Эмиль Коста
Старость – это надолго

Полная версия

Глава 1

– “Ora et labora”, – по слогам прочитал Лу, – ерунда какая-то.

– Это не ерунда, а латынь. Значит "Молись и работай"… Девиз бенедиктинцев¹ – можно сказать, нам повезло! Стукните-ка еще раз.

– Да я уж весь кулак отбил – не отпирают!

Надпись над воротами была едва различима, и вообще старый монастырь выглядел заброшенным. Андре ничуть бы не удивился, окажись такое на самом деле.

Несчастья преследовали их на пути в Сарагосу. Вот уже вторую неделю путники двигались через Пиренеи² к югу. В последней попавшейся на пути деревне им неверно указали дорогу. На затерянной тропе Гнедой быстро захромал, а в довершение всех бед на перевале сломалась повозка. Ее пришлось оставить и пешком спускаться с вершины. Солнце почти скрылось за соседней горой, когда Андре и Лу увидели внизу колокольню старого монастыря.

Обвешанные узлами путники и хромой конь смертельно устали и представляли собой весьма жалкое зрелище. Несмотря на начало лета, погода хмурилась. Собирался дождь. Если они не найдут здесь приюта, им несдобровать. Оставалось лишь молиться, чтобы затерянный в горах монастырь был обитаемым. В конце концов, среди монахов один мог оказаться с добрым сердцем.

Обитель окружал высокий и достаточно ветхий деревянный забор. Ворота выглядели крепкими, но преодолеть худую ограду не составило бы труда. Правда, после этого едва ли можно было рассчитывать на гостеприимство монахов

Наконец, кто-то услышал их. Скрипнул засов, и калитка в воротах распахнулась. За ней стоял пожилой бенедиктинец. Ему было не менее семидесяти, но монах выглядел вполне бодро. Волосы на голове торчали коротким ежиком, окружая выбритую по обычаю макушку.

Старик не спешил начинать разговор и не удостоил путников даже приветствием. Андре про себя рассудил, что более всего угрюмый привратник похож на уроженца Гаскони. Впрочем, они находились на территории Арагона³, а здесь можно встретить монаха любой национальности.

Молчание затянулось, и он решился его нарушить:

– Простите нас за вторжение на священную землю. Мы – несчастные путники, потерявшие дорогу. Вторые сутки плутаем по этим горам, конь захромал, а повозка сломалась на вершине. Умоляю, позвольте нам переночевать и восстановить силы в стенах монастыря. Мы продолжим путь при первой возможности, но если вы не окажете нам такого гостеприимства, нам грозит верная гибель в горах.

Окончив свою речь, Андре напряженно ждал ответа. Он говорил по-французски, хотя не был уверен, что его поймут. Если национальность монаха определена неверно, на гостеприимство можно не рассчитывать. Андре с трудом сдержал вздох облегчения, услышав в ответ французскую речь с отчетливым южным акцентом:

– Мне-то без разницы, пускать вас или нет. Это настоятелю решать, а он у нас строгий.

– Может быть, проводите меня к нему? Я постараюсь его убедить!

– Да там он… у себя… читает, – на последнем слове монах отчего-то фыркнул, – Только вы поспешите, а то кашей запахло – вечерняя месса скоро начнется.

В воздухе действительно чувствовался вкусный аромат с кухни. За спиной монаха в глубине двора возвышался монастырь: прямоугольный комплекс из нескольких массивных каменных зданий. Над одной из построек вился дымок.

Андре нерешительно поинтересовался:

– При чем здесь каша?

– А у нас повар за колокольню отвечает сейчас: как ужин сготовит, так и бежит звонить.

– Ничего себе! А нормального звонаря нет?

– Людей не хватает. За ворота вон у нас плотник отвечает, брат Серхио, – да только он дрыхнет, как всегда. Хорошо, я вас услыхал.

Вздохнув, Андре обернулся к Лу и сказал:

– Постараюсь добыть нам ночлег. Постерегите Гнедого, я скоро.

– Поесть бы еще, – тоскливо отозвался слуга.

Хозяин не раз уж замечал, что из всех лишений голод парень переносил хуже всего. Это было неудивительно с учетом могучего телосложения Лу. Несмотря на юные годы, он был на голову выше любого верзилы, а субтильный доктор едва доставал слуге до плеча.

– Да пусть в конюшне подождут, ворота-то я отопру. Захромал, бедный, ишь! Разве ж нормальный хозяин коня в горы потащит… – заворковал над Гнедым суровый монах.

Он взял поводья из рук Лу и, толкнув створку ворот, повел коня внутрь. Доктору и слуге ничего не осталось, как войти следом.

Внешний двор монастыря оказался просторным. Слева виднелась конюшня, справа – навес для дров и небольшая мастерская, возле которой стояла пустая телега. Впереди возвышалась церковь, рядом с ней расположилось маленькое кладбище. Сотня-полторы могил, не более того. Некоторые надгробия были древними, некоторые – почти новыми. Это печальное зрелище лишний раз убедило доктора в том, что монастырь знавал и лучшие времена. Земля между могилами заросла травой, хотя лето едва началось, – всюду чувствовалась нехватка рук. Отчего же запустение поразило эти места?

– Как называется это место? – полюбопытствовал доктор.

– Монастырь Сан-Антонио.

– Далеко ли до Сарагосы?

– Смотря как ехать. Коня подлечите – и недели за две доберетесь. От нас до деревни в долине хорошая дорога, а дальше – еще лучше.

Монастырь скорее напоминал собой небольшую военную крепость, чем монашескую обитель. С правой стороны к церкви примыкало нежилое одноэтажное здание, похожее на склад. В его открытых дверях стоял высокий старик в монашеских одеждах. Он неодобрительно осмотрел путника и скрылся внутри.

Когда Андре проходил мимо мастерской, оттуда вышел еще один, весьма заспанный пожилой монах. Потирая глаза, он с изумлением уставился на путников.

– Опять дрыхнешь среди дня, – обратился к нему старик, открывший ворота, – Гляди, комендант опять выволочку устроит.

– Не твоего ума дело… Никак гостей принесло?

– Вот, заблудились.

Монах повел Гнедого к конюшне, Лу последовал за ним. Оставив слуге свою сумку, Андре направился к распахнутым дверям церкви. Насколько ему было известно, мирянам полагалось пользоваться только этим входом.

Внутри было пусто. Через дверь и прикрытые деревянными ставнями окна в просторный зал попадало совсем немного света. Никакой росписи, мозаик – никаких украшательств – только тесаный камень и рассеянный свет. Единственное огромное распятие темного дерева виднелось за алтарем в глубине церкви. Андре в нерешительности остановился на пороге, пораженный неприветливой атмосферой молитвенного зала, но затем зашагал вперед.

В воздухе кружилась пыль, шаги доктора гулко отражались от каменных стен. Возможно, в солнечную погоду, когда окна открывали нараспашку, скамьи наполнялись почтенными старцами, а вдохновенный аббат начинал мессу, здесь и ощущалась подлинная благодать. Теперь же старая церковь дарила умиротворение лишь дохлым мухам на полу.

Ближе к алтарю находилась еще одна дверь. Она вела во внутренний дворик монастыря, посередине которого Андре увидел старый колодец с тяжелым воротом. Дворик окружала крытая галерея, из которой в другие помещения вело множество дверей.

Из здания справа на доктора вновь хмуро взглянул высокий старик. За его спиной Андре увидел сваленные в беспорядке мешки и ящики. Он угадал с назначением постройки: это монастырский склад, а его неприветливый служитель – кто-то вроде местного эконома.

Стучаться во все двери подряд путник не решился. Вместо этого он пересек двор и вошел в дверь хозяйственной пристройки, над трубой которой поднимался дым. Человек при кухне – рассудил Андре – должен быть добрее прочих. Да и запах каши совсем недурен.

В кухне кипела работа. Пожилой толстяк в светлом переднике поверх черных одежд и сбитом набок колпаке что-то мешал в котле над очагом. Под нос он беззаботно напевал тулузскую песенку с довольно скабрезным содержанием. Набор продуктов на его рабочем столе: мешочек полбы, лук, несколько морковок – не внушал особых надежд, но запах над варевом подымался умопомрачительный. Андре, невольно сглотнув, решился подать голос:

– Прошу прощения! Я ищу настоятеля и, боюсь, немного заблудился…

Толстяк обернулся к нему и расплылся в широкой улыбке:

– Я вас и не заметил, мсье! Отец Лоран сейчас у себя, как всегда. Присядьте, я вот-вот закончу и провожу вас к нему… Какими судьбами к нам?

Андре уселся на низкий табурет у двери.

– Я со слугой направляюсь в Сарагосу. Из Тулузы мы пошли прямо на юг, надеясь поскорей добраться до цели. В последней попавшейся на пути деревне нам указали эту дорогу, хотя теперь я почти уверен, что местные крестьяне жестоко пошутили. Мы переночевали в горах, а потом двинулись дальше – очень уж не хотелось возвращаться. У меня небольшая повозка: колесо сломалось почти на самой вершине, конь захромал… Мы едва спустились пешком – у самого монастыря тропа просто в ужасном состоянии! Словом, невезение просто катастрофическое.

– Боже мой, – покачал головой толстяк, – сколько несчастий за такое короткое время! Эту тропу лет десять как почти перестали использовать – власти построили объездную дорогу. С тех пор и наша обитель утратила свое значение.

– А чем вы здесь раньше занимались? – из вежливости поинтересовался доктор.

– Приглядывали за перевалом. Эта территория долго считалась пограничной, так что стычки были обычным делом. Лет двадцать назад Сан-Антонио населяли крепкие мужчины – теперь же здесь осталась лишь горстка стариков.

– Я заметил, что людей у вас не хватает, – кивнул Андре, – но отчего же епископ не пришлет пополнение?

– Я же говорю, монастырь больше никому не нужен. Думаю, после смерти последнего из нас, это место окончательно придет в запустение.

– Как же вы управляетесь? Территория велика, тут бы человек двадцать нужно.

– Нас всего семеро! Комендант, то есть отец Лоран, всем управляет, Дамьен ведет бухгалтерию и летопись, брат Арман ухаживает за ослом да возит все, что нужно, в соседнюю деревню; вы наверняка видели его на конюшне… – повар попробовал варево из котла и довольно причмокнул, – Серхио плотничает, все чинит, да еще приглядывает за воротами – и все это делает из рук вон плохо. Брат Андони отвечает за хранение припасов на складе, хотя хранить нам давно нечего; я готовлю и звоню к мессе, зовут меня брат Модест… Ну а брат Рикардо занимается садом.

На последних словах он указал куда-то в угол. Андре машинально обернулся и вздрогнул, обнаружив там еще одного монаха. Невысокий, худой как палка старик сидел на скамье, сложив узловатые от тяжелой работы руки на коленях. Голова его была покрыта капюшоном, из-под которого на доктора глядели пронзительные черные глаза. Даже возраст и бритая борода не смогли скрыть черты настоящего кастильца⁴. Неумолимый взгляд фанатика прожигал насквозь. По спине у доктора прополз холодок.

Андре с трудом сдержал волнение и заставил себя улыбнуться как можно более приветливо. Он поздоровался с монахом, но тот и не думал отвечать.

– Все готово, пора звонить к мессе, – сказал тем временем повар.

Он снял фартук и небрежно бросил его на стол, следом полетел колпак. Только тут доктор обнаружил, что уцелевшие после бритья макушки волосы монаха очень редкие и совершенно седые. Брату Модесту было не менее семидесяти – он не покривил душой, записав в старики и себя. Выглядел он значительно моложе, как часто бывает у полных людей. Повар вышел наружу и зашагал по галерее, огибающей дворик, к церкви. Андре следовал за ним.

– Брат Рикардо дал обет молчания, – пояснил толстяк, – Кое-кто считает его напыщенным гордецом, но вы не подумайте плохого. Если бы надо было указать праведника на этих землях, я бы без колебаний выбрал его. Сама скромность и трудолюбие!

– Я ничуть не удивлен. В его взгляде горит настоящий божественный огонь, – пробормотал Андре.

– Поверьте, это добрейшей души человек. Я знаю его давно, говорить он перестал лет десять назад, но и до этого был немногословен – непросто кастильцу среди нас.

– А другие ваши братья – французы?

– В основном – да. Брат Андони – баск⁵. Язык он знает, но держится сам по себе, да и характер не из приятных.

– Кажется, я его видел – угрюмый старик вон там? – указал доктор в сторону склада.

– Это он! Сидит там целыми днями, добро пересчитывает. Более кислой физиономии не найти, – кивнул толстяк, – А вот здесь келья настоятеля. Он строгий у нас, но вы раньше времени не волнуйтесь.

Указав доктору дверь, он отвесил неожиданно изящный поклон и скрылся в церкви. Повар с манерами дворянина – это что-то новенькое! Андре проводил его удивленным взглядом, а после прислушался. Чем бы ни занимался в вечерний час комендант-настоятель, из-за толстенной двери ничего не было слышно. Путник постучал. Через минуту к нему вышел невысокий монах. Хрупкого телосложения, с застенчивым взглядом огромных глаз и моложавым лицом, он производил впечатление херувима, почтившего своим присутствием грешную землю. Разглядеть за этой ангельской внешностью пожилого мужчину было почти невозможно. Лишь складки возле губ да морщинки у глаз выдавали возраст, который составлял не менее шестидесяти лет.

– Добрый вечер. Чем могу помочь? – обратился к доктору херувим.

– Добрый вечер. Я ищу настоятеля монастыря, повар указал мне эту дверь, – пробормотал совсем растерявшийся Андре. Внешность старика ничем не напоминала коменданта или как там еще называла его подчиненная братия.

– Разумеется! Отец Лоран, к вам посетитель… Мирянин.

Он отступил в сторону, пропуская доктора внутрь. Просторная келья была обставлена весьма просто, даже как-то по-военному. Ее хозяин, высокий и широкоплечий старик, вышел навстречу Андре, чеканя шаг. Оробевший посетитель готов был поставить целый эскудо⁶ на то, что настоятель из бывших вояк. Чинов, впрочем, невысоких – слишком придирчиво и недружелюбно глядит. Генералы обычно добрее, да и в монастырь в расцвете лет они не уходят.

– Добрый вечер, отец Лоран. Я доктор Андре Эрмите. Оказался в затруднительном положении вблизи Сан-Антонио и вынужден молить о помощи. Буду просто счастлив, если вы уделите несколько минут вашего времени и ознакомитесь с одним письмом.

Доктор вынул из-за пазухи свою драгоценную грамоту и протянул настоятелю. Тот взял бумагу и не глядя передал херувиму. Брат Дамьен (как догадался Андре) развернул ее и прочел вслух рекомендации, которые доктор получил от своего патрона в Кавайоне прошлой зимой:

"Настоящим подтверждается, что предъявитель сего, доктор Андре Эрмите, наделен мною, братом Бартоломью из Кавайона, правомочиями к расследованию различных преступлений против Бога и человека.

Данное лицо de facto состоит на особой службе у католической церкви Франции. Рекомендую доктора к оказанию следственных услуг также для городских магистратов и частных лиц".

Закончив, монах свернул бумагу и с интересом уставился на доктора. Настоятель выглядел скорее озадаченным, чем заинтересованным.

– Ничего не понял. Вы монах или мирянин?

– Второе, – вежливо ответил Андре.

– Тогда что значит это "de facto"?

– Господин доктор оказал неоценимую услугу церкви, и она, признавая его заслуги, одарила его своими доверием и милостью, – пояснил брат Дамьен.

– Именно так! Весну я провел у архиепископа тулузского, пользуясь его гостеприимством. Разумеется, я отплатил благодарностью и оказал посильную помощь в распутывании одного дела…

– Дела? – рявкнул комендант. Голос у него был зычным, созданным скорее для командования полком, а не молитвы.

– Да. Это было связано с хищением церковной собственности, но не хотелось бы вдаваться в подробности.

– Хищением? Вон что: вы распутываете всякие темные делишки?

– Делишки и даже целые дела, если потребуется, – улыбнулся доктор.

С колокольни донесся звон: брат Модест наконец преодолел одышку и бесчисленные ступени, чтобы созвать остальных на вечернюю молитву. Настоятель досадливо поморщился и сказал:

– Брат Дамьен, выделите доктору свободную келью, распорядитесь насчет постели и ужина…

– Слушаюсь, отец Лоран.

– Впрочем, все это после мессы. Ступайте вперед, – настоятель проводил глазами секретаря, а после обернулся к Андре, – Вы можете присутствовать – в дороге вы наверняка давно не принимали причастия.

– Так и есть, отец Лоран. Мы со слугой с радостью воспользуемся вашим приглашением.

– Отлично. Я сам причащаю братьев, не обойду и вас, – аббат улыбнулся, – Возможно, сможете и мне оказать небольшую услугу.

Глава 2

Андре прошел через еще пустую церковь в конюшню, чтобы предупредить брата Армана о решении настоятеля. Он встретил его беседующим с Лу во дворе и сообщил обоим о том, что путники остаются в монастыре. Возница кивнул и сказал, чтобы о коне доктор не беспокоился: он получит все необходимое.

– У нас тут всего один ослик – на местных кручах животинка самая подходящая – а сена завались.

Монах закрыл сарай и направился к церкви. Путники последовали за ним.

– Откуда же в горах столько сена? – поинтересовался Андре.

– У местных на сидр вымениваем; деревня ниже, в долине, – пояснил брат Арман, – Туда дорога почти ровная, я несколько раз в месяц телегу гоняю.

Когда все монахи собрались в церкви, месса началась. Андре с Лу скромно сидели на скамье. Слуга боролся со сном, а хозяин старался удержать на лице подобающее выражение. В Тулузе он успел привыкнуть к многочасовым службам, которые устраивал местный архиепископ. Его преосвященство дал доктору приют на добрых три месяца: выделил покои в своем доме, одарил деньгами, позволил пользоваться библиотекой. Регулярное посещение его месс – самое малое, чем мог отплатить Андре за такое гостеприимство.

Стоит сказать, что сохранить на лице почтительное выражение было нелегко. Аббат Лоран вел службу из рук вон плохо. Он скверно знал латынь и делал массу ошибок. Брат Дамьен выступал чем-то вроде суфлера; каждый раз, когда его патрон перевирал текст, он болезненно морщился. Остальные монахи молились молча. С самым безучастным видом стоял брат Рикардо – он прикрыл глаза и не обращал внимания на происходящее, унесясь мыслями куда-то далеко отсюда.

Когда служба, к облегчению почти всех присутствующих, окончилась, монахи вышли во внутренний дворик и зашагали к кухне. Доктор со слугой поднялись со скамьи и тихонько разминали затекшие от долгого сидения ноги. Аббат, оставив церемониальное облачение секретарю и перебросившись с ним парой фраз, подошел к гостям.

– Миряне не могут разделить трапезу с братией, – обратился он к доктору, – Сегодня вам накроют отдельный стол в трапезной. Кроме того, ночевать вы будете в старой келье для послушников. В остальном можете чувствовать себя вольно. Отдыхайте. Утром я приглашу вас к себе для важного разговора. Брат Дамьен проводит.

С этими словами настоятель повернулся и вышел. Судя по топоту, который он при этом издавал, отец Лоран вместо традиционных монашеских сандалий носил походные сапоги. Секретарь улыбнулся путникам и предложил им следовать за собой.

– Келья послушников весьма удобна. Мы регулярно проводим уборку в монастыре и даже пустые помещения содержим в относительном порядке. Последний раз эта комната использовалась по прямому назначению много лет тому назад.

– А чего там чистить, если никто не живет? – поинтересовался Лу.

– Это распоряжение настоятеля: он рьяно следит за порядком. Едва ли к нам поступит пополнение; новых братьев сюда не направляли давно.

– Ваш повар говорил, что в Сан-Антонио после строительства новой дороги наступил упадок…– заметил Андре.

– Я бы не назвал это упадком. Когда поток странников, с самыми разными намерениями идущих через перевал, иссяк, мы все невольно вздохнули с облегчением. Уже тогда многие были в почтенном возрасте…

– Но разве охрана перевала не была основным назначением для Сан-Антонио?

– Разумеется! Поначалу мы даже были рады, поскольку свободного времени у всех стало больше. Но потом это стало скорее проблемой, – улыбнулся монах.

– А что плохого в отдыхе? – простодушно удивился Лу.

– Плохо, мальчик мой, когда его слишком много… Мы пришли!

Секретарь остановился перед одной из массивных дверей, ведущих в кельи, и без усилия открыл ее.

– Двери – это единственное, что наш плотник поддерживает в порядке, – с улыбкой сказал брат Дамьен, – однажды вход в келью отца Лорана переклинило. Мы вызволяли его оттуда несколько часов, бедняге пришлось… впрочем, не будем об этом. Словом, после этого брат Серхио получил такой разнос, что ввек не забудет.

Войдя, путники увидели просторную квадратную келью, рассчитанную на нескольких послушников. Монах прошел через комнату, распахнул ставни окошка на противоположной стене, и свет проник внутрь. По две деревянные койки с соломенными тюфяками стояло у правой и левой стены, под окном расположился единственный стол с двумя табуретами, а посередине возвышалась жаровня для углей. В воздухе кружились пылинки, но в целом помещение было чистым.

– По ночам теперь не холодно, но если нужно, в кухне можно набрать углей для жаровни. Воду для мытья тоже найдете там. Свои вещи можете пронести через церковь – склад уже заперт, да и брат Андони не любит, когда кто-то ходит через него. Размещайтесь и приходите ужинать; проход в трапезную через кухню.

Монах удалился. Андре огляделся и присел на одну из кроватей.

– Кажется, неплохо устроились, – обратился он к Лу.

– Бывало и получше!

– Не поспоришь… В Тулузе нас здорово избаловали.

– Ага! Какого поросенка подали на прощальный ужин, помните? С подливой… – юный слуга мечтательно зажмурился.

– Каша здесь выглядит и пахнет очень неплохо… Все лучше, чем мерзнуть в горах.

– Оно конечно! Так я за вещами схожу?

– Не заблудитесь. Наша келья – крайняя справа; правой рукой вы едите… Впрочем, просто оставьте дверь открытой для ориентира. И помните: ходить только через церковь.

– А почему?

– Сам толком не знаю. Такие уж в монастырях порядки. Строго говоря, мирянам в такие места вообще нельзя соваться. А окажись среди нас дама, ей пришлось бы ночевать в лучшем случае на конюшне.

– Вечно с ними проблемы, – равнодушно зевнул Лу и скрылся за дверью.

Андре поднялся и выглянул в окно. Там был монастырский сад: невысокие, но крепкие яблони и груши росли почти вплотную к зданию, а в летнюю жару наверняка давали густую тень. Доктор удивился, что изможденный на вид брат Рикардо в одиночку управляется с немаленьким садом.

Стены между кельями были очень толстыми и не пропускали ни звука. Даже если кому-то из монахов пришло бы в голову играть на барабане всю ночь напролет, – других бы это не обеспокоило. Доктор машинально постучал по серому камню пальцем и вздохнул. Монастыри всегда наводили на него тоску, но сегодня было не до капризов.

Слуга вернулся, навьюченный всевозможными узлами, которые он забрал на конюшне. Сбросив хозяйские вещи на одну из коек, он выразил желание поскорее увидеть трапезную. Андре не стал спорить: если юный великан учуял еду, пиши пропало.

Они вышли, прикрыв дверь, и направились по крытой галерее к кухне. Там повар раскладывал еду по мискам, разламывал огромную ковригу хлеба и вручал брату Дамьену, который относил все это в соседнее помещение. Пройдя следом за ним, путники оказались в трапезной. Это была просторная комната с длинным столом посередине, за которым сидели монахи, и еще одним, поменьше, у дальней стены. На малом столе был накрыт ужин для двоих человек. Андре направился туда, а Лу последовал за хозяином.

Обстановка за ужином была не слишком теплой. После краткой молитвы каждый склонился над своей тарелкой и сосредоточился на еде. За столом не велось разговоров ни на житейские темы, ни тем более о высших материях. Монахи как будто избегали смотреть друг на друга. Доктор не мог с уверенностью утверждать, было ли такое поведение частью местного распорядка или между стариками происходило что-то неладное, но на всякий случай тоже хранил молчание.

Брат Модест вышел из кухни с собственной порцией каши и присоединился к остальным. Андре показалось, что повар нетвердо держится на ногах. Пьянство не было редким явлением среди монахов, поэтому доктор ничуть не удивился. А вот настоятель явно был недоволен. Он скосил глаза на повара и сурово насупил брови. Сидящий рядом брат Дамьен ниже склонился над тарелкой и застучал ложкой, будто ничего не замечая.

Его примеру последовали и остальные. Каждый торопился покончить с ужином и удалиться. Один за другим монахи складывали ложки в опустевшие миски и выходили через кухню. Ушел, склонив голову под капюшоном, молчаливый садовник, едва слышно прошмыгнул к двери брат Дамьен, удалился, сердито стуча сапогами, аббат… В конце концов в трапезной остались только гости да припозднившийся повар.

– Эх, отмаливать мне завтра грехи до самых петухов, – с усмешкой проронил толстяк, когда шаги последнего из братьев затихли во дворе.

– Прошу прощения? – Андре притворился несведущим из опасения оскорбить монаха.

– Да настоятель приметил, что я к бутылочке приложился. Будь на то его воля, я б неделю под арестом сидел, или розог бы мне всыпали. К большому сожалению нашего коменданта, монастырские порядки несколько отличаются от военных.

Доктор покосился на слугу и вымолвил:

– Должно быть, отец Лоран бывает излишне суров?

– Он бывает излишне туп, излишне придирчив, излишне солдафон! – прошипел в сторону выхода толстяк.

Доктор незаметно пнул ногу Лу под столом, и тот вышел, прихватив горбушку хлеба. Не хватало еще, чтобы юный слуга слушал ругань старого пьяницы! Андре по-своему заботился о воспитании парня и старался ограждать его от лишней или вредной информации.

– Полагаю, вам не слишком приятна личность настоятеля? – осторожно спросил он у брата Модеста.

– Мне могла достаться эта должность, – ответил тот с кислой миной, – Но настоятелю не полагается готовить. После смерти предыдущего аббата у нас уже было так мало людей! Воображаю, какой мерзостью нас кормил бы отец Лоран, заняв мое место…

– Вы отказались от возможности возглавить монастырь только из-за еды?

– Поверьте, в нашей жизни не так много других радостей. Миска доброй похлебки для старика порой значит больше, чем улыбка красотки для юного хлыща. Или танцы для самой красотки… Мои слова, должно быть, вас удивляют? – толстяк развернулся лицом к доктору и развалился на скамье, опершись спиной на стол, – Я один из последних новобранцев Сан-Антонио, как бы выразился наш комендант… Принял обет в сорок лет с хвостиком.

– А до этого? – спросил Андре, с любопытством уставившись на него.

– Был бароном N-ским. Старший сын своего отца, тоже барона…

– Но как же так? Наследник, титулованный и…

– И совершенно несчастливый, мсье. Хотите выпить? Там, на кухне, бутылочка доброго бургундского.

– Здесь? Откуда? – Андре не смог скрыть удивления.

– Наш возница иной раз балуется “контрабандой” ради лишнего куска пирога. Надеюсь, это останется между нами.

Доктор уверил повара, что будет нем как рыба. Через несколько минут они сидели на кухне, на всякий случай прикрыв наружную дверь. На разделочном столе стояла бутылка обещанного вина, лежали остатки хлеба и немного молодого сыра.

– Я всегда был склонен к чревоугодию. Здесь предаваться этой страсти непросто, особенно последние годы, – мрачно пошутил брат Модест, наполняя стаканы.

– Должно быть, ваш настоятель не привык к роскошным трапезам.

– Он привык к солдатской баланде, к побоям и лизоблюдству. Грубый и неотесанный вояка – ничего больше. Разумеется, когда его назначиили настоятелям, никто и предположить не мог, что притенения ожидают даже кухню…

– Как он вас притесняет?

– Он мечтает добиться снисхождения от епископа и ради этого экономит на всем. Видели бы вы, из каких крох мне приходится готовить на семерых! У нас совсем крошечное хозяйство и сад; закупать большую часть продуктов приходится в деревне – но денег почти не выделяется. А все это для того, чтобы побольше средств отослать начальству. Монастырь убыточен, мсье доктор, и ничего тут не поделаешь. Ни Папе, ни кардиналу, ни даже епископу нет до нас никакого дела: семь забытых стариков едва сводят концы с концами в горах. Но господин комендант упорно не желает признавать всю отчаянность нашего положения.

– Разве сюда не приезжают проверяющие или что-то в этом роде?

– Что вы, мы слишком далеко от цивилизации, – горько махнул рукой старый толстяк, – Сан-Антонио подчинется епископу в Уэске, туда несколько дней конного хода. Все весточки во внешний мир передает брат Арман, когда ездит в деревню. Дальше их отвозит один из племянников нашего плотника.

– Плотника?

– Брата Серхио. Он из местных, родня сдала его в монастырь совсем мальчишкой. Такое часто бывает у бедноты, особенно в голодные времена.

– Печальная история… Но расскажите же о себе, уверен, это более интересно.

– Вы разочаруетесь! – монах отхлебнул вина и поморщился, – Я вел самую обычную жизнь для мелкого дворянина. Мое предназначение: быть наследником отца – было ясно с самого рождения. Учился у бенедиктинцев в соседнем с нашим замком монастыре, погулял положенное, а потом женился. В двадцать пять унаследовал отцовские земли и титул…

– Но что-то пошло не так?

– Все… Жену я любил, прекрасная была женщина. Но первая беременность закончилась печально, а следующая долго не наступала… Нам было под сорок, когда она понесла второй раз. Местный доктор следил за ней весь положенный срок, я собрал лучших повитух из окрестных деревень в своем замке – но все оказалось тщетно… Бедная Жанна умерла, рожая нашего сына. Мальчик тоже не выжил

Монах замолчал, чтобы снова приложиться к вину. Андре терпеливо ждал, но минута шла за минутой, а выпивший лишнего толстяк не думал продолжать рассказ. Наконец доктор не выдержал:

– Вы долго скорбели о ней?

– Долго, – буркнул брат Модест, – Сколько положено безутешному вдовцу и еще столько же. Много пил, еще больше ел – все как полагается.

– Но вам ведь нужно было думать о продолжении рода… Неужели вы пожертвовали свое состояние и замок церкви?

Монах едва не поперхнулся куском сыра.

– Да бог с вами! Я далеко не святой, мсье, – сказал он, откашлявшись, – Нет. У меня есть младший брат. Отличный, надо сказать, мальчишка. Теперь-то ему хорошо за сорок…

– Так вы решили уступить ему дорогу, удалившись от мира? Так благородно!

– Тут дело не столько в благородстве… Поймите, я потерял волю к жизни, был старым толстым болваном без детей и будущего. А его заря только разгоралась. Двадцатилетний красавец, сильный, умница – учился он получше моего – и всему этому богатству суждено было сгинуть в монастыре. Что еще ему оставалось, безземельному сыну мелкого дворянина! Он пришел ко мне за благословением, когда более не мог прозябать в замке. Тут-то меня и стукнуло в голову: уйти должен я.

– Вот так запросто?

– Еще чего – запросто! Пришлось больше года переписываться с архиепископом, чтобы разрешил такое. Я брату тем временем и невесту присмотрел, а нам никак добро не давали. Все решили деньги в конце концов: я прямо написал его преосвященству, что за мной церковь больше получит, чем за братом. Ну и через месяц ответ: добро пожаловать! – хохотнул толстяк.