Вячеслав Недошивин
Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны
Удивительно, но Ковалевский был отставлен от преподавательской деятельности тогдашним министром народного просвещения и вынужден был уехать преподавать на Запад. И там в 1888 г. встретил математика, механика и, представьте, поэтессу, писательницу, переводчицу (повесть «Нигилистка» и книга воспоминаний), но главное, однофамилицу – Ковалевскую, Софью Васильевну. Более того, влюбится в нее…
Увидел ее на первой же лекции своей. К тому времени она, урожденная Корвин-Круковская, была вдовой, ее муж покончил с собой в 1883 г. Кстати, бросила его она, как и оставит потом на воспитание тетушкам свою дочь-младенца. Психически неустойчивая, она то впадала в беспросветную депрессиию, то, как пишут, «с головой бросалась в омут светской жизни». К счастью, получила кафедру математики в Стокгольмском университете, но и там, как пишет ее биограф, «мучаясь совестью, перестала принимать пищу, не могла спать, паостоянно находилась в слезливом, нервном напряжении». Чтобы спастись, решается взяться за непосильную математическую задачу. И – побеждает. Короче, уже в декабре 1888-го Максим Максимович присутствовал на заседании парижской Академии наук, где его возлюбленной вручали Премию физика Шарля Борда и математика Пьера Лорана «за дальнейшее решение задачи о вращении в каком-нибудь существенном пункте».
…и его невеста – поэтесса и ученый-математик Софья Ковалевская
Однофамильцам судьба отведет всего три года. Несмотря на искренние чувства, Ковалевская не пожелала сразу же оформлять их отношения. Может, и хорошо для Ковалевского, ибо невеста его, по словам ее подруги, не умела ничего: «начисто была лишена малейшего практического умения… не умела купить платья, рассчитаться за извозчика, договориться с прислугой…» Только в 1890 г., после совместной поездки по Ривьере, Максим и Софья назначили свадьбу на лето 1891 г. Но свадьбы двух ученых, увы, не случилось. 10 февраля 1891 г. Софья Ковалевская скончалась от тяжелого воспаления легких. Ныне в память о ней – о первой в Российской империи женщине-профессоре, назван лунный кратер, ее имя носят открытый в 1972 г. астероид и многие улицы нашей страны, а с 1992 г. в ее честь учреждена премия за выдающиеся успехи в области математики.
А Ковалевский вернулся в Россию в 1905-м и стал выдающимся социологом, политиком и публицистом. Избирался в Госдуму, основывал партии, открывал психоневрологический институт в Петербурге, стал президентом Педагогической академии, а позже и председателем Петербургского юридического общества. Наконец, в 1912 г. был номинирован на Нобелевскую премию мира. И – редкий случай для ученого! – когда в 1916 г. скоропостижно скончался, то в похоронах его, как было уже с Достоевским и Толстым, приняло участие до 100 тысяч благодарных россиян.
57. Бронная Мал. ул., 2/7 (с. н.), – дом князей Голицыных (1770-е гг., арх. М. Казаков), с 1880-х гг. надстроенный на этаж, – доходный дом Романова, мебл. комнаты «Романовка» и (с 1882 г.) – общежитие студентов консерватории. Ж. – в 1890–1900-е гг. – музыкальный деятель, критик, «московский Стасов» – Семен Николаевич Кругликов (троюродный брат художницы Е. С. Кругликовой), основавший здесь музыкальный салон «Кружок любителей русской музыки». Б. – М. Горький, С. И. Мамонтов, Ф. И. Шаляпин, Н. А. Римский-Корсаков, С. И. Танеев, В. С. Калинников, актриса О. Л. Книппер, а также художники: К. А. Коровин, М. А. Врубель и его жена – певица Н. Забела-Врубель.
Но более всего этот дом знаменит тем, что в этом же общежитии, но в 1910-е гг. жил поэт, художник Давид Давидович Бурлюк и его будущая жена – пианистка, мемуаристка, издательница – Мария Никифоровна Бурлюк (урожд. Еленевская). И в их комнатке дневали и ночевали поэты-футуристы, в частности, часто останавливался и жил поэт Виктор (Велимир) Хлебников.
Обложка книги футуристов «Пощечина общественному вкусу»
Сказать, что ежедневно «бурлило» в 86-м номере у Бурлюка, – значит, ничего не сказать. Студенческое жилье Маруси, где стояло обязательное пианино и единственное красное кресло в углу, оказалось штаб-квартирой русского футуризма. Здесь в 1912 г. с утра до вечера толпились Маяковский, Хлебников, Крученых, Шершеневич, Каменский, Большаков, Лившиц и многие другие. И здесь Маяковский, Бурлюк, Крученых и Хлебников сочиняли манифест футуризма «Пощечина общественному вкусу».
Сочинили за день. «Все были настроены победно, празднично: росли крылья», – напишет потом Бурлюк. Мария вспомнит: «С 10 утра… все четверо энергично принялись за работу. Первый проект был написан Давидом Давидовичем, затем текст читался вслух, и каждый… вставлял свои вариации и добавления… Отдельные места выбрасывались, заменялись более острыми, угловатыми, оскорбляющими, ранящими мещанское благополучие…» По словам Алексея Крученых, именно он предложил «выбросить Толстого, Достоевского, Пушкина». Маяковский добавил: «С парохода современности». Кто-то: «сбросить с парохода»… Маяковский: «Сбросить – это как будто они там были, нет, надо бросить с парохода». Крученых добавил: «Парфюмерный блуд Бальмонта». Хлебниковское «Душистый блуд Бальмонта» – не прошло. Зато ему в манифесте принадлежит фраза: «Стоим на глыбе слова мы». А по поводу другой фразы Хлебников чуть не поссорился с друзьями. Сначала было: «С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество». Дальше следовали фамилии «ничтожеств»: Л. Андреев, А. Куприн, М. Кузмин и др. Хлебников заявил: «Я не подпишу этого. Надо вычеркнуть Кузмина. Он нежный…», хотя все знали – просто Кузмин был одним из учителей его. И, кстати, в этом манифесте (они выпустят его отдельной листовкой в феврале 1913 г.) Хлебников впервые был назван «гением – великим поэтом современности»…
«Только мы – лицо нашего Времени… – начинался окончательный текст документа. – Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми. Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Соллогубам (так! – В. Н.), Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузминым, Буниным и проч., и проч. – нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным. С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!..»
Расходились поздно… Крученых пишет, что он «поспешил обедать и съел два бифштекса сразу – так обессилел от совместной работы с великанами». А вообще, чаще всего здесь пили чай с баранками, играли в карты, курили до умопомрачения и читали стихи. А безотказного Хлебникова, который больше всего любил здесь сидеть в красном кресле, Маруся и ее сестры брали под руки и шли за билетами в театры или за покупками. Примеряя шляпки, советовались с «гением современности»: идет – не идет?..
Наконец, в этом же доме в 1920-е гг. жил на 1-м этаже дворового флигеля поэт Василий Федорович Наседкин и его жена – сестра С. А. Есенина, Екатерина Александровна Есенина. В 1924–1925 гг. у них не раз ночевал Сергей Александрович Есенин.
58. Бронная Мал. ул., 12 (с.). А вот мимо этого дома вряд ли пройдут наши милые женщины. Не все, но многие. Ведь здесь жил не человек, а «герой» – мужик, в которого была влюблена чуть ли не половина Советского Союза.
Гоша, «он же Гога, Гора, он же Жора и он же Юра». Да, тот самый герой культового фильма и, заметьте, талантливого сценария Валентина Черных, «Москва слезам не верит». Тот самый Алексей Баталов, которого, представьте, именно в этом доме отыскал другой «герой» блокбастера – ничем особо не примечательный «Коля». Но, как помните, одна из главных «загадок» фильма и состоит в том, как он его «отыскал» в многомиллионной столице? И чудо, и тайна! Но отгадка, представьте, есть, и я ее знаю…
А дело в том, что в сценарии фильма был эпизод, который по «цензурным соображениям» был удален. Там упоминался сотрудник КГБ Еровшин – у Людмилы, подруги Кати, был когда-то роман и с ним. Вот он-то и раскрыл «тайну» поиска «человека без адреса», и он «нашел» этот адрес на Малой Бронной. И разве все это не имеет отношения к «литературной карте» Москвы?
Людмила, сокрушаясь в квартире Екатерины по поводу исчезновения Гоши, вызвала на помощь своего бывшего «воздыхателя». Ну а дальше – читайте сей удивительный диалог:
«– Катерина, – начал Еровшин, – я знаю, что его зовут Георгий Иванович, но не исключено, что в паспорте записано Юрий Иванович или Егор Иванович. Ты паспорт его видела?
– Нет, конечно.
– В следующий раз не стесняйся посмотреть, – посоветовал Еровшин. – Но это все шум – сейчас нужна информация… Людмила говорила, что он слесарь и занимается электроникой. Здесь какая-то нестыковка. Может, объяснишь?
– Он создает приборы, с помощью которых ученые что-то исследуют и защищают диссертации.
– Значит, научно-исследовательский институт. Когда вы с ним ходили или ездили по городу, вы ведь о чем-то говорили. Вспомни! Какие-нибудь такие фразы: здесь я жил в детстве, здесь я ходил в школу.
– Нет. Мы об этом не говорили.
– А ты с его слов знаешь, что он занимается электроникой?
– Не только. У них целая компания. Они выезжают на пикники, по грибы, на рыбалку. Когда мы были на пикнике, там были настоящие кандидаты и доктора наук. Молодые в основном.
– На любом пикнике, да и вообще в мужской компании, в основном говорят о женщинах, о службе в армии и о работе. Все это мужиков объединяет. О чем говорили на пикнике?
– Что мы отстаем в электронике. Что у них недавно заменяли ЭВМ «Минск», я забыла порядковый номер, эти допотопные шкафы, на современный японский компьютер.
– Вот вы сидите, разговоры идут справа от вас, слева и напротив, и все в пределах слышимости. На что вы обратили внимание в их разговорах, что вас заинтересовало?
– Что в универмаге «Москва» выбросили женские сапоги «Саламандра», все мужики лаборатории побежали покупать своим женам. А один метался между полок в растерянности. Он хотел купить сапоги любовнице, но не знал ее размера. Все очень смеялись.
Еровшин открыл свой кейс и достал книгу-карту, быстро перелистал ее.
– Ленинский проспект, универмаг «Москва». В двухстах метрах от него – институт электроники.
Еровшин набрал номер телефона.
– Институт электроники. Ленинский проспект. Георгий Иванович, слесарь, механик, приборист, посмотри допуски секретности…
– Да, – вспомнила Катерина, – он ездил в Ригу в командировку на завод ВЭФ. Вернулся четвертого ноября…
– Возраст?
– От сорока до сорока трех.
– От тридцати восьми до сорока пяти, – сообщил в телефон Еровшин. – Жду!
– Вы не сказали, куда позвонить, – напомнила Катерина.
– Он знает, – ответил Еровшин, – у них телефон с определителем номера.
– А если из телефона-автомата?
– Все телефоны-автоматы тоже имеют номера.
Зазвонил телефон, Еровшин снял трубку.
– Да. Да. Да. Записываю. Скоков Георгий Иванович, сорок второго года рождения, Малая Бронная, двенадцать, сорок вторая. Да, да. Понятно. Будем через пятнадцать минут, – и положил трубку.
– Знаешь что, тебе не нужно ездить, – обратился он к Катерине. – В такой ситуации начнется выяснение, кто виноват, слово за слово – и потом будет еще труднее поправить. Поедет Николай. Мы его подвезем и по дороге проинструктируем. И он привезет его сюда. Здесь ты на родной территории, рядом будет Людмила, она в любой ситуации сориентируется.
– Он не поедет ко мне, – произнесла Катерина.
– Поедет, – сказал Еровшин. – Такие женщины, как ты, на каждом шагу не валяются. Зови Николая!
Николай вошел в кухню.
– Мы его нашли, – сообщил Еровшин. – Но у тебя будет сегодня сложная и ответственная задача – доставить его сюда. Мы посовещались и пришли к выводу, что только ты сможешь это сделать.
– Задание понято.
– О подробностях предстоящей операции поговорим в машине.
– Я готов. – Николай налил себе водки, выпил и щелкнул каблуками ботинок.
Николая высадили у дома на Малой Бронной, где жил Гога.
– Напор и уверенность! – напутствовал Еровшин. – В таких ситуациях аргументы не так уж и важны. Действуй по принципу «сам дурак!».
– Не понял, – удивился Николай.
– Поясняю. Он говорит, что его обманули. Ты говоришь – сам обманулся.
– Такие факты есть, – подтвердил Николай.
– А главный довод – поехали, там разберемся!
– А если не поедет?
– Тогда звони Катерине, пусть приезжает сама…
– А если попытается скрыться?
– Попытайся остановить.
– А если он применит силу?
– И ты примени тоже.
– А если нас заберут в милицию за драку?
– Очень хорошо. Катерина приедет его выручать. А тебя Антонина.
– Ладно. Попытаюсь обойтись без драки…»
Такая вот история… Но – выскажу свое мнение – может, и хорошо, что этот эпизод был исключен из сценария. Ведь в любви без чудес не бывает, разве не так? Да впрочем – и в настоящей литературе.
Кстати, в этом же доме и в те же годы – с 1980-х и до 2002 г. – жили два человека, имевшие отношение и к «чудесам» литературы, и к кино. Да, здесь жили в те же годы прозаик, историк, секретарь Союза писателей Москвы (1991−1995), лауреат Госпремии СССР (1987) Юрий Владимирович Давыдов и его жена – телекритик, публицист, обозреватель Слава (Бронислава) Тарощина (С. Н. Тарощина).
59. Бронная Мал. ул., 21/13 (с.), – Ж. – с 1927 до 1937 г., до своего ареста – поэт-футурист, прозаик, драматург, сценарист, переводчик, редактор журнала «Новый ЛЕФ» – Сергей Михайлович Третьяков. Б. – Б. А. Пильняк (Вогау), М. Е. Кольцов, Л. Ю. Брик, (предположительно) В. Э. Мейерхольд, а также (совсем не предположительно) – Б. Брехт, Р. Альберти, Ф. Вольф, Г. Эйслер и многие другие.
В 1929−1930 гг. в этом же доме жили Осип Эмильевич Мандельштам и его жена Надежда Яковлевна Мандельштам (урожд. Хазина). Б. – Б. А. Пильняк (Вогау), А. А. Ахматова, М. А. Зенкевич, С. И. Кирсанов, С. И. Липкин, Э. Г. Герштейн, искусствовед А. Г. Габричевский, Л. В. Горнунг и др.
И в конце 1930-х гг. здесь, в квартире режиссера и сценариста Виталия Леонидовича Жемчужного и его жены – библиотекарши Евгении Гавриловны Жемчужной (урожд. Соколовой) жил, вообразите, литературовед, драматург, критик Осип Максимович Брик. Отдельно от жены – от Лили Брик.
В 1920-х гг. «нравы» в среде творческой интеллигенции были довольно широкими. «Свободную любовь» исповедовали, в частности, и в семье Бриков. Романам Лили при живом муже и любовнике-поэте – несть числа, это давно не секрет. Но не многие знают, что в 1925 г. Осип Максимович влюбился в 24-летнюю жену режиссера Жемчужного, друга семьи – Евгению. Она работала в библиотеке, но позже станет секретарем прозаика и драматурга Осипа Брика. Лиля Брик, которая сначала «и думать об этом не хотела, в конце концов смирилась». Правда, иногда, как пишет мемуарист, досадовала: «Я не понимаю, о чем они могут говорить часами?» или: «Неужели он не видит, что она не элегантна?..» Но для него (как подчеркивает свидетель) это, видимо, «не имело никакого значения».
«Вначале, – пишут, – этот брак был чисто гостевым: Евгения никогда не ночевала в квартире Бриков-Маяковских, но почти ежедневно бывала там, да и от первого мужа уходить не собиралась…» (см. Арбат ул, 53). Но уже в 1926 г., как известно, Брики официально развелись. Лиля станет женой комкора и прозаика Примакова, потом литературоведа Катаняна. А ее бывший муж (не разрывая связей и жизни с Лилей и Маяковским) подолгу жил уже здесь, на Мал. Бронной, в квартире своей любви. Их связь продлится на 20 лет, до смерти Осипа Брика в 1945 г. (Спасопесковский пер., 3/1).
И, конечно, занятно, что по стране Евгения Жемчужная всегда ездила с Осипом Максимовичем, но за границу, в командировки и «на отдых», с ним «каталась только Лиля»… В «кругу Маяковского-Бриков» не только браки «втроем» были, что называется, в порядке вещей, но в нем все и всегда жили по главному принципу: «Лиля всегда права…»
60. Брюсов пер., 12 (с., мем. доска), – дом артистов (1928, арх. И. И. Рерберг). Ж. – с 1928 по 1939 г., в сдвоенных квартирах 2-го этажа – актер, режиссер, теоретик театра, педагог, народный артист республики (1923) – Всеволод Эмильевич Мейерхольд и его жена – актриса Зинаида Николаевна Райх-Есенина. Здесь, у Мейерхольда, жил одно время прозаик и драматург Юрий Карлович Олеша и в 1937–1938 гг. после тюрьмы и ссылки останавливался – Осип Эмильевич Мандельштам.
Дом этот знаменит прежде всего пролитой здесь невинной кровью. Здесь, через 24 дня после ареста в Ленинграде Всеволода Мейерхольда, в ночь на 15 июля 1939 г. «неустановленными лицами» была убита его жена – Зинаида Райх-Есенина.
Дом, где убили актрису Зинаиду Райх. Мемориальная квартира Всеволода Мейерхольда (Брюсов пер., 12)
Бандиты, проникшие в квартиру через балкон, нанесли ей восемь ножевых ран. Убийцы знали: в квартире только она и 60-летняя домработница. Сын от Есенина, девятнадцатилетний Костя (он жил тут с матерью), накануне уехал к родне, а дочь, 21-летняя Татьяна, ушла буквально за три часа до трагедии. Громилы, как стало известно потом, шли наверняка, ибо за месяц до этого к жене Мейерхольда умело «подвели» юношу, который успел стать своим в доме. Он и забежал накануне, сразу, как ушла дочь. Проверял, нет ли кого лишних…
Пишут, что Райх в момент нападения шла из ванной в спальню, что, получив первый удар, закричала: «Спасите, убивают!» Домработница, кинувшись к ней, заохала: «Что вы? Что вы?..» и получила чем-то по голове – мимо нее пронесся один из убийц и вывалился на лестницу. Домработница выбежала за ним, и дверь захлопнулась. И Гиацинтова, и Берсенев, и все соседи по дому видели потом кровавые пятерни, которые бандит оставил на стенах подъезда. А в квартире, пока искали дворника, пока тот отказывался ломать дверь до приезда милиции, истекала кровью Зинаида Райх. Убийц ждала за углом черная «эмка». Их не найдут. Исчезнет и «свой» юноша, и дворник. А Зинаида Николаевна, по слухам, умрет по пути в больницу – в «Скорой»…
Зато не слухи – факт! – что квартиру ее сразу разделят и в одну половину вселится личный шофер Берии, а в другую – восемнадцатилетняя красавица из секретариата НКВД. Имя любовницы Берии – Вардо Максимилишвили. Эта Вардо проживет здесь 53 года. «Эти» ничего не боялись: ни крови, ни слухов, ни судов, ни нас, потомков. Верили: они пришли навечно! Красавицу выселят отсюда, когда ей будет за 70, в 1991-м, по личному приказу председателя КГБ Крючкова. Это тоже – факт. И, если хотите, главная улика – кто же убил жену Есенина и Мейерхольда.
А вообще в этом доме у Мейерхольдов бывала почти вся «культурная Россия»: Андрей Белый, Пастернак, Маяковский, Есенин, Балтрушайтис, Луначарский, Светлов, Зощенко, Шагинян, Эренбург, Сейфуллина, Третьяков, Гладков, Сельвинский, Герман, Паустовский, Вишневский, Раскольников, Эрдман, кинорежиссеры Эйзенштейн, Пырьев, актеры Книппер-Чехова, Ильинский, Качалов, Царев, художники Кончаловский, Петров-Водкин, Осмеркин, композиторы Прокофьев и Шостакович, а также и видные чекисты Ягода, Агранов (Сорендзон) и именитые иностранцы: Мальро, Пискатор и др.
Ныне на 2-м этаже – музей-квартира В. Э. Мейерхольда.
61. Брюсов пер., 15 (с.), – церковь Воскресения Словущего на Успенском Вражке (1620). Здесь находится икона «Взыскание погибших» (чудом спасенная и восстановленная), перед которой 27 января 1912 г., правда, в церкви Рождества Христова в Палашах (н. с.), венчались Марина Цветаева и Сергей Эфрон.
Икона «Взыскание погибших» из церкви в Брюсовом переулке
62. Брюсов пер., 21/11 (с. п.), – в дворовой части частично сохранившегося дома с 1847 по 1849 г. снимал квартиру драматург Александр Васильевич Сухово-Кобылин.
Вообще-то место это знаменитое. Когда-то, в начале XIX в., здесь, на участке А. Р. Брюса, стоял дом братьев, графов Андрея и Кирилла Гудович. С 1812 г. здесь жил московский военный губернатор И. В. Гудович.
Позже, в 1826–1829 гг., здесь жила вдова поэта, прозаика, драматурга, переводчика, генерала, сенатора, учителя императрицы Елизаветы Алексеевны и великих князей, а также наставника Г. Р. Державина и Н. М. Карамзина, попечителя Московского университета Михаила Никитича Муравьева – Екатерина Федоровна Муравьева (урожд. баронесса Колокольцова), мать декабристов Н. М. и А. М. Муравьевых. Отсюда она провожала в Сибирь почти всех жен осужденных декабристов, снабжая их деньгами, колясками, аптечками и пр.
Позже в этом не сохранившемся доме жил с 1830-х гг. философ, медик, физик и ботаник, педагог, профессор Московского университета – Иустин Евдокимович Дядьковский, который, пишут, принимал здесь поэта Дениса Давыдова, философа и публициста Чаадаева, а позднее – Гоголя, Белинского, Станкевича, Максимовича и др.
Но, повторяю, в частично сохранившемся новом доме этом снимал квартиру драматург Александр Сухово-Кобылин. А во флигеле этого дома он поселил свою возлюбленную, французскую модистку Луизу (Ивановну) Симон-Деманш. Через год, в ноябре 1850 г., ее найдут убитой, в чем долго (семь лет) подозревали самого драматурга.
Это – одна из самых громких тайн в истории русской литературы. Достаточно сказать, что этому делу были, спустя 80 лет после него, посвящены две исследовательские работы, по странному стечению обстоятельств (в этом «странном» деле) написанные однофамильцами. В 1927 г. в СССР вышла книга литературоведа Леонида Гроссмана «Преступление Сухово-Кобылина», а в 1936 г. – книга Виктора Гроссмана «Дело Сухово-Кобылина». Первый доказывал «вину» драматурга, второй – оправдывал его на основе «новых экспертиз». Словом – чистый детектив.
Что же случилось в Москве 7 ноября 1850 г.? В тот день аристократ, потомок боярина Андрея Кобылы, повеса и 34-летний будущий драматург Сухово-Кобылин в полном отчаянии обратился в полицию с требованием найти француженку-модистку Луизу Симон-Деманш, которая, как знала вся Москва, долгие годы была его «содержанкой». Он познакомился с ней в парижском ресторане и дал ей 1000 франков на переезд в Россию, а позже – обогатил капиталом в 60 тыс. рублей, подарил загородный особняк и снял квартиру в этом доме. И вот спустя сутки, 8 ноября, ее труп нашли в снегу недалеко от Ваганьковского кладбища. Горло ее, пишут, пересекала «поперечная, с рваными краями рана», ребра были переломаны и по всему телу обнаружены ссадины. Ограбление исключили, на убитой нашли бриллиантовые серьги и золотое кольцо.
А.В. Сухово-Кобылин
В доме Сухово-Кобылина, а он жил уже на Страстном бул., 9 (снесен в 2006 г.), был проведен обыск и обнаружены следы крови (33 пятна), правда, установить, принадлежали ли они убитой или, как утверждал хозяин, курице, которую недавно резали в сенях, не удалось. Сам «виновник» утверждал, что был в тот вечер в доме Нарышкина, в чью жену был влюблен, и что этому есть 15 свидетелей. Тем не менее он был арестован. Но почти сразу в убийстве признались повар хозяина, кучер и две дворовые девки, и через шесть дней будущий драматург вышел на свободу. Четверых «виновных» суд через 10 месяцев приговорил к каторге и ссылке, но спустя два месяца они отказались от показаний (повар, например, утверждал, что его, добиваясь признания вины, подвешивали на крюк) и все были якобы подкуплены драматургом. Когда дело дошло до Сената, оно было возобновлено, и весной 1854 г. Сухово-Кобылин был вновь арестован и доставлен на гауптвахту. Именно там – вот ирония судьбы! – в заключении, он и закончил («плод тюремной тоски») свою первую из трилогии пьесу «Свадьба Кречинского». Премьера, кстати, прошла с аншлагом в Малом театре еще до окончания следствия. По делу же об убийстве ничего нового не нашли (вопреки фактам)и драматурга выпустили. А в 1857 г. выпустили и приговоренных ранее повара и других. Дело было окончательно закрыто.
Драматург уехал за границу, подолгу жил там и до конца жизни так и не признал своей вины. Правда, одна его фраза и ныне толкуется двояко: «Не будь у меня связей да денег, давно бы я сгнил где-нибудь в Сибири»
Так закончилась история красавицы-француженки и самая таинственная история в литературе XIX в.
63. Бурденко ул., 16/12 (с.), – доходный дом Н. Н. Печковской. Ж. – с 1915 г., в доме матери Ольги Павловны Флоренской (урожд. Сапаровой) – поэт, философ, богослов, физик, математик, инженер, литератор-мемуарист и искусствовед Павел Александрович Флоренский, его жена – Анна Михайловна Гиацинтова и пятеро детей их. За разнообразие знаний и увлечений священника Флоренского еще при жизни называли «русским Леонардо». В 1912−1917 гг. он редактировал здесь журнал «Богословский вестник». И отсюда в 1920-е гг. переедет в Бол. Каретный пер. (Бол. Каретный, 11), когда в 1921−1927 гг. станет преподавать во ВХУТЕМАСе, а позже – в дом, где его и арестуют в 1933 г. (Красноказарменная ул., 12/2).
«Павел Флоренский и Сергей Булгаков» (1917)
М.В. Нестеров
Сегодня нет сомнения, что жизнь отца Павла, или, по выражению дружившего с ним прозаика и философа В. В. Розанова, «Паскаля нашего времени», была полна загадок. Например, во времена шумного процесса, связанного с «делом Бейлиса» (1913), когда еврея Менахема Менделя Бейлиса обвинили в ритуальном убийстве двенадцатилетнего Андрея Ющинского, священник Флоренский был уверен в обвинении и публиковал анонимные статьи об «употреблении евреями крови христианских младенцев». Позже, в 1922 г., в книге, изданной за свой счет, выступил сторонником «геоцентрической картины мира». утверждавшей, вопреки Копернику, что Солнце и планеты «вращаются вокруг Земли», а не наоборот. Наконец, загадка – почему в работе, написанной уже в заключении в 1933 г. и названной «Предполагаемое государственное устройство в будущем», священник полагал наилучшим устройством страны «тоталитарную диктатуру» с совершенной системой контроля и изоляцией от внешнего мира, которую должен возглавить «гениальный и харизматический вождь». В какой-то степени эти мысли, как утверждают, он «высказал» с подачи следствия, фабриковавшего процесс против «национал-фашистского центра».
Но самой большой загадкой, «тайной отца Павла», стали изъятие и сбережение для потомков от возможного осквернения большевиками в 1919 г. головы мощей Сергия Радонежского из Троице-Сергиевой лавры. Якобы после молитв пятеро добровольцев вскрыли раку с мощами православного святого и на место головы отца Сергия положили голову также погребенного в лавре князя Трубецкого, дав при этом обет молчания. Ковчег с головой долго хранился у посвященных. И только в 1946-м, когда вновь была открыта лавра, главу Преподобного, и вновь тайно, вернули на прежнее место.
Вот эту «историю», пишут, и хранил все годы заключения и лагерей священник Павел Флоренский. «Я принимал удары за вас, – напишет в марте 1934 г. жене и детям из заключения, – так хотел и так просил Высшую Волю…»
Флоренского расстреляют в Ленинграде в 1937-м. А арестуют в 1933 г. в Москве, в доме на Красноказарменной улице. Он пройдет свою Голгофу на БАМЛАГе, потом на Соловках – в лагере особого назначения, где, работая на заводе, запатентует более десяти научных открытий. А окончательно реабилитируют философа только в 1959 г. И лишь через 40 лет, в 1998 г., здесь, на Бурденко, откроют музей-квартиру Флоренского, которую возглавит внук философа и священника – игумен Андроник (Трубачев).
