Эми Ньюмарк
Куриный бульон для души. 101 вдохновляющая история о сильных людях и удивительных судьбах
Я сошла с ума?
Чувство юмора крайне важно. Это ваша броня. Радость в сердце и улыбка на лице – это признак того, что человек понимает происходящее и контролирует ситуацию.
Хью Сайди, американский журналист
Нервный срыв может случиться с каждым. Даже со спасателями, которые помогают другим, а также с теми, кто контролирует и исправляет ситуации.
Я вспоминаю то, что произошло перед моим нервным срывом. Мне было сорок два года. Мой муж служил в американских ВМС на корабле, который мы в шутку называли «Вечно на приколе». Я работала помощником омбудсмена, то есть тем человеком, которому звонят, когда возникают проблемы. Я выслушивала бесконечные жалобы, и это меня доконало.
Я начала раздавать людям свои самые любимые вещи. Видимо, я хотела убедиться, что контролирую свою жизнь. Я пропускала занятия в школе и часто говорила о смерти. В то время я еще не познала Господа, и мои отношения с Ним сводились к крику о помощи.
Однажды, после целого часа телефонных жалоб, я поняла, что теряю связь с реальностью. Позвонившая женщина утверждала, что все ее преследуют, а она ни в чем не виновата. Она просила меня подсказать ей, что делать. Я попыталась дать ей пару советов, но тут она прокричала в трубку: «Не лезь в мою жизнь!» – и закончила разговор.
Дальше было не лучше. Я переживала за мужа, который никак не мог выйти в море, за молодых жен военнослужащих, которые надеялись на мои советы и подсказки. Все они позвонили мне в тот день. Я занималась спасением людей, но меня спасти было некому. Я чувствовала себя одинокой, затравленной и уставшей.
Раздался очередной телефонный звонок. Звонившая молодая женщина попросила меня привезти ей провода для «прикуривания» севшего автомобильного аккумулятора на ресторанную парковку, где она застряла. Было уже около полуночи, и я не успела закончить домашнее задание. Казалось, мир вокруг сошел с ума, хотя на самом деле нервный срыв начинался у меня. Я, словно робот, делала все, о чем меня просили. «Кто-нибудь, помогите мне», – говорила я мысленно, но никто этого не слышал.
Следующие события я видела как в тумане или словно в перевернутый телескоп. Я не помню, как доехала до дома. Я сидела в машине, мотор работал, и мне хотелось задохнуться выхлопным газом. Но я не могла наложить на себя руки. Я заглушила мотор и зашла в дом.
На диване сидели две мои прелестные юные дочки. Я сказала какие-то страшные вещи, которые при них не стоило говорить. Мне до сих пор стыдно, что я причинила им боль. Но они не обиделись – они беспокоились только о моем самочувствии. Дженни позвонила знакомому врачу, и та дала мне единственный совет, на который имела право.
– Послушай, Джей, – сказала она, – на твоем месте я бы легла в психбольницу.
Я знала, что она права. Доктор позвонила прекрасному психологу, и он договорился, что меня положат в гражданскую больницу, но вначале надо взять направление из военно-морского госпиталя, к которому я была приписана.
Дженни с озабоченным лицом набрала номер и передала мне трубку. Все это происходило вечером в воскресенье. Дежурным в военно-морском госпитале оказался молодой лейтенант, которой повел себя крайне вежливо и корректно. Вначале я не могла говорить, а только рыдала. Он терпеливо слушал, пока я спутано рассказывала ему свою историю. Он был очень добр.
– Никаких проблем, миссис Льюис. Мы все сделаем. Если понадобится, я разбужу людей. Не волнуйтесь, о вас позаботятся, а мы с женой будем за вас молиться.
Он записал нужную информацию, и я, всхлипывая, поблагодарила его. Я думаю, что именно он сообщил о моем состоянии в Красный Крест, откуда информация дошла до корабля моего мужа. Все было готово, чтобы отвезти меня в лечебницу. Не хватало только человека, который это сделает.
Дженни было всего пятнадцать лет. Она позвонила нескольким женщинам из группы поддержки жен морских офицеров. Те приехали к нам домой и начали спорить, кто из них повезет меня. У каждой оказались веские причины, по которым они не могли этого сделать. Только потом я поняла, что они боялись садиться со мной в машину. Я почувствовала, что даже подруги меня покинули.
В конце концов эти дамы нашли человека, который готов был отвезти меня в больницу. Это оказалась крепко пьющая жена одного из военных моряков. До больницы надо было ехать целый час. Добрая женщина, мой водитель, начинала каждый день с того, что наполняла половину огромного стакана газированным напитком, а остальное доливала ромом, виски, водкой или любым другим крепким алкоголем. Чтобы от нее не слишком сильно пахло, она постоянно полоскала рот освежающими жидкостями. Алкоголь и это полоскание создавали такую смесь, что если бы рядом зажгли спичку, то дама бы наверняка заполыхала синем пламенем. Слава богу, что она не курила.
Вот такого водителя нашли мне мои лучшие подруги.
Несмотря на боль, которую я ощущала, меня начала смешить комичность ситуации. В глубине души появились пузырьки смеха, рвавшиеся наверх.
Женщины упаковали мои личные вещи и положили их в машину моего в стельку пьяного водителя. Мне захотелось взять с собой плюшевую собаку, которую подарил мне муж, но потом я подумала, что в обнимку с ней буду выглядеть как настоящая сумасшедшая. «Эй, оставляем собачку!» – сказала я сама себе. Я еду в психбольницу, и везет меня алкоголичка! Я села в автомобиль. «Господи, сделай так, чтобы она меня не убила», – молила я про себя.
Мой водитель была человеком добрым, она старалась меня поддержать, но дороги не видела совсем. Путешествие началось с того, что она поехала по «встречке». Когда я ей об этом сообщила, она резко повернула руль, пересекла разделительную полосу и покатила в правильном направлении. Она не могла вести машину прямо, и автомобиль постоянно вилял туда-сюда. Вскоре после разворота через сплошную нас унесло так близко к обочине, что машина чуть не съехала в кювет. Водитель крутанула руль влево. Так, болтаясь из одной полосы в другую, мы мчались вперед. Перед моими глазами проносились картинки из жизни, словно я вот-вот умру.
Я не знала, молиться ли о том, чтобы нас остановила полиция, или, наоборот, чтобы полицейские не обратили на нас внимания. Я представляла себе разговор, который может произойти, если нас остановят.
– Я отфффожу эту фенфину ф фсихическую лечефффницу, – пробормотала бы водитель автомобиля.
– Мэм, я должен выписать вам штраф и попросить вашу спутницу сесть за руль, – сказал бы полицейский и, посмотрев на меня, спросил: – У вас же есть с собой водительские права, верно?
– Да, права у меня с собой, но я не могу сесть за руль.
– Вы же умеете водить машину?
– Да, умею, но сейчас не могу.
– Почему, позвольте спросить? – поинтересовался бы полицейский.
– Как вам сказать… Понимаете, меня везут в психиатрическую больницу. Поэтому, честное слово, мне лучше не садиться за руль.
К счастью, нас в тот день хранили ангелы, и мы благополучно добрались до психбольницы. Я была несказанно счастлива, когда услышала, как за мной захлопнулись тяжелые стальные двери. Я радовалась, что жива, и громко смеялась, пока медсестра вела меня в палату. Сначала появился смех, а за ним пришла надежда, что я выздоровею. Несмотря на свое тяжелое состояние, уже тогда я была уверена, что пройдет время и с Божьей помощью при нормальном лечении я приду в себя и снова почувствую себя человеком.
Джей Льюис
Не будьте такой, как я
Мы обретаем силу того, что мы победили.
Ральф Уолдо Эмерсон
В прошлое Рождество я отметила пять лет жизни без алкоголя. Несмотря на это, я все равно считаю себя алкоголиком, поскольку не смогу контролировать себя, если начну пить. Я всегда буду алкоголиком, потому что пила, чтобы притупить боль. Я пишу эти слова, перечитываю их вслух, и слезы капают на клавиатуру. Только раскрыв людям свою страшную тайну, ты сможешь ощутить истинную свободу.
В молодости я считала, что алкоголь не причинит мне большого вреда, ведь я не похожа на алкоголиков. Я всегда контролировала себя и то, что я делаю. Я выросла в религиозной семье, и христианские ценности и мораль оказали на меня большое влияние. Я вообще не пробовала спиртное, пока мне не исполнился двадцать один год. В то время я работала официанткой. Алкоголь не произвел на меня впечатления. Выпивка поработила меня не сразу, а постепенно. Я прожила много лет, не прикасаясь к спиртному.
Однажды я выпила на свадьбе подруги. В то время я переживала сильный стресс – моему сыну Эндрю поставили диагноз «аутизм», и мы с мужем пытались понять, как его лечить и что нам делать. Я чувствовала себя совершенно потерянной. Сын каждый день избивал меня – в буквальном смысле слова. Терапия, которую ему прописали, не приносила никакого результата. После визитов к врачу я приходила домой с синяками, с царапинами на руках и даже с разбитыми губами. Сын бил меня головой, когда я пыталась помешать ему падать на пол и травмировать себя. У меня совсем не было сил. Когда во время обеда мне предложили бокал вина, я с радостью его взяла. Я понятия не имела, к чему все это приведет.
Хочу кое-что прояснить. Я не считаю алкоголиками людей, которые любят выпить пару рюмок. С этим у меня нет никаких проблем. Если кто-то пробует разные вина или заказывает алкоголь в ресторане, или кому-то нравится пиво с орешками или чипсами – ради бога. Я говорю не об этом. Среди моих хороших друзей есть члены винных клубов, и те, кто каждый вечер за ужином выпивает пару бокалов. Я их не осуждаю. Проблема не в том, что люди пьют и в каком количестве. Главное – почему человек пьет. Я пила, чтобы притупить боль, от которой не знала, куда деться.
Алкогольная зависимость развивалась постепенно. Иногда я позволяла себе стакан вина. Постепенно я начала пить все больше и чаще, и алкоголь превратился в проблему, которую я не хотела решать. Я с нетерпением ждала окончания рабочего дня, чтобы позволить себе выпить рюмку водки… или сразу три. Мне нравилось, как тепло от крепкого алкоголя разливалось по телу. Нравилось покалывание в пальцах. Боль и страдания постепенно уходили на второй план и исчезали. Я говорила себе, что спиртное помогает мне быть хорошей, спокойной женой и матерью. Это, конечно, было страшным самообманом.
Сначала я пила по паре рюмок поздним вечером, когда Эндрю засыпал, потом начала пить после четырех дня, если мне не надо было выходить из дома. Я переставила бутылку из кухни, где она стояла на виду, в кладовку в нашей с мужем спальне. Я не хотела, чтобы муж заметил, сколько я пью, а в кладовке он бутылку не замечал. Она была спрятана надежно, но всегда находилась под рукой.
Так продолжалось около года. Перед Новым годом я напилась до такого состояния, что муж отвез меня в больницу, где доктор спросил, сколько я выпила. Я испугалась и стала утверждать, что это была всего пара рюмок. Мой замечательный муж тогда не подозревал меня в алкоголизме. Он решил, что я приняла слишком много антидепрессантов и потом выпила спиртное, что и вызвало острую реакцию. Он не понимал, в каком состоянии я находилась, и мне очень жаль, что я его обманывала и доставила ему столько неприятностей в канун Нового года.
Мы вернулись домой, и я продолжала отрицать, что у меня есть проблемы с алкоголем. На следующий день я проснулась со страшным похмельем. Весь день я пролежала в кровати, мучаясь от головной боли. Мой муж Брайан заговорил о том, что со мной происходит, только через день, когда мне стало лучше. Он показал мне пижаму сына, которую я полностью облевала, и сказал, что отвез меня в больницу после того, как ее увидел. Я укладывала сына спать и даже не заметила, как меня вырвало. Тогда я поняла, что отрицать уже невозможно. С того дня началась моя новая жизнь.
После Нового года, по настоянию Брайана, я записалась на программу лечения алкоголизма под названием «Праздник выздоровления». Это христианская программа, состоящая из двенадцати шагов. На первом занятии было много людей, и на меня никто не обратил внимания. Нам рассказали, что сама программа начнется через пару недель и мы должны приходить каждую среду в течение девяти с половиной месяцев. В моей группе оказалось тридцать три женщины. К завершению программы нас осталось всего одиннадцать.
Возвращение к жизни без алкоголя было сложным. Бросить пить – это только цветочки. Сложнее понять, почему ты начал пить, разобраться с причиной алкоголизма.
Первые три месяца стали самыми страшными. Физическая тяга к алкоголю исчезла, но психологическая осталась. В магазин я ходила только с мужем, иначе бы обязательно купила себе бутылку водки. У меня не осталось никакой силы воли. Прежде водка была способом справиться с жизненными сложностями, а других способов я еще не знала. Когда наступало отчаяние, мне приходилось просить окружающих о помощи. Это было очень трудно. Борясь с алкогольной зависимостью, я часто испытывала унижение.
Хорошо помню момент, когда желание пить (по крайней мере на время) меня покинуло. Мы тогда находились на четвертом этапе, при котором участников просят разобраться со своими внутренними проблемами. Пожалуй, это самая сложная, но и самая важная стадия лечения. К этому моменту больше половины женщин уже покинули группу. Настало время рассказать о причинах, которые подтолкнули нас к бутылке. Участницы программы говорили о чувстве вины, о тех отговорках и обоснованиях, которые мы сами для себя придумываем. Я, конечно, подготовилась к этой встрече и даже набросала конспект, но когда открыла рот, то сама удивилась тому, что сказала.
– Мне кажется, я виновата в том, что у моего сына аутизм. Зачем я во время беременности занималась своими зубами и ходила на чистку зубных каналов? Еще я ела очень много тунца. Я должна была думать о своем будущем сыне, но я этого не сделала. Вдруг я своими действиями привела к тому, что он родился больным?
Я произнесла эти слова и почувствовала, будто камень свалился с души. После этого впервые с Нового года мне не хотелось алкоголя. Я громко перед всеми призналась в том, о чем думала уже несколько лет, и мне стало легче. У меня и сейчас периодически возникают такие мысли, но я уже не становлюсь их рабом. Я в силах отогнать их, и мне не нужен для этого алкоголь.
Почему я все это описываю и раскрываю душу перед незнакомыми людьми? Потому что не хочу, чтобы вы стали такими, какой была я. Не надо быть слишком гордой. Не надо говорить себе, что ты сильная и со всем справишься. Когда человек просит помощи, это не значит, что он слаб (я еще сама окончательно не свыклась с этой мыслью). Принимайте помощь, даже когда вы о ней не просили.
Все мы люди, а идеальных людей не существует. Вы не обязаны быть суперчеловеком: суперматерью, суперотцом или суперженой. Не стоит брать на себя такие завышенные и нереальные обязательства.
Вы не в состоянии контролировать все, что происходит вокруг вас. Все мы, конечно, стараемся это делать. Но надо отпустить этот сверхконтроль и позволить жизни идти своим чередом.
И, наконец, хочу сказать несколько слов родителям, у которых есть дети с разными проблемами. Некоторые с этим справляются, а некоторые – нет. Главное – не забывайте уделять немного времени себе, общайтесь с друзьями и с супругом. Необходимо подзаряжать свои энергетические батарейки. Перед вами стоят сложные задачи. Жизнь длинная. Если вы не будете о себе заботиться, то не сможете сопротивляться стрессу. Вы должны иногда отдыхать и расслабляться. Ваши дети переживут без вас пару часов. Очень важно, чтобы вы были здоровы, чтобы вы выдержали, а не перегорели. Если вы не в состоянии помочь самим себе, то не сможете помочь и своим детям.
Никогда не игнорируйте внутренний голос, который говорит вам, что вы находитесь на пределе возможностей.
И не повторяйте моих ошибок.
Не будьте такой, какой была я.
Венди Хоард
Как я нашла настоящих друзей
Нам надо научиться быть своими лучшими друзьями, иначе мы можем легко стать себе самыми страшными врагами.
Родерик Торп, американский писатель
«Пара лишних отжиманий – настоящая победа.
Если пропустила завтрак, то останусь без обеда».
Эти слова я быстро набила на компьютере, сидя на полу в своей комнате за закрытой дверью. Написала я их, чтобы подбодрить себя и забыть о чувстве голода. Я сочиняла стихи, пытаясь найти новые способы быстрее и эффективней похудеть. По моим подсчетам, в моем теле оставалось шестнадцать процентов лишнего жира, и я твердо намеревалась довести эту цифру до нуля. Мой страдающий от голода мозг уже не мог рационально оценивать ситуацию, и я не понимала, что становлюсь болезненно худой.
Эти рифмованные строчки, вдохновленные чувством голода, могли бы стать чудесной эпитафией на могиле человека, умершего от анорексии. Я училась на первом курсе колледжа и чувствовала себя очень одинокой. Мои друзья и подруги разъехались по разным колледжам и университетам, и новые знакомые пока не смогли их заменить. Мне казалось, что все успели сбиться в кучки и подружиться. А вот я – опоздала. Я очень болезненно переживала любой отказ, чувствовала, что не достойна дружбы, и ненавидела себя за это.
– Ух, какая я толстая! – думала я, входя в столовую. – А толстым людям есть не обязательно.
Я решила съедать только половину обеда. «Это же так легко», – думала я. Меня удивило, что такое проявление силы воли и самоконтроля вызвало прилив адреналина. Болезненно-сладкое чувство гордости собой помогало мне пережить одиночество, от которого я очень страдала. Так я начала есть только половину порции или не есть вообще.
Процесс похудения превратился в игру, в которой каждый новый день позволял добиться результатов. Я решила установить, какое минимальное количество еды мне необходимо для жизни. В то время я так отчаянно голодала, что небольшую порцию салата-латука воспринимала как полноценный и вкуснейший обед.
Шли недели, и я весила все меньше и меньше. Мои сверстники начали поглядывать на меня с некоторым подозрением. Помню, как однажды мы шли с тренировки с одной девушкой из моей команды по легкой атлетике.
– Зое, у тебя все в порядке? – спросила она. – Ты что-то сильно похудела.
Я еле сдержала улыбку. Мне было приятно, что окружающие замечают, как я похудела. Наконец-то люди начали обращать на меня внимание!
– Все отлично, – ответила я, избегая смотреть ей в глаза.
Я боялась, что в моих грустных глазах она увидит обуявших меня демонов и поймет, что мне совсем не сладко. Девушка посмотрела на меня так, что я поняла – она нисколько не верит моим словам.
Вокруг меня начали ходить слухи, и я наслаждалась тем, что кто-то обо мне говорит. Интерес окружающих был для меня как наркотик. Чем больше люди обращали на меня внимание, тем меньше я ела. Так я попала в смертельный капкан анорексии.
За полгода я похудела на тринадцать килограммов.
– Угощайся, – сказала мне однажды знакомая, протягивая энергетический батончик.
– Я не хочу есть, – соврала я и посмотрела на нее с осуждением. Девушка просто не понимала, какие в моей игре ставки. Всякие перекусы и особенно сладкие энергетические батончики – это табу, непростительная слабость и знак того, что ты не в состоянии контролировать себя. Разве она сама не понимает, что это неправильно?
Но в глубине моей души начали зарождаться сомнения. Я понимала, что веду себя опрометчиво и глупо. Однажды мы ехали в автобусе с соревнования, после которого я забыла поесть. Я ощущала такое страшное чувство голода, что, казалось, вот-вот потеряю сознание. Представьте себе, я не поела после тяжелой физической нагрузки, я была слишком голодной, чтобы вообще нормально соображать, но думала только о том, как побыстрее добраться до своей комнаты и сделать побольше отжиманий.
Вот тогда я поняла, что со мной происходит что-то не то. Мне нужна была помощь.
– Давайте отметимся, – произнесла руководитель нашей группы по имени Минди. Нас было четверо, и мы сидели на поставленных в круг раскладных стульях. Я вступила в группу поддержки людей с нарушениями пищевого поведения. Наши встречи проходили раз в неделю, и собирались мы в подвале церкви.
Под словом «отметиться» подразумевалось, что участник группы должен был произнести свое имя и рассказать, как у него идут дела в смысле питания. Кроме этого, надо было поделиться своими чувствами. Мне очень не хотелось рассказывать о своих чувствах.
– Я чувствую себя толстой, – обычно говорила я и надеялась, что этого хватит.
Но вскоре я подружилась с девушками, которые ходили в эту группу. Я удивлялась, что они знают про меня самое плохое, но при этом очень хорошо ко мне относятся. Они мне доверяли, и постепенно я начала рассказывать о себе все больше и больше. Я произносила вслух то, что меня волновало, и это помогло мне понять, каких сумасбродных взглядов я придерживалась.
В нашей группе ценилась честность. Такой настрой помог мне побороть болезнь.
– Это твоя анорексия говорит, что ты толстая, – объяснила Минди, – поэтому ты должна сказать болезни, чтобы та заткнулась.
Минди всегда выражалась прямо и называла вещи своими именами. Я начинала понимать, что стала заложником своего ума. Анорексия – очень упорная штука, она отнимает энергию, которая необходима, чтобы с кем-нибудь подружиться.
Наконец я решилась – сейчас или никогда. Однажды вечером я нарисовала в своем дневнике могильный камень и написала: «Я должна раз и навсегда распрощаться с анорексией. Когда-то она была моей лучшей подругой, но сейчас ее надо закопать в сырую землю».
Я посещала психоаналитика и ходила в группу поддержки. Постепенно анорексия теряла надо мной власть, и у меня появилась энергия для того, чтобы впустить в свою жизнь других людей.
Процесс выздоровления не был ни простым, ни быстрым. Каждый раз, когда я могла бы сбиться с пути, друзья помогали мне вспомнить, кто мой главный враг.
Я четко помню день, когда я поняла, что выздоровела и окончательно избавилась от анорексии. С одной из моих лучших подруг мы сидели в ресторане и ели. Она посмотрела на меня и с улыбкой сказала: «Зое, ты за последнее время сильно изменилась. Ты становишься необыкновенной красавицей – и внешне, и внутренне».
Моя подруга представить себе не могла, как я была рада этому комплименту. Я поняла, что больше не стану морить себя голодом. Анорексия никогда не была моим другом, это страшное психическое заболевание. Я от него избавилась, и это было самым сложным делом за всю мою жизнь. Но после этого я смогла полюбить себя и найти настоящих друзей.
Зое Найтли
