– Дорошевич Власий, вы писали этот журнал?
– Ей-Богу, честное слово…
– Вас спрашивают, вы или не вы?
– Я больше не буду. Я нечаянно.
– Идите за дверь и ожидайте.
Я вышел за дверь. Около меня стоял надзиратель и не подпускал ко мне толпившихся гимназистов.
Словно я вдруг заболел чумой. Толпа гимназистов была оживлена:
– Дорошевича выгоняют! Дорошевича выгоняют!
Я имел единственное душевное утешение показать им язык.
Но из актового зала раздался звонок.
Суд был скорый.
Испуганный сторож метнулся туда, выскочил оттуда:
– Идите. Зовут.
Педагогический совет сидел величественный и неподвижный. Как будто ничего не случилось и они не шевельнули бровью, пока я стоял в коридоре.
– Дорошевич Власий! – сказал директор торжественно и медленно. – Возьмите ваши книги и идите домой. Скажите вашей матушке, чтоб она пришла завтра утром за вашими бумагами, А сами можете не приходить. Идите.
– Я, господин директор…
– Идите.
– Я…
Но директор взялся за звонок:
– Идите!
И когда я вышел, толпа гимназистов с большим оживлением спросила: