Юлия Резник
Нулевой километр
Глава 17
Семен чувствовал себя неловко в обществе Дуниного отца, как чувствует себя всякий возмужавший щенок в обществе вожака стаи. Понимая, что его девочка выросла, Андрей Викторович все же не торопился отпускать ту от себя. И, наверное, в этом его можно было бы упрекнуть, да только Семен отчетливо понимал, что будь он чуть поблагополучнее, все бы, скорее всего, сложилось иначе. И что в текущей ситуации ожидать чего-то другого от отца Дуни было бы даже глупо. А ко всему ведь ему было не впервой что-то кому-то доказывать. В этом плане отец Дуни был не самым худшим вариантом. Да и Дуня стоила того, чтобы где-то поступиться собой. Она вообще всего на свете стоила…
Семен покосился и будто вскользь прошелся по выстроенным в ряд у стены чемоданам. Он старался не думать о том, что уже очень скоро вся его прошлая жизнь действительно останется в прошлом. Но этот страх с каждым днем становился все сильней и сильней, и в какой-то момент его стало совершенно невозможно игнорировать. Болото, в котором Семен с рождения жил, не желало отпускать свою жертву. Чем больше он тянулся вверх, тем сильнее его засасывала трясина. Это странное противодействие рвало его плоть на части, выкручивало кости и до предела натягивало сухожилия. И вишенкой на торте в этой пытке – лежащий в нагрудном кармане билет, что ядовитым огнем надежды прожигал в нем сквозную дыру. Казалось, если эта агония не закончится, он просто умрет.
За стенкой, ничего не подозревая о его страхах, Дуня заканчивала приготовления к выпускному. Кружилась у зеркала, как всегда в такие важные жизненные моменты жалея о том, что рядом нет мамы…
Собирались и Юлька с Быком. Вдоволь насмотревшись на то, как их сын верным псом сидит под Юлькиным домом, в ход событий вмешались Ромкины родители. Они приехали к Рюмочке на разговор. Смиренно выслушали все её претензии и даже согласились с тем, что, конечно, они ей совершенно не ровня. А когда та высказала им все, что считала нужным, встали из-за стола и велели Юльке собирать вещи. Как орала Рюмочка – надо было слышать! Но повлиять она уже ни на что не могла.
– Ты такая красивая! – восхитился Ромка, зачарованно разглядывая свою будущую жену. И до сих пор не веря, что она его, вот ведь и ее вещи рядом с его, в шкафу. Ее тапочки…
– Я толстая, как бегемот!
– Кто толстая? Ты?! – Бык изумленно моргнул и снова бестолково потянул слишком сильно свисающий с одного конца галстук. А Юлька, наблюдая за ним, вдруг с ужасом поняла, что он… он ведь совершенно точно именно так и думает! Что она красавица. Не видит в ней никаких недостатков. Ни-че-го. Любя её абсолютно.
– Ромка…
– М-м-м?
– А ведь у нас все будет хорошо, – покачала головой. – Подумаешь, станем молодыми родителями. Так ведь даже лучше, правда?
– Конечно. Все это время я только об этом и говорю.
Юлька усмехнулась. Снова недоверчиво покачала головой, в глубине души поражаясь, что ей, такой умной, понадобилось столько времени, чтобы принять сложившуюся ситуацию.
– Ага. Говоришь. Потому что ты умный, а я такая дурочка, что только сейчас вот услышала.
– Я умный? С ума сошла? Это ты у нас с медалью школу окончила!
– Да при чем здесь медаль? При чем медаль, Ромка-а-а! Спасибо тебе.
– За что? – испугался Бык.
– За то, что такой мужчина. Я с тобой ничего не боюсь. Понимаешь? Ничего вообще не боюсь.
Бык возгордился. Выпятил вперед грудь и широко-широко улыбнулся.
Кому было не до смеха, так это Кеше Когану и Мариам. Тамерлан какого-то черта решил, что выпускной – его последний шанс стать мужчиной. А Мариам вознамерилась соблазнить Женьку. А что? Терять ей было нечего. А вот сам Кравец оставался непростительно спокойным. Даже предстоящий вечер не вызывал в нем волнения. Точнее, то было таким ничтожным на фоне всех других его переживаний, таким… никаким, что он вообще не парился. Подумаешь, вечеринка! Сколько их у него будет в Америке? Да миллион. Новая жизнь манила Кравца открывающимися возможностями. Так что с прошлым Женька прощался легко. И без сожалений.
А вот Сандалова никак не могла смириться с переменами. Может быть, потому что будущее виделось ей совершенно безрадостным. В своем шикарном платье от Веры Вонг она стояла на крыльце дома и смотрела вслед отъезжающей машине, увозящей ее отца в СИЗО. Проклятые менты не нашли другого дня, чтобы с ним расправиться. Почему так? За что? В конце концов, у нее было не так уж много счастливых дней. Этот обещал быть таким! И не стал… Не стал. Где-то в глубине дома голосила мать. Возвращаться в него не хотелось. Да и какой в этом был смысл? Ветка знала, что Сиваков не придет. Его отец ни за что так не подставится. Теперь они – изгои, это понятно. Непонятно, как с этим жить?
Ветка невесело засмеялась. Все ее планы на жизнь накрылись. Вряд ли кто-то теперь позаботится о том, чтобы всунуть ее в столичный ВУЗ. И вряд ли кто-то возьмет ее на работу. Учитывая, что большая часть средств отца наверняка будет конфискована, ничего хорошего ей не светило. В голове засела мысль, что, вполне возможно, это – ее последняя возможность покрасоваться… И черт его все дери, она не была бы собой, если бы ей не воспользовалась!
Ветка вернулась в дом. Ненадолго, чтобы только поправить макияж. Припудрилась. И демонстративно растянула губы в улыбке. Под аккомпанемент истерики матери картинка происходящего походила на чистый сюрреализм. Ветка подхватила сумочку, не чувствуя под собой ног, слетела со ступенек и упала… прямиком в Митькины объятья.
– Ну, и что ты здесь забыл?
– Разве мы не договорились пойти на выпускной вместе?
– А как же папочкин а-та-та? Мы же теперь в опале. Или ты не в курсе?
– Если ты про арест твоего отца, то об этом знают все.
– Ах вот как? Тогда мы опять возвращаемся к вопросу, какого хрена ты здесь забыл? Папочка…
– Плевать мне на него! У меня своя голова, если ты не заметила. Так ты идешь?! – разозлился Сиваков. А Ветка, не ждущая от него ничего такого Ветка, едва опять не расплакалась. Вмиг присмирев, она с жадностью облизала пересохшие губы и непривычно кротко шепнула:
– Иду.
– Ну, вот и пойдем. Там уже, небось, началось все.
В актовом зале и впрямь дело шло к началу… Выпускники и родители заняли свои места, учителя потянулись к президиуму на сцене. К микрофону вышел директор. В тот день обычно говорливая Рюмочка была не слишком красноречива. То и дело сбиваясь, она скользила взглядом по лицам собравшихся, выискивая среди них родное.
– Приступим к награждению! Наша школа показала отличные результаты. Среди выпускников у нас восемь золотых медалистов… С большой гордостью я приглашаю на сцену… Тимура Сайдалова… Татьяну Дороничеву. Кирилла Степнова. Евдокию Степанову…
– Дунь, тебя! – толкнул Дуню в бок отец. Та нехотя отвернулась от Семена, который в костюме был так красив, что она не могла отвести от него взгляда, и, высоко вскинув голову, пошла на сцену. Одиннадцатый «А» встречал своих героев овацией. Зал гудел и сотрясался от аплодисментов, топота и громкого свиста. Это был апофеоз всего… Этого безумного года, всех их переживаний и нервов. Дуня забрала свою медаль и, помахав друзьям, среди которых, наконец, заметила и Юльку с Ромкой, вернулась на место.
– И последняя медаль по очереди, но далеко не последняя по значимости лично для меня вручается моей дочери Карауловой Юле!
– Ура!!!
Дуня зажмуривалась, завязывая еще один узелок на бесконечной нити памяти. Впитывая в себя особенный аромат школы, весь этот гул, радость, предвкушение, счастье… Обнимая обретенных не так давно друзей. Обещая, что никогда, как бы жизнь их не разбросала, их не забудет.
А потом был шикарный банкет. Дядя Рубен кормил их особенно удавшимся шашлыком, тамада распиналась на все лады, а в небе сверкали салюты. И было им так весело и беззаботно, как потом уже, может, никогда и не будет…
– Жень! Жень, подожди, ты куда?!
– Думал подышать. А что такое? – вскинул бровь Кравец, разглядывая запыхавшуюся, взмокшую от короткой пробежки Мариам.
– Ничего… Я просто хотела сказать…
– Чего?
– Я хотела сказать, что… – она наступала, а он отступал, пока на его пути не возникла преграда. – Ты, наверное, знаешь… Но я подумала, что все равно нужно сказать.
– Так скажи уже, что ты резину тянешь? – зажатый между стенкой и Мариам, Кравец не на шутку разнервничался.
– Я тебя люблю, – выпалила Мариам и, зажмурившись, крепко его поцеловала. А Женька… Он ведь не оттолкнул ее и не сказал ничего обидного. О, нет. Да только когда Мариам отстранилась и заглянула ему в глаза, поняла, что единственное желание, которое в нем вызвали ее нелепые попытки соблазнения – желание сбежать, ну, или тут же провалиться под землю.
Мариам отступила. Отвела взгляд… Но куда бы она теперь ни смотрела, перед глазами все равно было его вытянувшееся лицо. Кнут взвизгнул в воздухе и обрушился на ее тело. От боли зазвенело в ушах. И в этом звоне ей чудилось – «дура!». Дура… Дурой она и была. Мариам крутанулась на пятках. Каблучок изящной, наверняка совершенно ей не подходящей туфельки за что-то зацепился, и она рухнула всей своей тушей на землю.
– Осторожней. Дай руку…
– Нет! – взвизгнула истерично, сгорая со стыда. – Нет. Я сама. Отойди…
Неуклюже, как выброшенный на берег кит, Мариам завозилась на брюхе. Все-таки встала. И пошла прочь. Все равно, куда. По пути встретила Сему с Дуней. Те выглядели такими счастливыми, что на фоне их ее собственное несчастье казалось совсем уж черным.
– Что это с ней? – нахмурился Семен.
– Не знаю. Но мне кажется, сейчас ее лучше не трогать.
Краснов кивнул. Слишком громкий голос тамады, доносящийся из банкетного зала, сменился красивой балладой.
– Потанцуем? – улыбнулась Дуня, ныряя в его объятья.
– Давай, – обнял, закружил, зарылся носом в волосы, которые, не в пример другим девчонкам, Дуня оставила распущенными. Потому что так ему нравилось. Дурея от ее тонкого аромата, ее нежности и этой невозможной близости… От мысли, что теперь так будет всегда. Может быть, в самом деле, будет. Ведь поезд уже завтра. Что могло произойти за это время?
– Ты рад, что твоя мать пришла? – тихо спросила Дуня.
– Не знаю. Я об этом не думал.
Вранье. На самом деле все время банкета Семен только тем и занимался, что следил за своей непутевой родительницей. Опасаясь, как бы она в очередной раз не опозорилась. Перебрав… Или как угодно еще. Видит бог, у его матери был талант влипать в такие истории.
К счастью, Дуня не стала его больше пытать. Прижавшись лбом к груди Краснова, она погладила его шею чуть повыше тугого воротничка. Мурашки… У него от ее прикосновений выступали мурашки. И много чего еще им сопутствовало. Тахикардия. Проблемы с дыханием. Тремор рук. Наверное, Семен не должен был продолжать. Проблема в том, что он не мог остановиться. Особенно после ее слов:
– Пожалуйста, не отталкивай меня больше.
Семен застонал. Это было мучительно… Отталкивать? Отталкивать, когда он сам сдыхал от сумасшедшей потребности быть с ней?
– Дунь… Ну, не так же… – прошептал он.
– А чем тебя не устраивает это небо? И эти звезды, и этот прибой? Пойдем…
– Куда?
– На пляж.
И он пошел. Да только какие звезды? Какое небо? И прибой… Когда он кроме нее ничего не видел. И не слышал. Когда вся его вселенная сжалась до её маленькой фигурки.
– Нам, наверное, нужно вернуться, – прохрипел, когда все закончилось.
– Да… – Дуня улыбнулась.
– Ты в порядке? Я не…
– Я на десятом небе от счастья.
– Ладно… – стянутые в узел нервы чуть отпустило. – Ладно! – Семен даже улыбнулся. На миг прижался к ней взмокшим лбом, никогда в жизни не испытывая ничего похожего. И казалось ему, что уж теперь точно все… Все в его жизни будет. А потом послышалась ругань. Крик. Семен настороженно замер.
– Это еще что такое?
– Не знаю… – Краснов заправил помятую рубашку в брюки и пошел, невольно прибавляя в скорости с каждым шагом.
– Убери от меня свои лапы! – визжала его мать.
– К сыну на выпускной ты пошла, значит?! Я тебе покажу, как без меня ходить… – мужик, из последних её ухажеров, замахнулся и, прежде чем Семен успел ему помешать, что есть силы ударил женщину по лицу. Краснов бросился вперед. Сбил мужика с ног отточенным ударом справа. И стал избивать. Откуда ни возьмись, набежали люди. Поднялся крик.
– Нет, Семен! Нет… Пожалуйста. Оставь его. Он того не стоит, – кричала Дуня, а он ее не слышал. Не видел, глаза будто что-то заволокло. И когда она повисла на его руке, Семен лишь отмахнулся… Отшвырнул ее, даже не понимая, что это его девочка. Дуня. Она упала неудачно. Ударившись головой. Он не заметил и этого. О случившемся ему рассказал Дунин отец. Когда пару дней спустя пришел навестить его в обезьяннике.
– Я не хотел. Это вышло случайно… – просипел Семен. – Как она?
– Сейчас ей лучше. Завтра я перевезу ее в столицу. Как ты понимаешь, ни о каком продолжении ваших отношений не может быть и речи.
– Я не хотел. Это вышло случайно. Я за нее… Я за нее умру, если надо… – к собственному стыду, у Семена сорвался голос.
– Кажется, ты не понимаешь своего положения. Тебе будут предъявлены обвинения по серьезным статьям. Нанесение тяжких телесных…
– Дуне?
– Нет. Мы не станем предъявлять обвинений. Чего не скажешь о сожителе твоей матери. Ты здорово его отмутузил.
Семен встал. Игнорируя, что у него из-под ног земля уходит… Подошел к единственному окну, расположенному странно, почти у самого потолка.
– Вы пришли, чтобы мне об этом поведать? Вы же, наверное, спали и видели, что я что-нибудь эдакое выкину?! – злясь на себя, на собственную сучью жизнь, Семен, тем не менее, выплескивал негатив на ни в чем не виновного человека.
– Нет. Я пришел предложить тебе альтернативу. До окончания призыва еще три дня.
– Вы хотите, чтобы я пошел в армию?
– Это лучше тюрьмы, так? К тому же я думаю, что дисциплина пойдет тебе на пользу. Что бы ты обо мне ни думал, мне не безразлична твоя судьба.
– А как же все эти обвинения?
– А это мы как-нибудь замнем… – сощурился Андрей Викторович. – Ну, так что? Ты согласен?
Семен кивнул. Его жизнь летела прямиком в пропасть, но армия… Все же армия – не тюрьма. Оттуда, по крайней мере, можно будет позвонить Дуне и попросить у нее прощения. На большее он не рассчитывал. Теперь уже нет…
Он молча кивнул и, понурив голову, застыл посреди кабинета. И казалось Семену, что все… его жизнь, по крайней мере, все хорошее, что в ней было, закончилось. Тогда он еще не знал, что это лишь начало. Нулевой километр. Точка отсчета, с которой все и начнется…
Конец.
От автора:
Друзья, о героях данной истории написано сразу несколько книг:
«Долго тебя ждала» – про Мариам и Женю.
«А в мечтах ты моя» – продолжение про повзрослевших Дуню и Семена.
«Бракованная» – про Сандалову и Когана.
Присоединяйтесь!
