Энн Княгинина
Искусственная мухоловка
Глава 11
Эмбер ищет по ящикам стола ещё что-то полезное, но находит мусор: фантики, упаковки от чипсов, печений, шоколада.
Пока мы выживали – Дэр жрал.
Как же хочется есть. И я знаю, что не мне одной. Что не одну меня грызёт голод и жажда.
Я смотрю на камеры из других отелей. Тут порядком тридцати небольших мониторов, под самый потолок. В остальных отелях дела обстоят не лучше, а где-то и хуже – в отеле, с самым маленьким процентом выживших, человек пять, а остальные трупы.
– Когда всё это началось, с насекомыми? – Рем решает продолжит допрос. От его голоса мои внутренности непонятно сжимаются, и опять дурацкая щекотка. Стискиваю кончик языка зубами, чтобы не отвлекаться на Рема.
– Месяц уже как.
– Месяц… – задумчиво повторяет Эмбер, складывая весь мусор в помойное ведро. Значит, она чистоплотная.
– И сколько людей от них погибло?
Дэр думает, смотря прямо в глаза Рема, на какие вопросы можно отвечать, а на какие лучше промолчать.
– Где-то тысячи, уже, может, и больше.
Все наши друзья и близкие находятся в опасности, а нам ничего не сделать, никак не помочь, пока мы заперты за этими стенами.
– Какая кнопка открывает двери отеля? – попытка не пытка, верно? Но на этот вопрос Дэр решает промолчать.
На одном мониторе происходят странные вещи: двое выживших не из нашего отеля пытаются взломать двери ломом. Женщина с бейджиком, как у Дэра нацеливает на них пистолет со спины.
– Она нарушает второй пункт.
Женщина стреляет в выживших. Те валятся, утопая в лужи крови. Я ненароком вздрагиваю, хотя не слышу ни выстрелов, ни криков.
– Они не открыли двери, почему она их убила?
Эмбер замерла с грязным контейнером в руках.
– Почувствовала власть. Вы же тоже это испытали.
Мы испытали власть?
Прокручиваю половину произошедшего за это время: как убивали, как спасали, сбегали – и понимаю, что Дэр прав – мы рвыбирали, кому помочь, а кого вырубить. Кого убить, а от кого просто спрятаться.
– Пожалуйста, скажи, какая кнопка открывает двери?
Отчаяние похоже на голод – зудит, злит, пугает, обрекает на необдуманные поступки. Меняет твои установленные правила жизни, вынуждая делать то, что ты призирал.
– Жми зелёную, не ошибёшься.
Зелёная, что немного похожа на глаза Рема. Тянусь к ней, как в гипнозе. Я далека отсюда. Я дома, обнимаю родных, Рем рядом, его руку спасли. Я далеко, и мне там нравится.
Большая ладонь Барета ложится на мою тыльную сторону ладони. Останавливает не только руку, но и галлюцинации.
– Точно не жми зелёную.
Дэр смеётся во всё горло. Рем повернул голову, чтобы посмотреть на меня. Эмбер перестала заниматься мусором.
Я хочу кому-то верить. Хочу домой.
– Простите…
Движение на мониторе нашего отеля привлекает внимание. Смотрю на изображение: Дария тащит брата по лестнице. Она перемещает его тело за руки. Он бьётся спиной об ступеньки. Он мёртв, боли не почувствует, но это выглядит так жестоко.
– В документе написано, – Барет почти дочитал, – что после сигнализации из здания компании поблизости пустятся в путь машины, для сборки выживших.
– Дэр, тебе же будет весело посмотреть на это, так скажи, куда жать?
Рем добрый полицейский. Не хватает злого, чтобы Дэр не чувствовал себя в безопасности. Боялся нас.
– Какая та кнопка откроет двери номеров. Все заражённые повыходят в коридоры. А двери с незараженным тоже будут открыты, – Дэр настолько расслабился, что смеётся и смеётся.
– Жаль, что твои родные сюда не попали, – говорит Барет.
– Не переживай, любитель почитать чужие документы, мне обещали ещё миллион, если две девицы со шрамами выживут, и я передам их в руки начальству. Тогда мои родные будут ещё счастливее. Такие со шрамами есть и в других отелях, но в моём только двое, и я хочу денег.
– Наши девушки останутся с нами.
– Спасибо, Рем, – Эмбер трепет Рема по волосам.
Рем защитит нас собственной жизнью, он уже пожертвовал ради меня своими швами, но я могу сказать только: «Не думай умирать ради нас. Жить мы всё равно с этим не сможем», но пафос тут неуместен, и я помалкиваю. В волосах Рема остался уголок от упаковки, что, видимо, прилип к пальцам Эмбер, и она случайно переместила его на Рема.
Убираю из его волос клочок от упаковки, и выкидываю к остальному мусору.
Мы занимаемся бесполезными вещами. Никто не понимает, как действовать, а на бинте Рема не осталось белого цвета, всё окрасилось от крови.
– Отпустишь парней? А я с тобой останусь, чтобы ты получил свои деньги.
– С ума сошла? – Рем повышает голос.
– Я тоже останусь, раз тебе нужны обе, – Эмбер встаёт рядом.
– Отпустить? Так и не поняли, что я убить должен, а не отпускать? Как вы такие тупые выжили.
– Следи за речью, Дэр.
– А то что? Изобьёшь меня своей кровоточащей рукой?
– Изобью своей здоровой рукой, не сбрасывай её со счетов.
Эмбер отходит от меня к Барету. Он трёт подбородок, будто пытается составить логическую цепочку цветовой гаммы кнопок.
– Нажимайте оранжевую, точно двери откроет. Но какие именно? – Дэр расслаблен и весел.
Рем встаёт, шумно вздыхает, и его здоровая рука летит в челюсть весельчаку. Голова Дэра склоняется после удара, но Рему мало – следующий удар в нос. Хруст. Кровь хлещет из ноздрей. Быстроразвивающийся отёк. Хриплое дыхание через рот.
– Сутины гети!
– Я хотел сделать это ещё раньше, когда ты посмел подумать, что сможешь забрать наших девушек, но сдержался. А теперь сиди и глотай кровь из сломанного носа. А дальше будет хуже, и так, пока ты не скажешь, как открыть нам входные двери отеля.
Я вижу, как шатает Рема, успеваю подхватить его и посадить на стул. Он кивает, прикрывая веки на секунду.
– Ему совсем плохо, – сообщаю Барету и Эмбер, размышляющими вместе о клавиатуре и кнопках.
– У меня идея…
– Какая?
– Отвратительная, – отвечает Барет.
– Выкладывай, – просит Рем. – Мне и вправду хреново.
– Жмём на все кнопки сразу. Со второго этажа на первый как-нибудь то и доберёмся.
Смотрю в мониторы. Дария остановилась в холле на первом этаже. Пистолет она из рук не выпускает. Фил у её ног.
– Откроются двери номеров. Выжившие будут в опасности из-за заражённых. И мы тоже.
– Извините, мой брат совсем плох.
– Я не плох, Барет, просто нехорошо немного.
– Рембо, ты только что сказал, что тебе хреново, не пытайся меня переубедить.
– Фсе кнопки с-сразу? – Дэру не засмеяться, но он фыркает, – угачи.
Барет кладёт на клавиатуру две ладони.
Визг по всему отелю разрезает слух. Двери номеров распахиваются. Свет вспыхивает в каждом тёмном уголке. Вода из пожарной сигнализации распыляется крупными каплями повсюду.
Компьютеры начинают дымиться, мониторы отключаются.
Мы промокаем.
В здание все вопят, спешат вниз.
Я хватаю Рема за локоть и помогаю встать. Тащу его на выход. Эмбер и Барет за нами.
– Развяжите меня!
– Нет, Дэр, мы тоже хотим посмеяться, – в ответ на просьбу отвечает Рем.
Мы группируемся с выжившими со второго этажа. Отталкиваем заражённых, прокладываем себе путь к лестнице. Не всем удаётся добежать – твари ломают шеи, попавшимся в их цепкие руки людям.
Барет как танк прёт вперёд, бьют по ногам заражённым, вырубает их шокером, что он успел забрать из комнаты наблюдения. Ненароком бьёт током и здоровых людей.
Все спятили разом, почувствовав вкус близкой свободы. Толпа то «один за всех, и всё за одного то, «я один, а вы все тут лишние».
Выживших оказалось намного больше, чем я думала.
Почти первый этаж. Никто не знает, открылись ли входные двери, не зря ли бежим, спотыкаясь об каждый порог, об ноги, и упавших людей.
Первый человек, вбежавший в холл, кричит победный выкрик. Мы ускоряемся, но Рему тяжело, он держит больную руку и стонет. Я за локоть практически тащу его, не разрешая даже отдышаться.
Сзади кто-то наступает мне на пятки. Эмбер не отстаёт, я не выпускаю её из поля зрения. Барет всегда на виду – он выбивает заражённых как шар – кегли.
«АКТИВИРОВАНА СИСТЕМА БЕЗОПАСНОСТИ»
– Двери закрываются! – кричат с первого этажа.
Народ разбегается, все толкаются, врезаются в стены. Рем спотыкается об свои ноги, я об его.
Заражённые сворачивают шеи тем, кто не успел убежать от них, или не может защищаться. Трупы падают на лестницу, катятся по ступенькам.
Мы перепрыгиваем мёртвых. Не успеваю анализировать своё поведение, свои бесчеловечные действия.
На первом этаже Эмбер берёт меня за руку. Я сильнее цепляюсь за Рема. Барета зажимают со всех сторон. Двери хотят сомкнуться, люди придерживают дверные створки с обеих сторон.
Они нервничают. Надолго их не хватит – они сбегут отсюда. И никто не будет их винить.
Мы почти у дверей, осталось несколько метров.
Барет встаёт к мужчине, держащему дверь. Пальцы их скользят по мокрым створкам.
Моя обувь промокла, потяжелела. Волосы липнут к щекам. Бесконечный поток каплей сверху.
Человек, что стоял с Баретом, убегает на улицу. К отелю подъезжают грузовики.
Пихаю Рема вперёд. Он переступает порог и бежит в сторону. Падает в кусты.
Из машин выбегают люди в форме охранников.
Выжившие разбегаются кто куда. Рем тихо сидит в кустах, не высовывается.
Я и Эмбер почти на улице, но радоваться начать не могу – всё может перевернуться – как и происходило весь этот день.
Светает. Солнце плывёт вверх. Уже чувствуется ветерок и тепло.
Выстрел, не менее оглушающий, чем был в коридоре от Дэра. Пальцы Эмбер скользят по моей ладони. Она падает на пол, держась за рёбра. Барет оставляет двери, ухватывается за моё плечо и тащит на улицу.
– Эмбер, Эмбер!
Я пытаюсь ударить Барета. Он сжимает моё плечо, вонзаясь ногтями в плоть.
– Я не уйду без мамы и брата, и вы не уйдёте! – девчачий, знакомый голос орёт и эхом разносится по холлу.
Верчу головой, чтобы увидеть Эмбер среди бегущих. И вижу её, всю в крови, но ещё дышащую. Её оббегают. А позади Дария с пистолетом в руке. С улыбкой на губах, и Филом, около её ног.
– Барет, Барет, Дария выстрелила в Эмбер!
Он толкает меня в кусты к Рему. Падаю. Сильные руки смыкаются на моей талии.
– Пусти, пусти, там Эмбер!
– Барет пошёл за ней.
Охранники начинают стрельбу. Люди валятся на землю, вдыхая последний в их жизни свежий воздух.
Двери закрываются перед носом тех, кто остался внутри, и перед Баретом.
Рем нервничает. Рука в бинте еле держит меня, а вторая прижимает к груди. Последние силы он отдаёт для моего спасения.
Эмбер осталась там. Не успела. Не коснулась земли. Не почувствовала ветер в своих рыжих волосах.
Барет практически влетает в кусты к нам. Закрывает ладонями лицо.
– Не успел…
Охранники грузят тела пристреленных людей в грузовики.
Закончив грязное дельце, уезжают так же быстро, как и приехали.
Мы на воле. Мы справились.
Рем расслабляет руки.
Моё тело невесомо.
Кожа расцарапана ветками куста.
– Как Дария могла…
– Я успел взять это, – Барет расстёгивает молнию толстовки и вынимает:
«ДОГОВОР ТРЕТИЙ. ПЕТУНАЙ».
– Мы найдём тех, кому сможем это показать. Эмбер сильная, она справится.
– Её подстрелила Дария!
– Не смей хранить её, тебе ясно?!
Барет никогда не повышал голоса. Он накричал на меня. Я затыкаюсь.
Рем кладёт подбородок мне на плечо.
Я кладу свою голову на его.
Эмбер сильная.
Часть 3
Эмбер
Кровь. Боль.
Но никакого страха.
Двери закрываются.
Я верю в то, что мои новые друзья вызволят меня отсюда. И всех, кто как и я – не успел сбежать.
Дария из спасателя превратилась в нападающего. Она позади, и она целится в меня.
Люди как тараканы ищут уголок, куда спрятаться.
Зажимая ладонью пулевое ранение, и под прицелом шагаю на трясущихся ногах к пекарне.
Глава 12
Рем
Мы не успели дойти до полицейского участка. Нас остановили обычные, неравнодушные люди.
Накормили, напоили и позвонили полицейским.
Меня забрали в больницу.
Кайру и Барета увезли в участок.
Через несколько дней по телевидению рассказали об опасности в виде насекомых, передающих аллергию.
И началась эвакуация в специальные, оборудованные места без растений.
Мои родители уехали в базу номер пять. Кайра и Барет – в базу номер три.
Когда меня выпишут, снимут новые швы, я сяду в автобус, везущий в третью базу.
Мои новые знакомые по палате хотят уехать со мной. Шумные ребята, прекращающие придумывать и играть в разные игры только по ночам, когда спят.
Барет позаботится о Кайре.
А я пока позабочусь о себе.
И вернусь с новыми силами к девушке, которую люблю.
Барет
Нас привезли в лагерь, оборудованный для эвакуации граждан.
Здесь искусственная трава. Ни одного дерева. И палатки почти на каждом шагу.
Большой шатер, где мы обедаем.
Общие душевые.
Корт для игры в большой теннис.
Больница при лагере.
В палатках живут люди по двое или по трое человек, но меня, Кайру, и выживших из отелей поселили по одному на время.
За нами следят, нас контролируют. В особенности активная слежка ведётся за Кайрой и одним парнем, у которого такие же приобретённые после отеля шрамы.
Кар редко выходит из своей палатки.
Когда мы прибыли, я старался не отходить от Кайры ни на шаг, как велел Рем. Но Кайра закрылась в себе.
Самое частое, куда она выходит – это к нашему главному военную.
Военные обещали освободить заложников, оставшихся в отелях. Помочь раненным. И теперь Кайра каждый день интересуется, нашли ли они Эмбер.
Нам удалась связаться с Рембо. Это был единственный раз за эти несколько дней, когда у Кайры появился в глазах покой: мы узнали, что врачи сумели спасти его руку, и ампутация не потребовалась, что операция прошла успешно, и он идёт на поправку.
Кайра ждёт его, но пока только и делает, что лежит на кровати в позе креветки.
Люди за спиной, её и парня со шрамами, называют «Шрамовые». Они собираются в группировки, на случай, если инфицированные взбесятся.
Рему не понравится, что здесь происходит.
Я хожу по лагерю и исследую. Разглядываю. Запоминаю.
Меня интересует здесь всё.
Я такой был всегда: что-то новое и странное – мне нужно рассмотреть.
Воспоминания не стереть, но я, не показывая это Кайре, чтобы та не впала в новый поток депрессии, тоже думаю об Эмбер. О том, что не побежал за ней сразу. И раз за разом вижу, как двери закрываются передо мной, и внутрь уже не попасть. А Эмбер с пулей в рёбрах остаётся в отеле, откуда мы так жаждали убраться.
Пока насекомые сжирают наш город – никто не вздохнёт полной грудью.
Кайра
Барету не нравится, что я никуда не хочу выходить.
Что мои дела останавливаются на облёжке кровати.
Зелёные палатки вместительные. Я одна, поэтому мы комфортно быть наедине с собой.
Родители уехали в другой лагерь. Я не знаю, что от себя ожидать – насколько повредилось моё эмоциональное состояние – поэтому я попросила их побыть подальше от меня.
У Барета и Рем с родителями сработала та же логика, и мои, и их родители сели не на тот автобус, что и мы.
Мне ничего не сообщают про Эмбер.
Это гнетёт – каждая минута приближает к чему-то неизбежному.
Я скучаю по Рему.
Забрали якорь, который держал меня, как держат якоря корабли, на одном месте. В моём спокойном море образовался шторм, и я тону, погружаясь глубже в бездну печали.
Я хочу кричать, и кричу в подушку каждый вечер, чтобы никто меня не услышал. Но это не помогает.
Мне надо орать во всю глотку, до хрипов, до потери голоса. Но здесь для этого нет места.
Везде люди. Бродят и бродят мимо палаток.
В отеле со шрамами нас должно было быть трое: я, Эмбер, и как я узнала – Моти – парень младше меня на два года, такой же инфицированный.
Но об Эмбер мне пока ничего не известно.
Поэтому шрамовых здесь двое.
«Шрамовые» – самая лучшая кликуха для таких, как я и Моти.
Нас и боятся, и призирают.
О заражённых пестицидами не знают уже только ленивые.
Из дома я взяла совсем мало вещей. Много чужого, и так мало родного.
Барет похож на Рема, но совсем немного. Барет не мой дом, не мой уют.
Рем под присмотром врачей. А я эгоистично мечтаю, чтобы он оказался рядом.
Я обнимаю его футболку по ночам. Она не пахнет им. Пахнет мной. Пахнет отелем.
Мои мысли заняты Эмбер и Ремом.
Ремом и Эмбер.
Я признаюсь себе, а потом отрицаю – что полюбила Рема Вадгера.
Когда я падала в пекарне, глаза Рема освещали мне путь лучше света в конце туннеля, даже если я и не знаю, какое там освещение перед смертью.
Серо-зелёные, обеспокоенные глаза, были последними, что я видела перед темнотой. И теперь вижу их постоянно.
– Пошли хавать!
Барет бесцеремонно входит в мою палатку. И не видит ничего нового – я лежу на боку, смотрю в стену болотного цвета, от ветра покрывающуюся морщинами.
– Я не хочу есть.
После высвобождения из отеля я ела и ела всё, что мне давали.
А сейчас я не чувствую голода или жажды. И сил, чтобы подняться с кровати.
– Я скажу хорошую новость о Рембо, но только в столовой.
Приподнимаю голову, чтобы посмотреть на Барета: лжёт или нет.
На его губах замерла лукавая улыбка.
Закрываю глаза.
Опять включается плёнка воспоминаний: от утонувшей зараженной до зашивания руки Рема, до шахты, где тесно и темно, до раненой Эмбер, до мёртвого Фила, до обвиняющей Дарии.
Я не могу спать.
Весь мой сон состоит из дрёмы, и резких пробуждений.
– Ты не можешь здесь сказать?
– Извини, я могу…
Около Барета топчется Моти. Ростом он Барету по плечо. Волосы светлые, как пшеница, приглажены каким-то средством. И эти шрамы, точь-в-точь как мои, и Эмбер.
Интересно, каким он был без них.
Барет смотрит на него сверху вниз. Мысли его не угадать.
– Что-то случилось?
Поднимаю голову с подушки. Как тяжело двигать своим ослабшим, словно каменным телом.
– Ты не бойся, тебя не обидят. Они немного боятся нас, но ни разу меня не тронули.
От этих слов у меня вырывается смешок.
– Я не боюсь. Я устала.
– Кар, мы все устали, но ты должна встать с этой сранной кровати! Ты ни одна страдаешь, не одна думаешь об Эмбер и Реме! Ему определённо понравится, что ты о нём думаешь, – дополняет Барет к своим мотивационным словам.
– Я пойду, пойду с тобой в столовую. Выйдите, я приведу себя в порядок.
Барет и Моти выходят. Застёгивают молнию дверей палатки.
Я обычно не закрываю себя: тканевая дверь колышется на ветру, и я не ощущаю себя запертой. И не чувствую опасность.
Я знаю, всё понимаю, что страдают и переживают все. Но мне нужно немного больше времени. Каждый справляется по-разному, и моё преодоление тревог и беспокойств – это лежать, никого не видеть, копаться в себе.
Скучать.
Бояться.
Предполагать.
Сажусь на кровать. Сижу и сижу. Знаю, Барет меня ждёт, а может, вместе с Моти. Может, он видит во мне сестру по несчастью и хочет прибиться к нашей расколотой компании.
Умываю лицо влажными салфетками. Провожу по телу, немного освежая себя. Чищу зубы сухой зубной щеткой и пастой. Пью воду, глотая мятную пасту вместе с жидкостью.
Я один раз была в общественном душе. Как только вышла на улицу, увидела на двери: «Шрамовая переносит инфекцию повсюду».
Они не понимают, что инфекции во мне давно нет. Она отметила меня шрамами, но средство Рема от отравления и много воды уничтожили её. В малом количестве возможно искоренить инфекцию из крови человека.
Все из отелей сдавали анализы. У меня и Моти было намного больше проверок организма, чем у остальных людей.
И мы чисты.
Почти чисты…
В слюне нашли бактерию – она не развивается, и не заразная, она просто есть, и во мне существует. Без вреда для кого-либо.
Моти стоит поодаль от Барета. Опущенная голова, и сжатые пальцы, сжимающие край футболки, прямо-таки вопят о том, как Моти неуютно находиться здесь.
Людей много, и они движутся кто куда. Как рабочие муравьи.
Дети показывают на меня пальцем, и переводят его на Моти. Взрослые дёргают детей и уводят подальше.
Но самые злые – это подростки.
Они шепчутся о нас с Моти. Придумывают байки. Хотят раскрыть наши секреты. Настраивают против нас.
Но они не могут сломать уже сломленного человека.
И пока надо мной небо, а ветер касается кожи, мне безразлично на мнение дикарей.
Но Моти напряжён.
И почему-то немного Барет.
Люди шушукаются не только из-за шрамов, но и из-за наших ссадин, синяков, заживающих гематом. Дария неплохо украсила мою скулу.
У кого не было одежды – тому выдали.
Многие в зелёных штанах и кофтах. У кого-то огромные берцы, а кто-то в домашних тапочках и шлёпанцах.
Я в лёгких брюках, рубашке и кедах.
На улице тепло.
Столовая в большом белом шатре.
Белый цвет как коридоры отеля. Мне неприятно заходить внутрь.
Пахнет едой, молоком и какао.
На раздаче очередь.
Барет встаёт за высоким мужчиной, я за ним, а Моти, как моя тень – за мной.
Я в ожидании новостей.
В ожидании, когда Барет расскажет мне что-то важное.
Сегодня на завтрак блины, горячий шоколад, и два банана на одного. Бутерброды достаются тому, у кого есть деньги.
Я свои не взяла, а колбаса на булке выглядит аппетитно.
Взяв подносы, мы идём к столу.
– Шрамовые теперь вместе ходить будут? – спрашивают друг друга четверо подростков. Одна девчонка, и трое парней.
– Друг друга уже не заразят, – отвечают им с другого стола. И все ржут.
Барет отодвигает пластиковый стул от такого же стола. Я сажусь. Моти садится, Барет тоже.
Я не приступаю к трапезе. Без остановки смотрю на Барета.
– Что ты хотел мне сказать?
– Поёшь, скажу.
– Кусок в горло не лезет.
Верчу в руке банан.
– Тогда не скажу.
Перед тем как Рема забрала скорая, я услышала, как он говорит Барету: следи за Кар, защищай, успокаивай. И порой Барет уж слишком тщательно выполняет указание Рема.
– У тебя нет немного денег в долг… я хочу бутерброд.
Барет смотрит мне за спину. Я оборачиваюсь – куча людей, ничего такого. Поворачиваюсь обратно на него.
– Съешь блин сначала.
– Ладно, блин так блин.
Сворачиваю блинчик в рулон. И опять воспоминания. Неприятные, болезненные. Как складывала в такие же рулоны футболки, чтобы мужчина из бассейна связал руки и ноги сумасшедшей.
Первый кусок тяжело жуётся. При глотании застревает в горле. Проталкиваю куски подостывшим шоколадом.
Моти всё съел и облизывает масляную тарелку.
Тарелка с бутербродами летит по воздуху и ставится передо мной.
Из рук падает остаток блина на прозрачную скатерть. Откашливаю то, чем подавилась.
Бросаю взгляд назад. И каменею. Утихаю. Пока не начинается новый приступ кашля от крошек, попавших в дыхательные пути.
Рем стучит ладонью по моей спине. Моти протягивает остатки шоколада.
Не дожидаюсь, когда откашляюсь до конца, поднимаюсь, роняю стул и бросаюсь на шею к Рему.
Я не плакала с того момента, как смотрела на уезд своих родителей в другой лагерь.
Мои слёзы впитываются в широкие лямки майки Рема. От него не пахнет привычными запечёнными яблоками. Его аромат чужой, но у кожи есть особый запах, и я втягиваю и втягиваю его в себя.
Руки Рема стискивают меня. Одна ладонь ложится на мою макушку.
– Она о тебе думала, – сдаёт меня Барет.
Из-за сдерживающей руки Рема не могу посмотреть на Барета и послать его куда подальше. И сказать спасибо, что он так и не успел сказать о приезде Рема. И вышел потрясающий подарок. Эффект неожиданности.
– Я тоже о тебе думал, Кар.
Его «Кар» отличается от других «Кар» – произнесённым другими людьми.
Всё же это его дурацкая идея так меня называть.
– Приятель, не ошибся в выборе? У нас тут есть здоровые девушки, подберём и тебе, – кричат с соседнего стола.
Рем отодвигает меня от себя, поднимает стул, сажает на него. Пустота. Не нравится, как стало прохладно без его объятий.
Невольно замечаю рубец на его предплечье. Ровный, аккуратный, выпуклый, розовый. Пройдёт не менее полугода, прежде чем он окончательно заживёт.
Он подходит к парню с заросшей, небрежной щетиной.
– Чего волком на меня смотришь? Новенький? Шрамовые заразные, я тебе всё расскажу и покажу.
– Заразные? – с полным непониманием переспрашивает Рем.
Моти склоняется над столом. Барет сидит и вставать не собирается.
– Показывать мне ничего не нужно. Я тебе покажу, – Рем вытягивает зашитую руку, – шрам видишь?
Рем дождался ответ в виде кивка щетинистого.
– Шрамы бывают, если повредить кожу. Шрамы не заразные, – он говорит так спокойно и ласково. Страшен не крик – а невозмутимое спокойствие.
– Я тебе расскажу всё, что захочешь. Ладно? Только ты не встревай в чужие разговоры. И подходи ко мне поговорить без посторонних. Договорились?
Щетинистый глядит на Рема. Брови подняты, ноздри двигаются.
– Хорошо, приятель, но предложение с девчонками в силе.
Рем берёт свободный стул и ставит к нашему столу.
Я впиваюсь зубами в булку с колбасой и жую тщательно, уже не давлюсь. Предлагаю бутерброд Барету и Моти.
Барет отказывается, просит меня доедать самой. Моти, покраснев, тоже отклоняет предложение. Но я вижу, как ему хочется, и перекладываю бутерброд ему на тарелку.
Рем ест мой второй банан.
– Не обращай на них внимание, – советует Барет, жестом показывая на соседнии столики.
– А, да я не обращаю.
И я не обращала, пока они не начали настраивать Рема против меня.
Другие девчонки…
После того как Рем признался мне в любви, встречался ли он с кем?
Остались ли у него ко мне те сильные чувства?
Он поцеловал меня в щеку, защищал…
Я влюбилась.
Влюбилась в того, на кого внимание не обращала.
Стоит ли сказать Рему, или сейчас совсем не время для таких признаний.
Он доедает банан.
А я доедаю бутерброд.
Мы, оказывается, так похожи.
– Ты ведёшься на провокации, Рембо!
– Эй, потому что они не правы, – с набитым ртом отвечает Рем.
– Воды? – спрашивает меня Моти, и толкает стакан с водой к моей пустой тарелке.
– Что? Нет, спасибо.
Вот что со мной происходит в обычной обстановке, где много людей – я теряюсь. Как и Моти. У него также опущена голова, и такой же потерянный взгляд.
Я долгое время избегала общества. Сидела в своей палатке. И это не было ощутимым, пока не вернулся Рем. Посвежевший и, как обычно, общительный. Таким я его помню, и хочу забыть, каким он был в отеле.
– У тебя щёки горят, – заявляет Моти.
– И правда, – комментирует Рем, и поворачивается к Барету: – У неё температура?
– Да вроде нет.
Трогаю своё лицо. Подушечки пальцев проводят по горячим шрамам.
– Я никогда не краснею. Я не болею. Я…
Влюбилась.
Это слово так и лезет в голову. Так и давит на виски.
И на совесть из-за Эмбер. Какая любовь, когда подруга неизвестно как: выжила или умерла за теми белыми стенами.
– Душно тут, – спасает Барет, – жарко ей.
Он давно понял о моих чувствах к его брату. Возможно, и раньше меня самой.
– Станет тебе нехорошо, мне скажи, ладно, Кар?
– Спасибо, Рем.
– Всегда пожалуйста, дорогая.
Щеку печёт ещё сильнее.
Я стала совсем помешенной.
Хочу обратно в палатку, на свою неудобную кровать.
Моти и Рем пожимают друг другу руки, знакомясь.
– Об Эмбер ничего не слышно? – задаёт Рем вопрос, моментально меняясь в настроение. Из расслабленного – в напряжённое.
– Военные обещали наведаться в отели. Я хожу к главному каждый день, но он ничего не может сообщить. Не плохого и не хорошего.
– В больницу она ко мне не попадала. Я бы узнал.
– Каждый день я вижу во сне её. Рыжие волосы и куча веснушек. Кольцо в носу, на свету мерцающее.
Во сне… коротком. Я часто просыпаюсь, ведь совсем плохо сплю.
– Мы не можем ничего сделать, пока, но давайте ждать дальше, – просит Барет.
– Я познакомлю вас с ребятами из моей палаты, и с соседних. Они из деревни и родственники остались там.
Я корыстно хотела остаться с Ремом вдвоём, но вслух желание не говорю. Обязательно скажу, но не сейчас, не сегодня.
– Даже с братом не пообщаешься?
– Барет, мы с тобой навсегда.
Рем несильно ударяет Барета по плечу.
– Я устала, можно я пойду?
Шестеро глаз поднимаются на меня.
– Я провожу, – Рем встаёт, – а Барета и Моти познакомлю с новыми знакомыми. А потом и тебя, не переживай, хорошо?
– Спасибо.
Все же мы останемся вдвоём. Шевелятся задатки счастья. Я так и не узнала, что с ним случилось и как Дария встретилась с ним. Как спасла.
Почему она не могла оставаться вредной, но справедливой… и не стрелять в Эмбер.
Насколько Рему было больно после операции на руку. Как он это переживал в больнице, без единой родной души.
Но уйти мы не успеваем. Раскаты смеха звучат поблизости. Компания из пятерых человек. Толкая друг друга идут к нашему столу.
– Вот и они. Я скажу, что скоро подойду к ним.
– Я могу пойти одна.
– Я обещал тебя проводить.
– Рем, дружище!
Парень с вытянутым лицом, лысой головой, приобнимает Рема. Второй – чуть ниже ростом и длинной шеей, бьётся с Ремом кулаками. А остальные трое из этой компании – девушки.
Одна в толстовке до колен, без штанов, и в балетках. Вторая – вырядилась в платье – смотрится неуместно. Третья с волосами до плеч, непокрашенными корнями – волосы белые, корни – чёрные.
– Рада видеть тебя в здравии, – говорит в платье.
– Давай, кто быстрее съесть банан? – спрашивает девушка в толстовке парня с длинной шеей.
– Сначала кто добежит быстрее до раздачи!
– Окей!
Парень и девушка побежали. Они оббегают столы, толкают тех, кто спокойно ест. И парень первый добегает до подносов. Кладёт руку на линию раздачи и кричит на всю столовую:
– В этом я выиграл!
– Это Лара и Бон, – рассказывает Рем.
– А я, – начинает лысый, – Сэм.
– Привет, – девушка в платье рассматривает меня с ног до головы, – Мая.
– Я Кайра.
– О, Кайра, знакомое имя, – девушка с чёрными корнями смотрит на Рема. Улыбается. – Зови меня Зара.
– Ага, настолько, что оно мне снилось, – смеётся Сэм.
– Я подойду к вам позже. Можете пока познакомиться с моим братом, – показывает на Барета.
– Договорились!
Они идут к столу – к Барету и Моти, садятся на стулья.
– Они классные. С непростой судьбой, но не унывают, – объясняет Рем, когда мы направляемся к выходу.
– Тебе с ними весело?
– После всего, что мы пережили, они напоминают мне о прошлом.
– Когда ещё никто и не мог подумать, что у жизни есть правило перевернуться в любую секунду?
– Да. Наша жизнь перевернулась, но эти ребята почти как прошлое.
– Кайра, твой брат ушёл к врачу. Пролил на себя горячий чай. Он у тебя слабенький.
Я оборачиваюсь на девушку в платье.
– Какой брат?
– Ну, твой. У него такие же…– она замолкает. Вместо слов показывает на щёки.
Шрамы.
Они ещё не знают, что мы не родные братья и сестры, а товарищи по несчастью.
Глаза щиплет.
Надоело!
Невыносимое желание ударить Маю.
Ярость иногда поднимается в груди, течёт в кулаки. Это началось после предательства Дарии. Я хочу показать, доказать другим, что я не слабая, что меня нельзя бить, обвинять, оскорблять.
– Это шрамы, говори это слово внятно, а не затыкайся! Моти не мой брат, он инфицированный, как и я. Мы не заразны, не выпучивай глаза!
Слёзы текут по щекам. Я наорала на неё. Это лучше, чем кричать в подушку.
Ухожу. Оставляю Рема, но он спешит за мной.
– Прости их, прости меня, – он хочет взять меня за руку. Но его дурацкая привычка, самая отвратительная – держать со мной дистанцию. Это уже не надо… не надо!
Просто возьми меня за руку!
И беру сама.
Сплетаю наши пальцы.
Делаю вид, что не замечаю его удивление.
Свободной рукой утираю слёзы.