Юлиан Климович
Короткое знакомство
– Значит я не подхожу, – с деланным сожалением вздохнул я.
– Почему, у Вас нет гектара собственного леса?
– Здесь нет, да и в Москве тоже. Во-вторых, я женат и имею двоих детей. А на роль любовницы ты не согласишься, верно?
Я сделал слишком поспешный и откровенный заброс. Обычно я так не делаю, но сейчас мне по большому счёту было всё равно. Да, Ира красива и умна, но мне на должности начальника отдела послепродажного сопровождения металлообрабатывающих центров не заработать на квартиру любовнице и за десять лет. Будь я коммерческим директором нашей конторы, то тогда конечно, за год на хорошую “двушку” не на окраине Питера удалось бы набрать легко. Но я не комдир. Мне бы пару дней поразвлечься.
Ира посмотрела на меня с интересом, что-то прикинула в уме и ответила:
– Знаете, любовница, это пешка, которая мечтает стать королевой, а я не люблю мечтать.
– Но сегодня мужа моложе сорока лет с такими заработками вряд ли можно найти. Не смущает разница в годах?
– Кроме того, что я не мечтательница, я еще и достаточно взрослая, чтобы знать о том, что золушек в жизни не бывает, а живут они только в сказках, – и она кивнула на экран, где тот же молодой человек, изображающий бизнесмена, и женщина, изображающая золушку, уже счастливо возились вокруг кроватки с новорожденным. – Поэтому, как какая-то мудрая женщина сказала: “Нынче принцессам не то что принцев на всех не хватает, но и коней из под них”. Своя квартира, машина тоже не у всех есть, но можно какое-то время потерпеть, если есть перспектива.
– То есть ты не принцесса?
– Нет, – она отрицательно покачала головой в подтверждение своих слов.
Ира произнесла это так просто и безыскусно, что я поверил в её искренность. Впрочем, у меня не было повода сомневаться в её искренности, все что она говорила, и как она это говорила, убеждало в правдивости её слов.
– Смотрите, – она показала рукой влево по ходу автобуса, – видите воду за листвой?
Я ничего не видел, кроме яркой, совершенно не сибирской листвы огромных ив и еще каких-то деревьев, названий которых я не знал. Вдруг действительно на несколько секунд далеко за деревьями заискрилась вода, а потом снова все замазало зеленым.
– Да, теперь увидел. Это Амур?
– Почти. Одна из проток, но вообще, да. Скоро доедем до Маяка, там небольшая остановка. Можно купить попить и поесть.
– А это на берегу Амура?
– Нет.
– Почему называется “Маяк”?
– Там озеро большое, а из него вытекает речка, которая через, ну не знаю, – Ира задумчиво провела рукой, как гребешком, по своим волосам, которые четырьмя светлыми полосками проскользили меж её тонких пальцев, – километра два-три впадает в Амур. Маяк стоит на озере по-моему, хотя я точно не помню, – и она, наклонив голову, быстрым движением заправила прядь за ухо.
Я откровенно любовался ею. Вот это странное состояние, когда все видится как будто через легкую дымку, когда, уютно покачиваясь на небольших перепадах дороги, глыба автобуса быстро несет тебя в прохладе кондиционированного воздуха, а кисточки на занавесках мерно раскачиваются, когда накопившийся недосып превращает твое настоящее в подобие прозрачного сна, когда глаза открыты, но видят они все по-иному, когда ты медленно и мягко, как оторвавшийся кленовый лист, тихо падаешь в любовь, глядя в лицо уже не посторонней тебе женщины, вот это состояние счастья овладело мной.
– Маяк!
Громкий возглас водителя резко оборвал мое плавное падение, и я открыл глаза. Иры рядом не было. Из-за стекла автобуса угрюмо смотрели деревянные заборы, дома. Несколько человек курили, стоя возле входа в сельский магазин, над входом которого немного косо висела большая, когда-то яркая вывеска. У магазина стены были обшиты пластиковым сайдингом, остальные дома и постройки коричневели старым деревом. Где-то вдалеке виднелись дома красного кирпича. Из дверей магазина, обклеенных рекламными стикерами различных жевательных резинок, йогуртов, минеральной воды и пива, вышла Ира. В одной руке она держала пластиковый пакетик с чипсами. Ира остановилась, надорвала его и достала из пакетика несколько желтых кругляшей. Увидев меня в окне, она приглашающе махнула свободной рукой и показала на пакетик. Я потянулся для приличия, затем неверной походкой затекших ног прошел до открытой двери и вывалился в полуденную жару. Солнце светило отвесно, теней не было. Ветра тоже. Во влажном воздухе гудели комары. Под зарешеченным окном магазина две местные бабки, торгующие огурцами и помидорами со своего огорода, сидели на разваливающихся деревянных пивных ящиках. Сидели они, видимо, давно и безуспешно. Их загорелые, словно медные руки со вздувшимися синими венами говорили о десятилетиях тяжелой физической работы. Обе в выцветших сарафанах, с такими же косынками на головах и в старых резиновых сапогах с отрезанными голенищами. Они обреченно смотрели на разномастную автобусную публику. Никто не покупал помидоров и огурцов. Их мир существовал далеко и от пронырливого челнока из Комсомольска, который только что остановил возле магазина свой праворульный фургончик, набитый доверху картонными коробками с надписями на китайском и клетчатыми баулами, чтобы купить бутылку воды и сигарет, и от любого местного пассажира нашего автобуса. Я с удовлетворением констатировал, что я также далек от своих попутчиков, как эти несчастные бабки от них.
Я подошел к Ире и посмотрел на пакетик чипсов, который она мне протянула.
– Это из муки, не натуральные, – разочарованно произнес я, прочитав надпись на пакетике, – спасибо, но я такие не потребляю.
– Зря, – ответила она и с аппетитом хрустнула очередным чипсом, – они недорогие и достаточно вкусные.
Ела она тоже красиво. Ушки трогательно двигались, а глаза улыбались. К плотно сомкнутым спелым губам, будто в порыве самоотверженной любви приклеилось несколько маленьких крошек. Мне сразу захотелось попробовать эти чипсы.
– Хотя, дай парочку, – сказал я и запустил руку в протянутый пакетик.
Чипсы показались превосходными, в них чувствовался вкус Ириных губ. Я как бы прикоснулся к ней. Этот акт невинного соития, возможно вызванный моим сном, или сон, явившийся следствием влюбленности, еще больше разжег во мне влечение к этой очень, очень молодой и красивой женщине.
Асфальт под ногами плавился, хотелось обратно в прохладу салона.
– Я пойду назад, – сказал я и повернулся, чтобы уйти.
Мне стало интересно, пойдет ли Ира за мной. Мне очень хотелось, чтобы она пошла. Оглянувшись на ступеньке автобуса, я почувствовал разочарование, Ира и не думала идти за мной. Она подошла к старухам и о чем-то с ними заговорила. Дверь, как бы издевательски шикая, с хлопком закрылась за мной. Салон отдаленно походил на внутренности общего вагона времен Октябрьской революции, какими их показывают в кино: с верхних полок свешивались всевозможные тюки, на сиденьях валялись различные потасканные сумки, пакеты и предметы одежды, призванные отметить и обронить места, занимаемые их хозяевами, которые сейчас активно справляли нужду, курили, пили, что-то жевали, обливаясь потом на жаркой дороге между двумя, пусть неполноценными, но всё же центрами цивилизации. “Только гусей и визжащих поросят не хватает для полноты картины”, – подумалось с раздражением. Отчего-то я был уверен, что Ира пойдет за мной, но она поступила иначе, и это испортило настроение. Я сел на свое место и принялся неприязненно рассматривать происходящее за окном. Несчастная, забытая всеми деревня, или что это такое, вызывала во мне отвращение. Нищая, бесцельная жизнь, жизнь растений, что может быть хуже? Вот более современная Ира с другой социальной ступени, у нее есть стремление, воля, она знает, для чего она живет, хотя шансов подняться выше у нее мало, но и в такую старуху она не превратится.
Водитель завел двигатель. Народ, бросая окурки себе под ноги, неспешно потянулся к открывшейся двери. Ира забежала одной из последних, как бы танцуя, прошла по проходу, попеременно отталкиваясь руками от подголовников. Она получала удовольствие от того, что я любуюсь ей.
– Что там за бабки? – поинтересовался я.
– Обычные старушки. Пытаются выжить на мизерную пенсию бывших колхозниц. Дети и внуки кто в Хабаровске, кто в Москве.
Автобус тем временем тронулся. Все ускоряясь, снова поплыли мимо деревянные дома, бесконечные линялые заборы, деревья. Водитель-морж за рулем немного поерзал, удобнее устраиваясь в кресле, его напарник, вытянув руку с пультом в сторону торпеды, нажал на кнопку, замерцал экран, и продолжилась сказка про русскую золушку. Актриса, играющая главную роль, которая по сравнению с Ирой казалась совершенно заурядной блондиночкой, уже что-то выговаривала своему принцу-миллионеру. “Вот так золушки превращаются в жен”, – подумалось мне, когда я смотрел на экран, пока его опять не закрыл своей лысиной передний сосед.
