Юлиан Климович
Полгода дороги к себе
– Сережа, это правда? – очень серьезно спросила Танька. – Ты заплатил уже поставщикам? Ты чего, дурак совсем?
– Сама дура, они отказывались отгружать, что я мог сделать?
– Бл…дь, придурок ты, Сережа, совсем что ли?
Тут на кухню прибежали дети и начали галдеть и просить, чтобы им дали поесть.
– Ну, папа твой поможет, что теперь поделать, – примирительно проговорил Серега. – Че теперь-то, не я же эту гребаную войну придумал.
– Папа поможет, конечно, что ему остается делать, если зять такой тупой, – сказала Танька и пошла варить детям кашу.
Серега предложил мне вина, но я отказался. Он налил себе еще бокал и выпил его маленькими глоточками, как лекарство. Ему было плохо.
– Тань, мы наверное поедем. Что-то уже ничего не хочется, – сказала Натка и тяжело вздохнула.
– Да ладно тебе, мы уже закончили семейные сцены. До вечера побудьте – вместе легче. Сегодня все равно никого никуда не призовут, а я Димке позвоню, договорюсь. Завтра Серегу отправлю за справками, что он по слабоумию никуда не годится. Только мне он и нужен, дуре такой. Так мне и надо, – и Танька, уже захмелевшая, начала плакать. Серега подлил себе еще немного вина и, насупившись, уставился в телевизор. Я вышел на террасу и сел в кресло-качалку. Через открытое окно были слышны негромкие Танькины всхлипывания.
– Чего ты плачешь? – спросила Натка, – он же с тобой останется, никуда не денется.
– Ты думаешь дураки никому не нужны? Еще как нужны. Вот уведет какая-нибудь молодая сука и останусь я одна с двумя детьми.
– Я же не идиот, понимаю с чьей руки ем, че ты, дура, истеришь опять.
– Правильно, если вздумаешь уйти, то голым уйдешь!
– Наташ, скажи ты ей, чтобы прекратила уже. Сейчас уже дети испугаются.
– Все-все, закончила уже, – проговорила Танька. – Дети, идите кушать, каша стынет. С визгами и толкотней четыре маленьких человечка уселись за стол завтракать.
От этой щенячьей возни на кухне у меня защемило сердце. Господи, почему обязательно кто-то с кем-то должен воевать? Почему мы должны кого-то терять и с кем-то расставаться. Мы отвечаем за наших детей, которые сами ничего не умеют и мало что еще понимают, и, тем не менее, ввязываемся во всякие страшные вещи, в которых можно легко потерять все. По отношению к нашему государству мы такие же маленькие дети, которые ничего самостоятельно не могут делать. Зачем оно так с нами? Уже надо взрослеть… Из кухни никаких звуков, кроме детских криков слышно не было, все взрослые молчали и думали о чем-то своем.
– Слушай, Слав, а зачем эта война им там наверху нужна? – спросил Серега. Он вышел на террасу, которая опоясывала дом с двух сторон, сел в кресло рядом со мной. В обеих руках он держал по бокалу вина, один он протянул мне. – Нет, я все понимаю, хохлы ох..ели, им надо дать пи…ды как следует, это с одной стороны. С другой стороны – миллионы нищих по всей стране и их надо куда-то утилизировать. Денег от нефти и газа на всех не хватает, самоорганизоваться и начать свое дело с нуля у нас нереально, это я тебе совершенно компетентно заявляю. Народу нужна жратва, а для этого нужны деньги, а денег не заработать – работы тупо нет нигде. Люд начинает бурлить и возмущаться. Мало кто хочет тихо-мирно подыхать от водки и наркоты, да и на них деньги нужны. Людям заняться нечем. И тут братья хохлы дарят нашим главным такой чудесный шанс.
– Справедливости ради надо сказать, что у них еще хуже. Это тему с войнушкой не наши придумали.
– Ну да, ну да, к взаимному удовольствию они – и хохлячие и наши начальники – воспользовались замечательным для них поводом. Теперь мы с остервенением будем друг друга истреблять, уверенные в своей исконной правоте. Допустим, мы победили, в силу численного и материального преимущества. Но ведь дальше надо будет оружие отобрать у оставшейся голытьбы, как они это сделают?
– Легко. Назовут их победоносной гвардией, героями, назначат пенсию, и отправят пить водку и пиво каждого на свою малую родину. Там им поставят по почетной доске, может быть даже и заслуженной, и будут приглашать в День победы над фашистским Киевом в школу на линейку. А тому, кто не воевал, дадут работу по восстановлению разрушенного хозяйства за небольшие деньги, мотивируя это тяжелым послевоенным временем. Все уже проходили, плавали, знаем.
– Да, но народу будет уже значительно меньше, страна может развалиться.
– Не развалится, элитная гвардия будет подавлять любые центробежные попытки, да и не будет их. Жесткая централизация распределения всего и вся не располагает к возможности побега. Западу и Китаю мы нужны только в качестве поставщика сырья и свалки, это еще Маргарет Тэтчер сказала. Опять ничего нового.
– Правильно, но обычно все идет немного не так как планируешь, даже совсем не так, – сказал Серега и отхлебнул вина.
Танька позвала нас завтракать. Мы целый день просидели на кухне перед телевизором, обсуждая последние новости с фронта.
Был уже поздний вечер, никто уже не пил, мы все смотрели телевизор и читали новости в интернете. На украинских сайтах говорилось о том, что США и Евросоюз активно ведут переговоры с Москвой. На Москву оказывается огромное давление, и что Запад в течение нескольких дней начнет полномасштабную военную поддержку Украины. Китай занял нейтральную позицию, так как данные военные действия проходят вдали от его границ, и это никак не ущемляет его интересы, но руководство КНР внимательно следит за развитием событий. По телевизору постоянно показывали новости с фронта: вот взлетают два истребителя, вот стреляет батарея гаубиц, вот идет колонна десантников. "Подавляющее превосходство в воздухе позволяет нашим войскам быстро продвигаться вглубь территории неприятеля", – бодро комментировал видеоряд комментатор. Показали два чеченских батальона, промаршировавших по главной площади Харькова. Людей приветствующих их как освободителей не показали, возможно никого и не было. И тут репортаж резко оборвался и появилась заставка: "Срочное сообщение".
В телевизоре появился министр обороны. Он был напряжен, но пытался открыто смотреть в камеру, видимо как его научили. Когда министр заговорил, голос у него был уверенный. Он еле заметно картавил.
– Россияне, в этот нелегкий для страны час, когда вся страна в едином порыве уверенно и мощно ответила на недружественные действия южного соседа, наш президент, наш верховный главнокомандующий, вместе со своим народом исполнился самым праведным гневом, – тут он немного помедлил, было видно, что ему трудно говорить, но он продолжил чуть дрогнувшим голосом, – но сердце президента не выдержало этого сверхчеловеческого напряжения, и он в тяжелом состоянии был срочно госпитализирован. Я вынужден принять командование вооруженными силами на себя. Неся огромные потери на фронте и осознавая весь ужас той авантюры, в которую оно втравило свой народ, украинское правительство при посредничестве наших западных партнеров, попросило мира на самых выгодных для нашей страны условиях. Чтобы избежать дальнейших потерь в живой силе и технике, я только что отдал приказ о прекращении боевых действий и начале самой тщательной проработки положений мирного договора. Россия, демонстрируя свою добрую волю, приверженность принципам гуманизма и демократии, подтверждает, что территориальная целостность Украины является неоспоримой, и Россия никогда не будет иметь никаких территориальных претензий к нашему южному соседу. Только великое и сильное государство, как Россия может сделать шаг навстречу слабому и помочь оступившемуся. Мы еще раз доказали, что Россия является мировой сверхдержавой и к нашему мнению прислушиваются во всем мире!
Он еще что-то говорил, но мы все вздохнули с облегчением. Слава Богу, это безумие закончилось, практически не начавшись.
Откупоривая бутылку шампанского, Серега сказал: "Судя по фигуре, которая озвучила нашу капитуляцию перед Западом, мы возвращаемся к тесному сотрудничеству с США, и это неплохо. К нам пойдут опять инвестиции, будет работа, будут деньги, ура, товарищи!"
Хлопнуло шампанское и девчонки с криками "ура!!!" начали прыгать и обниматься. С соседнего участка стали запускать фейерверки.
– Не знаю, будет ли хорошо, но хуже уже точно не будет, – сказала Натка и поцеловала меня.
– Натка, мы все-таки как маленькие дети до сих пор верим в чудо. Все опять решили без нас, посмотрим дадут ли нам хотя бы повзрослеть…
