Юана Фокс
У Таньки мать умерла
– Да ладно, не звезди! Чё те мои мужья, давай про покойницу!
– Да так покойница-то сидит и долдонит, сидит и долдонит… Как Танька там с ума не сошла и хату всю к херам не спалила? Я диву даюсь! Ну оно и хорошо, конечно, а то б мы щас тут не стояли бы…
– Ты чёт ещё про мужа ейного говорила…
– Вот ты опять за своё! Всё те мужья покою не дают!
– Да че мне, ты ж говорила! Сказала «а» – давай и «б»!
– Давай ей «б»… давай без бэ! Ну муж, да! Точно, щас! Вот сидит эта пьянь мёртвая и мозги выносит: «Не умеешь ты, доченька, жить! Совсем не умеешь! Говорила я те, пропадёшь без мамочки, так хоть мужик у тя был, и тот сгинул, не вынес тебя, дуры-нерадёхи!» Я ж, говорит, те подмогнуть пришла! Помирю уж вас, так и быть! А потом пойду, а то, говорит, не идётся мне на тот свет никак!
– И чего, чего дальше-то?! Танька, небось, тут и мордою её об стол?
– Почему мордой об стол?
– Ну, незнай, я б так сделала!
– Вот и сделала бы, за других-то мы все умные! А Танька как стояла, так и села на жопу ровно. Потому что мамашка её такая в коридор высунулась и орёт туда: «Николай, Николаша!» Айда, орёт, зайди! И орёт, согласна она!
– Николаша… это этот, что ль?
– Дак он! Пенёк с ушами обоссаный! Как есть, обоссанный и зашёл! Я сразу поняла: и этот неживой – как пахнуло на меня и водярой, и землёй, и червяками дождевыми, и этими… как их? Ну, как досками мокрыми, что ль. А, и бензин ещё!
– Ну-у-у-у-у!!!
– Ну! Баранки гну! Танька уже и не дышит, только сына прикрыла, вся в комок, как одеяло постиранное, скрючилась. А я то на неё, то на Коленьку-покойника, про мамашу чуть не забыла уж. Да что мамаша – она хоть не гниёт, а Николай-то уж и пятнами весь пошёл, ну, трупьими!
– Трупными!
– А? А, да какая к херам разница, хоть тулупьими, хоть залупьими, а главное, что вот он прям вот тут, передо мной стоял. И вонял, как собака немытая, а ты мне тут ещё поправлять будешь!
– Ну извини, чё! Да ты рассказывай, рассказывай!
– Да стоит он, знаешь, прям напротив меня и нудит голосом, как жук-навозник такой противный, в нос! Чего ты, нудит, жена, мужа не встречаешь, я ж, говорит, из земли тяжёлой вылез, чтоб тебя, дорогая, обнять, а ты как была баба нерадивая, так и есть!
– Во-о-о-от урод, козлина бухая!
– Ага, и не говори! У меня притом, артрит, а я стою там буквой «зю» и не высовываюсь, понимаешь ты! А он такой: «Дай хоть сыночка поцелую, чё ты такая вредная-то?»
– Фу-у-у-у-у!!!
– Точно, оно! А мамаша-то, Газизовна, вторит: «Да вот, прости, Коленька, зять мой дорогой, что вырастила тебе такую жену непутёвую! Вроде и умница, на одни пятёрки, вот с такой медалью школу кончала, и красавица, и скромница…» Мужиков, говорит, сроду не водила! А этот хрен собачий ещё спорит: а это, говорит, мы не знаем, чего она, пока я в дальнобой ходил! В какой, хочу орать, в дальнобой? Ты ж скотина, ни дня не работал, чего ты заливаешь, шпротина ты тухлая!
