Эмилио Сальгари
Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов
15
Племянница Али-паши
Хотя сердце герцогини трепетало, она решительно шагнула вперед. Капитан вдруг сделался необычайно учтив и подобострастно приподнял перед ней край алого шелка.
Посередине шатра, положив руку на спинку расшитого золотом дивана, стояла молодая женщина – высокая, стройная и очень красивая. Длинные волосы с вороным отливом обрамляли золотисто-смуглое лицо с маленьким ртом цвета спелой вишни, из-под прекрасно очерченных бровей живо глядели черные глаза.
Посередине шатра, положив руку на спинку расшитого золотом дивана, стояла молодая женщина…
В чертах ее лица было что-то от греческой статуи, некая упрямая сила, и чувствовалось, что эта женщина наслаждается славой собственной жестокости и больше привыкла властно повелевать, чем подчиняться.
Согласно моде знатных турчанок той эпохи, на ней были великолепные широкие шальвары из расшитого золотом белого шелка, простеганные изнутри, чтобы не просвечивали ноги, и короткая зеленая курточка с серебряным шитьем по краю и пуговицами из бесценных крупных жемчужин. Концы широкого пояса из красного бархата, завязанного узлом спереди, спускались до самых башмачков с загнутыми носами, сшитых из красной кожи с золотым орнаментом. Украшений ни в ушах, ни на руках она не носила, зато на поясе у нее висела маленькая сабля в серебряных ножнах, отделанных перламутром, с золотой рукоятью, инкрустированной сапфирами и изумрудами.
Когда она увидела вошедшую герцогиню в живописном албанском костюме, бледность которой подчеркивала красоту ее огромных карих глаз и пышных темных волос, у нее невольно вырвался крик восхищения:
– Какой красавец-капитан!
Потом, быстро взяв себя в руки и сделав рукой досадливый жест, словно отмахиваясь от случайно вылетевших слов, сказала с наигранной грубоватостью:
– Так чего тебе надо, эфенди?[10]
– Сейчас объясню, кадинадык[11].
– Кадинадык! – воскликнула Хараджа, иронически усмехнувшись. – Мой милый капитан, так тебе следует называть женщин, что стареют в раззолоченных и благоухающих гаремах, а не племянницу Али-паши.
– Я не турок, я араб, – ответила герцогиня.
– Ах вот оно что! Ты араб? А что, юноши твоей страны все так хороши собой, эфенди? Я представляла себе арабов не такими милыми. Те, кого я видела на галерах моего дяди, великого адмирала, вовсе на тебя не походили. Так кто же ты?
– Я сын паши Медины, – невозмутимо отвечала герцогиня, прекрасно поняв все, что сказала Хараджа, говорившая по-арабски.
– А! А твой отец сейчас в Аравии? – спросила Хараджа, еле заметно улыбнувшись.
– Может, ты с ним знакома, госпожа?
– Нет, просто в детстве я много лет провела на берегу Красного моря. А теперь плаваю только по Средиземному. Так кто тебя послал?
– Мулей-эль-Кадель.
Лицо племянницы великого адмирала едва заметно дрогнуло.
– И что же он от меня хочет? – спросила она, чуть нахмурив брови.
– Он послал меня попросить, чтобы ты уступила ему одного из пленных христиан, взятых в Никозии.
– Христианина! – удивленно воскликнула Хараджа. – Кого из них?
– Виконта Гастона Л’Юссьера.
– Того француза, что воевал на службе у Венецианской республики?
– Да, госпожа.
– А по какой причине Дамасский Лев интересуется этим псом-гяуром?
– Не знаю.
– А его преданность Магомету, его вера, случаем, не пошатнулась?
– Не думаю.
– Я нахожу, что Дамасский Лев слишком великодушен.
– Можно сказать, это великодушие рыцаря.
– Турку это не к лицу, – сухо бросила племянница паши. – На что ему сдался этот человек, мой милый капитан?
– Точно сказать не могу, но предполагаю, его хотят отправить в Венецию в качестве посла.
– Кто хочет отправить?
– Думаю, Мустафа.
– И великий визирь не знает, что этот христианин принадлежит моему дяде? – почти в гневе спросила Хараджа.
– Мустафа – главнокомандующий турецкой армией, госпожа, и все, что он делает, одобрено султаном.
– Какое мне дело до великого визиря, – пожав плечами, заявила племянница паши. – Здесь командую я, а не он.
– Итак, ты отказываешься, госпожа?
Вместо ответа Хараджа хлопнула в ладоши. Сразу появились два чернокожих раба и опустились перед ней на колени.
– Есть у вас чем угостить этого эфенди? – спросила она, не удостоив их даже взглядом.
– Есть йогурт, госпожа, – ответил один из них.
– Несите, презренные рабы.
Затем, повернувшись к герцогине с приветливой улыбкой, сказала:
– Здесь мало что есть, но в замке я окажу тебе гораздо лучшее гостеприимство, мой милый капитан. Надеюсь, ты не собираешься сразу от меня ускользнуть.
И тут, сразу посерьезнев, она вытянулась на диване в самой соблазнительной позе, подложив руку под голову и закутавшись в длинные черные волосы, а затем спросила:
– Чем занимается Мулей-эль-Кадель в лагере при Фамагусте?
– Отдыхает и залечивает рану, – ответила герцогиня.
Хараджа вскочила на ноги, как подстреленная львица, бросив на герцогиню пылающий взгляд.
– Он ранен! Кем?
– Христианским капитаном.
– Когда?
– Тому уже несколько дней.
– При штурме?
– Нет, на поединке.
– Он! Непобедимый Дамасский Лев! Первый и самый доблестный клинок армии! О! Этого не может быть!
– То, что я говорю, правда, госпожа.
– Его ранил христианин?
– Да, молодой капитан.
– Он что, бог войны, этот юноша?
– Он, несомненно, сильный боец, госпожа.
– О, как я хотела бы его увидеть! – вспыхнув, вскричала Хараджа.
– Но он же пес-христианин, госпожа.
– Христианин или турок, он, должно быть, великий герой, полубог!
Герцогиня еле заметно улыбнулась, но племянница великого адмирала не заметила иронии.
Обе надолго замолчали. Хараджа неподвижно стояла посередине шатра и нервно теребила рукоять своей сабли, а ее глаза, вспыхнув мрачным огнем, впились в изображение огромного льва на роскошном марокканском ковре, покрывавшем весь пол.
– Сражен! – пробормотала она, словно говорила сама с собой. – Он! Непобедимый Дамасский Лев! Значит, на Кипре нашелся человек сильнее и прославленней его? Сильнее льва! Но его сразить мог только тигр! Кто же он? О! Как бы я хотела познакомиться с ним!
– Я ведь сказал тебе, что Мулея-эль-Каделя победил христианин, – напомнила герцогиня.
Хараджа презрительно подняла плечи:
– Вера! Крест или ислам, какая женщине разница? К ее сердцу это не имеет никакого отношения.
– Может, ты и права, – ответила герцогиня.
Хараджа вскинула на нее глаза, несколько мгновений пристально ее изучала, а потом вдруг спросила:
– А ты герой, мой прелестный капитан?
Вопрос явно застал герцогиню врасплох, она несколько секунд помолчала, потом сказала:
– Если в твоем замке, госпожа, есть достойные шпажисты, можешь им сказать, что я готов сразиться с любыми, один против двоих, и они будут побеждены. Когда пожелаешь!
– Ты одолеешь даже Метюба?
– А кто это?
– Лучший клинок флота.
– Пусть придет.
– А ты не хотел бы, эфенди, помериться силами с Мулеем-эль-Каделем?
– Многие пробовали.
– Но Мулей – твой друг.
– Это верно, госпожа.
– Ты никогда не сходился с ним в поединке?
– Нет.
– Я посмотрю нынче вечером, каков ты в бою. Мне нравятся только смельчаки, которые умеют побеждать и убивать.
– Когда ты прикажешь, госпожа, я покажу, как сражается сын паши Медины.
Хараджа снова на нее посмотрела и прошептала про себя:
– Красив и смел. А что больше? Красив или смел? Ладно, посмотрим.
В этот момент слуги внесли золотое блюдо с двумя серебряными чашами великолепной чеканки, наполненными йогуртом.
– Отведай пока этого, эфенди, – сказала племянница паши. – А я велю седлать моего коня. В моем замке ты гость, и я найду чем тебя занять. Мне нравится твоя компания, и несколько дней ты проведешь со мной.
– А как же Мулей-эль-Кадель?
– Подождет, – небрежно ответила Хараджа.
– Я тебе сказал, что приказ доставить виконта в Фамагусту, возможно, отдал Мустафа.
– И этот тоже подождет. Я не привыкла, чтобы мне кто-то приказывал, даже султан. Кипр – не Константинополь, а Средиземное море – не Босфор. Эй, вы, презренные рабы, седлайте моего скакуна.
– Еще один вопрос, госпожа.
– Говори, эфенди.
– А мог бы я взглянуть на виконта?
– Его здесь нет, – ответила Хараджа. – Нынче утром я отправила его обследовать дальнее болото, мне сказали, что там много пиявок.
– И ты его заставишь их ловить? – спросила герцогиня, еле сдерживая ужас.
– Нет, он будет только руководить работой. Мустафа и Мулей-эль-Кадель найдут его не слишком истощенным. Этот аристократ меня заинтересовал, хотя он такой же пес-христианин, как и все они. Однако он может заплатить хороший выкуп, а люди богатые даже у племянницы адмирала вызывают некоторое почтение. Поднимайся, мой милый капитан. В замке гораздо приятнее, чем на этих вонючих болотах.
Герцогиня доедала йогурт, украдкой насмешливо поглядывая на племянницу паши, а доев, сказала:
– Я готов, госпожа, выезжаем, когда пожелаешь. Женщин не заставляют ждать, как говорят в западных странах.
Хараджу, похоже, заинтересовала последняя фраза, потому что она сразу спросила:
– А ты путешествовал по христианским странам?
– Да, госпожа. Мой отец хотел, чтобы я познакомился с Испанией, Францией и прекрасной Италией.
– Зачем?
– Чтобы я совершенствовался во владении оружием.
– Значит, если представится случай, ты сможешь биться и оружием с прямым клинком?
– Более того, на мой взгляд, такие клинки лучше кривых турецких сабель.
– Берегись. Метюб – прекрасный фехтовальщик, и его не испугают ни итальянская или французская шпага, ни турецкая сабля.
– Кто знает, госпожа.
– А ты уверен в крепости своей руки, эфенди, ведь ты еще так молод!
– При чем тут возраст? Все дело в умении и точности удара, а не в возрасте.
– Ладно, посмотрю на тебя сегодня вечером в поединке с Метюбом.
– Я его не боюсь.
– Не боишься первой и храбрейшей шпаги флота?!
– Ты мне это уже говорила, – ответила герцогиня, улыбнувшись приветливо и немного лукаво. – Мы сразимся, и думаю, ты будешь довольна.
– Я стараюсь свести знакомство с лучшими фехтовальщиками из мусульман. Кафир!
– Я здесь, госпожа, – отозвался слуга, входя в шатер.
– Мой конь?
– Уже готов.
– Капитан, в замке Хусиф нас ожидает завтрак.
– Я к твоим услугам, – сказала герцогиня, склонившись перед грозной турчанкой. – А как же виконт Л’Юссьер?
– Он приедет завтра. Это важный вопрос – пиявки в моих болотах. Они могут стать источником больших доходов, а киприоты об этом и не догадываются. Странное дело! Получается, что этим тварям христианская кровь нравится больше, чем мусульманская. Может, она слаще на вкус?
– Может быть, – ответила герцогиня, бросив на племянницу паши мрачный взгляд.
– Мой милый капитан, мы отъезжаем!
Они вышли из шатра. Чернокожий слуга держал под уздцы белого арабского скакуна под длинным красным чепраком с золотым шитьем и с усыпанным мелкими бриллиантами султаном на голове.
– Мой боевой конь, – сказала Хараджа. – Мне прислал его Джебель Шамар. Думаю, на Кипре не найдется коня быстрее его. Я его очень люблю, и ты, как араб, наверное, знаешь, что в сердцах твоих соотечественников первое место занимает конь, а потом уже жена. Это верно, капитан?
– Да, госпожа.
– Странные люди арабы! Ведь, как говорят, в их стране столько красивых женщин! У Магомета тоже, наверное, был недурной вкус. Да, вот еще что: скажи мне, как тебя зовут?
– Хамид.
– Хамид… а дальше?
– Элеонора.
– Элеонора! – воскликнула племянница адмирала. – А что означает это имя?
– Не могу тебе сказать.
– По-моему, оно не турецкое и не арабское.
– Мне тоже так кажется, – с тонкой иронией произнесла герцогиня.
– Может, оно христианское?
– Не знаю.
– Элеонора! Что за странный каприз, что за странная фантазия пришла в голову твоему отцу, когда он давал тебе такое имя? Но оно красивое и звучное. Садись на коня, Хамид-Элеонора. К полудню будем в замке Хусиф.
Племянница паши вскочила в седло без чьей-либо помощи, с ловкостью и быстротой настоящей наездницы, и крикнула, отпустив поводья:
– За мной! Держись рядом, милый капитан! Заставим твою свиту поторопиться!
16
Причуды Хараджи
Отряд безудержно ринулся вперед, ибо Хараджа короткими и резкими ударами руки и дикими криками пустила своего арабского скакуна в бешеный аллюр.
Эта странная женщина, казалось, была в настоящем опьянении от неистовой скачки. Может быть, это напоминало ей лавирование на дядиных галерах, когда ветра Средиземного моря свистели в ушах.
Ни внезапные прыжки скакуна, когда он перелетал через трещины и расщелины, ни тряска ее не трогали и ей не мешали. В седле она держалась прямо, словно слилась воедино с конем.
Лицо ее оживилось, черные глаза горели, длинные волосы развевались по ветру. Она непрерывно пришпоривала коня, вдыхая воздух полной грудью и покрикивая между рывками уздечки и грубоватым похлопыванием по холке:
– Поднажми, капитан, арабский скакун не может отставать!
Герцогиня, прекрасная наездница, превосходившая в этом искусстве многих мужчин, невероятными усилиями заставляла своего коня держаться ноздря в ноздрю со скакуном племянницы паши.
А вот эскорт постепенно отставал, все более отдаляясь, несмотря на крики и безжалостное пришпоривание несчастных животных. Не отставать от женщин удавалось только турку и Перпиньяно.
Эта дьявольская скачка продолжалась минут двадцать и утихла только на площади перед замком.
Молниеносно развернув коня, чтобы заставить его притормозить, герцогиня спешилась и хотела помочь Харадже, но та остановила ее властным жестом:
– Племянница Али-паши спешивается и идет на абордаж без помощи оруженосцев или матросов.
Она ловко спрыгнула на землю, даже не опираясь на стремена, обернулась к герцогине и сказала с вызывающей улыбкой:
– Мой милый капитан, ты гость моего замка, и любое твое желание для меня – приказ.
– Ты слишком любезна, госпожа. Я постараюсь не злоупотребить твоим гостеприимством.
– Напротив, я требую, чтобы ты им злоупотребил, – ответила Хараджа.
– Но тогда уже не я буду командовать, – рассмеялась герцогиня.
Племянница адмирала на секунду задумалась над таким ответом, потом тоже рассмеялась:
– Ты прав, капитан. Я и правда, как обычно, принялась раздавать приказы. Это дурная привычка, но что ты хочешь? Я привыкла приказывать, а не подчиняться. Пойдем, завтрак уже готов: я слышу, муэдзин приступил к полуденной молитве.
Потом, махнув рукой и едва заметно пожав плечами, прибавила вполголоса:
– С пророка хватит и молитвы жреца. А Бог велик, он может сделать для нас исключение, по крайней мере на сегодня.
– Что она за женщина? – прошептала про себя герцогиня. – Она жестока к христианам, потому что они не мусульмане, а сама потешается над религией пророка и Аллаха. Будь начеку, Капитан Темпеста!
Хараджа отдала коней на попечение конюхов, которые бегом прибежали из замка, представила им свиту герцогини и, по-свойски взяв ее за руку, поднялась по лестнице и вошла в просторный зал, где у дверей дежурили двое арабов в длинных белых плащах с большими красными кистями на капюшонах и саблями наголо в руках.
– Завтрак готов? – спросила Хараджа, даже не взглянув на них.
– Да, госпожа, – отвечали стражники, поклонившись до земли.
Зал, как и все гостиные в турецких домах, был обставлен очень элегантно, хотя и просто. Никаких огромных столов или тяжеловесной резной мебели в нем не наблюдалось.
Несколько диванов с шелковой узорчатой обивкой, обилие занавесок и ковров, сверкающих серебряным и золотым шитьем, легкие этажерки по углам, на стенах паноплии[12] с красиво развешенной коллекцией оружия из всех стран Европы и Азии. Там были громоздкие длинноствольные аркебузы без узоров и инкрустаций, аркебузы турецкие и персидские, богато украшенные золотом и резными фигурами, сабли, ятаганы, французские и итальянские шпаги, кинжалы, мизерикордии – клинки с короткими, узкими лезвиями – и еще много всего.
Посередине зала стоял изящно сервированный стол, покрытый желтой, с белыми цветами, шелковой скатертью, и на нем серебряные тарелки с дивной гравировкой, бокалы и рюмки, а также вазы из муранского стекла.
– Садись, мой милый капитан, – сказала Хараджа, уютно устраиваясь в небольшом старинном кресле с парчовой обивкой. – Мы будем завтракать вдвоем и сможем поговорить свободно, никто не будет нам мешать. А об эскорте не беспокойся, эфенди, их отлично примут, и у них не будет повода обижаться на отсутствие гостеприимства. У меня прекрасные повара, а продукты доставляют прямо из Константинополя и с островов Архипелага – все, что пожелаю. Кстати, ты вовремя приехал, я угощу тебя волшебной рыбой из Балаклавы.
– Из Балаклавы! А что это за рыба?
– Как, ты не знаешь легенду о волшебной рыбе?
– Нет, госпожа.
– Я тебе расскажу, когда будем ее есть.
– Нет, все-таки она странная… – пробормотала про себя герцогиня.
Хараджа взяла со стола серебряный молоточек и ударила в золотой колокол.
Вскоре поднялась штора, скрывавшая дверь, и появились четверо чернокожих рабов, которые несли серебряные тарелки с крошечными сладкими пирожками, пропитанными всяческими эссенциями. Мусульманские женщины обожают такие закуски.
– Они возбудят твой аппетит, – сказала Хараджа герцогине. – А потом нам подадут знаменитую рыбу.
Герцогиня попробовала несколько пирожков, оценив их необычный вкус, и в зал вошли еще двое слуг с золотым блюдом, где лежали несколько рыбин с золотой чешуей. Но вот что странно: у каждой рыбины на правом боку было большое черное пятно.
– Это редкое кушанье, и я счастлива тебя им угостить, эфенди, – сказала Хараджа. – Думаю, даже самому султану нечасто доводится его есть: жадные муллы неохотно уступают этих рыб. Мне они стоят очень дорого, думаю даже, что золото гораздо дешевле этих обитательниц водоемов Балаклавского монастыря.
– Я не знаю, что это за монастырь, мне не приходилось воевать за пределами Аравии и Малой Азии.
– Сначала попробуй рыбу, – сказала Хараджа и протянула герцогине ножик с золотым лезвием.
Знатная гостья очистила одну рыбину и принялась за еду.
– Волшебный вкус, госпожа, на Красном море такие великолепные рыбы не водятся.
– Еще бы!.. Монахи не каждому их продадут, они предпочитают сами их есть, – с улыбкой отозвалась Хараджа. – И я понимаю, почему они такие дорогие. Но мне потраченных денег не жалко, ведь я могу предложить тебе блюдо, достойное султана Константинополя. И кто бы мог сказать, что когда-то эти рыбины сами спрыгнули со сковороды?
– Вот эти?
– Их предки.
– Что ты говоришь?
– Самая что ни на есть подлинная история, эфенди. Рассказывают, – продолжала Хараджа, не отрываясь от еды, – что Магомет Второй, наш великий султан, решил в определенный день штурмовать Константинополь.
– Двадцать девятого мая тысяча четыреста пятьдесят третьего года, – сказала герцогиня.
– Ты хорошо знаешь историю, милый капитан. Ты, наверное, неплохо образован?
– Очень мало, госпожа. Продолжай, прошу тебя.
– Так вот, поскольку тебе известно, что происходило в давние времена, ты, наверное, знаешь, что при Константине Одиннадцатом[13] Драгаше, последнем из Палеологов, греки организовали прочную оборону, причем сам Константин предварительно принял покаяние в храме Святой Софии.
– Да, я слышал, мне об этом рассказывали старики-учителя.
– Войска Магомета, которые поклялись любой ценой завоевать древнюю Византию, а из храма Святой Софии сделать самую великолепную мечеть Востока, при первых лучах зари бросились на штурм и сверхчеловеческим усилием начали занимать башни, несмотря на отчаянное сопротивление, которое оказывали воины Палеолога.
Увидев, что наши отважные воины теснят их и без конца наступают, не обращая внимания на ураган стрел, летящих навстречу, греки отправили одного из солдат в монастыри, чтобы предупредить священников о падении города.
В одном из монастырей, под названием Балаклава, как раз жарили рыб особой породы, которых монахи разводили в специальных бассейнах. Рыбы очень высоко ценились из-за вкусного мяса, повар собирался уже снимать готовых рыбин со сковороды с кипящим маслом. Услышав известие, которое принес солдат, он пожал плечами, не поверив, что мусульманам удастся взять город, и крикнул:
«Если то, что сказано, – правда, пусть эти зажаренные рыбы спрыгнут со сковороды и поплывут. Иначе я не поверю в то, о чем рассказывает этот человек».
Едва он произнес эти слова, как все с изумлением увидели, как рыбы выпрыгнули из сковороды, ожили и заскользили по гладкому полу.
Все с изумлением увидели, как рыбы выпрыгнули из сковороды, ожили и заскользили по гладкому полу.
Весть о таком чуде достигла ушей Магомета, и он узрел в этом знак могущества пророка, велел разыскать рыб, которые были еще живы, и выпустить их в дворцовый бассейн.
– А те рыбы, что мы едим, произошли от тех самых? – спросила герцогиня.
– Да, эфенди. Посмотри внимательно, и ты увидишь у каждой на правом боку черное пятно. Оно – как фабричная марка. Ты веришь, что это чудо действительно случилось?
– Я в этом сомневаюсь, госпожа.
– И я тоже не верю ни капельки, – с веселым смехом сказала Хараджа. – У пророка в тот день, наверное, были более важные дела, чем рыбы из Балаклавского монастыря. Как бы там ни было, ты же не станешь отрицать, что они очень вкусные.
– Исключительно, – ответила герцогиня, глядя на нее с возрастающим удивлением.
Эта странная женщина, похоже, не только подтрунивала над пророком, она его просто высмеивала.
За рыбой последовали другие кушанья, все поданные на золотых и серебряных тарелках, фрукты из Египта и Триполитании и какие-то сласти с сильным ароматом. А потом слуга принес кофе, который герцогиня выпила с превеликим удовольствием, поскольку в те времена кофе был доступен только очень богатым аристократам в Турции и ценился на вес золота.
Хараджа без умолку болтала и смеялась, а когда слуги убрали со стола кофейные чашечки, велела принести себе резную серебряную шкатулку, украшенную драгоценными камнями. Оттуда она вынула две тоненькие белые трубочки и одну протянула герцогине.
– Что это такое? – спросила герцогиня, с любопытством разглядывая трубочку.
– Их курят, внутри, под тонкой бумагой, табак. Разве ты никогда не видел таких в нашей стране, эфенди?
– Нет, госпожа.
– А что, в Аравии не курят?
– Курят. В основном трубки, и то тайком: за это могут отрезать нос или губы. Ты же знаешь, Селим запретил курить табак, а тех, кто на этом попадется, ждет суровая расправа.
Хараджа снова звонко рассмеялась:
– Думаешь, я боюсь Селима? Он в Константинополе, а я здесь. Пусть только пошлет ко мне своих судей, и посмотрим, что я с ними сделаю. У меня на вершинах башен есть специальные столбы, и эти типы прекрасно будут смотреться в качестве флюгеров. Так что можешь свободно курить, мой милый капитан, и получишь большое удовольствие, когда нежный и ароматный дымок тебя чуть-чуть опьянит.
Она закурила сигарету – их тогда только-только начали производить, – глубоко затянулась и медленно выпустила дым, вытянув трубочкой красивые красные, словно кораллы, губы.
– Селим! Нерадивый и ленивый султан. Ему неохота заниматься делами, и он позволяет втягивать себя в гаремные разборки. Единственное, на что он способен, – это устраивать кровавую резню на потеху своим красоткам. О! Он ни капельки не похож ни на Магомета Второго, ни на Сулеймана. Если бы у него не было таких великих полководцев, как Мустафа и мой дядя Али, Кипр так и оставался бы в руках венецианцев, и не исключено, что галеры республики снова стали бы угрожать Константинополю.
– Но я слышал, госпожа, что и тебе не так уж противны кровавые зрелища.
– Я женщина, эфенди.
– Не понимаю.
– Чем занимаются у вас в Аравии женщины?
– Хозяйством. Смотрят за верблюдами, готовят мужьям еду.
– Значит, им есть чем себя развлечь, – сказала Хараджа, нарочито медленно затянувшись.
– Есть, госпожа.
– А какие развлечения у турецких женщин? Они заперты в гаремах, вдали от городского шума, как заживо погребенные. Им быстро надоедают и изысканные ароматы, и танцы невольниц, и рассказы старух. Ими овладевает глубочайшая скука и властное желание сильных, а значит, жестоких эмоций. Им начинает нравиться зрелище людских страданий, они мечтают о крови и убийствах и постепенно становятся черствыми и злыми. Я провела юность в гареме своего дядюшки. Разве я могла вырасти другой, не такой, как все турчанки? Да все мы одинаковы: что турчанки, что христианки.
– О! – вскричала герцогиня и энергично махнула рукой, словно отметая такой довод.
– Послушай, эфенди. Однажды юная и очень красивая христианка шестнадцати лет от роду резвилась на берегу Средиземного моря под присмотром гувернантки. И вдруг из-за скал стремительно, как газели, выскочили пираты, не обращая никакого внимания на летевшие в них стрелы стражников замка. Они убили гувернантку, а девушку похитили. Она не была турчанкой, она была из знатного итальянского рода. Несмотря на все ее мольбы и слезы, ее привезли в Константинополь и продали как рабыню управляющему султана. Ее красота поразила Сулеймана, и он сделал ее своей любимой женой. Девушка забыла свою страну, свою религию, отца, который, наверное, ее оплакивал, и очень быстро ею овладела все та же глубочайшая скука. Этот недуг поражает не только турчанок. И христианка стала настоящим жестоким монстром. Когда она почувствовала, что все завидуют роскоши и благополучию, которые она любила выставлять напоказ, ее жизнь превратилась в сплошное исполнение смертных приговоров. Фавориток своего супруга и повелителя она передушила шелковым шнурком и велела бросить в Босфор. Дочерей Сулеймана она тоже не пощадила: эта тигрица в юбке однажды ночью выбросила их в Черное море, зашив в один мешок с петухом и котом, чтобы их агония была мучительной. Что еще? Она с улыбкой повелела зарезать старших дочерей султана прямо в его шатре, благо он в то время был на войне. И с той же улыбкой, даже со смехом, она пыталась отравить юного наследника трона, угостив его засахаренными фруктами. Так кто она была – турчанка или христианка? Скажи, эфенди!
– А как ее звали?
– Курремсултана.
– Иными словами, Роксолана.
– Да, и так ее тоже называли.
– Может, она надышалась отравленным воздухом Босфора, – сказала герцогиня.
– Может быть, может быть… Ах!
– Что, госпожа?
– Я забыла кое-что очень интересное.
– Что?
– Ты ведь друг Дамасского Льва.
– Я уже тебе говорил.
– И ты утверждаешь, что не побоялся бы сразиться с этим непобедимым смельчаком?
– Думаю, не побоялся бы, – ответила герцогиня, которая держалась настороже, поскольку не понимала, к чему клонит эта странная женщина и чего она добивается.
– Видишь ли, эфенди, порой после обеда меня одолевает та же кровожадная скука, что так часто мучила Роксолану. Я турчанка, следовательно, имею на это больше оснований, чем Курремсултана.
– Не понимаю, госпожа.
– Я бы хотела увидеть, как ты сразишься с капитаном Метюбом, который хвалится, что он лучший фехтовальщик в войске моего дядюшки.
– Если ты того хочешь, госпожа, – отозвалась герцогиня, едва заметно нахмурив брови.
И прошептала про себя:
– Эта женщина заставляет дорого платить за свои обеды. Вероятно, для аппетита за ужином потребуется мертвец?
Хараджа встала и сказала, подойдя к развешенному на стене оружию:
– Смотри, эфенди, здесь есть любое оружие, какое только может пожелать такой воин, как ты: ятаган, персидский кинжал, оружие с прямыми лезвиями из Франции и Италии, кинжалы. Мой капитан владеет всеми, значит, дело за тобой: ты должен выбрать себе оружие.
– Я выбираю прямой клинок, так я смогу лучше всего показать свое искусство, – сказала герцогиня.
– Метюб владеет и прямым клинком, и турецкой кривой саблей, – почти небрежно заявила Хараджа.
Однако в ее голосе все-таки прозвучала нотка раскаяния. Она подошла ближе и сказала, пристально глядя на герцогиню:
– Милый капитан, скажи по совести, ты действительно настолько в себе уверен? Мне будет очень жаль, если ты, такой молодой и красивый, падешь мертвым к моим ногам.
– Хамид-Элеонора никого не боится, – гордо отвечала герцогиня. – Зови своего капитана.
Хараджа ударила серебряным молоточком в бронзовый гонг, подвешенный на консоли, и холодно приказала прибежавшему тотчас слуге:
– Пусть скажут капитану Метюбу, что я жду его здесь. Хочу полюбоваться, как он будет рисковать жизнью.
