Энн Княгинина
Искусственная мухоловка
Глава 15
Рем
Кайра моргает. Лекарство поступает по трубочке и вливается ей в вену.
Больничная койка и Кар на ней как мой личный ад.
Эмбер выглядит уставшей. Синяки под глазами, немытые волосы, забинтованный пресс. Она ходит к Кайре и ложится обратно на свою кровать.
Она выжила, и мы все смогли выдохнуть.
Каждый из нас рад её видеть.
Кроме пациентов больницы.
– Четверо шрамовых на один лагерь.
– Скоро здоровых выгонят умирать на улицу, а этих оставят здесь.
– Лучше бы эта померла.
Сдерживаться сложно. Барет сидит на стуле так, чтобы я не видел говорящих. Заслоняет мне вид.
– Молодой человек, – медсестра берёт мою ранее зашитую руку. Рассматривает рубец, – вы должны были ходить ко мне на физиотерапию, а вместо этого вас разукрасили.
– Рты держать на замке не умеют.
Говорю громко, чтобы все слышали. Медсестра отпускает мою руку и куда-то уходит.
– Достали эти защитники шрамовых.
Я уже собираюсь встать, но тихий, слабый голос останавливает меня:
– Пожалуйста, не надо, Рем.
– Кайра!
Я приподнимаюсь, смотрю в лицо своей любимой девушки. Она моргает редко, ищет что-то на моём лице.
– Я ещё ужасно вижу, но уже лучше. Эмбер в порядке?
– Эмбер.
Я лечу стремительно к кровати Эмбер. Она читает книгу, но от усталости откладывает её.
– Ты как? Кайра пришла в себя.
Эмбер встаёт, поправляет волосы. Мимолётно глядит на себя в зеркало, криво весящем на ткани палатки.
Идёт к Кайре. Проходит мимо Барета, улыбается ему.
– Привет, Кайра!
– Фиолетовая шапочка, я рада тебя слышать.
– Ты обещала не называть меня так.
Кайра пытается засмеяться. Грудь поднимается и опускается.
Сердце её стучит, по коже резонируют удары.
– Я мечтала сказать это. Ты не умерла…
Слеза катится по её щеке, заскальзывает в ухо.
– Я не умерла, зато ты решила отменить нашу встречу.
Эмбер тоже плачет. Слёзы у обоих беспрерывно вытекают. Кайра проводит взглядом по собравшимся. Кажется, она не разбирает, кто рядом.
– Я обниму тебя, когда встану.
– Вставай тогда быстрее.
Барет смеётся.
– Девчонки такие сентиментальные. Рембо, не заплачь вместе с ними.
– Я тебя уже посылал и повторюсь «пошёл ты, Барет».
– Эмбер, сколько предупреждать, что тебе надо лежать. Я сейчас вас всех отсюда выгоню!
Медсестра хватает меня за руку. Поднимает со стула и тащит куда-то.
– Эй!
– Тебя тоже полечить надо. Ложись на кушетку.
От физиотерапии никуда не деться. Женщина средних лет просто не даст уйти из больницы без исцеления.
Промывает мне все раны чем-то вонючим. Едким. Боль возникает, как после ударов кулаками.
– Вы собираетесь выгонять их отсюда? Мы все помрём, если шрамовые останутся около нас.
Женщина молодая, лет тридцати, стоит над медсестрой. Волосы в косе. На шее бинт.
– Заразных среди них нет.
– Сначала нет, а потом все мертвы, как в отелях этих, экспериментальных.
Мою руку греет аппарат. В песочных часах песчинки пересыпаются из одного сосуда в другой через узкое отверстие. Слышу шум моря и свободы. Крики чаек, а не людей.
Отворачиваюсь. Я всё ещё в больнице.
– Выйдите из процедурной. Я не собираюсь с вами спорить.
Женщина грозит пальцем медсестре.
– Я подам на вас в суд. На всех!
– Подавайте, но выйдите вон.
Терпение у медсестры приближается к концу. Она встаёт, бросает журнал на стол и показывает пациентке на выход. Та мычит, и, шаркая ногами, уходит.
Последние песчанки пересыпаются к другим.
– Время новостей через десять минут. Может уже начнёт кто-то действовать. Бери друзей и идите в зал собраний. Я прослежу за вашими дамами.
– Спасибо.
– Спасибо скажешь, когда ни одной царапины на тебе не останется.
Барет стоит на выходе. Он не отпускает птицу, которую я сделал для Кайры: мы сидели в его палатке, вспоминали, как и куда складывать бумагу. Барет сминал свои сделанные цветы раза шесть.
Протягивает бумажную птицу и кивает в сторону палаты Кар.
– Она плохо видит, не сможет её рассмотреть.
– Она не потеряла чувствительность пальцев.
Вкладываю бумажную птицу в руку Кайры. Она переносит её ближе к сердцу. Трогает кончиками пальцев крылья, голову, хвост.
Обращается с этой птицей как с настоящей. Поглаживает её. Она нежна и аккуратна.
– Это ворона?
Улыбка самопроизвольно появляется на моих губах.
– Да, Кар, ворона. Улетевшая ворона, и вернувшаяся символизировала надежду потерявшимся викингам. Вороны никогда не улетают далеко от берегов. Ты моя надежда, Кайра.
– Новый день не наступил, но я же могу сказать…
– М?
– Ты просил говорить тебе каждый день о… – не продолжает фразу, начинает новую, – о том, что я люблю тебя. Старый день не закончился, но, я люблю тебя, Рем. Ты – мой дом.
В сердце екает. Это мгновение замирает. Барет, начавший смеяться, теряется в пространстве. Меркнет.
Кайра закрывает глаза и дышит свободно. Нервные вздымания её груди прекращаются.
Я заставлял себя думать, что она не могла меня полюбить, ведь раньше я ей не нравился.
Но тогда и не было инфицированных пестицидами. Насекомых, убивавших людей.
Всё это появилось.
И любовь в Кайре смогла ко мне зародиться.
– Наконец-то она это сказала, – выкрикивает Эмбер из своей палаты.
Эмпатия, интуиция, сопереживания работают у меня так плохо, что все уже поняли о чувствах Кайры, а я всё сплетал в свои мысли в чёрную нить.
– Замолчите вы. Мешаете.
– Извините, – просит прощения Эмбер у одного из пациентов.
Труп у ворот уже убрали. То место огородили лентами. Люди в белых костюмах собирают оставшихся жуков в баночки. Несколько людей переминаются с ноги на ногу и ревут.
Военные стоят на своих позициях, на вышках, как будто ничего не произошло. Оружие направлено за пределы лагеря.
– Как вы могли убить эту женщину?
– Её было не спасти.
Джордж Оурэн объясняется с жителями лагеря.
Мало кто направляется в зал, слушать новости. Все попрятались в своих палатках.
– А что случилось-то? Я слышал выстрелы.
– Ты что, не знаешь?
– Не-а.
Хорошо Барету. Сохранил нервные клетки. Уменьшил количество трупов в воспоминаниях.
– А с Кайрой по-твоему, что?
– Аллергия какая та.
Когда я рассказываю Барету, что за аллергия постигла Кайру, он останавливается на полпути к залу.
– Всё, что в тех документах, правда?
– Ты ещё не понял?
Я склоняюсь, трогаю искусственную траву. Выпрямляюсь, трогаю ткань чьей-то палатки.
– Я надеялся нас это не коснётся. Что всё плохое мы оставили в отеле.
– Всё плохое уже в нас, Барет.
– Военные просто взяли и убили ту женщину?
– Убили, не поменявшись в лицах.
– Другие остались в живых.
– Не все. Троих унесли вместе с переносчицей насекомых. Покусали их. – Мужчина рассказывает, пока проходит мимо. Входит в зал собраний.
– Кайре повезло.
– Повезло, что ты отнёс её к врачу. У других спасателя не имелось.
Я задумываюсь. Прыгаю в мысли. Тону в них, как в зыбучих песках. Засасывает туда.
Вот почему нужно держаться всем вместе.
По одному нельзя. По одному не выжить.
Уже другая ведущая новостей рассказывает о происходящем в мире. Одета в белый костюм. На голове косынка, на шее платок.
– Просим убрать детей от экранов, беременных женщин и лиц со слабой психикой. Далее последуют неприятные кадры.
Мы сидим с Баретом на пластиковых стульях. Целый ряд свободен. Спереди и сзади по два-три человека.
Все попрятались.
Они не понимают, что спрятаться невозможно – когда придёт беда – коснётся и тех, кто находится тут. И тех, кто чувствует себя в безопасности.
В новостях секундная пауза, синий экран. Пауза даёт возможность выгнать всех, кому нельзя увидеть то, что там нам сейчас покажут.
На экране появляются дома. Люди стоят в проёме окон. Они держут плакат с красной надписью. Их пальцы в крови.
«МЫ НЕ УЙДЁМ ИЗ СВОИХ ДОМОВ. НАМ ЛГУТ, ХОТЯТ СОБРАТЬ ВМЕСТЕ И УБИТЬ»
У следующего человека, стоящего на лоджии, другая надпись:
«НИКОМУ НЕ ВЕРЬТЕ»
Мужчина встаёт на ограждение лоджии. Раскидывает руки и прыгает вниз.
Размазанные квадратики закрывают его мёртвое тело, приземлившееся на асфальт. Цензура не может скрыть кровавую лужу.
Второй, в оконном проёме, летит следом. Он ломает ноги, но остаётся живым. Звук пропадает. Журналисты выключают камеры.
Джордж Оурэн встаёт перед шокированными людьми.
– Самоубийцы пересмотрели и перечитали книг о властях, которые хотят чипировать людей, и следить за ними. Послушайте, – громогласный голос призывает к вниманию, – мы больше не будем ждать! Через двадцать четыре часа начнётся осуществление людского спасения. Передайте всем, чтобы пили как можно больше воды. Лагеря по всему городу будут закрыты тентом, но для вашей же безопасности, и безопасности ваших соседей – пейте много воды, она нейтрализует вредные бактерии пестицидов.
– Что вы скажете о сегодняшнем происшествии?
Я поворачиваю голову на говорящего.
– Эта женщина принесла в наш лагерь смерть. Она была уже мертва. Её покусали жуки, как вы знаете, вызывающие смертельную аллергию!
– Поэтому её пристрелили, вместо того чтобы помочь?!
– Помогли другим, у которых существовал шанс выжить.
– Вы не Бог, чтобы решать, кому жить, а кому нет!
– Разговор окончен. У нас не оставалось выбора.
Джордж Оурэн пробирается к выходу и уходит.
– Беспредел!
Многие на пределе. Уставший и напуганный народ не знает, куда деть свою злость и страх.
Те, кто не хотел эвакуироваться, тянули время, теперь разбиваются на асфальте. Но скоро всё кончится.
Мы вернём свою жизнь.
Кайра
Я хожу по палате, потому что медсестра сказала, что я должна расхаживать ногу.
Эмбер выглядит такой уставшей, что на неё больно смотреть.
Она лежит на своей койке. Рыжее солнце во тьме
Слышу лучше, вижу лучше, но не до конца вернулась чёткость. Ногу почти не чувствую, но стараюсь на неё опираться.
Признаваться в чувствах оказалось не таким страшным, как я себе воображала.
Оригами птица лежит на моей кровати.
Я оставлю её на всю жизнь, там частичка Рема.
Успокоительный напиток уже выветрился. Лекарство из капельницы попало в кровь.
Рем тоже меня любит.
Эмбер вернулась к нам.
Всё налаживается.
В больничную палатку вваливаются друзья Рема.
Сэм, Бон, Зара, и Мая.
Нет Лары.
Они приближаются ко мне. Медсестре не нравится, что собралось так много народу. Пациенты готовы наброситься на гостей.
Я не рада их видеть.
Они разглядывают мою опухшую ногу. При этом переговариваются между собой, но ни слова не говорят мне.
– Кто быстрее найдёт укус на её коже, тому я отдам свой ужин.
– Вы чего, вообще, что ли?
Я двигаюсь к кровати. Они за мной.
– Где Рем?
– С Ларой, наверное, – хихикает Мая.
Зара щипает её за руку. Та вскрикивает.
Не верю. Не буду верить словам этих ветреных болванов.
А кто мы с Ремом теперь?
Времени обсудить, что с нами будет дальше, категорически не хватает. Судьба заносит нас в самые мрачные места.
– Эх, всё проигрываем.
– Сэм, ты быстро сдаёшься.
Мая касается моей ноги своими переросшими ногтями. Практически ничего не ощущаю – онемение проходит постепенно.
Зато переполняет брезгливость.
– Валите уже вон. Я поставлю охрану к больнице. От ваших голосов у пациентки голова болит, – предупреждает медсестра.
– Ну ладно, что вы. Радуйтесь, что мы за пределами вашей работы, – Бон стучит по груди рукой.
– Вас недавно выписали. Потому что прыгать с гаражей одновременно могут одни дураки. Всё, серьёзно, идите уже.
– Покажешь потом укус? А? Кто тебе больше нравится? – Бон в шутку обнимает меня. С другой стороны – Зара.
Под руку попадается стакан с той самой привлекательной успокоительной жидкостью. Половина летит в Бона, вторая в Зару. Они оба отскакивают, смотрят на свои мокрые воротники футболок.
Стакан сжимаю до хруста пластика.
– Пошли вон.
– Чокнутая.
Мая сгибается от смеха. Сэм забирает стакан из моих рук, когда тот трещит.
– Вайлет, что с тобой? Вайлет?
Медсестра выбегает из палаты Вайлет.
Я начинаю усиленно потеть. По привычке теребить оберег: впервые схватившись за него, передёргиваюсь, успев уже отвыкнуть. Тревожное ожидание очередной плохой новости.
Кожа стынет.
Слышу знакомое рычание.
Сердцебиение взбушевалось, и стучит оно в разных местах. В висках давление грозит раздавить голову.
Рычание исходит со стороны палатки Вайлет.
– Они что, реально заразные? – Мая не собираются узнавать ответ, бежит к выходу.
– А я трогала заразную, – оглядывается Зара на убежавшую подругу. Не тормозит, исчезает также быстро.
Сэм и Бон остаются. Косятся на меня, а я смотрю на белую шторку. Ноги ноют, словно я бегу. Бегу по белым коридорам, слыша рычание, предсмертные крики, и как падают бездыханные тела на пол.
Медсестра приводит врача. Высокий, худой мужчина заходит к Вайлет.
Эмбер мотивируется около меня. Рыжие волосы ещё больше напоминают попытки выживать.
Мы перемещаемся в узкий коридор.
Хруст шеи.
Я зажимаю уши. Этот звук… опять этот звук.
Медсестра выбегает, за ней Вайлет.
Со рваными, кровоточащими шрамами – но на половине лица. Вторая щека с зажившими шрамами, как у меня и Эмбер.
Она рычит. Не бежит и не идёт. Стоит на месте. Один глаз смотрит то вверх, то вниз. Второй направлен на нас четверых.
Вдруг начинает кружиться вокруг себя. Пропадает за шторкой.
Звон разбивающегося стекла. Падающих осколков.
Бон убегает. Сэм встаёт передо мной и Эмбер.
– Заразные. Не зря я читал книги о самообороне.
Руки в карманы.
Вайлет выбегает из палатки. Кожа рассечена осколками. Стёкла застряли в её коже. Кровь течёт вниз.
Она бросается на Сэма. Руки перед собой, готова сломать ему шею.
Медсестра с пациентами резко останавливается за спиной инфицированной Вайлет.
Сэм вынимает руки из карманов, выпрямляет руку, и цепляется пальцами за шею Вайлет. Она рычит и подёргивается. Он душит её.
Кожа её лица как отбивная. С прозрачного осколка, с уголка, красная капля за каплей срывается вниз.
В палатку вбегают военные. Заламывают руки Эмбер. Мои руки. На крики им плевать. Эмбер от боли кричит. На сорочке образовывается кровавое пятно.
Кости в плечах будто меняются местами. Боль. Боль. Боль от плеч до поясницы.
– Отпустите девочек!
Медсестра хочет помочь, но один из военных преграждает ей путь. Второй, с пистолетом в руке, прикладывает к голове Вайлет дуло.
Сэма пихают в палату. Он хватается за рукав военного – тот пинает его по голени, и Сэм валится к его ногам, почти целуя берцы.
Криков много, они разные: писклявые, долгие, тихие, отчаянные.
Военные толкают нас на выход, держа наши руки за нашими спинами. Поднимаю голову, с противоположной стороны в такой же позе тащат заплаканного Моти.
Люди собрались в круг. Одна рука вверх, пальцы в кулаке.
– Мы говорили, что они заражённые!
Не пытаюсь вырваться. Хочу найти позу для ходьбы удобнее: меня тащат вперёд, а я тащу за собой ногу, тяжело наступая на неё. Эмбер освобождают от полусогнутой позы, она выпрямляется, но руки её не отпускают.
За нами скрипят колёса коек.
Но выстрела так и не следует.
– Им нужна помощь, они не заражены, куда вы их тащите?
Медсестра пытается помешать военным.
Руки отведены в сторону.
Джордж Оурэн расталкивает толпу. Отпихивает медсестру с дороги.
Я смотрю то на него, то на фальшивую траву. Страх настолько сжимает в тисках, что человеческие лица как одинаковые изображения. Гул звучит вдвойне громче.
– Не беспокойтесь! Временно люди со шрамами будут изолированы.
– Где? В палатке? Их надо выгнать из лагеря! На произвол судьбы.
– В тюрьму. Временно. Пациентку заберут в исследовательский центр, и по результатам врачей мы будем решать, что нам делать дальше. Тишина!
– В тюрьму? – не веря переспрашивает Эмбер.
– Там будет врач, вас не оставят без помощи.
Чужие пальцы так крепко прижимают запястье к запястью, тянут на себя, что тремор в руках не может почувствоваться в полную силу.
Множество навязчивых мыслей: мы станем сумасшедшими. Нас запрут в клетках. Нас там убьют, будут пытать.
Нервничаю, и страх велит мне освободиться. Дёргаюсь, хочу скинуть мужские руки с себя. Рву глотку просьбами отстать от нас, отпустить. Но военный обхватывает мои запястья ещё туже. Тянет на себя мои руки. Боль в плечах невыносима.
Я сама себе враг – не могу успокоиться, собраться, дождаться вынесения приговора. Боюсь, психую, вою.
Эмбер умоляет их быть ко мне снисходительнее, мягче.
Только военным по барабану на просьбы.
Рем торопится, идёт быстрым шагом, затем начинает бежать. Барет с другой стороны уже бежит.
Появление Рема умиротворяет, утихомиривает вспыхнувшую истерику. Хочу обнять его, очень хочу в его объятия. Попасть домой.
Вечность в воспоминаниях. Вечность в словах, что когда-то кто-то сказал.
Вечность с Ремом только в фантазиях.
– Вы тут все с ума посходили!
Рема ко мне не пускают, ему не дают прохода.
Я чувствую, как сильно стучит моё сердце, но и как разбивается тоже.
Не могу противостоять этой боли. В теле и внутри себя. Смотря в серо-зелёные глаза, начинаю плакать, видя Рема всё хуже через мутную пелену слёз. Он поймёт, что мне тяжело, что я ничего не могу сделать, и сделаю ему ещё хуже.
– Тюрьма в ста метрах от палаток. Никто их не убьёт.
– Тогда почему ваши военные делают им больно?!
Кто-то тоже на нашей стороне. Но Джордж Оурэн перешёл на другую «тропу».
– Для безопасности наших жителей.
– Я её трогала, но не заразилась же!
– И я!
Рем вырывается вперёд, оставляя военных за своей спиной.
Военные останавливаются, и мы тоже замираем на месте.
Рем склоняется и впервые целует меня. Слизывает слёзы с моих губ. Тянусь к нему, не хочу отпускать. Ещё один поцелуй. ОДИН ПОЦЕЛУЙ, ПОЖАЛУЙСТА!
Это мгновение не остановить.
Военные оттаскивают Рема от меня.
Плачу с новой силой.
Аромат Рема сохраняется на губах. Запах его кожи, сладкий и душистый.
– А я заразен! Все видели, я поцеловал её! Заберите меня с ними.
– Твоя кожа чиста.
– Рем, принеси мне птицу, она на кровати, она мне очень важна, пожалуйста!
– Уводите Эмбер и Кайру в тюрьму.
Глава 16
Эмбер лежит на кровати в соседней клетке, как для диких больших животных. Я в такой же, но я сижу в углу – между кроватью и прутьями.
С другой стороны от меня те, что избили Рема.
Военные постоянно наготове. Двое смотрят на выход, двое на клетки.
Для меня, Моти и Эмбер принесли пластиковые туалетные вёдра. И закрыли вид ширмой. Раковина находится рядом с воротами клетки.
Врачи перевязали Эмбер, и вкололи ей какой-то укол, от которого она теперь то спит, то бодрствует.
Я перестала плакать, спрятавшись в панцире своей боли.
Заключённые парни пытаются меня донимать. Первые минуты они пропихивали руки через прутья, чтобы дотянуться до меня, но я перебралась в другой угол, и им до меня не добраться.
– Нас отсюда выпустят, и мы пойдём к твоему дружку.
– Доделаем начатое дельце.
Стараюсь их не слушать, не вестись на провокации. Но ведь они могут выполнить это обещание, смогут убить Рема. И я ничего не сделаю, ничем не помогу, и даже не увижу в последний раз.
Глотаю слёзы, готовая разреветься вновь.
– Молчать! Вас не выпустят, пока не пройдёт эвакуация, – сообщает военный, гадко улыбаясь. Усы достают до носа.
– Повезло тебе, девчонка.
– И твоему парнишке.
Сколько нам здесь находиться. Сколько процентов, что мы все же станем инфицированными. Сколько нужно сделать вдохов и выдохов, чтобы успокоиться.
– Это незаконно… – дрожащим голосом говорит Моти.
– Тюрьма для вас как изоляция, а никак наказание, – отвечает ему военный, что к нам спиной.
– Только условия такие же, – бормочу я.
Прижимаю колени к груди.
– Всё ждём новостей от Джорджа Оурэна и не спорим.
– Посетителей не пускам!
Я вскакиваю ноги, подбегаю к решётке. Пытаюсь увидеть, кто к кому пришел.
– Передайте Кайре Моуви. Это не опасное для других.
Рем. Хочу позвать его, закричать, но не делать больно своими криками. Он захочет пробраться сюда, его задержат, и ничего хорошего из этого не выйдет.
– Оригами?
– Ворона из бумаги. Передадите?
– Ладно, – отвечает военный, но с места не сдвигается.
– Это же великий Рем, которому я спасла жизнь, – произносят из дальней клетки.
– Дария?!
Эмбер мигом просыпается. Мы встречаемся с ней взглядами.
– Жива всё-таки. Все вышли из этого отеля, кроме моей матери и брата. Вот же задница.
– Вы держите Кайру с Эмбер с этой сумасшедшей? Что она вообще здесь делает?
Из-за стоящих военных, Рема не видно, но слышны шорохи. Только он бы ничего не наделал.
– Куда лезешь, парень? Сейчас тоже тебя арестуем.
– Мне это и нужно. Сделайте это, давайте!
– Рем, не надо! – кричу из своей клетки, – мы изолированы, а тебя сюда посадят как преступника.
– Ты ещё в отеле меня так достала, вот бы врезать тебе ещё разок.
– Заткнись, Дария!
Как давно хотелось сказать это вслух.
Эмбер напряжена. Она встает, будто готова драться, защищать себя. Голос этой твари вызывает у Эмбер панику.
– Уже и не так плохо, что мы здесь, – говорят парни.
– Вы собрали всех отпетых в одном месте с невиновными?!
Рем держится на последней ниточке нервов, по голосу понятно, что та скоро порвётся.
– Рембо, пошли. Если тебя посадят, ты ничего не сделаешь.
Барет пришёл. Он не даст совершить Рему опрометчивый поступок.
– Барет, там Дария!
– Дария? Какого… они притащили стрелка сюда.
– Когда военное положение закончится, её переведут в областную тюрьму, – поясняет женщина военная, – а теперь покиньте тюремную палатку.
– Если они не заключённые, почему мы не можем с ними поговорить?
Двое военных одновременно пожимают плечами.
– Таков приказ.
Эмбер садится на кровать.
– Осталось недолго, и мы вместе окажемся на свободе, – напоследок говорит Рем, – и я официально предложу тебе стать моей девушкой, Кар!
Я смеюсь. Я полюбила правильного человека. Рыцаря.
– И я соглашусь, – тихо произношу сквозь смех.
Голосов больше не слышно.
Военный бросает мне на пол оригами птицы. Помятая ворона со сломанным крылом и клювом. Поднимаю и прижимаю к груди, где стучит сердце.
– А это тебе, – женщина протягивает Эмбер через прутья бумажный цветок. Она встаёт и берёт его.
Рыжая не может унять страх из-за Дарии, что где-то в конце клеток. Роняет из-за дрожи пальцев цветок на пол. Поднимает и кладёт на кровать, садится рядом с ним.
– Вы ни капли не изменились, две дуры. Дария не единственная, кого не хотелось услышать или увидеть в жизни, но она поднимает нещадную ярость, кувалдой пробивающей оставшееся спокойствие.
– Ты почти убила Эмбер и не смеешь открывать рта! Ты помогла Рему, и как ты могла стать такой тварью?!
– Ты должна была быть на её месте. Ты убила моего брата. Из-за тебя мы не открыли ту поганую дверь сразу.
– Бабские ссоры такие интересные.
Трое парней в одной клетке с одной кроватью из-за нехваток импровизированных камер. Им там весело – они не обращают внимание на тесноту и неудобства.
– Кайра, не говори с ней, – упрашивает меня Эмбер, – она далеко, она до нас не доберётся.
Её трясёт. Меня трясёт. Парни для пущего эффекта начинают стучать по решётке пальцами.
Всё дребезжит. Военные вынимают полицейские дубинки.
Не прошло и месяца, как мы видели то, что человеку и представить сложно. Побывали в таких ситуациях и продолжаем прибывать, о которых расскажешь – а не поверят.
И эта бесконечность.
Бесконечно страшно и грустно.
Бесконечно не знаешь, что будет дальше с нашими жизнями.
Ничего не кончается так быстро, как спокойная и размеренная жизнь.
Рем
Упекли в клетки.
Не в тюрьму, а просто изолировали.
Тогда почему никого не пускают с ними поговорить?
Барет шагает рядом со мной.
Я не знаю, куда я иду, и он не знает, куда мы идём.
Дети играют в мячик. Родители следят, чтобы малышня не подбегала ближе к воротам.
Живот сводит спазмами от голода. Время ужина уже прошло, а я не стал бы есть, не смог.
Если бы не Барет, я сел бы в одну из этих клеток, мог контролировать, что делают с Кайрой и Эмбер.
Контролировать, но не помогать – это ещё один момент, почему я должен находиться на воле.
Пациентов завели обратно в больничную палату.
Мёртвого врача со сломанной шеей увезли. А следом уехал грузовик с Вайлет.
На улице уже начинает темнеть.
Я хожу туда-сюда по лагерю.
Мне нельзя останавливаться, я сразу же перестаю контролировать мысли. Барет одного меня не оставляет.
Посадили Дарию в такую ненадёжную тюрьму. Она свихнувшаяся. Бедная Эмбер, которой опять нужно слушать её голос.
Включили фонари.
Военные и рабочие в специальной одежде, закрывающей тело от пят до макушки, начинают вбивать колышки для тента в землю.
Вскоре лагерь накроют эластичной, плотной тканью. Когда все лагеря будут готовы, начнётся уничтожение насекомых.
Я уже не могу дождаться, когда всё прекратится.
– Сколько ещё раз обстоятельства будут отталкивать меня от Кайры.
– Наконец-то заговорил.
– Эмбер ранена, ей сделали операцию, а они держут её в клетке. Кайра почти умерла от жуков, от которых правительство пытается избавиться. И они посадили её в клетку.
Мужик влезает в наш разговор:
– Ну и правильно сделали!
Реакция Барета стремительная. Он обнимает меня сзади, производит захват и держит меня, чтобы я не накинулся на мужика.
– Одна уже убила врача!
– Иди отсюда, – просит Барет, – не до пререканий сейчас.
– Ах, ах, – дурачится он, качая головой.
Сэм с перевязанной рукой идёт к нам с Ларой. Мужик смотрит на нашу поспевающую поддержку и быстренько сваливает.
Барет отпускает меня.
– Эти военные толкнули Сэма так, что он у него в кости трещина!
– А я, между прочим, держал инфицированную, чтобы ни на кого не напала.
– В этом лагере творится беспредел!
Джордж Оурэн появляется как тень.
– Вы видите только поверхность. А если копнули бы глубже, то поняли, почему всё происходит именно так.
– Эмбер, Кайра и Моти уже давно здесь, и у них ни одного симптома заражения. Шрамы не в счёт. А ваши люди тащили их в тюрьму как террористов.
– Я уже наказал тех военных.
– Вы не препятствовали этому!
– Чтобы народ не видел моих слабостей. Они пираньи, и готовы содрать с меня кожу своими острыми зубами, – говорит он шёпотом, чтобы эти слова не услышали посторонние.
На это и сказать нечего. Закрываю рот. Корочки на губах понемногу сходят, оставляя розовые болячки.
– Вайлет уже проверяют. Мы дали им десять часов, чтобы они нашли причину такого резкого заражения.
– И потом Кайру с Эмбер выпустят?
– Смотря какие будут результаты.
– Ясно, – отворачиваюсь.
– Мы уже готовим лагеря по всему городу к защите от пестицидов. Пейте воду.
Я не могу больше стоять на месте. Начинаю снова свой путь от угла лагеря к углу.
Судьба это или проверка, или чёрт знает что, отталкивает нас с Кайрей друг от друга, не даёт быть вместе.
В любви признаемся на грани смерти. Первый поцелуй, чтобы не расставаться.
Сколько можно придумывать нам еще испытаний?!
Эмбер
Жалко Вайлет.
Она ухаживала за мной. Нашла лекарства, перевязывала моё пулевое ранение. Пыталась защищать, когда ей самой нужна была помощь с её онкологией.
Её часто тошнило, и шатало при ходьбе. В лагере она приняла более живой вид, и тут такое.
Заражение пробралось в её мозг.
Четырнадцатилетняя девушка боролась за свою жизнь пять лет и не сумела одержать вверх над инфекцией от пестицидов.
Злой удел её постиг.
А Дария жива и здорова. И опять рядом с нами. Прилипшая жвачка, разъедающая кожу.
К Кайре пристают парни из соседней клетки. Они не дают ей подойти к туалету, а как только она оказывается у него – грязные руки начинают её лапать, и она отскакивает в угол, который стал её берлогой.
Один придурок снял с себя футболку, скатал её в шарик, и кинул на голову Кайре, со словами, что она должна нюхать её и возбуждаться.
Парни сами по себе симпатичные, но обделены мозгами.
Кайра разворачивает футболку, берёт её за рукав и разрывает. Ткань трещит по швам.
Она зла до такой силы, что может без ножниц порвать плотную ткань.
На смятом крыле вороны – фраза. Заметила ли её Кайра?
«Даже если нас закинут на разные берега, я тебя не оставлю».
Кровать жёсткая, а врач, приходящий ко мне каждый час, перевязывает моё тело бинтами неаккуратно. Боится. Поэтому военные за его спиной целятся в меня ружьями.
Я помню это чёрное отверстие в оружие. Дария мне его показала.
– Майор Сая принесёт вам ваши вещи, если нужно. Скажите ей какие, и где они.
Мимо военных с оружием проходит высокая, под два метра, женщина. В руках блокнот и ручка.
– Кофту тёплую, и свитер, трусы, – перечисляю я. Тапки.
– Это всё?
– Зубную пасту и щётку…
– Это вам выдадут, когда будет время умываться.
Смотрю на раковину. К ней не подключена вода – над ней бочка, держащаяся на двух брусках.
– Носки.
– Всё? – теряет терпение майор.
Так ведь не вспомнить что нужно, что есть. Особенно, когда давят.
Она поворачивается к Кайре.
– В шкафу на второй полке мужские шорты и футболка. Я прибыла в этой одежде в лагере. Мне нужны они, и трусы. Больше ничего.
Одежда Рема, которую я принесла ей в пекарне.
Мне становится её жаль – пока она не признавалась себе в чувствах к Рему, её глаза не были такими потухшими.
А я не знаю о своих многочисленных родственниках ничего – все ли согласились на эвакуацию. Поехала в отель, чтобы отдохнуть от них. А отдых потерял свой смысл.
– Через полчаса ваша одежда будет.
Майор что-то говорит военным. Они берут из тканевого шкафчика принадлежности для умывания, и идут к нам в клетки.
Рем
Ночь долгая.
Не кончается уже какой час.
До распыления пестицидов восемнадцать часов. До результатов врачей о заражении Вайлет восемь.
Закрываю глаза, представляю что-то хорошее. Выкидываю из головы плохое.
Но оно всё равно лезет и лезет в мысли.
Кайра в полутьме, в клетке, как какое-то животное. Она не заразная, и не сойдёт с ума, как о ней думают.
Взять бы где-то сил всё это выдерживать.
Молния дверей палатки расстёгивается. Я смотрю на входящую Лару и Маю. Приходится встать с кровати.
На часах начало первого ночи.
– Твоя?
Лара не даёт спросить, что они тут делают. Она держит перед собой мою футболку, которую надевала Кар в отеле.
– Эй, откуда она у тебя?
– Это неважно.
Подмигивает Мае. Я слежу за ней, когда она отходит от Лары.
– Отдавай тогда.
– Не так сразу. Сыграем.
Проходит вперёд, кидает на мою кровать карты.
– Вы пришли ко мне ночью поиграть?
Тянусь к своей футболке, но Лара отводит с ней руку за спину.
– Как думаешь, что подумает Кайра, когда увидит у меня эту вещь?
– Пф. Она поверит, что ты её откуда-то украла.
– Не, вряд ли. В больнице мы сказали, что ты с Ларой, – Мая роится в моём шкафу, вынимает мою толстовку. Закрывает шкаф.
– Эта твоя, а вот на эту ты отмазаться не сможешь.
Мая надевает толстовку на себя. Лара отдают ту, что уже Кайры.
– Зачем вам это?
– Ты её так защищаешь, а как смотришь, – Лара широко раскрывает глаза, – мне нравится такая любовь, и ты тоже нравишься. Ты же не хочешь, чтобы я попыталась тебя отбить? Проведём время вместе, и ты мне надоешь.
– Ну и чушь ты мелишь
– Выигрываем мы, толстовка наша. Выигрываешь ты – забирай свои вещи и делай мне тату.
– Я выигрываю, и ещё что-то делаю? – натянуто смеюсь.
В больнице эти ребята не были до конца адекватные, но вели себя прилично. Лара, конечно, с самого начала вешалась на мою шею, но и на другие тоже. Сейчас её совсем куда-то понесло.
