Влас Дорошевич
Судьи
Рецензент тут же дает и объяснение:
«Наша публика не любит литературных разговоров».
На втором представлении «Шутников»[5] публика Александрийского театра очень весело смеялась, когда несчастный Оброшенов вскрывал пакет, подброшенный ему «шутниками».
Гоготала, предвкушая, какую рожу сейчас скорчит старичок, которому вместо денег подсунули газетную бумагу!
– Но в этом виноват уж Давыдов! Значит, он недостаточно сильно провел эту сцену!
Мы не будем разбирать, достаточно или недостаточно сильно провел г. Давьщов эту поистине трагическую сцену.
Но самая сцена написана так сильно, так потрясающе, что Свободин умер от волнения после этой сцены.
Вот и извольте обличать «шутников» перед публикой, состоящей из таких же «шутников», не обладающих достаточным нравственным смыслом, чтобы разобраться, что происходит перед ней, – нечто смешное или нечто возмутительное до глубины души.
Потрудитесь же писать и играть для публики, которая не любит литературных разговоров, не может отличить трагедии от фарса и вызывает знаменитых писателей после их смерти.
Петербург это город, где «Царь Борис»[6] выдерживает едва десяток представлений, а «Измаил» идет 60 раз подряд[7]. Город, где можно с успехом ставить «Шпиона» и «Невинно осужденного»[8]. Город, в котором еще до сих пор смотрят «Ограбленную почту»[9] и «Двух сироток». Город, где гибнет драматический театр с серьезным литературным репертуаром и процветает театр-фарс[10].
Я думаю, что 141-е, кажется, представление «Меблированных комнат Королева»[11] – вполне достаточный аттестат для Петербурга.
Если взять тот репертуар, который с наибольшим успехом преподносится петербургской публике, то окажется, что Петербург стоит не выше любого губернского города и уж гораздо ниже любого провинциального университетского «центра».
– Но Петербург 60 раз подряд смотрел и «Феодора Иоанновича»[12]. Я не петербуржец[13], но люди, хорошо знающие Петербург, уверяли меня, что это делалось «из-за моды».
