– Вот в натуре, ты все правильно сказал, в одну секунду мне стало незачем жить. Я все время думаю о том, что мне надо уйти. Так будет лучше всего, нельзя все время висеть в невесомости, как ты говоришь, и ждать конца.
– Да, бл…дь, вот это херня. Хотя и не неожиданная, – я посмотрел на реку, близкую, но почти не видимую. Сумерки незаметно сгустились. Морось сыпалась из низких серых туч. – Вот смотри, ты родился, а теперь из-за бабы убьешь себя и что? Что от тебя останется, ты подумал, зачем родился вообще тогда?
Алек молча протянул руку, в которую я вложил бутылку. Он сделал большой глоток, занюхал бинтами запястья и прикурил следующую сигарету от старой. Эта мысль пришла мне внезапно. Пока мы сидели и пили, у меня постоянно рождалось много новых мыслей. Они роились в голове, толкались и жужжали. Некоторые подлетали к сознанию вплотную и как в увеличительное стекло, на миг, я видел их крупно и отчетливо. Но только одна мысль, растолкав остальных, назойливо сверлила мозг. Я поразился ее ясности и логичности. Она указывала выход из тупика, в котором оказался Алик.
– Че-то не могу понять, на что ты намекаешь.
– Да, на что я намекаю? – я наслаждался могучестью собственного ума. От выпитого мне стало легко на душе, картина мира лежала у меня на ладони, все смыслы были познанны, тайны постигнуты. – Самоубийство удел слабых.
– Значит, по-твоему, я слабый?
– Да, ты слабый, и ты пытаешься сбежать от проблем. – Я немного поколебался, продолжать ли мне дальше. Передо мной был выбор: помочь другу сейчас, сказав то, что мало согласуется с нормами морали, или промолчать, дав возможность ему самому найти выход из ситуации. Но мысль была так логически безупречна, и объясняла все легко и просто, что я закончил, – Сильные убивают других, а слабые убивают себя. Такова механика мира. Если тебе так хочется увидеть смерть, то лучше убей сам, перестань быть жертвой.
Я был доволен своими словами, и наблюдал за реакцией Алека. Мне казалось тогда, что я помог Алеку встать на путь сильного человека. Он молчал и смотрел перед собой. Потом сделал большой глоток и передал бутылку мне. В ней оставалась еще половина, но я не стал больше пить, мне уже хватило. Посидев немного, он достал сигареты, и мы закурили. Я закрутил крышечку и отдал бутылку. Алек, как бы взвесив ее в руках и прикидывая не выпить ли еще, наконец определился и положил бутылку обратно в пакет. Потом мы пошли по домам.
IX
Где-то через неделю мы с Алеком пошли в ДК “Выборгский” на концерт “Неприкасаемых”. На нескольких радиостанциях крутили песни с их первого альбома, в том числе песню “Ольга”. Услышав ее, Алек моментально уходил в сплин, из которого его уже тяжело было достать. Никто из моих питерских друзей идти на концерт не захотел. “Бригада С” у нас в городе никогда особо не пользовалась популярностью, хотя была уважаема, пожалуй, более других московских рок-групп. По дороге в ДК мы зашли в продуктовый магазин. Это был почти аутентичный советский магазин, со старыми прилавками-холодильниками, полками и такой же продавщицей. Вино-водочный ассортимент в магазине приятно удивлял разнообразием, здесь я увидел портвейн. Какой-то хороший крымский портвейн по несуразно низкой цене. Да, этикетка на бутылке не впечатляла, как импортные, но вкус приятно удивлял своей терпкостью и букетом. В то время еще попадались совершенно уникальные вещи за небольшие деньги. Мы взяли три бутылки портвейна и направились на концерт, распив по дороге первую. На удивление народу пришло мало. Напрасно мы рассовывали бутылки по рукавам, бабульки-контролерши даже не обратили внимания на нас. Отрывая корешки на билетах, они постоянно о чем-то оживленно говорили, ловя взглядом друг друга между проходящих мимо нетрезвых юношей и девушек. Зайдя в зал, мы нашли свои места и сели. До начала концерта еще оставалось время, и мы пошли в туалет, где в клубах табачного дыма, перемешанного с запахом дури, в компании таких же почитателей Гарика, ополовинили вторую бутылку. Вдруг послышались нестройные звуки ударных и гитары.
– Ребята настраиваются. Надо закругляться, – сказал какой-то паренек, передавая косяк своему приятелю.
– Ща, пойдем, добью только, – просипел второй между двумя глубокими затяжками.
Им явно было меньше восемнадцати, и их потуги выглядеть взрослыми забавляли. Мы тоже сделали по последнему глотку и пошли в зал.
Через три песни мы уже допили вторую бутылку прямо в зале и приступили к третьей. Почти весь народ соскочил со своих мест и тусовался возле сцены. Гарик находился в экстазе, да и другие музыканты тоже. Сумасшедший драйв наполнял зал, ребята пританцовывали, подпевали. По количеству зрителей это больше походило на квартирник, но с хорошим звуком и местом, где можно оттянуться, развернув свою душу как парус навстречу несущейся музыке. В такие моменты почти в каждом человеке в ответ обязательно просыпается живущее внутри нечто прекрасное. Происходит это, слава Богу, чаще, чем распускается цветок папоротника в ночь Ивана Купалы. И это, то что живет внутри нас, вступая в резонанс с внешним, растворенным в музыке, прекрасным, раскрывалось сейчас как цветок, начиная испускать ощущение бесконечного счастья. Мы все как серферы, оседлавшие волну, неслись в великолепном море музыки. Счастье переполняло нас. Мы живьем видели Гарика, отрывающегося искренне и до дна, нарочито небрежно со своей хрипотцой бросающего с такой близкой сцены слова про себя-нас. Рядом серфинговали две хорошенькие девчонки, с которыми мы познакомились. Тогда я постиг смысл выражения “все люди братья”. Мне хотелось пожать руки и похлопать по плечу всех присутствующих мужчин, а девушек обнять и расцеловать в знак признательности за то, что они сопереживали в тот момент все, что чувствовал и я.
Благодарные за чудо, подаренное нам в этот вечер, мы долго еще кричали, хлопали и вызывали ребят на сцену, но концерт закончился. Пьяные, уставшие и счастливые все потянулись к выходу. Мы вышли на свежий осенний воздух. Опять накрапывал дождь. Проводив до платформы метро наших новых знакомых девчонок, мы разъехались с ними в разные стороны. Только минуту спустя, когда электричка уже уносила их в темный туннель, я понял, что мы даже не взяли номеров телефонов.
– Хорошо, даже, несмотря на то, что мы их никогда не увидим, – сказал я, слушая затухающий гул электрички.
– Речи нет, друг мой, сегодня это просто праздник души какой-то был. Даже жить захотелось, – Алек потянулся и зевнул. – Хорошо!
X
Валерка после неудавшегося самоубийства Алека хотел спровадить его домой. Нестабильное психическое состояние Алека, заставляло торопиться, но денег у них не хватало. К началу зимы, скопив деньги на дорогу, Алек поехал в центральные кассы на канал Грибоедова покупать билет домой. Но туда он не доехал. По дороге возле метро его обули лохотронщики. Алек хотел нахаляву подзаработать еще деньжат, сыграв в лотерею, и вернуться домой хоть с какими-нибудь средствами, но Господь будто специально не пускал его.
Еще через три месяца Алек, наконец, уехал.
Как-то в начале лета к нам зашел Валерка, который выглядел потрясенным. Он сказал, что Алек в пьяной ссоре зарезал отца, и его отправили в дурдом, как невменяемого.
Эпилог
Интересная закономерность существует в жизни зданий. Частные дома могут долго существовать, но если они не какие-нибудь архитектурно-выдающиеся сооружения, то их судьба обыкновенна, в большинстве случаев размеренна и относительно коротка. Возможно из-за того, что связаны они с крайне ограниченным кругом человеческих судеб, а вот здания религиозного назначения существуют тысячелетиями. Они пропускают через себя множество страждущих, которые ходят туда с надеждой, в ожидании чуда. Люди, построившие эти культовые сооружения, заслуживают бесконечной благодарности за то, что существуют места, где можно преклонить голову и попросить о сокровенном, не опасаясь быть униженным своей просьбой. Поэтому здания эти необычны, и то, что принято называть “особой энергетикой”, в них осязаемо присутствует, а возможность обнажения человеческих чувств здесь так высока, как нигде в других местах, которые построил человек. Искреннее к Богу не обращаются, пожалуй, больше нигде, кроме как в хосписах и окопах.
Я иногда захожу в церковь и прошу прощения за глупые, страшные слова, произнесенные мной в пьяном угаре.
Так мне было дано еще одно предупреждение: делая выбор, мы определяем не только свою судьбу.