Вячеслав Макарцев
В темнице хилиазма истина
IV.3. О ереси хилиазма, осужденной святыми отцами
Позиция святых отцов Григория Богослова, Василия Великого, Епифания Кипрского относительно «тысячелетия» определялась в первую очередь борьбой с еретическим хилиазмом Аполлинария и его последователей. Святитель Никодим (Милаш) пишет о ереси аполлинариан: «В конце собор (Второй – В. М.) предал анафеме аполлинариан. Аполлинарий был епископом Лаодикии в Сирии около половины IV века. Отцы и учители церкви упоминают о нем, как о глубоком ученом. К христологии он применил принципы трихотомии, почерпнутые им из психологии Платона, на основании которых доказывал, что как человек состоит из трех факторов – тела, души и духа, так точно и Богочеловек состоит из тела, души и логоса. Этот последний заменяет в Богочеловеке человеческий дух. Таким умствованием Аполлинарий дошел до ясного изложения соединения во Христе человеческого и Божеского естества, притом так, что они не находятся во Христе одно подле другого, но соединены в Нем. Если, говорил он, признать во Христе дух человека, тогда нужно признать за ним и свободу, а следовательно, и переменчивость (mutabilitas), a это подвергло бы сомнению веру в наше искупление. Но Аполлинарий, умствуя так, забывал, что он этим отрицает Богочеловечество и доходит до полного отрицания человечества в Искупителе. Ложность христологического учения Аполлинария была доказана и опровергнута многими отцами церкви и особенно Афанасием, Григорием Нисским, Григорием Назианзиным и Епифанием, ясно доказавшими полное Божество, а также, что особенно было против Аполлинария, полное человечество Христа, имеющего, следовательно, душу человека, вполне такую же, как и у других людей. В 362 г. на соборе в Александрии, созванном Афанасием, было осуждено учение Аполлинария о человечестве Христа. Точно также на соборах 374, 376 и 380 гг., созванных в Риме при папе Дамасе, было осуждено учение Аполлинария и извержены все, разделявшие его учение; наконец и самое учение было предано собором анафеме»125.
Аполлинарий учил, что «Христос принял плоть и душу, но не человеческий ум»126. Именно из христологической ереси Аполлинария, несомненно, вытекает и его хилиастическая ересь. Действительно, если не состоялось искупления всего человека (без ума человек подобен животному), то появляются, по слову Василия Великого, «бабьи басни и иудейские сказания»: «Снова обещается возобновление храма, соблюдение подзаконного служения, и опять архиерей преобразовательный после Архиерея истинного, жертва за грехи после Агнца Божия, вземлющего грех мира, частные крещения после единого крещения, пепел юнчий, кропящий Церковь, через веру во Христа не имущу скверны или порока, или нечто от таковых (Еф. 5:27), очищение от проказы после освобождения от страдательности в воскресении, приношение ревнования (Числ. 5:18), где ни женятся, ни посягают; хлебы предложения после Хлеба, сошедшего с небеси, горящие светильники после истиннаго Света, одним словом: если ныне закон заповедей упразднен ученми (Еф. 2:15), то явно, что тогда учения Христовы будут заменены законными предписаниями»127. Повторим вслед за святителем Василием Великим: «Что же может быть смешнее этого? Вернее же сказать, что может быть более сего чуждым Евангельскому учению?»128. Мы видим, что, как и в случае с Керинфом, еретики впадают в «грубо-чувственный» хилиазм, в «новое иудейство».
Святитель Григорий Богослов четко фиксирует связь между еретической христологией и еретическим хилиазмом: «Отвергая человека и внутренний образ, чрез вводимую ими новую и только видимую личину, они очищают одно внешнее наше, до того противореча самим себе, что ради плоти иногда и другое объясняют грубо и плотски (отсюда произошли у них новое иудейство, тысящелетнее ни на чем неоснованное наслаждение в раю, и мнение – что мы опять восприимем почти то же и для того же употребления, что имеем теперь), а иногда вводят более призрак плоти, нежели действительную плоть, вводят такую плоть, которая не испытывает ничего свойственного нам, даже и того, что свободно от греха; и в подтверждение сего берут Апостольское слово, только не Апостольски понимаемое и изрекаемое, а именно, что Спаситель наш в подобии человечестем был, и образом обретеся якоже человек (Флп. 2:7), как будто сими словами означается не человеческий образ, но какое-то обманчивое представление и призрак»129. Как мы видим, речь, опять-таки, идет о «грубо-плотском» «наслаждении в раю», «новом иудействе», и воскресении «для того же употребления, что имеем теперь». И это закономерный результат еретической христологии Аполлинария: если Христос не воспринял ума человеческого, то спасение еще не соделано, а потому появляются надежды на «новое иудейство». Последнее замечание св. Григория Богослова о «призраке плоти» довольно важное: получается, что наряду с «грубо-чувственным» хилиазмом, среди аполлинариан было распространено и уничижительное отношение к плоти. Вероятнее всего, это было связано с «высоким интеллектуальном уровнем» части еретиков, то есть со страстной влюбленностью в греческую философию.
Приведем еще мнение св. Епифания по этому вопросу. Оно интересно упоминанием того, что в его время не у всех христиан Апокалипсис пользовался доверием: «Другие же говорили, что старец (Аполлинарий) высказывал, будто в первое воскресение мы совершим тысячелетний период, в который будем жить также, как и ныне, например, соблюдая закон и другое и все, что употребляется теперь в мире, то есть будем причастны браку, обрезанию и иному подобному. Мы не совсем верим тому, чтобы он этому учил; но, как некоторые утверждали, он будто бы высказывал это. Впрочем, что об этом тысячелетии написано, именно в Апокалипсисе Иоанна, и что эта книга пользуется доверием у весьма многих, притом благочестивых, это несомненно. Но и весьма многие, читающие эту книгу, притом благоговейные, сведущие в предметах духовных и духовно изложенное в ней принимающие за истинное, признаются, что это должно быть изъясняемо с глубоким пониманием смысла: ибо там не только это сказано в глубоком смысле, но и многое другое»130.
Здесь нужно отметить несколько моментов. Во-первых, как уже указывалось, «книга пользуется доверием у весьма многих», но, как следует из этого, не у всех. Во-вторых, вновь речь идет о «новом иудействе» и безумном буйстве плоти. В-третьих, св. Епифаний выразил сомнение по поводу того, что Аполлинарий так учил. В-четвертых, что особенно важно, Епифаний утверждает, что написанное о «тысяче лет» должно быть «изъясняемо с глубоким пониманием смысла». Не совсем, правда, понятно, что он имел в виду под этим изъяснением: амилленаристы могут посчитать, что речь идет об аллегорическом толковании, сторонники святоотеческого «хилиазма», напротив, могут увидеть здесь подтверждение своей правоты. Но если учитывать то, что св. Епифаний с особым почтением относился к св. Мефодию, все же можно с большим основанием полагать, что речь здесь идет не об аллегоризме, но о духовном понимании «тысячи лет» в рамках святоотеческого «хилиазма».
Вот что пишет святитель Епифаний Кипрский о ситуации с признанием Апокалипсиса применительно к ереси алогов: «Этою ересью называется та, которая отвергает книги Иоанновы. Посему так как они не принимают Слова (Λόγον), проповеданнаго Иоанном: то и будут названы алогами. Итак они, как совсем чуждые истинной проповеди, отрекаются от чистоты проповеди и не принимают ни Евангелия Иоанна, ни его Апокалипсиса. И если бы они принимали Евангелие, а отвергали Апокалипсис: то мы сказали бы, что, может быть, они это делают по строгости суждения, – замечает св. Епифаний, – не принимая сокровенного, по причине глубоких и темных изречений в Апокалипсисе. Но поелику они не принимают собственно книг, содержащих в себе проповедь св. Иоанна: то всякому явно, что к ним и подобным им относится то, что сказал святой Иоанн в соборных посланиях: последняя година есть: и слышасте, яко антихрист грядет, и ныне вот антихристи мнози (1 Ин. 2, 18.), и что далее следует за сим. Стыдясь прекословить святому Иоанну, потому что знают, что он принадлежит к числу апостолов, возлюблен Господом, по достоинству открывал тайны, и возлежал на персях у Господа, они употребляют уловку, и пытаются иным способом отвергнуть книги Иоанновы. Они говорят, что это не Иоанновы книги, но Керинфовы, и утверждают, что они не достойны быть в церкви»131.
Мы видим, что св. Епифаний допускал отвержение Апокалипсиса «по строгости суждения, не принимая сокровенного, по причине глубоких и темных изречений в Апокалипсисе». К слову, мы не знаем отношения к Апокалипсису святителя Григория Богослова, поскольку цитирование Апокалипсиса не есть еще свидетельство признания его канонического достоинства: к примеру, как уже было сказано выше, святитель Дионисий Александрийский написал книгу на тему Апокалипсиса, но считал его, хотя и написанным «богодухновенным мужем», но произведением «другого Иоанна». Известно также, что св. Григорий Богослов не назвал Апокалипсис в числе книг Нового Завета. Вот как объясняет это момент святитель Никодим (Милаш): «Из новозаветных книг св. Григорий Богослов упоминает 26. И у него, как и в 60 правиле лаодикийского собора, Апокалипсис не значится по той причине, что эта книга еще не дошла до всех поместных церквей и, следовательно, всеми поместными церквами еще не принята была»132. Конечно, звучит не очень убедительно: прошло уже почти триста лет с момента получения Откровения Апостолом и Евангелистом Иоанном Богословом, а «эта книга еще не дошла до всех поместных церквей». Причина, конечно же, в другом… Мы уже говорили о том, почему важно признание авторства за Апостолом Иоанном Богословом, но повторим еще раз: если автором Апокалипсиса признается Апостол и Евангелист Иоанн Богослов, к уяснению вопроса о «тысяче лет» подключается Предание Церкви; в противном случае начинаются поиски «другого Иоанна».
Приведем еще мнение святителя Григория Нисского по рассматриваемому вопросу: «И что значит это устроение против нас новых жертвенников? Разве мы проповедуем иного Иисуса или другого указываем? Разве мы изъясняем другие писания? Разве кто из нас осмелился назвать Святую Деву Богородицу человекородицею, как слышим, дерзко называют ее некоторые из них? Разве мы баснословим о трех воскресениях? Или возвещаем тысячелетнее объедение? Или говорим о восстановлении снова иудейского заклания в жертву животных?»133 Как видим, Григорий Нисский, по существу, повторяет то, что было сказано о еретическом хилиазме Григорием Богословом, Василием Великим, Епифанием Кипрским. Представляется совершенно очевидным, что эти святители осуждали хилиастическую ересь Аполлинария, вытекающую из его христологической ереси, а не духовный «хилиазм» святых отцов. Мы не наблюдаем борьбы со святоотеческим «хилиазмом», за исключением «выкрика» блж. Иеронима, если все, сказанное о св. Иринее Лионском действительно принадлежит его перу: в любом случае, блж. Иероним так и не смог избавиться от сомнений и, как мы видим, не оставлял попыток убедить в существовании «другого Иоанна».
Важно отметить, что никаких ссылок на святых отцов Церкви или на ее Предание мы не находим в аргументации указанных святых отцов. Невозможно представить себе, чтобы они не знали о духовном «хилиазме» святых Папия Иерапольского, Иустина Мученика, Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского. Однако они нигде не упоминают их имен в связи с еретическим хилиазмом Аполлинария, потому как ничего близкого к хилиастической ереси Аполлинария у указанных святых отцов Церкви нет.
Зададимся «вечным» для этой темы вопросом, зачем Августину нужно было писать после II Вселенского Собора (он принял крещение шесть лет спустя) «мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо», если имело место осуждение на II Втором Вселенском Соборе духовного «хилиазма» святых отцов? Но блаженный Августин четко указывает причину построения своей экзегетической конструкции: «…Они утверждают, что воскресшие в то время будут предаваться самым неумеренным плотским пиршествам, на которых будет столько пищи и питья, что они не только не будут соблюдать никакой умеренности, но превысят меру самого неверия… Вдаваться в особое опровержение их было бы долго; скорее, мы должны в настоящем случае показать, как следует понимать это место Писания»134. Мы совершенно ясно видим, что к построению соответствующей экзегетической конструкции его вынудила бурно распространяющаяся хилиастическая ересь аполлинариан. Возникло, говоря юридическим языком, состояние крайней необходимости, влекущее за собой применение особой икономии. Парадокс, повторим, состоит в том, что экзегетическая конструкция, предложенная Августином, не является ложной, так как без Церкви, действительно, невозможен вход в вечное Царство Христа, но она не является и истинной, так как Предание Церкви говорит о буквальном «воскресении первом» и воцарении святых со Христом. В силу этого парадокса, как представляется, и стало возможным принятие епископами Церкви решения, что в целях икономии важнее до поры до времени, по слову Филарета Московского, следование в этом вопросе пастырскому правилу: в определенных обстоятельствах «подлинно не столько истинное разумение потребно, сколько ложное опасно». Но этого момента не понял митр. Макарий (Булгаков), атаковавший святоотеческий «хилиазм».
Вывод из всего вышеизложенного следующий: довод о «согласии отцов» в неприятии святоотеческого «хилиазма» несостоятелен. Относительно еретического хилиазма Аполлинария и Керинфа такое согласие, безусловно, есть. Последующие святые отцы, затрагивавшие этот вопрос, присоединялись, как правило, к «согласию отцов» лишь по вопросу хилиазма еретиков, не вникая в суть святоотеческого представления о «тысяче лет».
7
Заключение
Вопрос о хилиазме чрезвычайно запутан. И вот к каким нижеследующим выводам приходим в результате проведенного выше исследования.
Во-первых, как уже отмечалось, существует практика слияния учения Церкви о «тысяче лет», наиболее подробно изложенное св. Иринеем, с хилиазмом еретиков. Начало этому пагубному явлению в Православии, как уже было сказано выше, положил митрополит Макарий (Булгаков), который в своем «Православно-догматическом богословии» заключил «в одну темницу» святоотеческий «хилиазм» и хилиазм еретиков.
Во-вторых, амилленаристы игнорируют требование богословской объективности и непредвзятости: представить доказательства непрерывного церковного предания, идущего от Апостолов, по вопросу «тысячелетнего царства».
В-третьих, они не желают видеть очевидного: блж. Августин, положивший начало церковному амилленаризму, сам был на первых порах сторонником святоотеческого учения о «тысячелетнем царстве», но, из-за неистовства еретиков, в целях икономии, предложил накрыть своеобразным «богословским колпаком» эту тему. Совершенно очевидно, что блж. Августин не является свидетелем в этом вопросе, а высказывает частное богословское мнение: «мы должны… показать»135. Где здесь речь о непрерывном церковном Предании?
В-четвертых, с подачи опять-таки митрополита Макария (Булгакова), в церковное сознание была запущена ложная информация: якобы на Втором Вселенском Соборе хилиазм, а стало быть, и учение о «начале нетления», которое митр. Макарий запихнул в «одну темницу» с ним, был осужден. О том, что это не соответствует действительности, говорилось в начале данного исследования. Как уже отмечалось, и сами наши аллегористы, в конце концов, вынуждены были неофициально признать очевидное.
В-пятых, не может быть принят аргумент православных амилленаристов, что свидетельством отвержения святоотеческого хилиазма Церковью является упоминание об этом в «Толковании на Апокалипсис архиепископа Андрея Кесарийского»: «Церковь не принимает этих толкований, а потому излишне и говорить о них»136. Как мы уже показали, до XVII века Русская Православная Церковь знала другой вариант книги – «Апокалипсис толковый» – «Толкования на Апокалипсис архиепископа Андрея Кесарийского», в котором указанных слов нет. Этот вариант намного короче современного.
В-шестых, большинство святых отцов Церкви отрицали хилиазм еретиков, называя его «бабьими баснями и иудейскими сказаниями», а не святоотеческий «хилиазм». Амилленаристы, пытаясь доказать ложность святоотеческого учения о «тысяче лет», засвидетельствованного святыми Иустином Философом, Иринеем Лионским, Мефодием Патарским, Ипполитом Римским, приводят десятки цитат, в которых речь идет лишь, как правило, о еретическом хилиазме. Здесь мы имеем дело с грубой логической ошибкой, именуемой «учетверением терминов»: из отвержения еретического хилиазма отцами Церкви, делается вывод о неприятии ими и учения святоотеческого о «тысячелетнем Царстве». Где же проходит грань между еретическим хилиазмом и святоотеческим учением о «тысяче лет»? Она, как представляется, – в понимании того, какой человек воскресает: еретики учат о воскресении «душевного человека» («плотского»), святые отцы – «духовного человека».
И, наконец, в-седьмых, повторим, громкого голоса тех, кто не принимали святоотеческого учения о «начале нетления» и обличенных св. Иринеем в «увлечении еретическими речами», Древняя Церковь до мученической кончины св. Иринея не слышала. Об их существовании мы узнаем со слов самого св. Иринея и из уст св. Иустина Мученика. И это, как мы сказали выше, не удивительно, так как для возражения противники святоотеческого «хилиазма» не имели опоры в Предании Церкви.
Обобщая сказанное, можно сделать следующие выводы: никаких свидетельств, идущих от Апостолов через непрерывное церковное Предание, у противников святоотеческого учения о «тысячелетии в Иерусалиме» нет; в отношении толкования «тысячи лет» мы видим три линии: 1) святоотеческая, идущая от Апостола Иоанна Богослова через св. Иринея Лионского; 2) икономическая, опирающаяся на аллегоризм Оригена, которую озвучил блж. Августин, но начало которой, по все видимости, положил св. Дионисий Александрийский; 3) еретическая, порожденная Керинфом и Аполлинарием.
Церковные амилленаристы игнорируют (или не замечают) и тот факт, что святитель Филарет допускал истинность святоотеческого учения о «тысяче лет», а икономическому следовал во избежание «ложного разумения». Однако, когда митрополит Макарий (Булгаков) в своем «Догматическом богословии» стал учить, что Церковь отвергла и святоотеческое учение о «тысяче лет», и приравнял его к еретическому хилиазму, «ложное разумение» стало определяющим в богословском образовании. Макарий дошел до того, что заговорил о кончине «благодатного царства Христова», чего избегал блаженный Августин.
Иерей Евгений Веселов, критикуя наше мнение, пишет: «…Очень знаменательно умолчание о тысячелетнем царстве у всех остальных отцов, включая прп. Иоанна Дамаскина, составившего полный учебник по догматике («Точное изложение православной веры»). Отцы доказывают наступление вечного царства Божия сразу после единственного Второго пришествия Христова, тем самым опосредованно опровергая хилиазм»137. Мы не видим здесь опосредованного опровержения святоотеческого «хилиазма», тем более что святые отцы, учившие о «начале нетления», не учили о том, что Христос уйдет вновь к Отцу, а потом придет в третий раз. Так мыслили еретики, а сегодня так мыслит часть протестантов, но этому не учили святые отцы, исповедовавшие духовный «хилиазм».
Многие православные авторы, обличающие ложные хилиастические воззрения протестантов, делают упор на том, что они выстраивают неверные экзегетические конструкции, в результате чего появляются три и даже четыре Пришествия Христа, конец Его Царства и пр. Все это верно, но главное не в этом. Протестанты, вслед за еретиками, учат, чаще всего, о «тысячелетнем царстве» как о «царстве чувственных удовольствий» и торжестве «религиозного национализма» ветхозаветного свойства.
О генезисе такого рода воззрений хорошо написал Алфионов: «На основании тех немногих исторических данных… можно в достаточной степени выяснить основной характер хилиастических представлений, как иудействующих сект, так и разного рода апокрифических произведений рассматриваемого времени. Хилиазм как тех, так и других получил свое развитие под сильным влиянием страстных ожиданий близкого наступления славного и могущественного царства Мессии. Как в тех, так и в других блаженство праведников представляется исключительно в одной только чувственной форме и заключается в одних только телесных удовольствиях и наслаждениях. Об удовольствиях чистых, возвышенных, в собственном смысле духовных здесь не может быть и речи. Да и какую цену могли бы иметь эти последние после полнейшего удовлетворения всевозможнейших телесных чувственных потребностей? В этом и заключается, как мы увидим впоследствии, главное и основное различие между учением о 1000-летнем царстве Христа на земле иудействующих сект и чистыми возвышенными представлениями о таком же царстве, встречающимся у некоторых отцов и учителей церкви первых трех веков христианства: хилиастические представления последних отличаются чистым и духовным содержанием»138.
«Тысячелетнее царство» многих современных протестантов – это, по большей части, рафинированный Pax Americana, то есть очищенный от явной уголовщины мир «американской мечты», который будет явлен после победы «религиозного национализма» ветхозаветного свойства. Не замечать этого невозможно. Как невозможно не заметить и того, что среди православных авторов немало и таких, кто всеми правдами и неправдами, пытается бросить тень на святоотеческий «хилиазм»: вот это-то и вызывает сильное удивление…
Святитель Филарет указывает нам на фундаментальное отличие хилиазма еретиков от хилиазма святых отцов древней Церкви: отсутствие святости. У кого из православных повернется язык сказать о том, что Богородица и Приснодева Мария, воскресшая телом на третий день по Успении, не способна устоять перед тягой к чувственным удовольствиям? Также оскорбительны будут такого рода предположения о воскресших телом святых, «обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою» (Откр. 20, 4). Воскресшее тело святых не есть «оковы души», как это мыслил Ориген.
Конечно, ни в третьем, ни в пятом, ни в седьмом веке еще не была явлена в полной мере «праведность святых» (Откр. 19:8). Не достигло высочайшей степени почитание Божией Матери, пик которого пришелся на Россию, названную Домом Пресвятой Богородицы. То есть не были видны отчетливо в ранние и средние века христианства контуры того, как будет устроено «тысячелетие в Иерусалиме», а потому, может быть, не совсем понятным представлялось, что будут делать святые в «начале нетления» – в первой «тысяче лет» вечного Царства Христа. На примере Богородицы и Приснодевы Марии и всего сонма угодников Божиих мы можем духовными очами увидеть то, каков будет характер жизни воскресших святых в «первую тысячу лет» Царства. Говорить о том, что святые древней Церкви, учившие о «тысячелетии в Иерусалиме», имели в виду что-то другое, не то что нет никаких оснований, но будет, на наш взгляд, кощунством.
Пытаясь покончить со святоотеческим «хилиазмом» «именем рассудка», амилленаристы приводят девять «доводов против хилиазма»139. Ответим на эти доводы.
Довод первый. Только в этом единственном месте упоминает Писание «тысячелетнее Царство». Следовательно, эти стихи нельзя истолковывать в противоположность к Библии, а нужно пытаться понять их, исходя из других ясных высказываний.
Ответ на первый довод. Этот подход к толкованию преткновенных строк не опирается на Предание Церкви. Св. Ириней, епископ Лионский, опираясь на апостольское предание, показывает обетование о «первом воскресении» и «временах Царства» в словах Христа: «Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое [вино] в Царстве Отца Моего» (Мф. 26:29). Это обетование, согласно учению св. Иринея, находит дальнейшее подтверждение в словах «когда делаешь обед или ужин, не зови богатых, ни друзей, ни соседей и родственников, чтобы и они в свою очередь тебя не позвали и не получил ты от них воздаяния, но зови хромых, слепых, нищих, и блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресение праведных» (Лк. 14:12-14). Святой Ириней добавляет к ним, как относящиеся к обетованию, следующие слова Нового Завета: «И всякий, кто оставит земли свои или дом, или родителей, или братьев, или детей ради Меня, получит во сто крат в сем веке и наследует в будущем жизнь вечную» (Мф. 19:20; Лк. 18:29-30). Далее он приводит и толкует много пророчеств о «воскресении праведных», о «тысячелетнем Царстве» из Ветхого Завета.
Если отвергать свидетельство св. Иринея Лионского, тогда только и остается толковать от себя, как это делают протестантские богословы, или опираться на «непогрешимость» очередного «преемника Апостола Петра». В этом вопросе споры неуместны: не веришь свидетелю Предания Церкви – толкуй сам, под свою ответственность…
Конечно, обращает на себя внимание то, что очень много пророчеств о «тысячелетии» из Ветхого Завета. По этому поводу есть довольно интересное мнение священника Бориса Кирьянова: «Тысячелетнее царство Господа на Земле есть также конец, и цель, и исполнение всех ветхозаветных пророчеств, вожделение пророков. И когда Господь говорит: "Все пророки и закон прорекли до Иоанна… От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его" (Мф. 11:12-13), то здесь, как мы уже говорили выше, указывается и Тысячелетнее царство и Царство Небесное: потому что ветхозаветные пророки до Иоанна Крестителя пророчествовали о царстве Господнем на Земле, и для Ветхого Завета это было высшей его целью и наградой, ибо далее Тысячелетнего царства Ветхий Завет и не мог простираться в своей детоводительной силе, – он "был детоводителем ко Христу" в Его Тысячелетнее царство, которое есть земное преддверие и предвкушение Царства Небесного, так что вошедший в Тысячелетнее царство войдет и в Царство Небесное. Но от дней Иоанна уже возвещается само Царство Небесное; и сам Иоанн Креститель сразу уже гласом вопиющего возглашает: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!" (Мф. 3:2). Вот почему Иоанн Креститель – высший и наибольший пророк Ветхого Завета, – "но меньший в Царстве Небесном больше его" (Мф. 11:11). Итак, очевидно, что Ветхий Завет, – продолжает о. Борис Кирьянов, – венчается Тысячелетним царством Господа на Земле, а Новый Завет соответственно превосходнейшему достоинству своему венчается Царством Небесным. Но как мы с ветхозаветными праведниками вкусим их Тысячелетнего царства, так и они с нами затем Царства Небесного, ибо нас объединяет общее для всех нас земное происхождение наше. Все их праведники, "свидетельствованные в вере, не получили обещанного, – то есть субботствования и царства с Господом на Земле, – потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства", и "дабы получить лучшее воскресение" (Евр. 11:39-40 и 35), – т. е. первое воскресение мертвых, ведущее в воскресение в Царство Небесное»140.
Довод второй. Нужно обратить внимание на литературный вид Апокалипсиса. Нельзя сказать, что в исторической действительности сначала будет осуждено человечество, затем погибнет Вавилон, затем уничтожен Антихрист, затем связан сатана и затем только Христос установит Царство Божие на 1000 лет, а после этого сатана снова будет освобожден, чтобы его затем окончательно уничтожить. Иоанн изображает единое событие суда с различных точек зрения. Следовательно, это все время один и тот же суд. Описание суда, разделенное по различным точкам зрения, не обозначает временной последовательности. Здесь не описывается новый отрезок времени. Только начиная с 20:11, с воскресения и суда мира начинается новое. Также нужно обратить внимание, что стихи 20:4-6 должны рассматривать во взаимосвязи со связанием сатаны в некоторой степени как его контраст; следовательно, их нельзя рассматривать изолированно от этого. Тема здесь – это суд над сатаной (20:1-3).
Ответ на второй довод. В «исторической действительности» сначала осуждены неверующие во Христа: «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия» (Ин. 3:18). «Тысячелетнее Царство» – оно же и «день суда», но этот «день» имеет, естественно, как и обычный день, определенную чреду явлений. Как представляется, нет никаких оснований для того, что ставить под сомнение последовательность событий, описываемых в Апокалипсисе.
Довод третий. Существует только двукратный приход Христа. Первый произошел во плоти (как человек) для спасения, и второй мы ожидаем в силе и величии для суда и для завершения (осуществления) (не считая прихода Христа к своим в благовестии и Литургии).
Ответ на третий довод. С этим мы и не спорим. «Времена Царства», которые обычно называют «тысячелетним Царством» – это начало вечного Царства Христа, а потому Его приход при наступлении «времен Царства» есть Второй и окончательный.
Довод четвертый. Слова Господа должны оставаться истинными: Царство Мое не от мира сего (Ин. 18:36). Христос воздвигает царство не по образу этого мира, не такое царство, которое забывает крест. Тот, кто истолковывает иначе, противоречит слову Господа.
Ответ на четвертый довод. Никто и не говорит, что «времена Царства» будут устроены по «образу этого мира». Этот довод содержит логическую ошибку, называемую «учетверением терминов»: земля, на которой воздвигается Царство, и которую пока занимает «мир сей» – это одно, а образ этого Царства во «времена Царства» – совершенно другое.
Довод пятый. Число 1000 нужно понимать, как все числа, символически.
Ответ на пятый довод. Во-первых, думается, не все числа Апокалипсиса нужно понимать символически: «два свидетеля», «тысячу двести шестьдесят дней», «сорок два месяца» – понимать символически, как представляется, нет никаких оснований. Другое дело число 1000 в применении к дням: «Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи» (Пс. 89:5); «Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет. 3:8). Здесь, думается, допустимы различные богословские мнения. Что касается нашего мнения, то мы склоняемся к тому, что это число действительно является символическим и выражает какой-то необходимый, в плане домостроительства Божьего, неизвестный нам период времени. Учитывая то, что Господь сказал «не ваше дело знать времена или сроки» (Деян. 1:7), не надо, как представляется, придавать этому вопросу первостепенный характер.
