Юлия Резник
Титановый король
Глава 7
Дина
Дверь закрывается с тихим щелчком. Я бы не смогла ей шандарахнуть, даже если бы очень захотела. В руках, как и во всем теле, нет сил. Но это не та приятная усталость, которая обычно приходит после долгого сидения в джакузи. Абсолютно. Я и провожать-то их выхожу исключительно потому, что не хочу, чтобы этот мальчишка подумал, будто у него получилось меня достать.
Хотя… какой он мальчишка?
Папа! Папа…
Делаю шаг от двери. Туда, куда уже не добивает свет фар вырулившего на подъездную дорожку Гелика. Собираю волю в кулак и шагаю вверх по лестнице. Спальню наполняют густые тени. Я застываю у окна и наблюдаю за тем, как ночь торопливо спускается с гор. Как из-за них же выкатывается молодой полупрозрачный, словно мармеладная долька, месяц и ненадолго зависает в прорехе туч. Свет от него такой бледный, что ни черта не разобрать. Не разогнать наполняющую душу темень.
Кто бы мне сказал, какого дьявола я позволила себе так расклеиться? Уныние – это не то, на что я хотела бы тратить свою жизнь. Определённо. Когда оказываешься так близко к грани, как однажды оказалась я, начинаешь очень четко понимать её конечность. А осознав это, так же быстро понимаешь и то, сколько времени раньше тратил на ерунду. И как непозволительно много себя отдавал тому, что вообще не стоит внимания. Сам выдумывая проблемы и все усложняя, хотя на деле все хорошо, пока есть здоровье и живы близкие.
И вот теперь, когда я, казалось бы, все про эту жизнь поняла, когда научилась ценить каждое ее мгновение и проявление, ну какое мне дело до смазливого сопляка, которого я вижу, может, в последний раз? До того, что он обо мне подумает, и как он меня воспримет?
– Я просто хотела…
– Что?
– Сделать приятным для тебя этот вечер.
– Чтобы потом я сделал приятно тебе?
Он бил прицельно. И довольно безжалостно. А я… Что я лепетала в ответ? Зачем? У него же на роже было написано, что ему от меня ни черта не надо. Что он и общество-то мое терпит исключительно ради сыновей, которым у меня явно понравилось.
Хорошо, что хоть в конце разговора мне хватило ума поставить сопляка на место, бросив:
– Для этого мне достаточно оплатить сеанс интимного массажа в захолустном SPA.
Потому как это правда! Пусть не строит из себя невесть что. Для этого нет никаких оснований. И даже мой интерес, который я не смогла скрыть, им не является. В конце концов, мальчик он действительно привлекательный. Даже у Гарипова, очень пристально следящего за своей внешностью, нет таких мышц, такого пресса и косых… И таких невозможных глаз. В них падаешь, будто в небо. Ну и еще, конечно, его отношение к детям. Его трагическая история… Это тоже цепляет. Я ведь обычная женщина. И реакции мои тоже обычны. Все просто. Закрыли тему.
Переодеваюсь ко сну. Скидываю худи, ловлю свой взгляд в отражении зеркала. И не узнаю себя. Веду пальцами по шраму в форме перевёрнутого Y. Тут, наверное, надо признаться, что, несмотря на всю мою любовь к жизни и все те инсайты, о которых я писала выше, накрывает меня частенько. Порой кажется, что меня вообще нет. Я вся какая-то непривычно сгорбленная, будто поломанная… Пустота в заштопанной оболочке тела.
Ну вот. Приехали.
Зло сдуваю упавшие на глаза пряди, натягиваю старую застиранную и потому очень мягкую, приятную к телу футболку и укладываюсь в кровать. Терпеть не могу, когда на меня нападают подобные настроения. Каждый раз, как мародёры, исподтишка… Так-то я борец по жизни. Так-то я сильная. Но иногда, вот, находит. А сегодня сильней, чем обычно. Отец бы сказал – плюнь и разотри. Так и надо сделать.
Отец… Как страшно мне его не хватает! Тем, кто я есть, я обязана только ему. Я была его поздним единственным ребенком. Наверное, поэтому его родительство было таким… осмысленным. Да, пожалуй, это самое подходящее слово. И по этой же причине мы так преступно недолго были вместе. Он ушел за несколько месяцев до того, как я сама едва не умерла. Идиоты-журналисты потом наперебой считали перепавшие мне по наследству богатства. И никому даже в голову не пришло, что я отдала бы все на свете, чтобы просто папа был жив. До них не доходило, что с его смертью я потеряла намного больше, чем приобрела. Не только отца, но и лучшего друга. Человека, на которого я всегда могла положиться. Того, кто для меня ничего бы не пожалел, не то, что мать. Папка бы и сердце мне отдал, если бы это понадобилось. А Федор… Он мне показался тоже хорошим отцом. Тьфу ты… И тут он! Зарываюсь лицом в подушку, а в ушах все равно звучит:
– И что?
– Что?
– Ты собираешься его оплатить?
Он, конечно же, о массаже. А у меня в голове тут же рождается идиотский, где-то унизительный даже вопрос – а почему ему это так интересно? Вдруг он мной заинтересовался и хочет… Да нет же! Бред. Ну, какой бред! Я перед Федором, считай, полуголая расхаживала, но он едва на меня взглянул. Что ни говори, а мужской интерес виден сразу. Интереса у Феди ко мне ноль целых, ноль десятых. Если только не измерять этот самый интерес в денежном эквиваленте. Может, я и законченный циник, но версия о том, что Федор не прочь обзавестись новым, еще и таким выгодным клиентом, как я, звучит гораздо более правдоподобно, чем версия о его внезапно проснувшемся интересе, согласитесь.
С губ срывается невеселый смешок, который едва ли заглушает зудящий внутренний голос: «И что? Почему бы не стать этим самым клиентом, м-м-м? К взаимному, так сказать, удовольствию, в чем бы оно ни заключалось? Можешь себе позволить…».
– Ну, Динка… Ну, докатилась… – шепчу в подушку.
Не иначе Света во всем виновата. И ее бесконечные разговоры о том, как мне нужен мужик. А ведь пока она не трогала эту тему, я определенно ни в чем таком не нуждалась. Жила себе и жила. Дни складывались в месяцы, месяцы в зиму, весну и лето… Как вода, просачиваясь сквозь пальцы и не оставляя после себя ни переживаний, ни каких бы то ни было зарубок в памяти.
«И это жизнь? Ты уверена?» – интересуется тот самый въедливый голос. Я выныриваю из-под подушки, нащупываю на тумбочке эйрподсы, засовываю в уши и заглушаю шум в голове музыкой для медитации. К счастью, это помогает. Сделав несколько дыхательных упражнений, я засыпаю. Но приходит утро, а вместе с ним возвращаются и мои сомнения.
Выдержки мне хватает ровно на пару дней. В среду, едва дождавшись открытия SPA-салона, часы работы которого указаны на сайте, я звоню по указанному на нем же номеру. Трубку берут неожиданно быстро. Я даже не успеваю сформулировать свой вопрос.
– Лагуна-SPA. Администратор Рита. Чем я могу вам помочь?
– Кхе, – откашливаюсь. Горло вмиг пересохло. Я вообще не понимаю, какого черта творю. И чего добиваюсь. То, что я сейчас делаю – однозначно чистое безумие, но какая баба на моем месте бы удержалась? Утешаю себя тем, что мне просто любопытно. И единственный шанс отделаться от навязчивых мыслей о мальчике – удовлетворить свой интерес. Он даже этого не узнает. – Я бы хотела узнать… Кхм… Часы работы массажиста.
– Простите, как я могу к вам обращаться?
– Дина. То есть… Дана. Диана. – Я закусываю щеку, прикрываю динамик ладонью и сглатываю подпирающие горло ругательства. Ну что ж я за дура такая? Еще не хватало, чтобы о моем позоре узнали все! – Диана. Вы можете обращаться ко мне так.
– Очень приятно, Диана, – приветливо замечает администратор, но мне, как любому параноику, в ее голосе чудится чистой воды насмешка. – Вас интересует какой-то конкретный специалист?
– Я не знаю его фамилии, – ага, именно! Собственно, я и звоню, чтобы ее выяснить, ведь на сайте такой информации нет. – Но зовут его, если мне не изменяет память, Федор.
– Вакуленко? О, он очень востребованный мастер, но для вас я попробую что-то придумать.
Вакуленко, значит? Востребованный мастер?
Я сбрасываю вызов и отшвыриваю телефон в сторону.
Востребованный…
Ну, и черт с ним! Тоже мне. Чего я вообще так завелась? У него, вон, все хорошо. Запись… На неделю… на месяц вперед? Надо было уточнить для порядка.
– Дина Владимировна, – заглядывает в кабинет секретарша, – там вам из администрации снова звонят, – кивает на разрывающийся телефон. Я хватаюсь за тот, как за спасательный круг. Очень хорошо, что звонят. Очень вовремя. Мне как раз нужно переключиться. Обрести почву под ногами. Понять, какого фига со мной не так.
– По какому поводу? – артикулирую, поднося трубку к уху.
– По поводу строительства спортивного центра.
Ах, да. Мы же его спонсируем. А подрядчик вот уже который раз выходит за утвержденные сметой цифры.
– Дина Владимировна, добрейшее утро! Как же я рад, что, наконец, дозвонился. У нас полнейший завал!
Я зависаю.
– Степан Викторович, – понимая мое затруднение, бесшумно подсказывает секретарша. Я благодарно киваю. Обычно с запоминанием имен у меня проблем нет. Например, имя «Федор Вакуленко» я теперь вряд ли когда-то забуду. Вот, значит, как широко распространена эта фамилия! И какую важную роль в моей жизни занимают ее обладатели. Например, доктор Вакуленко спас мне жизнь. А его однофамилец… что? Да ничего. В том-то и дело. Но почему-то им под завязку набито мое настоящее. И все мои мысли о нем.
– Степан Викторович… – повторяю в трубку. – И что же приключилось на этот раз?
Как я и думала, речь идет о раздувающихся день ото дня расходах. Конечно, любой другой бизнесмен моего уровня обычно переадресовывает такие вопросы на многочисленных замов, ответственных каждый за свой фронт работ, но мой отец вел дела иначе. Он жил проблемами родного города, он общался с простыми людьми, и за это его в наших краях любили и уважали. Мне, конечно, до этого обожания еще далеко, но заведенным традициям я стараюсь не изменять и продолжаю движение по заданному отцом вектору.
Разговор с чиновником отнимает добрую четверть часа. Он бы мог тянуться и дольше, но собеседник как-то сразу понял, что навешать мне лапши на уши не выйдет, и очень своевременно тот свернул, сумев сохранить лицо, что не каждому дано, кстати.
После разговора у меня проходит большое совещание. Благо коронавирус научил нас всех эффективно работать на удаленке. Что для меня стало настоящей находкой. Потому что личные встречи – это всегда опасность для человека с подавленным иммунитетом. Хотя врачи, конечно, пытаются меня убедить, что этот риск мною сильно преувеличен, тут я не хочу испытывать судьбу и свожу свои контакты к минимуму необходимых. Может быть, поэтому вечер, проведенный с Федором и его мальчишками, оставил во мне настолько глубокий след, что я то и дело к нему возвращаюсь? Может, мне просто стоит уделять больше времени общению с людьми? Друзьями, коллегами… Да с кем угодно? Ну, точно… Тут и к бабке ходить не надо. Вот прямо сегодня и начнем! Захожу в социальную сеть, где мы время от времени переписываемся в чате с друзьями. Но вместо того, чтобы его открыть, я ввожу в поле «Федор Вакуленко» и, прежде чем успеваю себя остановить силой воли, нажимаю на кнопку поиска. Его страница, не иначе как по насмешке судьбы, вываливается одной из первых в списке. И хотя приложение любезно мне сообщает, что Федор давным-давно не заходил в свой профиль, тот открыт для всех пользователей, и я сколько угодно могу скролить его ленту, читать подписи к фотографиям, рассматривать их… На большинстве из этих снимков запечатлена ОНА, и, наверное, поэтому они мне и видятся обрывками чужой, безвременно закончившейся жизни. Возможно даже, что не одной. Потому как, только увидев Федора на фотографиях, понимаешь, что здесь, в настоящей реальности, он скорей тоже мертв, чем жив.
Глава 8
Федор
Я экономлю на всем, кроме сыновей. А потому мои интересы в органах опеки теперь представляет один из лучших в городе адвокатов, специализирующийся как раз на таких делах. Вероятно, если бы не она, меня бы уже давно послали лесом. У нас в стране считается, что для детей лучше оставаться в спецучреждении, чем жить в неполной семье или, скажем, с молодым опекуном вроде меня. Собственно поэтому вначале мы приняли решение оформить опекунство на бабушку Лизы, так было проще, а теперь она умерла, и мне… В общем, мне очень повезло, что у Татьяны Лаврентьевны масса связей во всех нужных мне инстанциях. Во многом именно благодаря им, а не заинтересованности чиновников в судьбе мальчишек, те все еще проживают со мной. Я очень хорошо это осознаю. И ценю, хотя в этом моменте я откровенно иду на прямой компромисс со своей совестью, которая мне подсказывает, что кумовство во всех его проявлениях – плохо.
Сегодня мне приходится подождать. Возле унылого кабинета в одном из самых старых деловых центров города (как я понимаю, семейное право – не самая прибыльная для юристов отрасль), кроме меня, ожидает приема то и дело вздыхающая пожилая женщина. Кажется, я ее уже видел однажды… Такие разные, в одном мы с ней почти близнецы – нас объединяет сковывающее тело нервное напряжение.
– Федор Алексеевич?
– Да! – подскакиваю со стула.
– Проходите.
Киваю. Прячу руки в карманы и снова их достаю, вспомнив наставления мамы, что это невежливо. Протискиваюсь через заставленный высоченными шкафами с антресолями коридорчик в небольшую приемную, где сидит древняя секретарша, и следом, не теряя времени даром, в кабинет адвоката.
– А вот и наш папочка! Здравствуйте, – комментирует мое появление адвокатша. Плавным размеренным движением очень полного человека стягивает с носа очки, прикусывает дужку зубами и поднимает на меня хмурый взгляд. – Умеете вы, Федор, удивлять.
– Добрый день. В каком это смысле? – туплю.
– Я про новости о попытке вручить вам повестку.
– Ах, это, – чешу в затылке. – Ну, я же имею право на отсрочку, как отец-одиночка, так?
– Конечно. Если бы вы им были.
Татьяна Лаврентьевна отбрасывает очки и тяжело поднимается из-за стола. Что-то в поведении этой обычно жизнерадостной женщины начинает не на шутку меня тревожить. Я подбираюсь весь, распрямляю плечи…
– Но это же дело времени? Когда у нас суд? Двадцать второго? Вы же сами говорили, что дело осталось за малым. Простая формальность.
В ответ на каждый мой тезис адвокатша покладисто качает головой. Мол, да, так и есть. Но что-то в ее лице не дает мне перевести дух. Пахнет жареным. Я, пожалуй, еще не видел Татьяну Лаврентьевну такой, даже когда перепуганный до чертиков пришел к ней в первый раз и дрожащим голосом выложил той свою историю.
– Именно так все и обстояло. До того, как Петровна загремела в больницу.
– Это еще кто?
– Что значит, кто? Наш судья, Федор. Вам бы не мешало запомнить ее имя.
– Капустина, что ли?
– Так и есть. Любовь Петровна. Мы с ней в одно время университет оканчивали…
– Да-да, вы мне рассказывали, – нетерпеливо перебиваю я, помня о том, что о своих студенческих годах моя адвокатша может рассказывать часами, а у меня совершенно нет времени. И сил нет… ждать, когда же она, наконец, перейдет к делу и все мне объяснит. – И что теперь?
– Что теперь – зависит от председателя суда. Мужик он мерзкий, сразу скажу.
Мои мысли разбегаются. Холод размашисто лижет душу. Слова адвокатши доходят не сразу, постепенно проникая сквозь плотную завесу охватившего меня страха. Мозг с пробуксовкой обрабатывает полученную информацию, ничего не выдавая взамен. Меня охватывает странное оцепенение. Как предчувствие надвигающейся бури, когда вроде бы еще ничего не предвещает ненастья, но что-то такое тревожное уже витает в воздухе.
– Но что он может сделать? Есть же закон, и все такое…
– Ну, если опираться на закон, то тут у нас есть два варианта. Председатель на свое усмотрение может назначить нового судью, и это не очень хорошо, потому как я понятия не имею, кто нам достанется, или…
– Или?
– Он может просто перенести заседание. На практике так чаще всего и бывает.
Я с трудом выталкиваю расширяющийся в легких кислород. Горло, перехваченное болезненным спазмом, саднит.
– Так это же не страшно, так? А я-то думал… Господи, ну и напугали же вы меня!
– Хм… Я бы не стала этого утверждать. Мы же не знаем, как надолго суд перенесут. А если тебя за это время загребут? Ты не думал, Федор?
– В армию? – провожу ладонью по закаменевшим мышцам шеи. – Нет. Нет… Не загребут. Я что-нибудь придумаю.
– Например? А если в дело добавят характеристику из военкомата?
– Я не пойму… Вы что мне предлагаете?
– В том-то и дело, что я понятия не имею, как быть!
– Может, мне уехать? Залечь на дно, я не знаю.
– Ага, перед судом. Ничего лучше ты не придумал?
– Я просто не знаю, как лучше! – и снова я в отчаянии повышаю голос, хотя обещал держать себя в руках. В конце концов, я взрослый мужик, и такое поведение явно мне не к лицу. Но держать эмоции в узде все труднее. Я так чертовски устал! От всего. Я так дьявольски, нечеловечески устал. Жить за нас двоих… Сражаться за нас двоих. Со всеми.
Ноги подкашиваются, как у гребаной томной барышни. Оседаю на стул. Приставляю козырьком к глазам ладонь, свет флюоресцентных ламп становится невыносимым.
– Федор…
– Извините. Я понимаю, что вы ни в чем не виноваты. Я не имел права орать и…
– Орать? – Татьяна Лаврентьевна хмыкает. С шумом выдвигает ящик стола, достает пачку сигарет и с удовольствием закуривает. – Да с такой жизнью это что? Тут загавкаешь скоро.
– Да… Да.
Не знаю, что и добавить. Хочется сказать, что это, наверное, ничего. Я и не с таким справлялся. Что-нибудь придумаю, выкручусь. Непременно. Только надо заткнуть глотку страху, что навалился стылой глыбой на грудь, придушив до тошноты.
– Послушай, я тут навела кое-какие справки. Знаю, это выходит за рамки моих полномочий, но…
– Вы о чем?
– О вашей семье.
С тех пор как Лизы не стало, моя семья – это я и мальчики. Поэтому то, на что намекает Татьяна Лаврентьевна, я понимаю, лишь когда она добавляет:
– Сами посудите. Это ж не последние люди, Федор. Думаю, ваш отец не откажет вам в помощи. Наверняка он может как-то повлиять на ситуацию…
– Исключено.
Я встаю, потому что единственный вариант, который мне предложил адвокат, определенно нерабочий. Да, отец с матерью могли бы отмазать меня от армии, восстановив в универе задним числом. Но факт в том, что если меня и надо отмазывать, то только ради детей. В то время как главное условие моих стариков – чтобы я и думать о тех забыл. Они четко это дали понять в нашу последнюю встречу. Выходит замкнутый круг.
– Но почему? Я не понимаю.
– Они мечтают, чтобы я отказался от Данила с Никитой. И уж, конечно, не станут мне помогать с их усыновлением. Я придумаю что-нибудь. Сообщите, когда станет понятно, что там у нас с судом. На какую дату перенесутся заседание, и все такое. Мне нужно составить рабочий график… – пожимаю плечами.
– Вы же понимаете, что я сделаю все от меня зависящее, – беспокоится Татьяна Лаврентьевна, нервно теребя бусы. Даже не знаю, какой у них диаметр, шея-то у любительницы украшений – с мое бедро. Если не больше.
– Конечно. Я очень благодарен за все.
Следующие несколько минут выпадают из моей памяти, как мелочь из дырявого кармана. Я возвращаюсь в реальность от тычка в бок. Тру ушибленное место, провожаю взглядом настырную бабку, пробивающую себе дорогу к выходу из автобуса. Сквозь налипшую на окно грязь с трудом различаю контуры города. Не могу даже понять, на какой остановке находимся, никто ж не берет на себя труд их объявлять. До работы еще добрых полтора часа, я не знал, насколько затянется наша встреча с юристом, поэтому освободил первую половину дня. У меня так долго не было ни минуты свободного времени, времени исключительно на себя, что теперь, когда то появилось, я понятия не имею, чем бы его занять. Поэтому когда в распахнутых настежь дверях выхватываю взглядом знакомую вывеску, кричу водиле:
– Постойте. Это моя остановка! – и под его недовольное бурчание, мол, где ты раньше, мудило такой, был, выскакиваю на дорогу.
В ресторане, где работает Сашка, меня все знают, иначе бы хода туда мне не было. Местечко здесь элитное. Не зря же Дина выбрала именно его для посиделок с друзьями.
Дина… По прошествии нескольких дней я понимаю, что вел себя с ней непозволительно грубо. Если бы я мог чувствовать хоть что-то, если бы я был в принципе способен на чувства, меня бы, наверное, замучила совесть. Но сейчас даже она молчит. И воспоминания о том дне скользят по задворкам памяти бледными размытыми тенями.
– О, Вакула! Какие люди, – машет друг из-за стойки. – Как тебя сюда занесло?
– Да вот. Был у адвоката неподалеку. – Засовываю руку в задний карман джинсов, достаю потертый кожаный бумажник и вытаскиваю несколько купюр: – Спасибо, что выручил.
– Так ты только чтобы отдать долг? Не надо было. Правда. Я ж сказал. Все ок.
– Не только, – морщусь я, чтобы поскорее закрыть эту тему, – что, я не могу заскочить к другу чего-нибудь выпить? – Саня застывает, не донеся грязный шейкер до мойки. Понимая, какое направление приняли его мысли, я закатываю глаза: – О, да ладно тебе. Я про кофе.
– Это – всегда пожалуйста! – радуется друг. – Мих, забацай Феду свой фирменный, – обращается к бариста.
– У меня нет зависимости, – зачем-то поясняю для Сашки. Тот отмахивается:
– Да знаю я. Просто… как тебе это объяснить? Нам спокойнее, когда ты…
– Трезв?
– Ага. – Видно, что Сане обсуждать эту тему так же неловко, как было бы и мне, если бы я, опять же, хоть что-нибудь чувствовал… Вот почему он спешит сменить тему: – Так когда тебя можно будет поздравить?
– С чем?
– С официальным званием бати?
Вопрос не в бровь, а в глаз. Я бы сам хотел знать на него ответ. Такое чувство, что когда дело касается этого, срабатывают все законы подлости сразу. Я усаживаюсь на высокий стул. Пододвигаю к себе чашку с кофе.
– Хрен его знает. Тут такие дела… – пригубляю и удивленно вскидываю брови: – Ты что, нафигачил сюда сиропа?
– Угу, амаретто. Подсластить тебе жизнь.
Перекатываю обжигающе-горячий напиток на языке. Как ни странно, получилось действительно вкусно. А может, я и впрямь нуждаюсь в подсластителях. Киваю с одобрением и неожиданно даже для себя рассказываю Сане все, как есть. И про суд, что тот снова в лучшем случае перенесут, и про армию, и про батю… Мы с Саньком дружим с детства, и он очень хорошо знает мою семью, так что…
– Может, твоя адвокатша права? И тебе действительно стоило бы поговорить с отцом? Ну, знаешь, типа по-мужски?
– Да не получается у нас по-мужски. Он никогда не говорит со мной с позиции равного. Хотя… в этой ситуации это неважно. Ради пацанов я бы сделал все, что угодно. Стерпел. Просто… Ты же знаешь, как он к ним относится. Как он относится… относился (каждый раз я вынужден мучительно себя поправлять) к Лизе. Если он опять скажет про нее какую-то гадость, я даже ради малых не сдержусь.
Сашка зависает, что-то прикидывая в своей тупой голове. Я цежу кофе. Но даже горячий напиток не способен меня избавить от ощущения застывшей в животе ледяной глыбы.
– Ну, а кроме? – выдает Санек после долгой паузы, – у тебя есть к кому обратиться? Ну, тетки, дядьки, кто-то серьезный? Кто смог бы все порешать?
– Да нет у меня никого. Кому нужны чужие проблемы?
И тут Саня выдает, наверное, самый неожиданный вопрос из всех возможных:
– А Дина?
– Какая Дина?
– Довгань, – закатывает глаза Санек.
– А она тут каким боком?
– Ну, вы вроде бы познакомились… И это… Она так на тебя пялилась… – играет бровями этот придурок. – Как будто хотела тебя сожрать.
– Ты совсем идиот? – сощуриваюсь я. – Да мы и незнакомы почти!
– Послушай, я не собираюсь лезть не в свое дело, но ее Гелик видели у твоего дома и…
– Да она просто меня подвезла!
– Дина Довгань? Вот просто взяла и подвезла?
Я вскакиваю. То, что мой лучший друг допустил мысль, будто я могу так быстро забыть Лизу, поднимает в душе смрадную осевшую давним-давно муть.
– Послушай, мы вместе были на пикнике… Вы уехали с Соболем и ко, я не смог вызвать такси. Пацаны замерзли, она просто мне помогла!
– Ну, помогла и помогла. Чего орать-то?
Я с шумом выдыхаю. Отвожу глаза и встречаюсь взглядом с собственным отражением в зеркальных витринах бара. Выгляжу я по-настоящему бешеным. Кулаки сжаты, толстая вена пульсирует на шее, темное от пробивающейся щетины лицо еще больше почернело от прилившей к нему крови… И я даже сам себе не могу объяснить, с какой стати действительно так завелся. Подумаешь, Санек и до этого какой только пурги не гнал. По-ду-ма-ешь…
