Янина Хмель
Падение в небо

Полная версия

Откровение

Каждый раз, когда она засыпала на моём плече, я не слышал её мысли. И в такие минуты я хотел бы, чтобы Айрин была моей родственной душой.

В иные минуты, когда в её голове были нескончаемые вопросы, я чувствовал, будто жертвую собой и своим временем ради её счастья. Иногда я сомневался в искренности этой жертвы. Я ощущал себя узником её мыслей.

Вместе с воспоминаниями из прошлой жизни мне открылись таинства о родственности душ. В этом была какая-то значимость: научиться доверять свою жизнь, душу и тело, не зная, о чём думает твой человек. Не искать подвоха. Верить. Чувствовать. Любить.

Я не нашёл ответа на вопрос, почему получил свой дар. И был ли он даром… Или проклятием? У меня никогда не было желания читать мысли других людей. Я всегда считал, что правда – непотопляема. И если бы несколько лет назад корабль, который отплыл от берегов Саутгемптона³, назвали Правдой, никакие бы айсберги не смогли его разрушить.

Я чувствовал, когда мне лгут. Мама часто говорила, что я вынюхиватель правды. А я просто видел ложь.

Я был эмпатичным: сопереживал не потому, чтобы обо мне думали «он такой добрый и сочувствующий», а потому что это шло из глубины души, искренне. Я как будто не умел иначе.

Плохими или хорошими не рождаются. Это каждодневный выбор. Когда вместо злости и мести ты осознанно выбираешь любовь и помощь, понимаешь, что в твоём сердце любви становится только больше, сколько бы ты ни отдал.

Я отрёкся от сана. Попросту не мог одновременно быть с Айрин и служить Богу. Поэтому во всём признался старому священнику, не в силах больше разрываться между чувствами и церковью.

– Мне очень не хочется отпускать тебя, сын мой, – сказал мне он, – но я принимаю любое твоё решение, если оно идёт от твоего сердца.

Я пока не понимал, откуда шло моё решение. Но я доверился своему чутью.

– О чём вы сейчас думаете?

Мне казалось, что я никогда не слышал его мысли.

– Наверное, я давно уже не думаю, – пожал плечами священник. – Не забиваю голову мечтами, тяжёлыми думами, метаниями. «Я уже своё отдумал…» – добавил он мысленно.

Её мысли

Мы с Айрин стали жить вместе. Тётушка Лула выделила нам комнату, пока я занимался строительством нового дома на земле, на которой сгорел родительский дом.

Айрин не расставалась с холстом и красками. Я смастерил для неё мольберт, она могла долгими часами не отходить от него. Чаще всего Айрин рисовала небо. Я любовался ею в такие моменты. Когда она сидела перед мольбертом, в её мыслях было так же тихо, как когда она засыпала. Кисть была продолжением её руки, резкими и плавными мазками она превращала белый холст в настоящее произведение искусства.

Мы так и жили долгое время в нашем тихом мире, где я говорил за двоих, а она чувствовала – тоже за двоих. В её мыслях ни разу не промелькнул упрёк о том, что я не люблю.

«А ты меня хочешь?»

Она отложила кисть в сторону, убирая перепачканную краской прядь волос с лица.

Я смущённо отвёл глаза.

«Ну, ответь же! Да или нет?!» – требовала она.

– Я не знаю…

«Ты всё знаешь!» – вызывающе подумала она.

– Я не знаю ничего, что связано с тобой! – тяжело выдохнул я.

«Мне не нравится твоё имя… – Айрин внезапно перевела тему. – Но зато я без ума от твоих локонов и глаз, цвет которых так и не смогла разгадать».

– Вполне нормальное имя, – пожал плечами я, смутившись от комплиментов. Убрал отросшие кудри с лица.

«А как тебя звали в прошлой жизни?»

– Давай не будем об этом говорить.

«Ну-у… Говоришь только ты. Я думаю! – В её мыслях опять проскочила усмешка. – Наверное, нелепо со стороны смотрится…»

Я вздохнул.

«Мне жаль, что я не могу тебе ответить. Я бездарная, немая и глупая… Да, ты действительно не можешь любить такую!»

– Айрин…

«Что, не знаешь, что ответить?»

– Я хотел бы любить тебя, правда.

«Так почему не любишь? Почему сам всё усложняешь?»

Только мужчиной я понимаю, насколько женщина сложна и проста одновременно. Я помню, каково это – быть женщиной. Но когда я смотрю на женщину глазами мужчины, как будто всё, что я помнил из прошлой жизни в женском воплощении, моментально испаряется из моей памяти.

Мы сидели на берегу. Она ближе к обрыву, я чуть поодаль. Я молча наблюдал за тем, как она делала наброски карандашом в своём альбоме, а потом резко вырывала листы, мяла их, бросая в реку, а они, как белые кораблики, плыли по течению.

Айрин откинула в сторону альбом, сжала карандаш в ладони, я услышал, как он хрустнул, Айрин выбросила его в реку.

Когда в её голове проскользнуло: «А если бы я упала в реку, утонула бы?», я напрягся. Айрин успокоила, повернувшись ко мне лицом: «Не бойся, я не доставлю тебе такого удовольствия – смотреть на моё тело сверху вниз!»

– Тебе бы повезло, если бы ты сразу захлебнулась. Удар по воде подобен тысяче ножей, вонзённых в тело. На несколько мгновений ты полностью потеряешь контроль над собой.

«Не отвяжешься от меня так просто в этой жизни, не надейся!» – Айрин пронзила меня строгим взглядом.

– Я уже привык к тебе, – честно признался ей.

«У тебя такой глубокий взгляд. И такой необыкновенный цвет глаз. Никогда не видела оттенка красивее. Я пытаюсь… пытаюсь смешать краски, чтобы передать их цвет! Но каждый раз получается отвратительный коричневый. А твои глаза… они будто пчелиный мёд!»

Айрин пристально смотрела на моё лицо. «А ещё… в своих снах я представляю, как ты касаешься меня. Как водишь своими длинными нежными пальцами там… – она смутилась и моргнула, а потом вновь посмотрела перед собой, продолжая мысль, – там… где никто, кроме… отчима, не касался».

Уже долгое время я не замечал за собой сексуального влечения, а сейчас почувствовал ответную реакцию своего тела на её мысли. Когда она стала вспоминать свои сны и я увидел их её глазами, нервно сглотнул.

– Я никогда не спрашивал о твоём возрасте.

«Я немая уже восемь лет. Ненамного ты меня старше, Давид!» – впервые за всё время она обратилась ко мне по имени.

Я посмотрел на неё удивлённо:

– Я не говорил, сколько мне.

«А это неважно!»

Айрин медленно поднялась и подошла ко мне, остановилась в нескольких сантиметрах. Я ощущал её дыхание на своём лице. Она подняла руку и медленно поднесла ладонь к моей щеке. В её глазах опять застыл вызов, которым она обожала забрасывать меня, как молниями. Айрин не моргала и не отводила взгляд.

Я схватил её за талию и притянул к себе. Она улыбалась, отгоняя все мысли, кроме одной. «Хочу!» – повторялось в её голове.

И я хотел.

Я сжал её волосы и стянул их на затылке, Айрин запрокинула голову, но продолжала смотреть мне в глаза.

«А если мне не понравится?» – подумала она.

Я поднял её голову вверх за подбородок и поцеловал.

«А что если…» – не прекращала думать она.

– Айрин!

Я отпустил её и отвернулся.

«Прости…»

– Обычно девушку можно заткнуть поцелуем! – сорвался я.

«Ты сам говорил, что я необычная!»

Я не смотрел на неё, пытаясь выровнять дыхание. Огонь внутри меня разливался по телу, всё ближе подбираясь к нервным окончаниям.

«Ты меня не хочешь?»

– Да ты издеваешься, – я повернулся к ней. Опять наши лица находились слишком близко, чтобы я мог устоять перед поцелуем. Но теперь целовала она.

«Ты хорошо целуешься!» – Пронеслось в её голове.

Я отстранился от её губ и прошептал:

– Прекрати… думать.

«Я буду думать всегда», – ответила мне Айрин.

Я нащупал рукой разрез её юбки и запустил туда руку.

«Я хочу нежности! Мне хватило грубости сполна».

– Я знаю, чего ты хочешь, – прошипел я в ответ. И лёг на землю, опуская её поверх себя.

«Я не хочу быть сверху!»

– Айрин, – я выдохнул и убрал руки с её бёдер, подложив их под голову, – я так не могу.

«Но почему же? Читать мысли девушки во время секса для мужчины должно быть очень выигрышно. Разве нет?»

– Теперь я так не думаю.

«Хорошо, я могу остаться сверху. Тебе что, не нравится быть сверху?»

– Мне не нравится, что я не могу перестать слышать твои мысли.

«А ты думаешь во время секса?» – прилетело мне в ответ.

– Думаю, – фыркнул я.

«Тогда почему ты винишь меня в том, что думаю я?!»

– В отличие от меня, ты не знаешь, о чём я думаю.

«О той, которая твоя родственная душа. А я не она! И ты не можешь принять меня такой – думающей. Во время секса. Во время поцелуя. Всегда, чёрт возьми!»

Она поднялась, одёрнула юбку и пошла прочь, иногда спотыкаясь и путаясь в длинном подоле.

– Айрин! – окликнул её я.

«Отстань! Ты хотел, чтобы я ушла – я ухожу! – Она даже не обернулась, споткнувшись ещё пару раз. – Чёрт!»

– Остановись, пожалуйста!

«И не подумаю! Слышишь? Не подумаю!»

Её мысли были пропитаны злостью и обидой. И они становились мне не слышны с каждым её шагом от меня.

Осмысление

Айрин металась. То она уверяла меня, что ей достаточно любить меня, что вовсе не нужна моя взаимность. То я видел упрёк в её взгляде. Он лишь на секунду появлялся в васильковых глазах, потом мгновенно испарялся. Но я всегда успевал заметить его.

Когда она обиделась и ушла, я впервые отчётливо понял, что не хочу, чтобы она уходила от меня. Что я действительно боюсь потерять её. Мне страшно, что она когда-нибудь исчезнет из моей жизни.

Я поднял глаза к небу и тихо-тихо произнёс вслух:

– Даже если моя родственная душа где-то ждёт меня, я прошу у неё прощения, ведь пока жива эта женщина, я обещаю себе всегда быть рядом с ней. Если никакой другой любви, кроме как между родственными душами, не существует, значит, я буду любить её другой – особенной любовью. Которая родилась во мне для неё. Я хочу слышать её дыхание рядом, слышать её мысли, даже если буду знать, что она не мой человек.

Я глубоко вздохнул, ощущая, как запершило горло от долгого монолога. Я не думал о том, что кто-то может наблюдать со стороны, что я говорю сам с собой, задрав голову вверх. Я всё равно продолжал:

– Никогда не верил в то, что где-то в мире есть моя половина. Не верил в половины, которые встречаясь становится одним целым. Кто-то выбирает одиночество. Ему это нужно! И он при этом не половинка кого-то или для кого-то, а вполне себе целый человек.

С каждым словом мой голос становился громче, увереннее. Смелее. Я как будто читал молитву, но не для прихожан одной маленькой церкви, а для всего мира.

– Я не могу отрицать свои чувства к Айрин. Даже если это противоречит тому, что я вспомнил из прошлой жизни. Не могу и не хочу! Я не хочу её потерять… Даже если она не та самая, не моя родственная душа.

Что это, если не признание себе в том, что есть единственная истина? И эта истина никогда не сокрыта от человека, потому что она рождается с ним, она есть в его душе всегда.

Когда возвращался домой, я уже знал, что скажу Айрин.

Её слова

– Она пришла? – тихо спросил я тётушку Лулу, когда зашёл в дом.

Лула заваривала чай:

– Отнеси ей.

Я взял чашку из её рук.

– Злится?

– Плачет, – посмотрела мне в глаза тётушка.

Я опустил взгляд.

– Да, с ней нелегко. Она невозможная! Но в то же время – она невероятная! У неё огромное сердце. И оно полностью заполнено любовью к тебе.

– Я знаю, – ответил я, не поднимая глаз.

– Тогда почему же доводишь её до слёз?

– Потому что не мог ответить ей взаимностью.

Я вошёл в нашу комнату. Айрин сидела на полу, положив руки на край кровати, а на них – голову.

– Тётушка заварила тебе чай.

Она даже не повернулась на мой голос. И в голове её было тихо.

– Пахнет вкусно.

«Мятой, гвоздикой и лимоном?»

Так пахли васильки, цвета которых были её глаза. Так пахла она в нашу первую встречу.

– Мёдом, – улыбнулся я. Присел на корточки возле неё и поставил чашку рядом.

Айрин повернулась и уткнулась заплаканным лицом мне в грудь.

«Я думала, что ты не обидишь меня, потому что знаешь, насколько это больно. Но ты сделал хуже! Ты отказался принимать мою любовь! – Её мысли беспорядочно прыгали. – Вселенная накажет тебя за твоё предательство!»

Она обвила мою шею.

Я был готов принять любое наказание, лишь бы она не страдала.

– Айрин, я буду любить тебя так, как умею. Я буду учиться любить тебя так, как ты этого заслуживаешь.

– А я люблю тебя так, чёрт возьми, как никто никогда не полюбит! – громко и отчётливо выкрикнула Айрин.

Я замер, прижимая её к себе. Потом прислушался – в её голове не было ни одной мысли. Точнее: я их не слышал.

– Айрин…

Я медленно поднялся, высвобождаясь из объятий, и отошёл на пару шагов от неё.

– Отстань! – строго и также громко сказала она.

– Ты…

Её глаза округлились – она сама только сейчас поняла, что говорит, а не думает. Айрин поднесла ладонь к своим искусанным губам, всё ещё смотря прямо мне в глаза.

– Я… – Удивление на её лице сменилось испугом. По её щекам покатились слёзы, одна за другой. Айрин закрыла лицо ладонями. – Ты меня слышишь? – прошептала она.

Я смотрел на неё и ничего не мог ответить, потому что был застигнут эмоциями врасплох. Меня потряхивало от внезапного озарения: вот она, твоя родственная душа, перед тобой!

– Это… это чудо! – Айрин бросилась мне на шею.

Я обнял её одной рукой, второй приглаживал растрёпанные в разные стороны локоны.

– А мысли? – Айрин отстранилась, пристально глядя на меня. Её глаза стали насыщенно-синими, как будто северное сияние озарило небо.

Я отрицательно помотал головой.

– Видишь, что любовь к тебе сделала со мной?! – она говорила так, будто никогда не была немой. А я слышал её так, будто всегда слышал этот голос.

– Посмейся, пожалуйста! – попросил я.

И она рассмеялась, отпрянула от меня и закружилась, хлопая в ладоши. Потом присела и расплакалась, обхватив коленки руками. А потом подскочила и обессиленно рухнула в мои объятья.

– Я говорю! И смеюсь!

А я не мог насладиться этим смехом, с любовью смотря на неё.

Она трогала свои губы, кричала во весь голос, смеялась, целовала меня, плакала, а потом выдохлась и опустилась на кровать.

Я прилёг рядом.

Она медленно и тихо подвинулась ближе, положив голову мне на грудь.

– Теперь ты не слышишь мои мысли?

Я слышал только её учащённое дыхание и громкое сердцебиение.

– Не слышу, – ответил я.

– То есть… это значит, что я твоя родственная душа?

Ответ

«Дорогой я,

Неважно – Мужчина ты или Женщина, всегда оставайся Че-ло-веком! Помни: самое важное, что ты можешь взять с собой в бездну, это не память.

Это Любовь.

Рождаются и умирают новые миры, а любовь пребудет дольше всего.

Любовь будет всегда: она начало начал. Она единственная реальность. Она пришла из бездны, из тьмы, чтобы осветить собой непростую дорогу – жизнь. Мы ради того и живём, чтобы любить.

Только любя принимаешь всё таким, каково оно есть, не пытаясь это изменить.

Ты можешь не замечать любовь. Можешь представлять её какой угодно. Можешь отрицать её существование. Можешь говорить, что никогда не искал её и не найдёшь. Но она сама найдёт тебя! Заполнит каждый миллиметр твоего духа. Она будет внутри тебя. Жить. Сиять. Она – настоящая искренняя любовь душ».

Мы сидели на берегу Буша. Айрин делала наброски карандашом в альбоме. Я заканчивал писать письмо.

– Ты всё-таки пишешь себе послание в будущее? – Айрин отобрала у меня лист и спрятала руки за спиной.

Я не успел среагировать, так как был увлечён буквами и совсем забыл, какая Айрин ловкая и шустрая как белка.

– Ты же не хочешь, чтобы в следующей жизни я забыл, что люблю тебя?

Я пытался отобрать у неё лист.

– А как ты себе из будущего передашь это письмо? – с вызовом спросила она, уворачиваясь от моих рук.

Я обнял её сзади и притянул к себе, целуя в шею.

– Я что-нибудь придумаю! Отдай письмо.

Несколько прядей выбилось из её косы, щекоча мне нос.

– Айрин… – простонал я.

Айрин развернула лист и быстро пробежалась глазами по тексту. Я смотрел на неё и улыбался воспоминаниям. Даже тогда, когда она впервые появилась в церкви, я уже смотрел на неё не так, как на других женщин. Моя интуиция подсказывала мне, как будто выделяя её среди остальных, подсвечивая ореолом света. От Айрин всегда исходил свет, а её прикосновения всегда были тёплыми.

Я говорил ей, что внутри неё заперто солнце, а она отвечала, что там целый океан.

Я всё ещё хранил её письма, через которые она общалась со мной на первых исповедях. Это было совсем недавно, но кажется, будто уже несколько жизней прошло с тех дней.

– Знаешь, Давид, ничему тебя эта жизнь не научила! – усмехнулась она, сминая моё письмо и бросая комок в реку. – Я всё равно придумаю, как напомнить тебе о себе.

Мы молча наблюдали, как уплывает белый кораблик с посланием в будущее.

– Помнишь, ты спросил, что означает моё имя?

Я кивнул.

– Ещё хочешь узнать?

Я посмотрел ей в глаза, уже зная ответ. Потому что в них отражался весь мой мир.

– В переводе с ирландского моё имя означает «мир».

Жизнь Ангелины

Россия, Санкт-Петербург

наши дни

После комы

– Айрин? Кто такая Айрин?

Мой хриплый голос эхом отдалялся от меня. Я открыла глаза и увидела перед собой двух незнакомых женщин в белых халатах. Они быстро переглянулись между собой, потом одна выбежала, а другая подскочила ко мне.

– Какой… сейчас… год? – прерываясь на глубокие вдохи, произнесла я. Беспорядочные мысли, как рой жужжащих пчёл в улье, не позволяли мне сосредоточиться. Я не могла ухватиться за какую-то одну.

– Это мы у вас должны спрашивать, – заботливо улыбнулась женщина, которая осталась со мной, поглаживая меня по плечу. «Я б тоже запуталась в датах после тридцати девяти дней комы».

– Какая кома?! – Я взволнованно осмотрелась по сторонам, не понимая, о чём она говорит. Попыталась присесть, но чья-то тяжёлая рука упёрлась в моё плечо и не позволила мне это сделать.

– Спокойно, милая, – услышала мягкий голос и увидела перед собой ещё одно незнакомое лицо немолодого мужчины, глаза его скрывались за очками, толстые линзы которых как будто мешали мне заглянуть в его душу.

– Что происходит? Где я?!

Я почувствовала, как в области солнечного сплетения что-то забурлило, как будто закипала вода в кастрюле, поднимая крышку вверх. Так порывалась вверх моя грудная клетка. Я прижала ладонь к солнечному сплетению, вновь жадно хватая воздух ртом.

– Тяжело дышать… – едва выговорила я, а потом снова провалилась в бездну.

Удар. Вспышка. Темнота.

Я смотрела на происходящее сверху вниз: макушки людей сновали туда-сюда, как будто чья-то невидимая рука переставляла фигурки на шахматной доске. В центре были две перевёрнутые машины – легковая и фура. Рядом стоял белый фургон, на крыше которого крутилась синяя мигалка. А к ним двигались пожарные машины.

Вой сирен давил на барабанные перепонки. Этот звук перебивали голоса и рыдания. Как будто я находилась на месте какой-то катастрофы. В мыслях всплыло сравнение падения башен-близнецов⁴.

Я оттолкнула из мыслей картинки теракта и стала опускаться ниже к трём телам, которые были прикрыты белыми простынями. Но мои глаза видели каждое тело сквозь окровавленную ткань, как на рентгене. Одно тело мне было незнакомо – это водитель фуры. Ко второму я прижималась каждую ночь в нашей общей постели – это был мой любимый человек. Мой муж. Его глаза были закрыты, а губы застыли в вечной улыбке.

Я быстро заморгала, надеясь, что картинки перед глазами исчезнут. Но когда снова сосредоточила взгляд на телах, осознание произошедшего не заставило себя долго ждать. С губ сорвалось рычание, подобное рыку раненой волчицы, которая понимала, что её волчонка и волка убил охотник, а её почему-то оставил жить с этой глубокой раной. Я зажала рот ладонями, но никто даже не поднял голову на мой крик. Никто не обращал на меня внимания. Никто меня не слышал.

Моя внутренняя катастрофа была отнюдь не слабее падения башен-близнецов. Рухнула моя жизнь.

Я заметила маму: она плакала возле тела девушки, рядом с которым суетились люди в синих комбинезонах. Этой девушкой была я.

Я опять закричала. Но опять на меня никто не отреагировал. Я спустилась ближе к своему телу. Всё лицо было в крови: кровь вытекала из опухшего носа, из разбитой брови и изо рта, вместе со сдавленным стоном: «Сын…»

Моя шея была зафиксирована шиной, одну руку держала мать, перебирая тонкие пальцы, другая – неподвижно лежала на кушетке. Я никогда не выходила в астрал из физического тела, но сейчас на ум пришло именно это сравнение – будто душа воспарила над телом, вышла из него.

Я осмотрелась по сторонам в поисках своего ребёнка. И увидела его маленькое тельце в нескольких метрах от тела мужа. Оно тоже было прикрыто белой простынёй. Рядом с ним сидела свекровь и громко рыдала. Она так не оплакивала сына, как оплакивала единственного внука.

Я ринулась к сыну. Замерла над ним, остановленная улыбкой на его лице. Такой же, какая навсегда застыла на лице его отца. Но больше меня повергли в ужас глаза, которые оставались открытыми.

Я попыталась сорвать простыню с лица сына, но мои руки прошли сквозь.

Голоса людей доносились как будто из узкого туннеля. С каждой услышанной фразой я уплывала в бездну.

«Пожар локализован».

«Трёх человек спасти не удалось».

«Среди них ребёнок».

«Легковой автомобиль выскочил на встречную».

«Произошло столкновение с фурой».

Я открыла глаза. Медленно повернула голову сначала влево, потом вправо, но никого не увидела.

– Господи, что за безумные сны! – выдохнула я, борясь с желанием разрыдаться от страха и беспомощности.

Тикающий звук давил на мозг, как будто кто-то ритмично стучал молоточком по моим вискам.

– Где мой муж? – чуть громче сказала я. – Позовите его… Кто-нибудь! Позовите моего мужа!

Надо мной склонилось уже знакомое лицо немолодого мужчины в очках, в которых я увидела своё отражение.

– Я в больнице, да?

Попыталась подняться, но его ладонь снова упёрлась в моё плечо.

– Всё верно, – ответил он, – вы в больнице.

– Позовите моего мужа, пожалуйста!

Почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Я не плакса, это всё лекарства, которые мне вкололи, прежде чем я провалилась в тот кошмар.

– Ангелина, – мужчина виновато улыбнулся.

Я закрыла глаза.

– Только не говорите… – Я зажмурилась.

– Вы помните, какой сейчас год?

– Уж точно не 1916! – процедила сквозь зубы я.

– Постарайтесь отвечать серьёзно, – попросил мужчина.

– 2016, – я открыла глаза и уставилась на него.

– Хорошо, – кивнул он. – Вы помните, что случилось с вами до того, как вы оказались тут?

– Нет, не помню! – Я начинала злиться. – Вы можете позвать моего мужа? Я хочу увидеть его, услышать его голос, – почувствовала, как комок в горле снова перекрыл дыхание.

– Не заставляйте меня снова вводить вам успокоительное, – выдохнул мужчина.

Я вновь предприняла попытку принять вертикальное положение, но почувствовала, что мешает какой-то инородный предмет на шее.

– Это шина, – объяснил мужчина. Я слышала его голос, но уже не видела лица. – У вас вывих. Тридцать девять дней назад произошла авария.

– Мой муж… – перебила его я. Комната закружилась перед глазами. Это же был сон, это не могло быть правдой. – Мой сын!

Я вновь увидела два любимых тела под белыми простынями. Улыбки, застывшие на любимых лицах. Открытые глаза сына.

– Нет-нет-нет, пожалуйста, – я всхлипнула, – скажите мне, что они живы!

– Давайте вы успокоитесь, и мы вернёмся к этому разговору позже, обещаю.

Надо мной вновь склонилось лицо, и я заглянула в его глаза сквозь толстые линзы очков.

«Как же сложно сообщать о смерти…»

Я посмотрела на его губы, но они не шевелились.

«Какими словами мне сказать ей, что её сын и муж погибли в аварии?»

Я задержала дыхание, а потом снова провалилась в сон.