территориальных претензий не имели и воевать ни с кем не собирались. Поэтому инициатива Петербурга пришлась там по душе.
– Мы полностью одобряем русскую идею, – заявила нидерландская королева Вильгельмина. – И готовы провести конференцию у себя в Гааге, на родине автора трактата XVII века «О праве войны и мира» Гуго Гроция. Кроме этого, Гаага уже имела опыт проведения международных встреч и была готова финансировать конференцию. В знак уважения к инициатору нидерландская королева Вильгельмина предложила дату открытия конференции на 6 (18) мая – день рождения Николая II.
* * *
Николай II выбор места и дату одобрил. Остальные не возражали. Итак, конференция стала неизбежной. Всего было решено собрать дипломатов и парламентариев из двадцати европейских стран, а также из важнейших держав мира.
Обсуждать предполагалось тему мирного разрешения международных конфликтов, а также возможность использования третейского разбирательства и посредничества. Помимо этого, Россия предлагала обсудить «заморозку» на какое-то время модернизации армий, флотов и военных бюджетов, запрещения введения нового оружия и новых взрывчатых веществ, строительства подводных лодок и судов с таранами, а также метания снарядов с воздушных шаров.
Помимо всех европейских держав, на конференцию были приглашены США, Мексика, Китай, Япония, Персия и Сиам. Римского папу звать не стали по просьбе Италии, а Болгарию по требованию Турции допустили без права голоса.
«Мир был уже поражен, – писал французский историк Жан де Лапрадель, – когда могущественный монарх, глава великой военной державы, объявил себя поборником разоружения и мира в своих посланиях… Удивление еще более возросло, когда, благодаря русской настойчивости, конференция была подготовлена, возникла, открылась».
Сами заседания проходили в мае – июне 1899 года в королевском Лесном дворце. Учитывая инициативу России в созыве конференции, вел ее наш посол в Англии барон Стааль. Разумеется, что никакого единства во мнениях не получилось. Каждый «тянул одеяло на себя», пытаясь улучшить свое положение за счет соседа. Никто не пожелал хоть как-то ограничить свой военный бюджет, но желали, чтобы его сократили все другие.
Самую негативную реакцию вызвала у наших делегатов позиция французской делегации. Французы интриговали и обманывали на каждом шагу. Первым не выдержал старик Мартенс. Поймав в перерыве между заседаниями французского депутата, он взял его за шиворот и сказал:
– Вы вроде бы наши друзья и союзники, но не только не помогаете нам, но, напротив, на каждом шагу пакостите, выступая против предложений России в военной и морской комиссиях, а потому вашу позицию я считаю подлой, а вас самих подлецами! Можете за это вызвать меня на дуэль!
Услышать такое из уст профессионального дипломата было просто невероятно. Но, видимо, Мартенса довели… на дуэль его, разумеется, никто не вызвал.
Несмотря на все разночтения и дрязги, конференция впервые приняла международные конвенции о законах и обычаях войны, заложившие основу будущего международного гуманитарного права. Это был уже настоящий прорыв!
Все решения оформляли отдельными актами. При этом державы могли подписывать их или не подписывать. В итоге конвенцию о мирном разбирательстве споров и о морской войне подписали все участники. Конвенцию о сухопутной войне отказались подписать Швейцария, Турция и Китай. Декларацию о бросании снарядов с аэростатов почему-то не подписала Англия, а декларацию о запрещении снарядов, испускающих смертельные газы, – Англия и США.
Наконец, под занавес российский депутат Федор Мартенс предложил подписать самую важную конвенцию «О мирном решении международных столкновений». Конвенция установила право вмешательства третьих держав в столкновение между двумя другими как до войны, так и после открытия военных действий, посредством предложения «добрых услуг». Здесь никаких возражений ни у кого не имелось, хотя сразу было понятно, что выполнять это мало кто будет.
В конце работы конференции для решения споров между державами Гаагская конвенция учредила постоянный международный третейский суд и разработала особый порядок судопроизводства.
Надо сказать, что за свою инициативу в деле созыва Первой международной конференции по разоружению чиновник российского МИДа Федор Мартенс был вскоре выдвинут на Нобелевскую премию мира. Причем в будущем на эту премию его будут выдвигать еще 26 раз! Это абсолютный рекорд в истории присуждения Нобелевской премии. Но почему-то Мартенсу Нобелевскую премию так и не дали. Причина лежит на поверхности, Федор Мартенс был русским!
Надо сказать, что в секретариате ООН по сей день стоит бюст Николая II и помещено его «Обращение к державам мира» о созыве первой Гаагской конференции. Помнить об этой главе нашей истории надо.
