Энн Княгинина
Искусственная мухоловка
Кар поверит скорее мне, чем им. Но эти девчонки подстроили все так, что Кайру будет легко уколоть, выбить из неё эмоции, которые и так неустойчивые.
Ночь. Моя девушка в тюрьме: в ней вирус, повреждающий мозг. В моей палатке две девушки. Люди прыгают из окон. Умирают каждый день, на моих глазах, и где-то за пределами.
Но кому-то нужно делать ещё хуже. Играть в манипуляторов. Разрушить то, что успелось построиться на крови и слезах.
Хуже людей никого нет. Лучше людей тоже никого нет.
Становлюсь опустошённым. Слишком переполнился чувствами и обстоятельствами.
Лара берётся за край майки и тянет вверх. Отворачиваюсь.
– Посмотри.
На её спине множество маленьких татуировок. Кривых, непонятных, истёртых.
– Это каждые мои проигрыши.
– И чем это делали?
– Домашней тату машинкой, – Мая роется в болтающемся на плече рюкзаке. Вынимает небольшую квадратную машинку, с железной ручкой.
– Мая, ты убежала из больницы, испугавшись заразиться.
Выпучивает глаза.
– Ага, мне рассказали. А этой штуковиной можно занести неплохую такую инфекцию.
– Ты играешь или нет? Толстовка тёплая и мягкая, мне бы такая пошла.
– Раздавай.
Я сдаюсь.
С этим пора покончить.
Я могу силой отнять толстовку, выгнать их, и перечеркнуть нашу недавно начавшуюся дружбу. Но иногда нужно сделать, как хочет другой, чтобы больше никогда с ним не связываться.
Игру мы выбрали самую быструю, до трёх проигрышей. Я уже выиграл, даже если в третий раз выиграет Лара. И её это радует.
Мая снимает толстовку, складывает её и убирает на полку в шкафу.
Лара поворачивается ко мне голой спиной.
Если посмотреть на это со стороны, то ситуация неоднозначная.
– Ну и что бить?
– Что любишь больше всего, но никаких слов.
Что люблю больше всего?
Это легко.
Мая следит за каждой чёрточке, что я вывожу на теле Лары.
Сначала клюв, потом тельце, крылья, лапки.
Рисую я плохо, но ворона получается почти идеальной.
Я не перестаю думать о Кар, чтобы не происходило, и с кем бы я не был.
– Ворона?
Лара вскакивает, крутит вокруг своей оси, чтобы посмотреть на рисунок. Не получается.
– Ты сделал мне ворону?!
– Ты сказала: «что любишь больше всего»
– Кар, но никак карканье вороны, а как Кайра?
Так я говорил в больнице. Лара поняла всё правильно.
Искренняя улыбка на моём лице бесит девушек.
– Ты, ты, каблук!
– Если станешь нормально вести себя, и у тебя будет такой… каблук. А теперь покиньте мою палатку.
И они слушаются.
Молнию не застёгивают. Карты не забирают, только тату машинку.
Выбрасываю карту в помойку. С этими играми покончено.
Кайра
Я обнимаю шорты Рема.
Футболку кто-то украл у Майора по пути в тюрьму.
На одежде нет запаха Рема. Только моего пота. Я пробежала в ней и прошла по городу больше километра.
Но это вещь Рема, и плевать, что носила в последнее время её я.
– Сегодня в девятнадцать ноль-ноль собираются распылять над городом пестициды.
– С неба?
– Поступили новости, что порошок уже загружен в специальные тары, и перенесён в вертолёты.
– Скорее бы домой. Моя жена с нашей собакой в лагере с животными.
Военные обсуждают между собой насущные дела. Слушаю их вполуха. Клонит в сон, но как только погружаюсь в него, так сразу и выныриваю.
– Интересно, что с этими?
– Шрамовыми?
– С ними, с ними.
– Убьют, наверное, кто будет рисковать-то?
– Не, я не сделаю этого.
– Я сделаю.
Приподнимает ружьё.
– И придёшь к жене с руками в крови.
– Она поймёт.
Лучше бы они говорили об исследовательском центре, куда отвезли Вайлет. Сказали бы, как там и что, а не представляли, как убивают нас.
Парни храпят. Вдвоём на одной кровати, а один спит на полу.
Чувствую, что Дария тоже не спит. Её злость летает в воздухе вместе с пылью.
Так хочется сдвинуть время вперёд, подтолкнуть к утру. Неизвестность хуже приговора.
К Эмбер входит врач и военные. Им всё равно, какой час, они выполняют свою работу. Проверяют рану Эмбер. Из-за плохого обращения военных, ранение открылось, и теперь врач следит, рассуждает, нужна ли Эмбер новая операция.
– Не нужно меня оперировать. Отстаньте от меня и с концами, – просит она, поворачиваясь на бок.
– Пока и не нужна.
Военные сопровождают врача на выход.
Колонки, около входа, шипят. Будят парней – один падает с кровати на того, кто спал на полу.
– Говорит главнокомандующий Джордж Оурэн. Специальная новость для жителей лагеря.
Подхожу к решётке, шагая уже твёрже, чем раньше. Нога возвращает чувствительность.
Хочу слышать ещё лучше, чем слышу в данный момент.
Эмбер тоже поднимается. Мы встречаемся взглядами.
– Город больше не может ждать. Все рабочие начинают натягивать тент. Все лагеря готовятся. Просьба пить воду. Мы уверены, что пестицид не проникнет через навес, но до конца исследовать его не успели. Просыпайтесь, пейте воду, и не бойтесь шума вертолётов. Из палаток выходить запрещается!
Хлопок в ладоши.
– Скоро все вернутся по домам.
Его громкий и низкий голос, звучащий ночью, как снег в летнюю жару. Его слова как радуга зимой.
– Что же будет с нами, – Эмбер опускает голову.
– Всё будет хорошо. Я ещё не научила тебя плавать.
Заплаканные глаза поднимаются на меня.
Плохо видно веснушки, но я представляю Эмбер в свете дня.
Тогда она сверкала как янтарь – и её имя подтверждало это.
Сирена врывается в тишину, вспарывает её как когтями.
– А нам дадут воды? – пытаюсь перекричать сирену.
– Вы уже заражённые, вам зачем? – орёт в ответ женщина военная
– Нас даже не кормили!
– Никого не кормили.
Голод призраком всегда следует за мной и Эмбер.
Сирена из колонок такая громкая и протяжная, что всё в тюремной палатке позакрывали уши.
Джордж Оурэн сказал не бояться шума вертолётов, но не учёл, что так его слышно не будет.
Рем
– Пустите меня!
– Сказано сидеть в своих палатках!
– Я уже не успею добежать обратно, не выгоните же вы меня. Тент натягивают, много времени не займёт.
– Держись подальше от клеток, а то вылетишь на улицу.
Кайра
Рем в домашних шортах и толстовке поверх голого тела проходит мимо военных. Смотрит мне в глаза.
Он будет рядом, когда мир начнёт возвращаться.
Всё правильно – на каком бы берегу он ни находился, он всё равно не бросит.
Сирена не мешает ему. Он стоит рядом с колонками, с выпрямленной спиной.
Синяки заживают на нём быстро, уже пожелтели. А на губах корочки понемногу отходят.
Он поцеловал меня, и хотя этого совершенно не хватило, это был наш первый поцелуй.
Убираю руки от ушей. Я буду слышать то же, что и Рем.
Он замечает чужую, порванную футболку в дальнем конце моей камеры. Переводит взгляд на тех, кто его разукрасил.
Сирена вдруг замолкает, вместо неё снова голос Джорджа Оурэна:
– Вертолёты поднимаются в небо. Всё по своим палаткам – это приказ. Тент почти закрыл наш лагерь. Другие лагеря уже готовы.
Воздух электризуется. Кислород вдруг куда-то пропадает. Дрожит земля, палатку сносит ветром.
– Хочется домой, парень? – спрашивает военный у Рема.
– Хочется.
– Отлично. Вот уже скоро.
– Но один я не уйду.
Он показывает на мою клетку и на клетку Эмбер.
Моти почему-то начинает рыдать.
– С ними ничего не ясно, – предупреждает женщина.
– Тогда и со мной будет так же. Я без них даже дома не буду дома.
– Какие твои годы.
Рем качает головой, вместо того чтобы продолжит диалог: всё равно он никуда не приведёт.
Сказал, что не уйдёт без нас – значит, не уйдёт.
Джордж Оурэн возвращается с новостями:
– Через десять секунд пестицид будет распылён над нашим городом. Давайте начнём отсчёт вместе.
И мы, впервые как сплочённая команда, с друзьями и врагами, начинаем считать.
– Десять, девять, восьмь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль.
Как будто пошёл дождь. Капли приземляются на крышу. Лопасти вертолёта гудят, поднимают ветер.
Рема не смогут выгнать, и он идёт ко мне. Прижимается грудью к железным прутьям, берёт меня за руки.
Я тянусь к нему и целую. Прутья мешают, лица наши еле влезают между ними. Секундное замешательство, но вот наши губы сплелись в одно целое, открываются и закрываются в унисон. Горячии дыхания скользят из горла в горло. Чувствую, как сильно бьётся сердце Рема. Не могу оторваться. Не могу не плакать, так приятно его целовать, кружится голова, подкашиваются ноги. Целую его, он меня. И снова слияние губ.
– Ладно, ладно, парень, отодвинься от неё.
Его тащат подальше от меня. Но мы улыбаемся.
Облизываю свои губы.
– Внимание, внимание всем жителям лагеря.
Эмбер затаивает дыхание. Что-то не так. Опять! Моя интуиция заработала также хорошо, как у того мужчины из бассейна. Но он в итоге утонул вместе с сумасшедшими.
– Тент был установлен неправильно. Люди, ослушались приказа… Стреляй!
Звуки выстрелов через колонки не отличаются от настоящих. Потому что стрельба не только в динамиках, но и на улице. Накладываются друг на друга.
Военные удирают из тюремной палатки, Рем спешит за ними, с криками отдать ключи от клеток.
– Помнишь ту женщину, что молилась?
Эмбер встаёт на колени.
– Конечно, помню.
– Я видела её мёртвой на лужайке перед отелем. Её убили, а тело не нашли.
– Эмбер, держись, не надо никаких таких мыслей, пожалуйста, Эмбер!
– Только появляется просвет, как туча снова накрывают нас с головой.
– Рем найдёт ключи, нас выпустят.
Успокоить человека, когда ты сам напуган – это как просить не плакать, когда слёзы текут по щекам.
Моти старается протиснуться между прутьями, но застревает. Он не может выбраться, поэтому его стонущий крик заканчивается на хриплых нотах.
– Всё это прекратится, когда мы умрём, – Эмбер рассуждает всё безумнее. Она на исходе.
Толкаю дверцу клетку, замок скрипит, но намертво закрыт. Военные убежали с ключами. Рем опять прыгнул в омут опасности. Пестицид летает по воздуху, а он, дурак, это не учёл.
Может, Эмбер и права. Может, её слова и не безумны, а правдивы.
Но мы ведь столько раз были на грани смерти, а все ещё живы. Не время нам на тот свет.
Парни пинают свою дверцу. Как обезьяны виснут на ней. Дария хохочет во всё горло. Моти пихает голову между прутьев, но застревает только сильнее. Он вдруг краснеет, белеет, хватает ртом воздух, и замертво повисает.
– У него всё кончено, – со странной весёлой ноткой говорит Эмбер.
Что же это такое…
Рем
На улице заражённые, и тела со сломанными шеями. Всё это уже проходили, это видели. И это намного хуже.
Тент натянули заново. Рабочие держат его по углам разными приспособлениями.
Вертолёты гудят над головой. Военные расстреливают сумасшедших, но задевают и горожан.
Мне нужны ключи от клеток, но военные из тюрьмы разбегаются, и я не знаю, за кем мне бежать.
Я падаю на траву, прикрываю голову руками.
Джордж Оурэн пытается давать приказы, но я его не вижу. Призывает всех забегать в палатки, не подходить близко к инфицированным.
Но испуганные люди делают все да наоборот – если бы слушали указания, то не оказались на улице, не вздохнули бы яда. И я бы не лежал, спасаясь от пуль.
Только если подумать, то зачем мне ключи от клеток – там все в относительной безопасности.
Но если здесь убьют большую часть, и тем более главнокомандующего – заключённых оставят помирать в клетках для животных.
Ползу по-пластунски на голос Джорджа Оурэна.
Стараюсь дышать размеренно, меньше вдыхать воздуха. Приподнимать голову, чтобы не коснуться ртом травы. Быстро бегущий заражённый спотыкается об меня и валится на траву. Поднимается с трудом, но делает это, чтобы продолжить убивать. Я помню этого мужчину – он как-то поделился со мной яблоком.
Чёрт!
Я уже потерял из виду военных с ключами. Мне остаётся найти Оурэна. Он обязан помочь мне освободить Кайру и Эмбер. Остальные под вопросами – особенно судьба Дарии.
Из палаток выбегают, в полной экипировке, рабочие. Они тянут за собой большие пылесосы. Военные зажимают рабочих спинами.
Шланг направлен в вверх. Всасывает частицы оставшегося пестицида.
Бон и Зара, конечно же, находились на улице. Спорили, кто дольше выдержит и не убежит.
Они проиграли оба. С пулями в сердце, с ранами на щеках лежат на пластиковой траве.
Не вижу брата. Но верю, что Барет сидел в палатке, не выходил на улицу после приказа.
– Рем, давай сюда!
Джордж Оурэн машет мне рукой. На его палатке табличка с именем и должностью.
Я сажусь на корточки, потом встаю в полный рост.
Стрельба продолжается, но остаётся за мной. Заражённых меньше и меньше. Но рычания словно и не становятся тише.
Проскальзываю, как червяк, в рабочую палатку главнокомандующего.
На столе ноутбук. Повсюду куча документов. В шкафу под замком оружие.
Здесь можно дышать полной грудью, и я пользуюсь этим. Чередуя дыхание через рот и нос.
– Мне нужны ключи от клеток.
– Не освобождай их сейчас.
Он подходит к ноутбуку, жмёт на кнопку мыши.
– Результаты ещё не пришли. Если они выйдут – их сразу убьют.
– И что, держать их и дальше взаперти?
– Я отдам тебе копию ключей, но ты пообещаешь, что не будешь открывать, пока не вернётся спокойная обстановка.
Я хватаюсь за голову.
– Вернётся ли она вообще. Я не знаю, сможем ли мы жить нормальной жизнью. Не будем ли подпрыгивать от каждого звука. Падать на землю, если кто-то взорвёт петарду. Сможем ли мы не кричать, если на улице кто-то зарычит.
Джордж Оурэн смотрит на меня очень серьёзно. Как будто решает важнейший в его жизни шаг.
– Посттравматический синдром. Был у меня такой.
Я с удивлением смотрю в глаза мужчине.
– И… как вы справились?
– Я ходил к психологу. И к психиатру. Я ходил ко всем. Всем нуждающимся я приведу врачей, которые мне помогли. Ваши друзья будут проходить терапию в обязательном порядке. Выйдите отсюда свежими.
– Вы верите, что они не заразны?
Опять кликает на компьютерную мышь. Покачивает головой. Из ящика стола вынимает ключи и передаёт мне в руки.
– Иди к ним, но не освобождай, пока я не сообщу.
– Придёте?
– Нет.
Берёт в руки микрофон. Стучит по нему пальцами.
– Вот так.
– Спасибо.
– Спасибо скажешь потом.
Прикладываю прямую ладонь к виску. Он повторяет за мной.
Мы отдаём друг другу честь.
Кайра
Рем возвращается с ключами.
Это даёт мне больше кислорода – перестаю задыхаться от волнения.
Он подходит к Моти. Трогает его пульс на шее. Никак не комментирует.
– Отпусти нас, новенький. Мы просим прощения за то, что избили тебя. Да, пацаны?
– Да, да, – поддакивают.
– Я спасла тебе жизнь, помнишь, а? Чуть не подох, – говорит Дария. Не вижу её клетку. Слышу один её голос.
– Кар, я войду к тебе. Но мы должны дождаться результатов от Джорджа Оурэна. Я знаю, что вы не заразные, но если выйдете – вас убьют.
– А мы?!
– И вас убьют, так что посидим в клетках ещё немного.
Открываю ключом дверцу Кайры. Прикрываю её, но не запираю. На всякий случай.
Обнимаю свою любимую. Ловлю тепло её тела. Целую в плечо. Она сжимает меня с такой силой, с такой безысходностью. И я не знаю, как ей помочь.
– Эмбер хочет умереть, – шёпотом рассказывает Кар.
Поворачиваю голову на рыжую. Она стоит на коленях, невидящим взглядом смотря на выход из палатки.
– Эмбер, – зову я, оставляя Кайру, чтобы поговорить. Открывать дверь её клетки и входить – опасно для неё в таком состояние. Может сбежать и покончить с собой.
– Странно, что нам не дают просто умереть.
– Зачем умирать, Эмбер? Зачем тогда столько боролись за жизнь?
– Не боролись, а боремся. Каждый день.
– Правильно – боремся. И чего сдаёшься тогда? Легче будет остаться на этой земли трупом, чем выйти живой в новый, чистый город?
Кайра стоит неподалёку, но слово даёт мне. Эмбер не поднимается с колен, но делает движение головой в мою сторону. Находит меня глазами.
– Нас никогда не высвободят.
– Мы все говорили: «Никогда». «Никогда не вырасту», никогда не научусь», «никогда никто не умрет», но всё это никогда лишь в нашей голове. Мы уйдём вместе. Живыми. Встань ты с колен.
Она слушается. Встаёт. Рукой зажимает ранение. Ей нельзя было столько двигаться.
– Пришли результаты Кайры Моуви, Эмбер Вайли… Моти…
Помехи.
– И они…
Помехи. Связь прерывается.
Когда она появляется вновь, вместо результатов одно слово:
– Ранили.
Глава 17
– А ты говоришь, что мы начнём нормально жить, – снова впадает Эмбер в депрессивное состояние.
– На ключи, – вкладываю связку в ладонь Кайры.
– Куда ты опять уходишь? Куда? – вижу, как не хочется ей меня отпускать, как она боится вместе со мной, что это наш последний разговор.
– Помогу Джорджу Оурэну, если никто не придёт к нему первее. И заберу ваши результаты.
– Тебе обязательно уходить?
Кайра целует меня в губы, но не приоткрывает рта. Её мягкие губы запечатывают на моих всю боль, что рвёт её изнутри.
– Вы не заразные, и я докажу это всем.
Она сжимает ключи в руке. Парни из соседней клетки начинают перед ней из-за чего-то извиняться.
– Я вернусь.
– Не обещай.
– Не обещаю.
И она закрывает глаза, прикусывая губу.
Выхожу из клетки, из тюремной палатки.
Все заражённые перебиты. Их складывают в одну трупную кучу: убитые случайно, убитые инфицированными, и сами заражённые. Теперь они ближе, чем когда-либо.
Люди с пылесосами втягивают яд с искусственной травы.
Выжившие плачут в сторонке.
Бегу и смотрю по сторонам, разыскивая Барета. Его нет нигде, и мне становится страшно за его жизнь.
Джордж Оурэн лежит на полу в крови.
– Мои же люди выстрелили в меня.
– Специально?
Я одной ногой рядом с ним, другой готовлюсь бежать на поиски врача.
– Нет. Они не заметили. Они не подготовлены к такому. Убили столько невинных.
Кровь пятном на синей куртке как мишень. Не разобрать, куда пришлась пуля.
– Я найду врачу!
– Они не заразные, – всё тише говорит главнокомандующий. Глаза закатываются.
– Я знаю.
Кайра
Ключи у меня. Дверь открыта.
Но я не ослушаюсь Рема. Мы будем сидеть здесь, пока он не скажет выходить.
После разговора с Рем – Эмбер немного полегчало. По крайней мере, она сидит не на полу, а на кровати.
К нам входят военные, я зажимаю ключи в руках. Один ключ держу прямо, если вдруг придётся нападать. За военными врач.
Это к Эмбер.
Они не оставили нас.
– Вы слышали, что Джордж Оурэн ранен?!
Врач резко тормозит. Военные врезаются в него.
– Ранен? – переспрашивает он, хотя всё хорошо слышал.
– Он собирался объявить результаты врачей из лаборатории и произнёс в конце, что ранен.
– За мной!
Эмбер выдыхает, будто ей противны эти люди, а я избавила её от их навязчивости. Ей самой нужен врач, она держит свою пулевую рану и не убирает руку уже минут десять.
– Тебе всё равно придётся и дальше лежать в больнице.
– Знаю, но не хочу.
– Надо.
– Надо то, надо се. Я не хочу ничего. Я хочу спокойствия. Хочу к своим родным, от которых уехала отдыхать в отель. Хочу к своему хомячку.
Не в такой атмосфере я собиралась узнавать о ней больше. Не так спонтанно.
Рема нет и нет.
Я сижу с закрытыми глазами, чтобы не видеть, где нахожусь. Парни по соседству достали извиняться и просить открыть их.
Они не понимают, что я не даю им погибнуть на войне между всеми сразу.
В воздухе появляется свежесть. Непривычная, сладко пахнущая. Дверь тюремной палатки колышется на ветру. Открываю глаза, вижу, что уже светает. Значит, тент начали убирать.
Рема нет.
Гудение вертолётов прекратилось. Стало так тихо.
К нам забегает Барет. Эмбер сразу же вскакивает. Я остаюсь на месте.
– Рем… погиб?
Первая мысль.
От колючей боли, усиливающейся, эта мысль, кажется, будет последней. Повышается температура. Я горю. Рем… умер?
– Что? Тьфу ты, Кайра. Он у Джорджа Оурэна. Тому оказывают помощь.
Губы дрожат. От резкого жара на коже появляется пот. Я почти умерла вместе с Ремом.
– Меня послали освободить вас. Результаты чисты.
– Мы знали, знали, – горланят мои соседи, – выпустите нас, пожалуйста.
Барет входит в мою клетку, забирает ключи. Выходим мы вместе. Освобождаем сначала Эмбер.
Я держу её за руку, не отпускаю, чтобы не натворила дел.
Меня не покидает первая мысль, когда я увидела Барета: что Рем умер, что его убили, что он превратился. Это крутит меня, словно я на центрифуге.
Барет освобождает парней – они исчезают так быстро, что оставляют за собой один ветерок.
Барет идёт к дальней клетке, где Дария. Мы с Эмбер остаёмся на месте.
– А ты останешься здесь. Тебя заберут в нормальную тюрьму.
Звук плевка.
Барет выходит на свет, стирая с лица слюну.
Дария в него плюнула, и никто не удивился.
– Не надо было спасать твоего брата. Понял бы, каково мне, олень.
– Пойдёмте на выход, заключённые.
Спокойно, оставив напряжение, смеётся Барет. И идёт на улицу. Вдыхает чистый воздух. И мы повторяем за ним.
Я точно уверена, что яд уже никому не принесёт вреда.
И с ним покончено раз и навсегда.
Рем
Джордж Оурэн будет жить дальше, но работу военного он оставит, когда почистят город от последних ядовитых крупиц. Пока что, сидя в инвалидной коляске, он руководит рабочими и жителями.
Как было обещано, он забрал своих врачей, что копаются в душе человека, из другого лагеря.
Не все жители решились на терапии.
Но нам – мне, Барету, Эмбер и Кайре. Отказываться не позволили.
Каждый день, по два часа, мы сидим сначала перед одной женщиной, потом перед другой.
То все вместе, то по отдельности.
Кайра уже ходила к другому психологу, но он ей не помог.
Она признаёт, что не старалась себя залечить. Но всё изменилось, и каждый из нас выполняет задания врачей, даже если это тормошит наши воспоминания.
Мы получили компенсацию за незаконные испытания в отеле. Эмбер и Кайре вручились сертификат на пожизненное лечение, если понадобится, в самой лучшей клиники города.
Всех рабочих из частной компании, что построили отели, работали на компанию, придумавшею схему проверки пестицидов – посадили в тюрьму на тридцать лет. Им повезло в том, что их разработкой воспользовались, поэтому срок пришлось уменьшить на пять лет.
От яда погибли не только вредные насекомые, но и хорошие. Биологи привозят из других городов разные виды насекомых, чтобы вернуть экосистему.
Мы идём за толпой в новый, очищенный город.
Под ногами можно заметить жуков и пауков – все стараются их обходить, ведь им, первым поселенцам нашего нового города, дана важная миссия – размножаться и вернуть людям привычный образ жизни.
Люди кладут свои сумки и чемоданы в багажный отсек автобусов, и заходят в салон.
Кто-то хочет пройтись пешком, и поэтому уходят с автобусной парковки.
Лара, Мая и Сэм поднимаются в салон автобуса по ступенькам. Ни во что не играют, и ни на что не спорят.
Я держу Кайру за руку.
Эмбер идёт рядом с Баретом – может, и у них что-то получится, но пока они просто друзья.
Все вчетвером мы проходим мимо автобусов. Дышим, ощущая ветер на своих кожах. Щуримся от солнца и голубого неба.
Трава потеряла зелёный оттенок, приобрела соломенный.
Дома напоминают о тех, кто кончал жизнь самоубийством. Кар и Эмбер об этом не знают – ни я, ни Барет не рассказали им о тех новостях.
– Рем, ты знаешь, куда хочешь потратить свою компенсацию?
– Решим, – стискиваю её пальцы в своих сильнее.
Две недели назад, когда я убежал за результатами анализов Эмбер и Кайры, был последний раз, когда я оставил любимую девушку.
– У меня есть предложение.
– И какое же?
Останавливаюсь, чтобы расцеловать её. Губы, нос, щёки, шея. Кар хихикает и ловит своими губами мои.
– Откроем пекарню? Не будем работать на чужих.
Эмбер и Барет уходят вперёд.
Глубоко зарываюсь в глаза, цвета осенней листвы. Чем ближе Кайра, тем глубже моё дыхание, и громче сердцебиение.
– Наша пекарня. Кайра, я люблю тебя, – нос к её носу. Губы на её губы. Лоб ко лбу.
Ближе, хочется ещё ближе.
– О, подожди!
Она вырывается из моих объятий и бежит к старику. Вынимает из кармана брюк купюру и протягивает ему. Что-то говорит. Он пихает ей деньги обратно, но она бежит ко мне.
Дария ведут военные в грузовик без окон.
Она в тюрьму, а мы на свободу.
Кайра
Эмбер, многочисленные её родственники, которые смеются громко, беспрерывно, вызывают улыбку. Барет идеально вписался в их семью – мама и тётя Эмбер рассмотрели каждый уголок нашей с Ремом пекарни. Барет сделал всё то же самое.
Бутылка лимонада стоит в центре стола.
Благодаря сеансам с психологом и психиатром – я сплю по ночам, но не забываю погибших на войне, из-за человеческого безразличия, и в то же время – желания всех спасти.
Рем возится с печкой.
Серо-зелёные глаза не могут долго смотреть на то, где нет меня. Мы встречаемся взглядами всё время – я тоже не хочу смотреть на что-то другое. Возможно, мы бы не начали встречаться, если всё не перевернулось так, как повернулось. Психолог объяснила мне, что это нормально, и нельзя чувствовать вину за то, что я рада и благодарна судьбе за наше с Ремом столкновение сердцами.
Я не подскакиваю по ночам, если на улице кто-то кричит. И не кричу сама, если дети играют в хищников, и рычат. Не загружаю мозг воспоминаниями, если вижу кровь. И не перестаю дышать, видя шрамы на своём лице и руке Рема.
Наша с Эмбер шрамы теперь особенность. Они не дадут забыть ошибки и победы.
И я за это говорю спасибо – так психолог нам и объясняла: даже если провалился в чём-то – поблагодари, что научился чему-то новому.
На стене пекарне написаны нашими руками цитаты. Посетитель сможет найти для себя нужную для него в данный этап его жизни фразу, и, возможно, она поможет ему справиться.
«Неважно, где ты бежишь – впереди, в середине или в конце – всё может поменяться, и не заметишь»
«Воспоминания не тормозят нас – они толкают вперёд, чтобы заполнить будущее лучшим».
«Даже если остановился, испугался, запомни, куда шёл. Всегда можно продолжить путь»
Цвет наших стен фиолетовый. Как та самая шапочка Эмбер для бассейна.
Рем обжигается о противень. Суёт палец под холодную воду.
Привычка бежать ему на помощь ещё долго будет во мне жить.
Я подлетаю к нему, беру руку и целую его в палец.
Вдруг он встаёт на колени. Вынимает палец изо рта. Лезет в карман фартука, и открывает голубую, бархатную коробочку.
Два золотых колечка, без каких-либо наворотов, блестят под лампами пекарни «Петунай».
Решение назвать пекарню так пришло легко и быстро. Первое правило – не избегать боль, а принять её.
Это память о погибших.
– Ты можешь отказаться… если, если это рано, – взволнованно он мурлычет слова. Его голос – это моя слабость, как и всё, что в нём есть. И я так поздно заметила, что Рем, в каком бы ни был настроение, мой родной и самый близкий человек.
Я не плачу, когда беру кольцо, и когда надеваю его на палец. Я улыбаюсь его улыбке.
Я больше не заплачу.
Встаю на колени перед ним и обнимаю за шею.
Мы вместе исцелимся до конца.
