Влас Дорошевич
Перед весной
– Поднять народ? Нет ничего легче!
И пустил в ход «золотые грамоты», подложные царские манифесты о земле.
Революционеры того времени, – большие идеалисты, – нашли такой способ действий «недостойным революционеров».
И попытка Осинского, – снова единичная, когда человек хотел самовольно действовать в интересах партии, – встретила строгое порицание со стороны тогдашних вождей.
Я цитирую два примера, которые уже засвидетельствовал нотариус-история.
Их довольно.
Думаете ли вы, уверены ли вы, что среди людей ваших убеждений снова не найдётся таких «уединённых умов»?
Думаю, что уверение вождей революционеров, что они пока не тронут деревни, мало успокоительно.
Это ручательство за всех своих, прошлым не подтверждаемое.
Всё остальное не более утешительно.
Вопль:
– Земли! Земли!
Гремит настолько сильно, что в этом голодном волчьем вое начинают уже различать человеческие, – настоящие человеческие, – слова и постигать их смысл.
Мы слышим, мы читаем:
– В виду ожидаемых весной событий в такой-то губернии решено завести стражников. Шестнадцать.
– В таком-то уезде решено завести пять.
В виду ожидаемого в доме пожара я приготовил полный графин воды!
Если бы готовилась Варфоломеевская ночь.
Если бы хотели воспользоваться предстоящим движением, чтоб направить эту разбушевавшуюся стихию, чтоб смести с лица земли всю интеллигенцию…
Что такое интеллигенция?
Мне вспоминается знаменитая фраза Марата.
– Что ты называешь аристократией? – спросил его Робеспьер.
– Аристократ? Всякий, кто владеет именьем! Кто имеет собственный дом! Кто позволяет себе тратить на обед сто франков. Всякий, кто ездит на извозчике!
Интеллигенция?
– Всякий, кто что-нибудь знает.
Всякий, кто чему-нибудь учился. Всякий, кто умеет читать не по складам и пишет с буквой «ять». Всякий, кто носит очки, пенсне. Стрижётся у парикмахера. Всякий, кто ходит не в поддёвке. И даже те, кто ходят в поддёвках, но из хорошего сукна!
Если бы был проект заставить замолчать всё, что есть мало-мальски понимающего, мало-мальски думающего в стране.
И каким молчанием! По восточной системе:
– Вечным молчанием!
Если бы имелось в виду одним махом «избавить» страну ото всех адвокатишек, докторишек, учителишек, ото всех студентишек, гимназистишек, ото всех земских людишек, ото всех писателишек, мыслителишек.
Словом, ото всей «учёной сволочи», как говорят «Московские Ведомости».
Тогда! Тогда и шестнадцати стражников на губернию и пяти на уезд было бы совершенно достаточно:
– Вот где гнездится зло! По чёрной лестнице второй этаж, направо дверь!
Для указания адресов этого было бы довольно. Но для борьбы с населением, с на-се-ле-ни-ем…
Это веер для борьбы с ураганом.
Чтоб отмахиваться!
Мы слышим и читаем:
– Там, там помещики сложились и сформировали свои вооружённые отряды, – целые полки, – для борьбы с беспорядками.
Читали даже, что в некоторых местах помещики приняли решение:
– Жечь деревни, которые будут жечь крестьянские усадьбы.
Но позвольте, господа, это уже гражданская война?
Это уже призыв к гражданской войне?
И какой!
В каких, самых ужасных, самых невероятных, даже, кажется, неслыханных формах?
Законов более не существует?
«Участвующий в складчине» помещик командует своему полку:
– Пли!
И тот стреляет, в кого ему укажут.
Смертные приговоры, – и десятки их, и сотни, и, быть может, даже тысячи их, – выносятся уже частными лицами?
Команда:
– Пли!
Сделалась уж всеобщим достоянием?
В стране осталось только одно право? Право произвола?
И право произвола распространено уже на всех?
Что же называется анархией?
Жизнь человеческая находится не только в руках победителя мирных граждан, но и в руках всякого труса?
Благовещенская история, где утопили 9,000 китайцев «из страха», чтоб они не взбунтовались, может уже повторяться по всей России?
