Юлия Резник
Нулевой километр
Глава 3
Вообще-то ее отец, как и всякий армянин, мечтал о сыне. И в первый раз, и во второй, и уж, конечно, в третий. Но сначала родилась Каринэ, потом Анаит, а еще через семь лет на свет появилась и Мариам. Своих дочерей Рубен обожал. Лучшего отца невозможно было даже представить. Он гордился ими, водил в парк, учил плавать и кататься на велосипеде. И никогда не показывал им своего разочарования. Но все же… Все же Мариам знала, что вместо нее родители с нетерпением ждали рождения Гургена. Может, она и должна была им стать. Скорей всего так и задумывала природа. Ведь какого-то же черта она ощущала в себе что-то неправильное. В ней будто сидел бес, который подстрекал ее вытворить что-то из ряда вон. Например, врубить пожарную сигнализацию в школе – слава Богу, никто так и не узнал, что это была она, или угнать отцовскую машину. Или сигануть вниз с самой высокой скалы, или ввязаться в спор с королевой школы, в который та кроткая добродушная всепрощающая Мариам, какой ее все знали, никогда бы не посмела вступить. Эту разрушительную скандальную и непривычно дерзкую часть себя Мариам и звала… Гургеном. Почему-то она была свято уверена, что на все эти ужасные вещи ее подбивал именно он. Вот и сейчас Гурген явно вышел из спячки, подстрекая ее оттаскать Ветку за волосы. А та, не зная, как близка к выволочке, все продолжала и продолжала распекать Мариам:
– А это что?
– Пончо.
– Ты его из бабушкиного ковра перешила? То-то, я смотрю, он куда-то делся.
– И ничего я не перешивала, – обиделась Мариам. – По-моему, красивая вещь.
– Да тебе любая цыганка скажет – милая, это перебор. Нет-нет! Твое пончо совершенно никуда не годится, – упрямо покачала головой Ветка и отбросила пончо прямо на пол: – А это что? – снова сунулась в шкаф.
– Юбка, – мучительно покраснела Мариам. Ветка поймала её бегающий взгляд, вытянула перед собой юбку, закрепленную на вешалке на зажимах, придирчиво ту осмотрела и неожиданно похвалила выбор подруги: – Ну, юбка еще ничего. Строгая. Будет стройнить. Только какого хрена ты взяла эмку?
– Думаешь, нужно было все-таки эльку брать? – пролепетала Мариам.
– Да ты даже в икс эль не влезешь! Боже мой…
Вся сила Гургена сосредоточивалась в кулаке. Понимая, что утрачивает над собой контроль, Мариам вздохнула. Ее необъятная грудь поднялась и опустилась. На сердце. Всей своей тяжестью.
– Вообще-то я целый месяц сидела на диете и думала, что похудела, – пробормотала она, чувствуя, как в носу щиплет от подступающих слез и обиды.
– Эй, Мариам, ты чего? Я же не хотела тебя задеть! Я просто… А, дура я. Идиотка. Не обращай на меня внимания. Ты и впрямь похудела. Вот, возьми, с этой блузкой примерь.
Не глядя на Ветку, Мариам забрала из ее рук вешалки и скрылась за ширмой. Переодеваться при ком-то она стеснялась. Даже при лучшей подруге. Быстро стащив с себя домашнее платье, она первым делом надела рубашку и только потом стала натягивать юбку. Процесс этот был нелегкий. Потому что Ветка оказалась права. Юбка была ей мала. И сколько бы Мариам ни втягивала живот, с какой бы силой не тянула вверх язычок молнии, застегнуть ту не получалось.
Мариам глубоко вздохнула и часто-часто заморгала. Плакать было нельзя. Проще делать вид, что ей все равно. И на свой вес. И на то, что Женька Кравец никогда ей не ответит взаимностью. Она неунывающая веселая пышка. Лучший друг всем. Просто с этим нужно смириться. Да-да, так она и сделает, когда справится с зарождающейся истерикой.
«А вот дала бы этой разукрашенной кукле в лоб, как хотела, уж точно стало бы легче», – зазвучал мерзкий голос в её голове. «Заткнись, Гурген», – шепнула вслух Мариам, вытирая таки потекший нос.
– Ты что-то сказала?
– Говорю, дурацкая затея – эта примерка. Я лучше пораньше лягу спать.
– Еще чего! – рявкнула Вета, проходя за ширму к Мариам. – Ты решила получить Женьку, помнишь?! Ну-ка, втяни живот!
– Я уже пробовала… – вяло сопротивлялась Мариам. – Не получилось.
– Значит, сильней втяни! Давай, еще чуть-чуть осталось.
Сделав, как велели, Мариам пошатнулась. Молния жалобно вжикнула.
– Ну, вот! А ты говорила, – довольно отряхнула ладони Вета. – Вроде бы ничего. Но в следующий раз одежду бери по размеру. Маленькие вещи только подчеркивают… э-э-э несовершенства фигуры.
Мариам кивнула, соглашаясь с подругой. Юбка и впрямь передавливала, из-за чего ее жир вываливался из-под пояса, как подошедшее тесто из кадки. И, в общем-то, нетрудно было предположить, что так и будет, но Мариам прочитала в Лизе, что при желании похудеть вещи нужно брать на размер меньше. Вроде так появится дополнительный стимул сделать это быстрее. Теперь же она заподозрила, что этот глупый совет давал тот, кому худеть в принципе не доводилось.
– Девочки, ну-ка, за стол! Ужинать пора, что вы спрятались? – в комнату к дочери заглянула Лали.
– Я не хочу, мам… – возмутилась Мариам.
– Давай-давай. Отец в кои веки пришел пораньше с работы. Соберемся по-семейному.
– Ладно. Только есть я не буду.
– От одного свежего хачапури ничего не будет, – ласково улыбнулась Лали и ушла.
– Вот как тут похудеешь?
– Исключительно на силе воли. Хочешь, я из солидарности с тобой не буду есть? – вызвалась Ветка. Мариам закусила губу. Вот почему она любила эту дурочку. При всей своей вредности, категоричности и неуступчивости Сандалова все ж была настоящим другом.
– Нет, Вет. Не нужно. Тебе-то зачем мучиться?
В ответ Ветка фыркнула, а когда они вышли к столу, к еде все равно не притронулась. Так и просидела, облизывая голодным взглядом исходящие паром хачапури, тонко нарезанную ветчину, и долму, оставшуюся с обеда.
– … в общем, мы падумали, что вам с Рафиком нужно сходыть в кыно.
Мариам моргнула. Засмотревшись и себе на еду, она прослушала, о чем говорил отец, и потому на всякий случай уточнила, все ли поняла правильно:
– Мне? С Рафиком? А зачем?
– Как зачем? Как зачем? – всплеснул руками Рубен. – Скоро школа закончится, так? Взрослая жизнь начнется. Рафик – хароший парэнь.
– Он мне не нравится, – Мариам поерзала и в поисках поддержки повернулась к Вете.
– Это еще пачиму?
– Потому что он… он волосатый! Весь… Как горилла!
– Паслюшай, да через год с тобой он посэдэет и станет лисым! Подумаешь, волосатый! Вай…
Ветка захохотала, отчего чай, который она прихлебнула, пошел у нее носом. А Мариам было не смешно. Обычно откровенная с матерью, она не могла той признаться, что уже любит. Ведь родители ей ясно дали понять – влюбиться ей лучше в кого-нибудь из своих. Без вариантов. К счастью, и Карине, и Анаит повезло найти среди них свое счастье. И только Мариам по уши втрескалась не в того.
– Не обязательно устраивать свидание прямо сейчас, – примирительно улыбнулась Лали и, как ребенка, потрепала дочь по головке.
– Ну, я, пожалуй, пойду. Завтра в такую рань подниматься, а я уже отвыкла совсем, – зевнула Вета.
Мариам выбралась из-за стола, чтобы выпроводить подругу.
– Не так быстро. Ты кое-что забыла. – Ветка поиграла бровями и ткнула указательным пальцем едва ли ей не в лицо. У Мариам заныло в животе. Она-то думала, что Ветка откажется от задуманной экзекуции.
– Может, не надо, а?
– Надо, Вася, надо! Да ты не очкуй. Это же быстро. Раз – и все.
– Навсегда?
– Почти. До следующего раза…
Сандалова открыла свою сумочку, нетерпеливо её встряхнула и таки достала восковые полоски для депиляции. Закусив губу от усердия, вырезала полоску нужной длины, зажала ту между большим и указательным пальцами и, приблизившись к Мариам вплотную, спросила:
– Готова?
– Нет. Я ужасно боюсь.
– Представь, что тебя целует Кравец.
Мариам зажмурилась, воскрешая в голове улыбчивое лицо Женьки. Она так часто о нем мечтала, что сделать это было совсем несложно. Мариам видела его, как вживую. Так отчетливо – кривую улыбку, только-только начавшую появляться щетину, его музыкальные пальцы, обветренные губы… Как они приближаются, приближаются, замирают в миллиметре от её губ, так что их дыхание смешивается. И от этого у нее в животе оживают бабочки.
– Представила? – ворвался в мечту звонкий голос подруги.
– Да! – выдохнула Мариам.
– И тут он видит твои усы!
– Господи боже…
– Вот именно. Давай уже их выдерем, а?
Мариам еще раз боязливо покосилась на орудие пытки в Веткиных руках.
– Давай! – решительно кивнула. Ветка быстро прилепила полоску у нее над губой. Разгладила пальцем, чтобы воск расплавился и взялся, как следует. А потом, без предупреждения, дернула.
– А-а-а!
– Ну, вот и все. Почти. Осталось пропущенные выдрать…
– Ты садистка! Кажется, я знаю, в какой сфере ты добьешься успеха.
– А в какой же? – Вета сощурилась, вновь придвигаясь вплотную к Мариам.
– В любой, где можно безнаказанно издеваться над людьми. Думаю, из тебя выйдет отличный стоматолог.
– Еще один? – возмутилась Вета. – Нам тебя хватит.
– Я не хочу идти в медицинский. Это совсем не мое, – тоскливо вздохнула Мариам, пожалуй, впервые вот так смело признавшись в том, что ее тревожит. В ответ на, может быть, самое важное признание в ее жизни Сандалова ничего не сказала, разгладила полоску и дернула еще раз. Мариам ойкнула, но уже не так громко, как вначале, потому что боль была гораздо менее сильной.
– Ну, у тебя впереди еще год, чтобы определиться.
– Папа и слушать меня не станет. Медицинский – его идея фикс.
– Ну, а ты чего хочешь?
Мариам тяжело сглотнула. Она много об этом думала. Считай, все лето. Последний школьный год подкрался так незаметно, что застал ее буквально врасплох. Вопрос выбора, который еще недавно, казалось бы, был делом отдаленного будущего, теперь встал перед ней во весь рост. И это было так страшно… Выбирать. Ведь от этого выбора напрямую зависела вся ее жизнь. Вся дальнейшая жизнь. Ой, мамочки!
– Я бы хотела пойти учиться ресторанному делу.
– Серьезно? Я думала, тебе это надоело.
– Почему?
– Ну, не знаю. Все эти курортники, хамство, пьяный угар…
В принципе, в словах Ветки содержалась немалая доля правды. Но дело в том, что в своих мечтах Мариам заходила намного дальше. В этих грёзах она была владелицей элитного ресторана. Со скатертями на столах под хрустальными люстрами, дорогущим фарфором и своим винным погребом. Как и у всякого нормального человека, застывшего на пороге взрослой жизни, буквально в каком-то шаге от нее, мечты Мариам были необычайно дерзкими. Потом так свободно никогда… никогда не мечталось. Лишь осознание того, что все действительно впереди, давало ей смелость заходить в своих мечтаниях так далеко.
– Ну, что? Ты закончила? – сменила тему Мариам.
– Да. Не забудь обеззаразить.
– Ладно.
– Тогда пойдем, закроешься за мной.
Обеззаразить место повреждения Мариам решила чистым спиртом, который нашла в аптечке. Смочила ватку, осторожно растерла место эпиляции и чуть не взвыла. Было больно. Но еще хуже стало потом. Когда она, проснувшись утром, увидела себя в зеркале. Кожа над губой жутко воспалилась и пошла отвратительными пупырышками.
– Мариам, ку-у-ушать! Линейка уже через полтора часа… Боже мой! Это что?
Реакция Лали была такой говорящей, что Мариам всхлипнула, а после и вовсе заревела в голос. Ей было очень стыдно признаться матери, что она решилась сделать это с собой. Лали потребовалось несколько минут, чтобы понять из надрывных слов Мариам, что же с той случилось на самом деле.
– Моя хорошая, моя красавица… – мать утешала плачущую Мариам, ласково водя пальцами по ее густым тяжелым волосам.
– Никакая я не красавица! Я – жирная уродка. И к тому же с уса-а-а-ами.
– Это просто гормоны… Так бывает, Мариам. Это нормально, – всполошилась Лали, никогда не видевшая свою дочь в таком подавленном состоянии. – Хочешь, тебе это любой врач подтвердит. Скоро ты перерастешь это все! И превратишься в такую красавицу, что все обзавидуются… Ты уже, уже красавица, слышишь?
– П-правда?
– Ну конечно. Давай, вытирай нос и умывайся. Не то действительно опоздаешь.
– А можно я не пойду?
– Можно. Если ты именно этого хочешь. Но решая, подумай о том, что это последний первый звонок в твоей жизни…
В конце концов, после нескольких минут раздумий, Мариам решила пойти на линейку. Хотя от слез раздражение на лице стало только ярче. Она торопливо оделась. Почти без труда застегнула ту самую юбку, наверное, на нервах, несколько похудев, и, больше не задерживаясь, пошла к школе. Знала бы она, чем это закончится…
Глава 4
В школу Дуню все-таки приняли по сохранившимся у её отца копиям документов. И, конечно, не без его непосредственного вмешательства. Дуня понимала, что не имей он связей в администрации города, вряд ли бы ей с такой охотой пошли навстречу. И, тем не менее, лежа ночью в своей кровати, она всерьез размышляла над тем, что для нее, может, так было бы даже лучше. От мысли, что ей придется вливаться в новый состоявшийся коллектив, у Дуни начинал ныть живот. И вроде ей не впервой это было, но вот чтобы так колотило – первый раз.
Все сильнее волнуясь, Дуня перетрясла весь свой гардероб, перемерила все свои туфли, но так и не определилась, что же надеть. А ведь это было крайне важно! И не только потому, что встречать ее будут, как и всех, по одежке. Но потому, что ее может увидеть Он.
– Добро пожаловать в одиннадцатый «А»! – торжественно заявила директриса и уверенно пожала Дуне руку. – Это самый сильный класс нашей школы. Кстати, в нем учится и моя дочь.
– Класс… – пробормотала Дуня, сглатывая готовый сорваться вопрос «А Семен? Семен в каком классе учится?».
Вот что занимало ее прежде всего на встрече с директором. И фиг его знает, почему так. Дуня даже толком не понимала, чего ей хочется больше – оказаться к Семену как можно ближе, или все ж сохранить необходимую для ясности мышления дистанцию. Это был действительно важный год. Ей, как и всем, следовало сосредоточиться на учебе. Но как? Если с ней случилась любовь? Да к тому же перва-я.
Дуня прополоскала рот и, сплюнув пену в раковину, уставилась на себя в отражении зеркала. Залипла на миг, вглядываясь в бледное, как поганка, лицо, и чуть отошла, чтобы подвергнуть такому же пристальному осмотру все остальное. Дуня была уверена, что с её субтильной фигурой что ни надень – ничего хорошего не получится. На ее фоне выигрывала даже директриса. Дуня сразу отметила пышность её форм. Как и любой другой человек, заострив внимание на том, чего у самой отродясь не было – тонкой талии, крутых пышных бедрах и впечатляющих размерах груди. Чему Дуня не завидовала – так это ее росту. Ольге Петровне с ним тоже не повезло. Чтобы как-то компенсировать свою низкорослость, ей приходилось ходить на огромных каблучищах. Один раз Дуня тоже решила прибегнуть к этому трюку, но вывихнула ногу в щиколотке, даже не отойдя от дома.
– Евдокия! Если ты не поторопишься – будешь добираться сама, – пригрозил отец из-за двери. Дуня встряхнулась и помчалась одеваться. Пусть до школы было недалеко, дорога до нее, как, впрочем, и все дороги этого города, была кошмарной и заняла намного больше времени, чем отец рассчитывал. Чтобы успеть к началу праздника, они даже не стали заезжать за цветами. Собственно, Дуне и в голову бы не пришло за ними заезжать, там, где она училась раньше, никаких цветов учителям не дарили. И только совсем недавно Дуня узнала, что здесь принято по-другому. Узнала и решила последовать заведенным традициям.
– Так, смотри. Вон, кажется, твой класс. – Ага! Отцу хорошо говорить. Он, вон, какой высокий. Дуня же ни черта не могла разглядеть, кроме чужих спин и затылков. – Пойдем, провожу!
– Пап, я что, маленькая? – возмутилась Дуня.
– Ну, смотри. Как знаешь. Тогда тебе прямо и налево. Твой класс возле тех пальм.
Дуня кивнула. Вцепилась пальцами в лямки рюкзака и, взмахнув отцу на прощанье рукой, стала пробираться в указанном направлении.
– Дуня! Дунь…
– Мариам! Привет.
Их секундная остановка вызвала небольшую пробку в проходе. Кто-то нетерпеливый тут же толкнул Мариам в спину:
– Подвинься! Загородила своей жирной задницей всю дорогу!
Мариам сникла. Опустила плечи, и хоть она очень старательно делала вид, что ничего не произошло, было заметно, что не только произошло, но и порядком задело.
– Вот козел!
– Да не бери в голову. Я привыкла. Вон, кажется, наши! Ты же в одиннадцатом «А»?
– Угу. И ты? – Дуня взволнованно облизала губы и напряженно уставилась в указанном направлении в попытке разглядеть Семена в толпе.
– И я. Видишь, женщина в синем костюме? Ну, такая кудрявая блондинка в очках…
– Вижу!
– Это – Лавруша. Наша классная.
– А почему Лавруша?
– Ну, от Валентины Лаврентьевны.
– А-а-а. Что-то вроде прозвища?
– Ага. Тут они есть практически у каждого.
К своим Дуня с Мариам прорвались, когда линейка уже началась. Стали среди мальчишек в заднем ряду, потеснив галерку.
– Новенькая? – поинтересовался невысокий коренастый парень в голубой рубашке с коротким рукавом.
– Ага.
– Очень приятно. Я – Бык. Или Рома. Это Тамерлан. Там, познакомься с… Как тебя зовут, кстати?
– Быков! Т-ш-ш! – шикнула на парня классуха. Тот примирительно поднял вверх ладони, мол, а я что? Я – ничего. В ответ Лавруша сделала страшные глаза, скользнула взглядом дальше и остановилась на Дуне. «Новенькая?» – спросила беззвучно. Дуня кивнула. Лаврушка смягчилась, улыбнулась гораздо теплей, подняла вверх большой палец и тут же отвернулась к импровизированной сцене, на которую под аплодисменты вышел директор.
– Я – Евдокия! – шепнула Дуня на ухо Быку, – Евдокия Степанова.
– Приятно познакомиться.
– Мне тоже, – подал голос Тамерлан.
Дуня скосила взгляд на мальчишку. Маленький, дистрофично худой, с непропорционально большой головой и слишком длинными по отношению к телу руками, он был таким смешным! Интересно, кому пришло в голову назвать его Тамерланом? Это имя не только ему не шло, но еще как будто сильнее подсвечивало все его недостатки.
– Привет, Тамерлан.
– Вообще-то я Иннокентий, – сухо заметил тот, но тут же изменил тон, когда заметил кое-кого в толпе, – а вот и наша королева! – хмыкнул издевательски.
О ком идет речь, можно было не сомневаться. Вета протиснулась к ним в круг с шикарной корзиной цветов наперевес.
– Салют. О господи, – она сосредоточилась на Мариам. – Какого черта с тобой произошло?
– Раздражение, – занервничала та.
– А я думал, тебя пчелы покусали, – хмыкнул еще один незнакомый парень, которого Дуня не заметила сразу, а теперь, вот, как-то сразу возненавидела. Мариам опустила голову еще ниже.
– Ну, ты, Сиваков, и козлина! – фыркнула Вета.
– Вчера ты говорила иначе.
– Заткнись! – выпалила она в ответ и отчего-то зашлась густым румянцем. Дуня не успела узнать Вету поближе, да и, если честно, не горела желанием, но почему-то она была уверена, что ее румянец вызван скорее досадой, чем чувством стыда.
– Ну-ну, малышка, не кипятись. Я обожаю твой страстный темперамент, но сейчас…
– Сиваков! – грозным шепотом одернула парня Лавруша, – Заканчивай базар-вокзал!
Из-за жары торжественная линейка была совсем короткой. С напутственной речью выступили завуч и директор, после, какого-то черта, депутат – это тоже была очередная местная традиция, смысл которой ускользал от Дуни, сколько она ни старалась его постичь, потом еще был танец, и песня под занавес. А Семен все не появлялся.
Настроение Дуни окончательно испортилось. Они прошли в класс, расселись за парты. Как и следовало ожидать, ребята заняли свои прежние места. И ей ничего не оставалось, кроме как усесться за последнюю парту в среднем ряду наискосок от Мариам и Веты.
– Все еще раз здравствуйте! Очень рада видеть вас отдохнувшими и загорелыми. Сегодня, как вы знаете, у нас один урок – классный час. Так что не будем терять времени даром. Год нам предстоит сложный и очень ответственный…
Дуня попыталась сосредоточиться на словах Лавруши, но мысли то и дело возвращали ее к Семену. Интересно, что у него случилось? Почему он не пришел? Спросить бы у кого-то, так ведь ее интерес наверняка вызовет вопросы. Или, не дай бог, насмешки.
– Теперь перейдем к выбору президента класса. Кто за то, чтобы оставить Юлю Караулову? Или, может, у вас есть другие кандидаты? Новенькая… Евдокия, правильно?
Дуня вздрогнула. Сползла чуть ниже по стулу, чтобы не привлекать к себе дополнительного внимания, хотя как его можно было не привлекать, если все обернулись, чтобы на нее посмотреть?
– Все верно. Евдокия Степанова. Я за прежнего президента.
– Тогда принято единогласно. – Лавруша хлопнула ладонями по столу. – Что ж, Евдокия, тогда выходи к доске, будем тебя представлять.
Дуня сглотнула. Она не понимала, за каким чертом ей понадобилось выходить, но раз уж от нее требовали именно это, встала и прошла между рядов к доске. Скосила взгляд на Мариам в поисках поддержки, но та сидела, глядя на лист бумаги перед собой, и, прикрыв тот пухлой ладошкой, выводила на нем какие-то вензеля. Дуню замутило от запаха мокрой тряпки, мела и вековой пыли, осевшей на бархатных балдахинах. Ни жива ни мертва она замерла лицом к лицу с классом. Хотела даже что-то сказать. Может быть, пошутить, чтобы понравиться. У нее в самом деле было прекрасное чувство юмора. Но нарушая весь ее план, дверь в класс открылась, впуская в него… Семена.
Сердце Дуни запнулось и что есть силы затрепыхалось в горле. В отличие от всех других мальчиков, надевших светлый верх, Семен был целиком в черном. Но на их фоне он выделялся вовсе не поэтому. Семен был уже мужчиной, тогда как остальным ими только предстояло стать.
– Краснов! Ты ничего не попутал?! Линейка началась в девять! – возмутилась Лавруша. В ответ Семен проказливо улыбнулся, скосил взгляд на застывшую соляным столбом Дуню и, стремительно преодолев расстояние до учительского стола, сунул в руки классной руководительнице довольно потрепанного вида букет.
– Это я так долго цветы выбирал. Ваши любимые.
– Спасибо, – растаяла Валентина Лаврентьевна, но, вовремя опомнившись, вернула в голос так явно недостающую ему строгость: – Только не думай, что сможешь опаздывать каждый раз.
– И мысли не было, – Семен сложил ручки по швам. Ну, просто вылитый пай-мальчик. Если бы Дуня смогла отмереть, завороженная его улыбкой, она бы Сене поаплодировала.
– Так, значит, ребята, на чем мы остановились? Ах, да… На представлении. Принимайте в свой дружный коллектив. Евдокия Степанова. Прошу любить и жаловать. И во всем помогать.
Дуня прижала ладонь к груди и дурашливо поклонилась. Благодаря бога за то, что ей ничего не пришлось говорить. И под шумок прокралась на свое место. За одной партой с Семеном. Ну, надо же!
Не чувствуя ног, Дуня опустилась на стул. Чуть повернулась к нему и слабо улыбнулась.
– У меня для тебя кое-что есть, – шепнул Краснов ей на ухо.
– Правда?
– Угу. Век не расплатишься.
У Дуни пересохло во рту. Она чувствовала его запах, видела золотистые точки на самом дне глаз, он был так близко…
– Я бы не стала этого утверждать с такой уверенностью. Все зависит от того, какой ты потребуешь платы. И за что, – просипела.
– Вот за это…
Краснов отстранился, достал рюкзак и положил перед ней на парту…
– Мой паспорт! – воскликнула Дуня. И, конечно же, нарвалась на осуждающий взгляд Лавруши.
– Не только. Здесь много чего. Проверь, все ли цело…
– Но как ты нашел?
– Применил немного дедукции, – пожал плечами Семен. – Ну, что? Все на месте?
– Ага! – шепнула Дуня. – Вроде бы все, – прикусила губу и уставилась на него исподлобья. – И что же ты хочешь взамен?
Краснов наклонился к ней еще ближе, почти к самому уху. Было, конечно, глупо думать, что он поцелует ее при всем классе. Но на секунду Дуня почти поверила в то, что это случится. А потом зазвенел звонок на перемену… Ребята тут же повскакивали с мест, столпились в проходе. Дуня зачарованно моргнула.
– Похоже, кто-то за лето забыл, что звонок звенит для учителя! – попыталась призвать к порядку Лавруша. Да только ее никто не слушал. Митька Сиваков пронесся с боевым кличем мимо, смел листок с парты Мариам, на котором она весь урок что-то старательно выводила.
– Отдай!
– Так-так, что тут у нас…
– Я кому сказала, – чуть не плача, Мариам слишком резко встала. Юбка, которая ей была мала, лопнула и разошлась по шву. Дуня и Семен вскочили одновременно. Дуня – чтобы выхватить из рук козла-Сивакова не предназначенный для его глаз документ, Семен – чтобы прикрыть своим пиджаком оголившийся тыл подруги. Им удалось и то, и другое. Сиваков не ждал нападения от Дуни, и отобрать у него злосчастную бумажку оказалось проще простого. Дуня с облегчением выдохнула. Стараясь не смотреть, что же там такое написано, протянула записку Мариам. Но все равно невольно заметила, что та написала.
Женя. Евгений. Женечка… – этим именем в разных вариациях был исписан весь лист.
