Элеанор Каттон
Светила
Обнаружив недостачу, Балфур пришел в ужас. Он лично занялся поисками: обошел всю набережную из конца в конец, справляясь о пропаже у каждой двери и записывая показания каждого грузчика, носильщика, матроса и таможенного чиновника, – но все труды его ни к чему не привели. Ящик как сквозь землю провалился.
Лодербек и двух ночей подряд не провел в своих апартаментах на верхнем этаже гостиницы «Резиденция». В течение последних двух недель он разъезжал по лагерям и поселкам вдоль всего побережья, знакомясь с людьми: этот предвыборный тур завершился только нынче утром. Будучи крайне занят и полагая, что «Добродетель» еще не прибыла из Данидина, он до сих пор не спрашивал про свой багаж, но Балфур знал, что вопрос вот-вот прозвучит, а как только это произойдет, он будет вынужден открыть правду. Он отхлебнул вина.
На столе между собеседниками громоздились остатки «перекуса» – этим словом Лодербек называл любую трапезу и любое блюдо, употребленное в неурочный час дня или ночи. Сам он наелся до отвала и уговаривал Балфура последовать его примеру, но грузоперевозчик снова и снова отклонял приглашение – ему кусок в горло не шел, в особенности же маринованный лук и жареная ягнячья печенка: от запаха этих двух блюд язык у него просто в трубочку сворачивался.
В качестве уступки приглашающей стороне, за чей счет он, собственно, обедал, он выпил целый кувшин вина и в придачу кружку пива – пьяным, как известно, море по колено, да только спиртное нимало не прибавило ему храбрости, зато накатила тошнота.
– Ну, еще кусочек печеночки, – предлагал Лодербек.
– Очень вкусно, – пробормотал Балфур. – Прямо во рту тает… но я уже наелся… моя комплекция не позволяет… уже наелся, благодарю вас.
– Это ж кентерберийская ягнятинка, – нахваливал Лодербек.
– Кентерберийская… да… превосходно!
– Икорка нагорий, Том!
– Благодарю вас, я уже сыт.
Лодербек на миг задержал взгляд на печенке.
– А ведь я бы мог сам пригнать стадо, – заметил он, меняя тему. – Вверх в горы и через перевал. Пять фунтов за голову, десять фунтов за голову… да я бы на этих продажах целое состояние составил! Сказали бы раньше, что в этом городе все мясо либо копченое, либо солонина, я б привел обедов на месяц! Мне б пару псов, я бы играючи справился.
– Да нет, это вам не в игрушки играть, – возразил Балфур.
– Уж я бы неплохой куш сорвал.
– Сбросьте со счета тех овец, что свернули себе шею на речных порогах, – фыркнул Балфур, – и тех, что потерялись, и тех, что уперлись и вперед идти не хотят. Да вы бы их часами пересчитывали, проклиная все на свете, да сгоняли вместе, да разыскивали по всем кустам. Благодарю покорно!
– Риск – благородное дело, – пожал плечами политик, – а путешествие и без того выдалось препаршивое. Уж хотя бы деньжат подзаработал по прибытии. Господь свидетель, меня бы, глядишь, радушнее встретили.
– Может, лучше коровы, – подсказал Балфур. – Коровье стадо куда послушнее.
– Лакомый кусочек по-прежнему вакантен, – напомнил Лодербек, пододвигая тарелку с печенкой к собеседнику.
– Никак не могу, – покачал головой Балфур. – Уже не лезет.
– Тогда ты забирай все, что осталось, Джок, старина, – обернулся Лодербек к помощнику. (Своих спутников он называл просто по имени, поскольку оба они носили одну и ту же фамилию Смит. Однако имена их отличались забавной асимметрией: один звался Джок, второй – Огастес.) – Заткни рот луковкой, и нам не придется больше слушать ерунду насчет этих твоих пропащих бригантин – так, Том? Заткнуть ему рот? – И Лодербек с улыбкой оборотился к Балфуру.
Балфур в очередной раз потянул себя за нос. Как это похоже на Лодербека, подумал он: этот человек заставляет согласиться с ним по самому пустячному поводу; требует единодушия там, где единодушие вообще неуместно, – и не успеешь оглянуться, как ты уже на его стороне и вовсю за него агитируешь.
– Луковкой, да, – кивнул Балфур и, уводя разговор от корабельной темы, заметил: – Во вчерашнем «Таймс» упоминалось про эту вашу девчонку на дороге.
– Никакая она не моя! – возразил Лодербек. – Да и ссылка – не ссылка, одно название!
– Автору нахальства не занимать, – продолжал Балфур. – Почитаешь его, так выходит, что весь город заслуживает порицания из-за этой девки… как будто все вокруг виноваты.
– А кто к нему прислушается? – презрительно отмахнулся Лодербек. – Никчемный писака, жалкий клерк провинциального суда, которому на любимую мозоль наступили!
(Клерком, о котором Лодербек отзывался столь пренебрежительно, был, конечно же, Обер Гаскуан, чья краткая проповедь в «Уэст-Кост таймс» десятью часами спустя привлечет внимание Уолтера Мади.)
Балфур покачал головой:
– Он выставляет дело так, словно это наша ошибка – коллективная, так сказать. Словно мы все должны были вовремя одуматься и принять меры.
– Жалкий клерк, – повторил Лодербек. – Целыми днями напролет выписывает чеки на чужое имя. У таких обо всем на свете есть свое мнение, да только кому оно интересно-то?
– И все-таки…
– И все-таки ничего. Упоминание пустяковое, аргументация смехотворна; даже говорить не о чем. – Лодербек забарабанил костяшками пальцев по столу, как судья постукивает молотком, давая понять, что терпение его на исходе.
Балфур, отчаянно пытаясь помешать разговору вернуться к прежней теме, заговорил снова, опережая политика:
– Но вы с ней виделись?
– С кем – с той девчонкой, подобранной на дороге? – нахмурился Лодербек. – Со шлюхой-то? Нет, конечно; с того вечера – ни разу. Хотя я слыхал, она вроде оклемалась. Вы полагаете, мне стоит ее проведать? Вы ведь поэтому спросили?
– Нет, что вы, – покачал головой Балфур.
– Человек моего положения не может себе позволить…
– Конечно не может – ни в коем случае…
– Что, по-видимому, возвращает нас к пресловутой проповеди, – промолвил Лодербек на сей раз непривычно задумчивым тоном. – Именно об этом и вел речь наш клерк. До тех пор, пока не будут приняты определенные меры – пока не понастроят разных там богоугодных заведений, монастырей, домов призрения и так далее, – с кого спрашивать за такого рода ситуацию? Кто отвечает за такую вот девицу – которая одна как перст в целом свете – в таком вот месте?
Вопрос задумывался как риторический, но Балфур, стремясь поддержать разговор, с ответом не замедлил:
– Да никто не отвечает.
– Никто, вот как! – Лодербек удивленно изогнул брови. – Где ж ваш христианский дух?
– Анна попыталась свести счеты с жизнью – покончить с собой, знаете ли! Никто не несет за это ответственности, кроме нее самой.
– Вы называете ее Анной! – укоризненно отозвался Лодербек. – Вы с ней, выходит, на «ты»; я бы предположил, что в таком случае доля ответственности за нее приходится и на вас!
– Называть кого-то по имени еще не значит снабжать ее опиумом!
– Вы бы захлопнули перед нею дверь, потому что она опиумозависима?
– Я ни перед кем дверей не захлопываю. Если бы я нашел ее на дороге, то поступил бы в точности как вы. Совершенно так же.
– То есть спасли бы ей жизнь?
– То есть сдал бы ее полиции!
Лодербек нетерпеливо отмахнулся от уточнения.
– А что потом? – не отступался он. – Ночь в тюрьме, а потом? Кто защитит ее, когда она снова возьмется за свою трубку?
– Никто не может защитить человека от него самого – от его собственной руки, знаете ли! – досадливо парировал Балфур.
Ему такого рода дискуссии никогда не нравились; право же, они не намного лучше обсуждения сравнительных достоинств прямого и смешанного парусного вооружения. (Но с другой стороны, за прошедшие две недели Лодербек показал себя собеседником не из лучших: по тону – сущий деспот, то уклончив, то требователен. Балфур списывал это на расшатавшиеся нервы.)
– Духовное утешение – вот что он имеет в виду, – духовную поддержку, – встрял Джок Смит, пытаясь быть полезным, но Лодербек, вскинув ладонь, заставил его умолкнуть.
– Забудем про самоубийство – это отдельная тема, причем не из приятных, – промолвил он. – Но кто мог бы дать ей шанс, Томас? Вот в чем вопрос. Кто дал бы этой несчастной девушке возможность попробовать начать другую жизнь?
Балфур пожал плечами:
– Так уж вышло, что некоторым выпадают плохие карты. Но глупо рассчитывать, что совесть заставит человека жить той жизнью, которая по душе вам. Обычно обходишься тем, что есть: пытаешься удержаться на плаву.
Этим замечанием грузоперевозчик продемонстрировал свою чуждую милосердию предвзятость, что утяжеленным противовесом скрывалась за внешней живой, искрометной снисходительностью: ведь, как большинство предприимчивых натур, он своими свободами весьма дорожил и от других ждал того же.
Лодербек откинулся к спинке стула и оценивающе поглядел на Балфура сверху вниз.
– Она шлюха, – подвел итог Лодербек. – Это вы хотите сказать, так? Она всего-навсего шлюха.
– Не поймите меня превратно: я ничего против шлюх не имею, – возразил Балфур. – Зато не слишком люблю богоугодные заведения, равно как и монастыри. Унылые это места.
– Да вы меня никак нарочно подначиваете! – воскликнул Лодербек. – Благосостояние – вот показатель цивилизации, воистину лучший из всех показателей! Если мы хотим цивилизовать этот город, если мы хотим прокладывать дороги и строить мосты, если мы хотим закладывать основы будущего этой страны…
– Тогда неплохо бы дать нашим строителям дорог и мостов кой-чего для сугрева в постели ночами, – докончил за него Балфур. – Лопатить гравий – работенка не из легких!
Джок и Огастес рассмеялись, но Лодербек даже не улыбнулся:
– Шлюха – это морально-этическая проблема, Томас; давайте называть вещи своими именами. Тот, кто поставлен стражем на границе, обязан служить образцом! – (Это была прямая цитата из его недавнего предвыборного выступления.) – Шлюха – это морально-этическая проблема, и точка! Сточная канава для честно нажитого богатства!
– А ваше средство, – парировал Балфур, – хорошая дренажная труба для честно нажитого богатства, да богатство-то все равно утекает, а деньги – это деньги. Бросьте вы насчет богоугодных заведений, и давайте не будем постригать наших девчонок в монашки! Чертовски глупая затея, тем более что их тут явная недостача!
– И девчонок недостача, и с девчонками незадача, – фыркнул Лодербек.
– Ответственность за шлюх, скажете тоже! – воскликнул Балфур. – Чего доброго, они себе потребуют места в парламенте!
Огастес Смит отпустил скабрезную шутку, все расхохотались.
Когда же смех поутих, Лодербек объявил:
– Давайте оставим эту тему. Мы тот день обсудили со всех сторон и во всех аспектах, и я, честно говоря, подустал. – Широким жестом он дал понять, что не прочь вернуться к предшествующему разговору. – Касательно корабельной оснастки. Я стою на том, что наше ви́дение преимуществ зависит исключительно от того, с какой стороны посмотреть. Джок говорит с точки зрения бывшего морского волка, я – с точки зрения судовладельца и джентльмена. Я мысленно вижу план парусности; он видит деготь, паклю и ветер.
Джок Смит откликнулся на подначку привычно, но вполне добродушно, и спор возобновился.
В душе Томаса Балфура вновь всколыхнулось раздражение. Он так славно сострил на тему богоугодных заведений – Лодербек похвалил его отповедь! – и он был бы не прочь продолжать этот разговор в надежде снова блеснуть остроумием. А по поводу корабельной оснастки и ее преимуществ он явно ничего пикантного не скажет, равно как и Джок с Огастесом, равно как и сам Лодербек, угрюмо думал он. Но в обычае Лодербека было начинать и заканчивать диалог по собственной прихоти, перескакивая с одного предмета на другой только потому, что от какого-то вопроса он устал, или потому, что собеседник взял верх. За это утро политик трижды воспротивился смене темы, упрямо возвращаясь к трескучей болтовне о кораблях. Всякий раз, как Балфур заговаривал о местных новостях, политик заявлял, что ему до смерти надоели пустопорожние рассуждения об отшельнике и шлюхе, когда на самом-то деле, досадливо думал Балфур, ни одно из этих событий они так и не обсудили в подробностях и уж никоим образом – со всех сторон и во всех аспектах.
Эти внутренние переживания следовали определенному сценарию, пусть сам Балфур и не отдавал себе в этом отчета. Балфур так восхищался Лодербеком, что предпочитал скорее принижать себя, нежели критиковать своего кумира, даже в мыслях, когда эти двое расходились во мнениях; но на самоумаление всегда хочется возразить, а когда возражений не находится, накатывает раздраженная обидчивость. В течение последних двух недель Балфур не заговаривал о злополучной встрече Лодербека с покойником, этим Кросби Уэллсом, хотя обстоятельства смерти отшельника будили в нем немалое любопытство; и он ни словом не упомянул Анну Уэдерелл, девицу легкого поведения, найденную на дороге. Он вел себя сообразно пожеланиям Лодербека и ждал, что Лодербек отблагодарит его той же монетой, однако на такое внимание к чувствам ближнего Лодербек способен не был, и до поры этого не произошло. Но Балфур не замечал этого недостатка в своем кумире, он просто ждал, сгорая от нетерпения, и начинал уже дуться.
(Мы примирительно добавим, что дулся он несерьезно, и одного доброго слова от Лодербека хватило бы, чтобы вновь привести его в доброе расположение духа.)
Балфур слегка отодвинулся от стола, с детской демонстративностью выставляя напоказ свое недовольство, и обвел глазами помещение.
Обеденный зал был почти пуст, учитывая неурочный час трапезы; сквозь раздаточное окошко Балфур видел, что повар снял передник и, положив локти на стол, сидит раскладывает пасьянс. Перед очагом, посасывая полоску вяленого мяса, устроился большеухий парень. Его, по-видимому, поставили там приглядывать за утюгами, что грелись на решетке над угольями, потому что каждые полминуты или около того он, послюнив палец, подносил его к подставке, проверяя, горячо ли. За ближайшим столиком сидел священник – веснушчатый, нескладный, с курносым носом и отвисшей нижней губой, точно у слабоумного ребенка. Он уже позавтракал в одиночестве и теперь попивал кофе и почитывал какую-то брошюру, по-видимому репетируя проповедь на завтра, подумал Балфур, – читая, преподобный медленно кивал, словно отсчитывая ритм своего безмолвного выступления.
Большеухий парень в очередной раз послюнил палец и дотронулся до утюга; священник перелистнул страницу; повар подровнял карту точно по краю колоды для рубки мяса; Балфур вертел в руках вилку. Наконец Лодербек сделал паузу в своей обличительной речи, чтобы пригубить вина, и Балфур не упустил возможности вставить слово.
– А говоря о барках, – промолвил он (до сих пор речь шла о бригантинах), – я за последний год частенько видел ваш «Добрый путь» по эту сторону отмели. «Добрый путь» – это ведь ваше судно, не так ли?
К вящему удивлению Балфура, эта реплика была встречена гробовым молчанием. Лодербек лишь наклонил голову, словно собеседник поставил перед ним серьезнейшую философскую проблему и ему хотелось поразмыслить над нею в одиночестве.
– Оснастка у него первоклассная, – похвалил Балфур. – Просто залюбуешься!
Помощники переглянулись.
– И это, безусловно, лишний раз подтверждает наш с вами довод, мистер Л., – промолвил Огастес Смит, нарушив наконец заколдованную тишину. – Даже барк маневреннее бригантины: половины команды хватает за глаза и суетни в два раза меньше. Не будет же он этого отрицать!
– Да, – отозвался Лодербек, словно очнувшись. И обернулся к Джоку. – Не будете же вы этого отрицать?
Джок усмехнулся с набитым ртом:
– Буду. У вас команда в два раза меньше, зато у меня – вполовину меньше снастей, так где, по-вашему, больше суетни? По мне, так ходкость куда важнее маневренности.
– Как насчет компромисса? – предложил Огастес. – Возьмем баркентину.
Джок покачал головой:
– Я уже говорил и повторю снова: из трех мачт одна точно лишняя.
– Зато скорость побольше, чем у барка. – Огастес тронул Лодербека за локоть. – Как насчет вашего «Полета фантазии»? У него ж косые паруса на грот-мачте, так?
Интуиция не подсказала Балфуру, что помощники стараются увести разговор от предложенной им темы; он подумал, что, вероятно, политик просто недослышал. Балфур возвысил голос и попытался снова:
– Так вот, я все о вашем «Добром пути». Этот барк здесь регулярно ходит. Оснастка, говорю, первоклассная. Я его частенько по эту сторону отмели вижу. Сдается мне, он и ходкий, и маневренный. Вот честное слово, кораблик что надо!
Алистер Лодербек вздохнул. Запрокинул голову, сощурился, глядя на балки; на губах его блуждала глупая улыбка – улыбка человека, к конфузу не привыкшего, позже понял Балфур. (Никогда прежде, вплоть до этого утра, ему не доводилось слышать, чтобы Лодербек признавался в какой-либо слабости.)
Наконец Лодербек проговорил, по-прежнему щурясь на потолок:
– Этот барк более не принадлежит мне. – Голос его звучал вымученно, словно из-за улыбки несколько истончился.
– Вот оно что! – подивился Балфур. – Махнулись никак – обменяли на посудину побольше?
– Нет, я его продал. Раз и навсегда.
– За золото?
Лодербек помолчал минуту и затем произнес:
– Да.
– Вот оно что! – повторил Балфур. – Вот просто взяли и продали. А покупатель кто?
– Капитан корабля.
– Ого-о! – весело выдохнул Балфур. – Здесь я вам не завидую. Про этого типа тут у нас разное рассказывают.
Лодербек не ответил ни слова. По-прежнему улыбаясь, он внимательно изучал оголенные балки потолка и зазоры между половицами этажом выше.
– Да уж, – повторил Балфур, откинувшись назад и заложив большие пальцы за отвороты пиджака. – Тут про него разное рассказывают. Фрэнсис Карвер! Вот уж кому не хотел бы я встать поперек дороги.
Лодербек изумленно воззрился на собеседника.
– Карвер? – повторил он, нахмурившись. – Вы хотите сказать Уэллс.
– Капитан «Доброго пути»?
– Ну да – разве что он перепродал судно.
– Дюжий такой здоровяк – темные брови, темные волосы, и нос сломан.
– Верно, – кивнул Лодербек. – Фрэнсис Уэллс.
– Не хочу с вами спорить, – заморгал Балфур. – Но этого человека зовут Карвер. Возможно, вы его путаете с тем парнем, который…
– Нет, – отрезал Лодербек.
– С отшельником…
– Нет.
– Ну, покойник наш – тот самый тип, которого вы обнаружили мертвым две недели назад, – не отступался Балфур. – Его звали Уэллс, видите ли. Кросби Уэллс.
– Нет, – в третий раз повторил Лодербек, чуть повышая голос. – Я ничего не путаю. Когда я подписывал договор о продаже, в документах фигурировало имя Уэллс. Всегда и везде – Уэллс.
Собеседники недоуменно глядели друг на друга.
– Ничего не понимаю, – произнес наконец Балфур. – И от души надеюсь, что вас не надули. Странное совпадение, не правда ли? Фрэнк Уэллс и Кросби Уэллс.
Лодербек замялся.
– Не то чтобы совпадение, – осторожно проговорил он. – Я так понимаю, они братья.
– Кросби Уэллс и Фрэнк Карвер – братья? – расхохотался Балфур. – Даже вообразить такого не могу! Разве что через брак.
Лодербек вновь глупо заулыбался и принялся тыкать пальцем в какую-то крошку.
– Да кто вам такое сказал? – вопросил Балфур, так и не дождавшись ответа.
– Право, не знаю, – отозвался Лодербек.
– Или Карвер упомянул что-то подобное, подписывая бумаги?
– Может, и так.
– Да уж! Ну, если вы так утверждаете… но, глядя на них, вот ни за что бы не поверил! – промолвил Балфур. – Один – высокий, внушительный, второй – недоросток никчемный, жалкий бродяга и мот!
Лодербек вздрогнул; пальцы его непроизвольно дернулись и сжались, словно ухватив добычу.
– Кросби Уэллс был бродягой и мотом?
– Ну вы же его видели тогда, в хижине, – махнул рукой Балфур.
– Я видел его мертвым, но не при жизни, – возразил Лодербек. – Странное дело: никогда не знаешь, как человек выглядит на самом деле; это ведь душа вдыхает в нас жизнь.
– О, – отозвался Балфур. И принялся обдумывать эту мысль.
– Мертвец выглядит сотворенным, – продолжал Лодербек. – Так статуя – творение рук человеческих. Ты смотришь на безжизненное тело, дивясь мастерству замысла, и поневоле задумываешься о мастере. Кожа – такая гладкая, такая прозрачная. Как воск, как мрамор – и все-таки не совсем такая; она не задерживает в себе свет, в отличие от восковой фигуры, и не отражает его, как камень. Матированная, как скажет художник. Без глянца. – Внезапно Лодербек отчаянно смутился. И выкрутился из положения, грубовато спросив: – А вот вы когда-нибудь видели свежего покойничка?
Балфур попытался свести все к шутке («Опасный вопрос, на золотых-то приисках!»), но политик ждал ответа, и в конце концов Балфур вынужден был признать, что свежих покойников не видел.
– «Видел покойника» – не совсем та формулировка, – добавил словно про себя Лодербек. – Надо было сказать: «Доводилось ли вам засвидетельствовать факт смерти?»
– Джок тронул его за шею, верно, Джок? – вмешался Огастес Смит.
– Эге, – подтвердил тот.
– Как только мы вошли, – уточнил Огастес.
– Разбудить его хотел, – объяснил Джок. – Не знал, что он уже концы отдал. Думал, просто спит. Но вот в чем штука-то: воротник был влажным. От пота то есть – пот еще не просох. Мы прикинули, он не далее как полчаса назад помер.
Он хотел было продолжить, но Лодербек, резко дернув подбородком, заставил его умолкнуть.
– Ничего не понимаю! – недоумевал Балфур. – Подписывался как Уэллс – надо же!
– Мы, должно быть, разных людей имеем в виду, – отозвался Лодербек.
– У Карвера на щеке шрам, вот тут. Белый и по форме вроде… вроде серпа.
Лодербек поджал губы, покачал головой:
– Шрама не помню.
– Но он темноволосый? Крепко сложен? С виду – грубая скотина?
– Да.
– Ничего не понимаю! – повторил Балфур. – Зачем бы человеку менять фамилию? Да еще эти братья!.. Фрэнк Карвер – и Кросби Уэллс!
Усы Лодербека зашевелились, как если бы он жевал нижнюю губу.
– Вы его знали? – осведомился он уже совсем другим голосом.
– Кросби Уэллса? Вовсе нет, – отозвался Балфур. Он откинулся на стуле, радуясь прямому вопросу. – Он строил лесопилку – далеко, на Арахуре; ну да вы ж видели хижину; вы там сами были. Он через меня грузы возил – оборудование, все такое прочее, – так что в лицо-то я его знал. Да покоится он с миром. У него в напарниках был туземец-маори. Они лесопилкой вместе занимались.
– Ну и как он вам – что за человек-то?
– В смысле, какой именно человек?
– Ну да, какого сорта? – Рука Лодербека вновь дернулась. Вспыхнув, он переформулировал вопрос: – Я хочу сказать, как он вам показался?
– Жаловаться не на что, – пожал плечами Балфур. – Занимался своим делом, в чужие не лез. По выговору вроде бы уроженец Лондона. – Он помолчал, затем заговорщицки наклонился вперед. – Конечно же, теперь, когда он умер, о нем чего только не рассказывают.
И вновь Лодербек не ответил ни словом. Как-то странно он себя ведет, отметил Балфур: красный от смущения и все больше отмалчивается. Он словно бы хотел услышать от Балфура ответ на какой-то конкретный вопрос – и одновременно заставить его замолчать. Оба помощника, по-видимому, интерес к разговору утратили: Джок возил по тарелке кусок печенки, а Огастес, отвернувшись, наблюдал, как в окна хлещет дождь.
Балфур искоса следил за ними. Эти двое вращались вокруг Лодербека точно спутники вокруг планеты. Они спали в его комнате, подложив под голову по диванному валику, неотлучно следовали за ним повсюду и всегда говорили и действовали заодно, словно делили на двоих одну личность в придачу к имени. До сего дня Балфур считал их очень славными ребятами, компанейскими и понятливыми; он полагал, что их преданность Лодербеку весьма похвальна, пусть даже их вечное присутствие порою действовало ему на нервы. Но теперь? Он переводил взгляд с одного на другого и понимал, что уже не столь в этом уверен.
Лодербек почти ничего не рассказывал Балфуру о последнем этапе своего путешествия через Альпы двумя неделями раньше. Все, что Балфур знал о его ночном прибытии в Хокитику, он почерпнул главным образом из «Уэст-Кост таймс»: газета опубликовала сокращенную версию показаний, которые Лодербек в письменном виде предоставил полиции. Лодербека никто не подозревал в причастности к двум смертям, одной – фактической, другой – предотвращенной: из протокола коронера недвусмысленно явствовало, что Кросби Уэллс скончался от вполне естественных причин, а врач сумел доказать, что опиум, от которого едва не погибла Анна Уэдерелл, принадлежал ей самой. Но теперь Балфур задумался: а много ли правды в газетном отчете?
Он наблюдал, как Джок Смит гоняет кусок печенки по тарелке туда-сюда. Как странно, что Лодербек ни с того ни с сего воспылал любопытством к характеру Кросби Уэллса при жизни, а еще удивительнее то, что Кросби Уэллс, человек тихий, заурядный, не пользующийся ни малейшим влиянием, внезапно оказался связан родственными узами – да какими бы то ни было узами! – со скандально известным Фрэнсисом Карвером. Балфуру в это не верилось. А теперь вот еще эта шлюха на дороге. Речь идет о простом совпадении, или это происшествие имеет какое-то отношение к безвременной смерти Кросби Уэллса? И с какой стати Лодербек так упорно уходил от разговора об этих двух встречах – вплоть до сего момента?
Отчасти чтобы поддержать разговор, отчасти чтобы обуздать воображение, которое так и норовило голословно обвинить его друга во всех смертных грехах, Балфур проговорил:
– Итак, вы продали барк Карверу – думая, что зовут его Уэллс, – и он между прочим проболтался, что у него в загашнике припасен братец Кросби.
– Сейчас уже не помню, – отозвался Лодербек. – Это с год назад было. Давным-давно!
– Но вот вы год спустя столкнулись с братом этого человека – только что умершим, тело еще остыть не успело! – продолжал Балфур. – По другую сторону Альп, ни больше ни меньше… в месте, где вы отродясь не бывали! Поразительная случайность, вы не находите?
– Лишь немощный разум верит в совпадения, – напыщенно произнес Лодербек. Оказавшись в непростой ситуации, он имел обыкновение изображать надменную снисходительность.
Балфур пропустил афоризм мимо ушей.
– Так которое из имен вымышленное? – размышлял он вслух, не сводя с политика глаз. – Карвер? Или Уэллс?
– Я наполню кувшин, мистер Л.? – осведомился Огастес Смит.
Лодербек побарабанил по столу:
– Да, наливайте. Отлично.
– «Добрый путь» снялся с якоря недели две назад, – рассуждал Балфур. – Судно ходит туда-сюда от Кантона, верно? Чай возит? То есть мы Карвера еще долго здесь не увидим.
– Оставим эту тему, – заявил Лодербек. – Я перепутал фамилии. Наверняка перепутал. Не имеет значения.
– Минуточку! – воскликнул Балфур. Ему в голову пришла новая мысль.
– Что такое? – вскинулся Лодербек.
– Возможно, не все так просто. Учитывая, что продажа имущества покойного была обжалована. Для вдовы, вероятно, очень даже имеет значение, что у Кросби Уэллса где-то припрятан братец.
Лодербек вновь боязливо заулыбался:
– Для вдовы?
– Да-да, – многозначительно откликнулся Балфур и уже собирался было продолжать, но Лодербек поспешно его перебил:
– В хижине не было никаких следов жены – вообще никаких! По всей видимости, он – этот парень – жил один.
– В том-то и дело, – откликнулся Балфур.
Он уже хотел пояснить, но Лодербек снова вмешался:
– Вы говорите, что это важно – новости насчет брата. Но деньги мужа всегда наследует жена, разве что в завещании говорится иначе. Таков закон! Не понимаю, при чем тут брат. Отказываюсь понимать! – И он набычился, вызывающе глядя на собеседника.
– Так завещания нет, – откликнулся Балфур. – В том-то и проблема. Кросби Уэллс никакого завещания не оставил. Никто вообще не знал, есть ли у него семья. Когда он умер, непонятно было даже, куда извещение посылать, – видите ли, наличествовало только его имя: ни домашнего адреса, ни свидетельства о рождении, ровным счетом ничего. Так что его земля и дом отошли Короне… и, разумеется, Корона имеет полное право пустить их в продажу, так что они немедленно оказались выставлены на рынок и на следующий же день были куплены. Здесь у нас на рынке товар не задерживается, это я вам со всей авторитетностью говорю. И тут, еще чернила на договоре купли-продажи не просохли, объявляется жена! Никто ни о какой жене и знать не знал вплоть до того дня – а у нее, понимаете ли, и свидетельство о браке в полном порядке, и сама она подписывается как Лидия Уэллс.
Лодербек вытаращил глаза. Вот теперь Томас Балфур полностью завладел его вниманием.
– Лидия Уэллс? – проговорил Лодербек еле слышным шепотом.
Огастес Смит глянул на Джока и тут же отвернулся.
– Это в четверг случилось, – покивал Балфур. – Суд не нашел в ее документах, к чему придраться; хотя, конечно же, в Данидин послали запрос на всякий случай. И все же что-то тут не так. Свалилась точно снег на голову, хочет прибрать к рукам землю и дом, а ведь Кросби о ней даже не упоминал никогда. И вот еще что сомнительно: дама, черт ее подери, – высший класс! Как Кросби Уэллса угораздило жениться на такой красотке – о-го-го! – дорого бы я дал, чтобы разгадать эту тайну!
– Вы ее видели? Лидия здесь? Она здесь?
Имя прозвучало в его устах знакомо и привычно. Итак, Лодербек с ней знаком, выходит, он наверняка и покойного знал, подумал про себя Балфур.
– Ну да, – вслух подтвердил он, стараясь не выдать своих подозрений. – Прибыла в четверг на почтовом пароходе. Разодета в пух и прах, такая вся цаца, а по трапу-то вниз сошла, как бывалая морячка. Платье узлом завязала да через плечо и панталончики рукой придерживает. Все обручи да застежки на виду. Чтоб мне провалиться, если я знаю, как Кросби Уэллс заполучил такую штучку, – вот чтоб мне провалиться на этом самом месте!
Лодербек все еще никак не мог оправиться от потрясения:
– Лидия Уэллс – жена Кросби Уэллса!
– По крайней мере, так она утверждает. – Балфур вгляделся в лицо собеседника, а затем резко отставил бокал и подался вперед. – Послушайте, мистер Лодербек, – объявил он, хлопнув ладонью по столу между ними, – сдается мне, что-то мешает вам высказаться начистоту. Может, облегчите душу?
Эта простая просьба словно бы открыла шлюзы в сердце Алистера Лодербека. Подобно столь многим руководящим персонам, которые привыкли к постоянному сервису по высшему разряду и потому редко остаются одни, Лодербек был склонен воспринимать обслугу в чисто утилитарном ключе. Безусловно, Балфур очень славный парень: сметливый делец, шумный весельчак, склонный к излишествам, любитель посмеяться, – но его ценность как человека сводилось к ценности назначенной ему роли; в представлении Лодербека он был легкозаменяем. Что скрывалось за самоочевидными качествами, политик не давал себе труда выяснить.
Когда властелин впервые прозревает в своем подданном человека – возможно, и не равного себе, но, по крайней мере, живое существо, цельное и умалению не подлежащее, со своими слабостями и увлечениями, с подлинным прошлым и неопределенным будущим, – это всегда момент глубоко личный. Сейчас Алистер Лодербек остро пережил это осознание – и устыдился. Он вдруг понял, что Балфур предлагал ему дружбу, – а он принимал лишь содействие; что Балфур дарил его великодушием, – а он ценил в нем лишь полезность. Лодербек обернулся к помощникам.