Юлиан Климович
Запахи
– Добрый вечер, – не поднимая глаз от блокнота произнес человек.
– Здравствуйте, – машинально ответил я, хотя от ужаса ни один мой мускул не двигался. Оцепенение полностью охватило меня. “Наверное я поздоровался мысленно”. Подумав так, я попробовал пошевелить губами и языком, но у меня ничего не вышло.
– “Здравствуйте” – звучит немного легкомысленно в данной ситуации, – произнес он иронично, посмотрев наконец на меня.
От этих слов ужас, наполнивший меня до самых краев, как вода ванну, ледяной волной прошел сверху вниз, и ударившись об пятки опять пошел к макушке, поднимая по дороге каждый имеющийся у меня на теле волосок.
– Да, легкомысленно и странно. Неужели вы сами этого не понимаете, Павел Петрович?
Очертания мужчины при этих словах обрели резкость и он твердо уперся черными ботинками в пол так плотно, что у меня создалось впечатление, что он как дерево растет из него. “Возможно он и есть дом”, – пролетела в пустом мозгу шальная испуганная мысль.
– Возможно, но это не самое главное в нашем с Вами разговоре, – не подтверждая, но и не опровергая мою мысль, откликнулся он.
Человек, ни на миллиметр не пошевелив “приросшими” к полу ногами, сел в материализовавшееся под ним красное кресло “а-ля шестидесятые”, которое я сразу узнал. Это кресло все детство и отрочество стояло в моей комнате, героически перенося испытания, которым я его подвергал на протяжении шестнадцати лет, а потом бесследно сгинуло в пыли многочисленных переездов.
– Знакомо? – спросил черный человек, постукивая пальцами по побитому молотком полированному подлокотнику.
– Конечно, это мое любимое кресло, – ответил я, сумев наконец выдавить из себя хоть какие-то звуки.
– Не трудитесь говорить, Павел Петрович, я вас и так прекрасно понимаю.
– Вот эти отметины на полировке я сделал отцовским молотком в пятилетнем возрасте, – подумал я, и показал глазами на правый подлокотник.
– Знаю, знаю, – ответил он несколько небрежно, и продолжил, – вы даже теперь неким образом стыдитесь своего детского необдуманного поступка, что несколько неправильно, я бы сказал.
– Почему? – искренне удивился я. – Побив молотком кресло, я испортил его. Это плохо. Глупо, конечно, стыдиться поступков, которые совершил в пятилетнем возрасте, но это же нормально.
– В пятилетнем возрасте люди исследуют окружающий мир, пробуют его “на зуб”. Просто это одна из многих ваших исследовательских работ. Не переживайте, вы отнюдь не одиноки в своем методе. – Он немного помолчал. – Нормально стыдиться своих поступков?
– Ну да, не все поступки хорошие, поэтому плохих надо стыдиться.
– Скажите, вы верите в Бога?
– В общем-то да, – чуть помявшись, ответил я.
Я никогда не отвечал на такие вопросы, но в данной ситуации этот принцип был абсолютно неуместен.
– Значит вы верите, что Он источник всего на свете?
– В общем-то да, – повторился я.
– Значит вы должны верить в то, что и плохие человеческие поступки – это Его работа?
– Нет. Есть же дьявол-искуситель-падший ангел, вот он и соблазняет нас, а Господь не может заставлять нас поступать плохо. Он наделил нас свободой воли, поэтому мы сами можем выбирать между добром и злом.
– Значит Он не может заставлять людей совершать плохие, отвратительные поступки, – черный человек покивал головой, записывая что-то в блокнот. – А позволять дьяволу заставлять людей их делать, – продолжил он рассуждать, – он может, ergo, – он поднял вверх узловатый указательный палец, который оказался неприятного цвета слоновой кости, – Он не добрый?
Я немного запутался. Ужас отступил перед необходимостью логически разрешить проблему, навязанную Черным человеком без лица. Отсутствие глаз, рта и всего остального меня больше не пугало и не отталкивало. В обстановке этого странного дома он смотрелся почти органично.
– Почему? – отупело спросил я.
– Потому что по Вашему мнению, Он не может чего-то не мочь, значит, либо Он не добрый, как вы про Него думаете, поскольку вы все-таки совершаете плохие поступки, либо Он не всемогущ. Что предпочитаете: первое или второе? – Черный человек откинулся в кресле назад и пристально посмотрел мне в глаза.
Странно было ощущать пристальный взгляд, но не видеть самих глаз. У меня по спине опять побежали мурашки, а ладони покрылись холодным потом.
– Мне кажется ни то, ни другое, – незаметно вытирая ладони о брюки, произнес я. – Но свобода воли…
– Правильно, – одобрительно покивал головой черный человек. – Тогда что? – он слегка наклонился вперед, ожидая ответа.
– Что? – автоматически повторил за ним я.
– Тогда оказывается, что “плохих” поступков не существует.
– Это как это? – удивился я. – Плохие поступки существуют. Не убий, не укради, не прелюбодействуй, не чревоугодничай, не жадничай и так далее по Библии, – с ходу процитировал я несколько заповедей. – Борьба добра и зла за душу человека.
– Шаблоны, стереотипы…, – скучающе констатировал он. – Это вы все напридумывали и приписали Ему. Нет, конечно, вас людей понять можно, надо было как-то выживать, вот вы и придумали себе нормы морали. Поделили все на “добро” и “зло”. К злу отнесли все, что мешает выживанию, а к добру все что помогает. Теперь человечество вышло на принципиально другой виток развития, теперь перед вами не стоит задача физического выживания, сегодня надо самосовершенствоваться в направлении интеллектуальном, а для этого людям надо убрать все запреты, блоки и тормоза в виде всевозможных глупых религиозных и гуманистических догм, которыми вы обросли за время развития.
– Перестать верить в Бога что ли? – я с недоумением посмотрел на черного человека.
– Ему от того что вы верите или не верите не холодно, не жарко, поверьте.
– Тогда что, зачем?
– Затем, что надо менять свою жизнь и уходить от дурацких моральных правил.
– Что, плюнуть на “не укради”?
– Ну да.
Черный человек слегка посветлел, через его фигуру стало проглядывать кресло. Запах сирени усилился. Моя голова потяжелела, опять наполнившись тупым непониманием. Сознание отказывалось принимать мысль о “дурацкости” морали, по которой человечество жило не одно тысячелетие. Мой мозг закоротило.
– Простите, а Вы кто?
Не найдя решения проблемы морали, я попытался перевести разговор в более понятное для меня русло, и выяснить кто же передо мной сидит, перейти, так сказать, на личности. Его высказывания, вызывающие ступор, были настолько противоестественны, что даже фантастический облик черного человека совершенно не объяснял и не оправдывал их.
– Мои мысли как раз не противоестественны, – ответил он помолчав. – Вообще, Павел Петрович, можете называть меня Эмиссаром. – Вы давным давно ушли от естественности. Когда люди придумали понятие греха, тогда человечество отправилось скитаться по пустыне морали, уродуя себя и своих детей чувством вины за желания. Неужели вы думаете, что Он, создав человека, мог наделить вас чем-то плохим? Любое ваше желание есть желание твари Его.
