Энн Княгинина
Искусственная мухоловка
– Этот крем восстанавливающий. Будешь мазать израненную кожу, и губы тоже можно. Быстро заживут, – уже веселее говорит она.
Тянусь к тюбику. Кайра отдёргивает руку.
– Я сама.
Она начинает с моих губ. Кончиками пальцев промазывает каждую ранку.
Боль взрывает мозги.
Ноет и то, куда не били.
Далее обмазывает лицо. Костяшки пальцев.
Старается.
– Я оставлю тебе все лекарства.
– А если тебе понадобятся?
– Я приду за ними к тебе.
На секунду она сплетает наши пальцы.
– Спасибо, Кар. Но это в первый и последний раз, когда ты пошла за мной после просьбы остаться.
Опечаленный взгляд.
– Хорошо.
Сумочка остаётся на кровати. Кайра уходит, но напоследок вновь смотрит на меня. Вот опять у меня ощущение, что ей нужно мне что-то сказать.
Барет
Брата избили. Такое мы уже проходили, но тогда не было девушки, которая будет за него переживать.
Я им не мешаю.
Рембо грезит о ней ещё с поступления в колледж, что рядом с её.
Если она оттолкнёт его, после возвращения в привычный нам мир, я удушу её своими же руками.
Но пока очень похоже, что она влюбилась в моего младшего брата. И сделает для него всё, кроме как бросить на произвол судьбы.
Он должен быть счастлив.
Кайра
Я почти завопила ему в лицо, что влюбилась. Вот-вот бы всё сказала. Как тепло рядом с ним, как уютно. Но только и делала, что открывала и закрывала рот, как рыба.
Подавала ему сигналы близостью, нежными касаниями. И держала в себе слёзы, промывая каждую его рану.
Трогаю нос там, куда он целовал. Наверняка ему придавало это боль.
Дверь палатки закрыта на молнию. Можно не бояться быть запертой.
За пределами моих стен громко говорят, топают – случайно, а может и специально, дёргают палатку.
За железными стенами собраны самые разные люди. Нам тут тесно. Мы выдернуты из домов. Не все знают, что с их родственниками и где они.
Я не знаю, где Эмбер.
Главнокомандующий весь в своих делах. Никаких сообщений.
Людям без нормального личного пространства, без войны и группировок – не выжить.
Глава 14
Утро начинается раньше обычного.
В лагере суматоха. Отсюда слышны голоса. Слова разбираю обрывочно. Голова болит, как после лишнего выпитого.
Лучше спать я не стала. Не получается.
– Они сейчас такие, а потом…
– О… не зараз…
– Их надо изолировать, а не привозить ещё!
В мою палатку пытаются постучать. Кулак проваливается в ткань, оставляя отпечаток.
– Кайра Моуви, мне нужно сообщить вам новости.
Джордж Оуэрен. Главный.
Вскакиваю с кровати, не могу надеть тапочки – соскальзывают с ног.
Ещё заражённая?
Эмбер.
Холодок пробегает по спине.
Задевая рукой одеяло, падает, спотыкаюсь об него, тоже падаю.
– Кайра Моуви, вы спите?
– Я уже иду, пожалуйста, подождите.
Не надо было застёгивать молнию: открываю её очень долго. На одной ноге есть тапок, на другой нет.
За Джорджем Оурэеном недовольные, ещё спящие люди.
Главнокомандующий входит в мою палатку. Закрывает дверь на молнию и ведёт меня в дальний угол.
– Люди не довольны, но не могут не подслушивать.
– Эмбер нашли?
Во рту сухо. Ужасный привкус. Сердце стучит неритмично.
Тревожно.
– Привезли девушку в нашу больницу при лагере. Но она не рыжая, а русая. И волосы короткие. Шрамы на щеках, как у вас с Моти Павлови. И зовут её Вайлет.
– Я таких не знаю…
– У неё на руке кожаный браслет, на серебряной вставке К. М.
– Мой оберег, который я оставила в отеле.
В отеле пребывало много людей, но я познакомилась только с Эмбер, Дарией и Филом.
Тут объявляется какая-то девушка, с моим оберегом на руке.
Я нахожу тапок. Не переодеваюсь, не трачу времени.
Следую за главнокомандующим. Люди на улице вещают о своих правах. Требуют шрамовых отвезти подальше от них – здоровых.
Не успели ещё проснуться, а уже такие злые.
Больничный комплекс находится в узкой, удлинённой палатке. Если смотреть на неё со входа, кажется, что у палатки нет конца.
Я не хочу говорить с ней один на один. Но утро совсем ранее, Рем, должно быть, ещё отдыхает и не может сдвинуться с места от боли. Барет точно спит, он ложится поздно – сам рассказывал.
Джордж Оурэн ведёт меня мимо больничных коек. Кроватей и пациентов вижу крайне редко – импровизированные палаты состоят из шторок с трёх сторон. Окна из плёнки скорее для вида, чем для использования – плёнка в потёртостях и царапинах, за ней ничего не видно.
Пахнет ужасно.
Медицинскими средствами. Потом. Испорченной едой.
От запаха мутит.
Надеюсь, Рем был в нормальной больнице, а не в таком бомжатнике.
Главнокомандующий отодвигает шторку, пропускает меня к кровати.
Девушка пятнадцати лет, с короткими, спутанными волосами лежит головой на подушке с закрытыми глазами. Шрамы на щеках близняшки моих.
На запястье мой оберег.
К.М
Скучаю по родителям. Но вдалеке от меня им должно быть лучше, чем здесь слушать, что обо мне говорят.
– Она спит?
– Она ждала тебя.
Глаза открываются: темно-карие, необычно мутные. По её глазам ничего не прочитать. Лицо невозмутимое.
Она приподнимается, поправляет подушку, чтобы лечь на неё спиной.
– Почему она здесь? Нас в больнице не держали.
Джордж Оурэн поворачивает голову в мою сторону. Смотрит с мужской грустью, которую еле разберёшь через серьёзное выражение лица.
– Она болеет, и за ней нужно следить некоторое время.
– Спроси меня, я тебе на всё отвечу, – тоненький голосок, приятный. Ей бы петь.
– Извини.
С немым вопросом, будто спрашиваю, можно ли мне подойти к незнакомке, смотрю на главнокомандующего.
– Я оставлю вас. У военных появилось неотложное дело.
– Эмбер?..
– Да. Вайлет сообщила, что Эмбер заперлась в пекарне, и, похоже, пряталась, когда наши люди туда наведывались.
– Поэтому её так долго не могли найти… Она жива…
Я ждала новостей об Эмбер каждый день. Спрашивала, терялась в догадках, и известия о ней упали на голову, как крыша кирпичного дома. Неожиданно.
Джордж Оурэн уходит. Закрывает шторку.
Остаёмся с Вайлет один на один. Беру табуретку, двигаю его к её кровати. Сажусь.
– Привет, я Кайра. Это мой оберег.
Её рука тонкая, кожа белая-белая.
Она снимает браслет, протягивает мне.
Я помню, как выбросила его, чтобы спастись. Попрощалась с ним, а он вернулся, как бумеранг.
Забираю из её тоненьких пальчиков оберег, но не спешу надевать на запястье.
К.М
– Расскажешь мне, что произошло с Эмбер?
– Я ждала этого очень давно.
Никто никогда не смотрел на меня так пристально. Она моложе меня на лет пять, но этот слишком осмысленный взгляд меня пугает.
Эмбер
Неделю назад.
Дария целится в меня. Люди расходятся по сторонам. Они перестали долбить в стеклянные двери, чтобы разбить их. Все понимают, что мы снова заперты.
Кровь течёт через пальцы, капает на пол, оставляя следы моего пребывания здесь.
Дарию отвлекает звук на лестнице. Она отскакивает и отворачивается от меня.
Вот моё преимущество.
Я не в курсе, говорил ли кто Дарии о пекарне, но спешу туда так быстро, как бы не бежала без ранения.
Захлопываю дверь.
Жму на рану двумя руками, стараясь остановить кровь.
Голова кружится.
Тошнота застревает в глотке.
Кайра
– Когда открылись двери номеров, мой отец рванул в коридор, оставив меня.
– Оставив тебя? – переспрашиваю, удивляясь такому родителю.
– Да. Он пытался сбежать несколько раз, но натыкался на заражённых. Возвращался.
Она пытается отдышаться, как будто марафон пробежала.
– Я помчалась за ним, но была такая толпа, что он успел нырнуть в неё, а я осталась позади. Потом прозвучало предупреждение, что двери закрываются. Все рванули ещё быстрее.
В моей голове включается плёнка воспоминаний. Мы бежим, Барет расталкивает. Люди падают. Трупы мешают бежать. Мы толкаемся, перепрыгиваем мёртвых, не помогаем встать живым.
Никто и никогда не забудет то, что мы сделали.
– Я бросила это занятие. Пытаться спастись из отеля. Остановилась на первом этаже. Прозвучал выстрел. Я увидела рыжую девушку, упавшую на пол. Помню тебя, как ты пыталась вырваться из рук какого-то парня, а он толкнул тебя на улицу, передав другому парню. И помню, как тот первый хотел выломать двери, но приехали грузовики.
Впиваю ногти в кожу ладоней.
Это похоже на тот гипноз, о котором говорил психолог. Она сказала, что это поможет пережить этап той жизни, и продолжить жить эту жизнь. Но всё наоборот, я опять глотаю слёзы, увязаю в боли.
– Я отвлекла ту, с пистолетом, и побежала к двери, куда исчезла рыжая девушка. Она не пускала меня долгое время, но когда пуля прилетела в дверь, прямо около моего уха, дверь открылась, и я попала в коридор к Эмбер.
Я ей помогла чем смогла. Что-то как-то перевязала. До сих пор не понимаю, как она не умерла за эту неделю. Жар, бред, кровотечение, инфекция.
Оберег впивается в ладонь. Колит в районе сердца. Кислород куда-то пропадает.
Обманное ощущение, что Рем рядом. Что держит меня за руку, не давая уйти на дно. Он выталкивает меня из вязких воспоминаний и представлений. Даже когда он на самом деле далеко.
– Мы не слышали, что происходит в отеле. Пекарня была для нас убежищем, но из-за этого мы не знали, что военные всех забрали. Что в городе началась эвакуация.
– Есть вода?
В горле першит, невозможно. Кашляю без остановки. В голове нарастающая боль. Медсестра вбегает в палату, поит меня чем-то сладким. По телу распространяется необычное спокойствие.
– Это успокоительный сироп. Долго не действует, но полегче станет.
Вместо спасибо – киваю.
– Осторожно с этим сиропом, – Вайлет видит, как я забираю у медсестры стакан, и делаю новый глоток.
– Что с ним не так? – сердито спрашивает медсестра.
– Вызывает зависимость.
– Чушь.
Медсестра уходит. Стакан у меня не забирает. От каждого глотка сердце перестаёт стучать, как копыта бешеной лошади. Сладенькая жидкость успокаивает боль, лечит душевную дыру в груди.
– Я бы всю жизнь его пила. Так хорошо и спокойно мне не было так давно…
– Отставь, а то я не буду рассказывать.
На мозг тоже влияет это успокоительное. Через туман спокойствия понимаю, что происходит что-то неправильное. Слишком уж безразлично становится на всё. Как будто я готова встать на табурет, сунуть голову в петлю, и пнуть табурет.
И умирая – не почувствую страх.
Ставлю стакан на прикроватную тумбочку.
Трясу головой, возвращая свои чувства. Бесчувственность может привести не на ту дорогу. Сделать человека безрассудным.
Вайлет ждёт минуту одну, другую, и продолжает рассказ.
Эмоции начинают возвращаться, воспламеняться, но успокоительная жидкость не даёт заистерить.
– Пока Дарию не забрали, она издевалась над нами. Стучала в дверь, проклинала, стреляла по стенам, пока не кончились пули. А тут два дня её не было слышно. Я вышла проверить, чтобы происходит, а людей-то нет. Ни мёртвых, ни живых. Пистолет лежал в середине зала.
Всех забрали.
Вайлет поправляет одеяло, натягивает его практически до подбородка.
– Я рассказала об этом Эмбер. И она попросила меня попасть на четвёртый этаж, забрать там оберег, если я его найду. Но ничего не есть. А я, как ты видишь, была очень голодной.
Показывает на свои шрамы.
– Мы с Эмбер тоже были голодны…
– Она сказала, что ты обрадуешься получить свой оберег обратно. И если она умрёт, то передать его смогу я.
– Эмбер самая смелая из всех, кого я встречала. Я так хочу с ней встретиться… – рука сама тянется к стакану. Успеваю сделать глоток – не больше – Вайлет выбивает стакан у меня из рук, и тот падает на пол. Жидкость превращается в лужу у моих ног.
– Это успокоительное нельзя давать людям. Хуже алкоголизма зависимость будет.
Вожу тапкам по луже. Быть с успокоительным приятно, но когда оно перестаёт действовать – все ощущения кажутся в двойном размере.
– Расскажи дальше, пожалуйста.
– Я не добралась обратно до Эмбер. Меня схватили военные. Что-то вкололи, и проснулась я уже тут. Я им сообщила об Эмбер. Оказывается, они уже давно её искали. Но внутри пекарни никого не было. Я посоветовала им искать в шкафу, и под кроватью. Искать, а не уходить, как будто сделали все, что могли.
– Теперь они точно её найдут! Вайлет, спасибо тебе за помощь Эмбер. Спасибо тебе, спасибо!
Я обнимаю её худое тело.
Я молилась в отеле, а после ни одной молитвы не произносила. Но пришло то время, когда нужно обратиться к всевышнему.
Пусть эта молодая девчушка сможет выздороветь. Она спасла жизнь, и теперь нужно помочь ей.
– Думаю, её сегодня привезут. Готовься. Она боялась за тебя. Мы видели, как люди из грузовиков расстреляли выбежавших. Вы удачно спрятались в кусты. Твои друзья – хорошие люди.
Врач входит в палату и просит меня покинуть пациентку. Дать ей отдохнуть. Отчитывает меня за вылившийся напиток.
Но мне сейчас всё равно. Я окрылённая. Эмбер была жива. Ещё денёк она точно выдержит.
Не ощущаю ног, они двигаются без меня. Мне нужно к Рему. Скорее. Сейчас я ему всё расскажу об Эмбер. И о своих чувствах. Я не боюсь. Эмбер не боялась, боролась за себя. И я поборюсь за Рема.
Сначала в столовую. Возьму Рему кашу, помогу поесть.
Замечаю пёструю обёртку лимонада.
Это тот же лимонад, что я давала Рему каждый раз, как он помогал мне донести пакеты до дома. Мой любимый.
Он платный, а в кармане моих штанов намного меньше средств. По карте нельзя. Выносить еду из столовой тоже нельзя, но я бегаю по столовой с тарелкой каши и ложкой. Мне шрамовой никто не хочет давать в долг. Буфетчица тоже мне отказывает.
Я не уйду без этой бутылки лимонада.
Каша остывает. Рему будет удобнее есть холодную, чем горячую, со своими-то ранами.
– Вы не можете дать мне в долг?
– Фу, отойди от меня. Ещё шею сломаешь, шрамовая.
И почти все реагируют так. Нет времени искать знакомых. Осталось две бутылки лимонада на витрине.
Ко мне подходит старичок, протягивает купюру.
– Возьми. Возвращать ничего не нужно.
– Я верну! Благодарю вас!
Люди смотрят на него как на умалишённого. А он, неспешно передвигая ногами, придерживая спину рукой, уходит к выходу.
Покупаю лимонад, прячу тарелку с кашей за пазухой. Не подумала надеть толстовку, и тарелка за футболкой выглядит как красный флаг для проверяющих.
Выхожу и почти бегу от столовой к палатке Рема. Вынимаю тарелку, стараясь не уронить кашу. Ложка стучит об стекло. Люди цыкают, недовольно крутят головой.
– Заражённым всё можно, а у здоровых правил, во, – женщина делает взмахи руками над своей головой.
– Надо митинг! – отвечает ей муж.
– Микинг, – неправильно повторяют дети.
Дверь в палатку Рема колышется на ветру. Он уже не спит. Эмбер скоро вернётся в нашу дружную компанию. Я смогу узнать об Эмбер всё, что мне было интересно.
Оберег на запястье. Я отвыкла от него за время, но на руке он всё равно как влитой.
Не останавливаюсь у его палатки. Не стучу. Врываюсь внутрь.
Всё успокоительное выветривается. Шар, в котором собрались эмоции, лопается. Все спрятанные на время чувства втекают в вены. Чуть не роняю кашу, но вовремя напрягаю пальцы, хватаясь за края тарелки.
У Рема в гостях его новые друзья. Мая и Зоя без верхней одежды. В лифчиках.
Парни все в одежде, но Лара что-то делает рядом с Ремом. Он поднимает руки, она снимает с него футболку. Прижимает к себе.
Хотя бы она не полуголая.
Все поворачиваются ко мне.
Кто сидит на полу – держит карты в руках. Кто расположился на постели – держат карты на кровати.
Лара отходит от Рема.
Его лицо уже не такое опухшее. Второй глаз приоткрылся. Губы покрылись корочкой.
На животе синяки.
У него нет кубиков, и даже небольшой животик. Но видеть его наполовину голым… щёки вспыхивают.
Своё же лицо стало предателем, вываливающим наружу всё то, что я ощущаю.
– Привет…
– О, с нами давай! – вроде это Бон. Парень с длинной шеей.
Рем встаёт с кровати, вырывает футболку из рук Лары. Надевает на себя.
– Эй, никто не одевается до конца игры, – кричит Мая, выпучивая глаза.
– Вот именно. Мы тут вообще в лифаках, – говорит Зара. Та, у которой белые волосы, но чёрные корни.
– Кар… – Рем шепелявит.
Ставлю на тумбочку тарелку. Лимонад.
Поест сам. А если не сможет – народу много. Помогут.
– Сегодня в больницу попала девушка, которая спасла Эмбер. Возможно, Эмбер привезут сегодня вечером, – выпаливаю ему в лицо.
– Эмбер жива?
Он замечает оберег на моей руке.
– Вайлет сказала, что Эмбер была жива. Приятного аппетита. Всем пока.
Разворачиваюсь на одной ноге. Вылетаю из его палатки. Рем идёт за мной, хромает.
Почему я вообще убежала. Я не имею права обижаться на него из-за того, что он общается с другими. Лучше так, чем с кем-то будет драться.
Он старается меня догнать, ему больно.
Я останавливаюсь.
Вдыхаю и выдыхаю.
Ему весело с теми людьми, и это главнее моей ревности.
– Мы просто играли в карты, – объясняется он, – больше ничего.
– Рем, извини, что убежала. Не люблю компании.
Не люблю полуголых девушек рядом с ним. Не люблю тех, кто его раздевает.
– Эмбер правда жива? Кто это – Вайлет?
Из его палатки выбираются его друзья. Все одетые.
– Джордж Оурэн сообщил мне сегодня утром о пациентке, поступившей в нашу лагерную больницу. Вайлет. Она мне и рассказала про Эмбер. В последний раз, когда они виделись, она была жива.
Он поднимает голову.
– Слава Богу.
Сэм, Зара, Мая, Бон, Лара подходят к Рему и встают передо мной.
– Не надо на него гнать. Все играют в карты на раздевание.
– Зара, мы обсуждаем не это.
– Все видели, с какой ненавистью она проводила нас, уходя.
– Это не наше дело, – говорит Бон, приобнимая Зару. Она скидывает его руку.
Небо понемногу темнеет. Скоро может пойти дождь. Гремит гром.
– Мы хотим поговорить с Ремом наедине, – отстаиваю своё право на Рема.
– Да говорите, – надувает щёки и выдувает воздух через приоткрытые губы.
– Он болтает только о тебе, не надо ревновать к нам, – Мая поправляет декольте.
– Я не ревную. Ясно вам? Я собиралась сообщить ему о подруге, которая осталась в отеле! Я хотела сообщить, что сегодня вечером мы можем с ней встретиться. И я не ревную, я хотела, чтобы Рем узнал об Эмбер от меня. И я научу её плавать, как обещала! А там его раздевает Лара!
Опять накричала на человека. Ещё и сообщила секрет Эмбер.
Тот успокоительный напиток не так уж и плох.
«Хуже алкоголизма зависимость будет».
– И говорит, что не ревнует.
Девочки уходят, взявшись за руки. Парни остаются.
– Лара со всех снимала одежду. Рем зато не снимал ни с кого.
– Да пусть раздевает кого угодно!
– Ревнивые женщины опасные.
Они смеются.
– Хватит. Кар, ты говорила уже Барету?
– Только тебе.
– Ладно, Рем, приходи вечером поиграть в бутылочку.
Они издеваются надо мной. Смеются!
– Парни, прекратите.
– А, ну да, через дня три поиграем. Губы-то побиты.
Бьют друг другу пять и идут за своими дамами, ушедшими уже далеко.
Я хмурюсь. Не хочу делать так, но расслабить лицо нереально.
– Я не буду в это играть.
– Вечером, когда Эмбер привезут, мы должны к ней сходить. Конечно, если у неё будут силы на встречу.
Больше никаких обсуждений игр этих новых его друзей.
– Придёшь за мной, если узнаешь первая?
– Приду. Если ты не будешь занят.
Неужели я всегда была такой язвой. Не припомню, что так сильно ревновала бывшего парня. Не ревновала до посинения.
– Я буду есть кашу до вечера. Один или с Баретом.
– Не подумала, что тебе может быть сложно пить газированный напиток…
– Всё будет хорошо. Встреча с Эмбер поможет тебе.
– Поможет, да. Но о чём ты?
– Я о том, что ведёшь себя по-чудному. Кричишь в небо, злишься всё время, уходишь.
– Всё, больше не нравлюсь тебе?
Он ничего не произносит.
– Прости, не должна такого спрашивать.
Я постоянно неспокойная. Не могу обуздать себя.
– Нравишься, Кар.
– Ох, хорошо.
Я же готова была сказать о своих чувствах. Шла с этими словами во рту. Но они застряли. Вместо нормального признания – охаю.
– Я пойду поем, и ты иди, пока столовая не закрылась.
– Надо, да. Сначала Барета найду.
– Позови его ко мне потом, пожалуйста
Угукаю.
Мнусь, но оставляю Рема одного.
Не ревную, кричала я. Да как же. Я могла накинуться на эту Лару, если бы она продолжила раздевать Рема.
В отелях я боялась сумасшедших. Радовалась людям, пока те не стали терять рассудок. Как я сейчас. Но уже устала от каждого лица и голоса всех людей здесь.
Эмбер, до встречи осталось немного.
Рем
Барет приходит ко мне в обед.
Кашу я не доел. Ложка еле-еле пролезает в рот через опухшие губы. Лимонад выпьем все вместе, как город будет освобождён.
– Думаю, где можно добыть Эмбер цветы. Обыскал каждый уголок лагеря, – вместо приветствия говорит Барет.
Он смотрит на каждую вещь, что есть в палатке. Крутит её в руках.
Он ещё ко мне не приходил.
– Никаких растений.
– Я нашёл бумагу, может ей оригами сделать?
– Барет, что происходит с Кайрой?
Он смотрит на меня боковым зрением.
– Тоже, что было с тобой три года назад.
– Я не понимаю о чём ты.
– А я не понимаю, как ты ещё не понял.
– Да что именно?
Когда уже люди перестанут говорить загадками и начнут пояснять прямо?
– Она сама скажет.
– Ты знаешь, что это? Она тебе рассказывала?
Почему-то он начинает смеяться.
– Она себе-то вряд ли сказала.
– Барет!
– Что, Рембо? Ты её герой в этом сломанном мире.
– Герой. Просто умора.
Я трогаю свой рубец на руке. Заплывший глаз, немного уже приоткрывшийся. И рассечённую бровь.
– Раньше ты был умнее.
– Ещё назови меня тупым.
– Ну-у
– Ненавижу тебя.
– И я тебя, брат.
Большая ладонь падает на моё плечо.
– Постарайся уйти из лагеря живым.
Я качаю головой и улыбаюсь криво.
– Она влюбилась в меня?
Произношу это тихо. Не веря тому, что спрашиваю такое.
Спрашиваю или утверждаю?
Понял ли я её чувства правильно?
– Так как, думаешь сделать оригами идея хорошая?
Влюбилась.
Я срывал голос, когда понял, что не могу перестать думать о девушке с соседнего колледжа. Шипел на всех и срывался. Когда она отказала, все стали серыми, потеряли оттенки.
Кайра переживает то же самое?
Неужели так может быть.
Влюбилась.
Сам по себе вырывается смех. Смех даётся с болью.
– Дошло, что ли.
– Барет, я люблю её больше тысячи девяноста пяти дней. А ты намекаешь, что она меня тоже любит.
– Хорошо, что я никого не люблю. Стану такой же тряпкой, как ты.
– Оригами – идея отличная. Неси бумагу, вместе сделаем. Зря, что ли, родители заставляли нас перед школой ходить на кружок оригами.
– Вообще-то, зря.
– Я и Кар сделаю. Птицу. Они свободные.
– Мой брат принял женские замашки.
– Пошёл ты.
Бери подушку, бросаю в Барету.
Влюбилась.
Кайра
Вечер наступал очень долго.
Начался ливень.
Стою под дождём. Мокну. Высматриваю главнокомандующего.
К воротам подъезжает микроавтобус.
Военные проверяют, что внутри него.
Ворота открываются.
Замечаю Рема. Прихрамывая, он подходит к воротам. Мокрый весь.
Скользя по искусственной траве, теряю тапки. Бегу босиком, проваливаюсь в лужи.
Это точно привезли Эмбер.
Дыхание сбивается. Мурашки ползут по коже. Не замечаю, что вся промокла и замёрзла.
Рем машет мне. Через пелену дождя рассматриваю его губы, растянувшиеся в улыбке.
– Кайра, ты вовремя. Бегите в больнице, Эмбер хочет видеть вас.
Джордж Оурэн кричит, чтобы я и Рем могли его расслышать.
Люди выбираются из палаток. Их не пугает дождь, интерес сильнее.
– Стоять!
Через открытые ворота вбегает женщина. Военные нацеливаются на неё оружием. Грузовик направляется в больницу.
Я случайно наступаю Рему на ногу, остановившись рядом.
Ружья перезаряжают. Выстрел в небо, как предупредительный.
Подпрыгиваю на месте, как и многие собравшиеся.
Выстрел ещё долго будет напоминать о себе эхом.
Это втягивает меня в ночные кошмары: Эмбер падает, держась за пулевую рану. Барет толкает меня к Рему.
– Помогите мне, помогите.
Из-за дождя плохо видно, что с этой женщиной. Она начинает чесаться, прямо на глазах надуваться и задыхаться.
– Насекомые. Стреляйте в неё, – главнокомандующий даёт приказ.
Пули свистят, и заканчивают путь в теле женщины. Её бросает по сторонам.
И тишина.
Дождь стремительно прекращается.
Красные капли блестят на искусственной траве. Дети плачут, взрослые орут, мужчины лагеря стараются всех успокоить. Кто не выходил из палаток – выходят.
Капли не впитываются в резину.
Смерть как ниточка, привязанная к каждому человеку: ты увидишь, как останавливается сердце других, кто-то увидит, как остановится у тебя.
Убийства.
Это безумие никогда не прекратится.
Среди этих капель замечаю коричневую спинку сантиметра два. Тоненькие волосатые ножки тонут в каплях.
Ещё один такой же ближе к Рему. Они освобождаются от воды и семенят к людям.
– Рем, отойди!
– Что?
Толкаю его, он поскальзывается, падает на спину. Давлю жуков, что совсем близко подбираются к нему. Рем начинает вставать.
Люди визжат, разбегаются по палаткам. Смелые давят насекомых вместе со мной.
Рем привлекает их, они все торопятся к нему на своих маленьких лапках.
Кружу вокруг Рема, как в танце. Он не видит жуков, не может рассмотреть их в ненастоящей зелени и каплях воды.
– Кар, побежали в палатку!
Жук заползает на ногу Рема.
Моя ступня летит на насекомое. Смахиваю его с Рема.
Неожиданная боль наполняет ступню и забирается выше. Ногу раздувает. Мышцы сводит. Защемляет седалищный нерв.
Боль обвивает ногу.
– Укусил… – нечленораздельно произношу.
Нога не держит. Валюсь на задницу. Опухоль идёт всё выше.
Рем поднимает меня на руки.
Хромая, он несётся к больнице. Пытается оббегать ошарашенных людей, но раз на раз толкает их локтями.
Хочу взяться за его шею, но руки неподвижны. Висят в воздухе, притягиваются к земле.
– Опять ты полезла меня защищать, дура!
Опухоль останавливается у колена. Кожу колет, режет, боль стреляющая.
Глаза видят плохо. Падает зрение.
Аллергия. Вот она какая.
Теряю слух.
Умираю. Я чувствую, как умираю.
Тело дёргается в припадке.
Мозг плохо соображает.
Я уже была мертва.
– Я люблю тебя, Рем.
– И я тебя люблю, Кар. Но зачем ты говоришь мне это сейчас? Живи, и говори мне это каждый чёртов день на этой чёртовой земле.
Последнее, что мне слышно.
А потом темно и тишина.
В ноге осязается непривычная боль, но не такая, как ранее. Пульс на шее как удары молоточком.
– Девушка, не вставайте.
– Что произошло?
Нет звуков. Возвращается слух, но кроме голосов ничего.
Эмбер. Она. Это её голос.
Паника не успевает накрыть, в рот вливается сладкая жидкость.
– Она сегодня уже пила это. Спросите её, когда очнётся, хотелось ли ей еще. З-а-в-и-с-и-м-о-с-т-ь.
– Что за ерунду ты говоришь, Вайлет?
– Она будет жить?
– Ромео, ты вовремя принёс ее. Аллерген не успел дойти до сердца.
– Я Рем.
– Ромео она имела в виду влюблённый.
– Эмбер Вайли, лягте обратно в кровать.
– Она меня не видит.
Ветерок на лице устраняет духоту.
– Учёные ещё не выяснили, как работает аллерген. Кто-то умирает сразу, а у кого-то будто и укуса не было. Она может и не слышит нас.
Я слышу. Но где все звуки. Когда они молчат – вокруг ничего.
Когда успокоительное перестанет действовать… я пойму в двойном размере своё положение.
Эмбер тут.
Я больше не слышу её, не могу увидеть.
Эмбер.
– Рем, что с ней? Что с тобой?!
А вот она. Неподалёку.
Открыты ли мои глаза, или закрыты?
Новая боль в ноге, не та, что после укуса.
Мне делают уколы?
– Это я её защитил от придурков, – а это она меня от насекомых. Тебе уже рассказали?
– В общих чертах.
– Она не могла спать. А теперь не может тебя увидеть и услышать. Она скучала по тебе.
Я слышу. Слышу. Но сказать не могу. Обездвижена.
– Если бы я не боялась военных, давно здесь сидела. Сказали бы, что их посылали из лагеря спасения. А они топали в своих берцах, выломали дверь, и давай всё швырять. Я нырнула под кровать и там лежала. Не приехали бы сегодня. Умерла.
– Тебе сделали операцию?
– В автобусе. Я недавно пришла в себя.
– Кар, Эмбер ждёт тебя.
И я жду встречи с ней.
– Эмбер, как ты? Как твоё самочувствие?
Барет тут.
– Вот я тебе цветы принёс.
Разве сюда можно приносить цветы?
– Ты сам их сделал? Спасибо…
– И Рем тоже. А эта вот птица, она для Кайры.
Для меня?
– А что вообще… Кайра? Что с ней?
Тихо опять. Пытаюсь прислушаться хоть к чему-нибудь. Слепая, глухая, парализованная. Лучше бы умерла.
– Это чёрная полоса, – голос Рема проталкивается через тишину.
– Эмбер вернулась, значит, не такая уж и чёрная, – Барета слышно хуже других, – Кайра жива.
Спать хочется, но никак.
Еще укол в ногу.
Перед глазами появляются лампы. Ослепляет.
– Сколько нужно ещё уколов?
– Это последний. Сейчас поставим капельницу.
Игла в вену. Неприятно.
Лампы из очертания перестраиваются в полноценную картинку.
Я не ослепла до конца своих дней.