Юлия Владимировна Чибирева
Лань Белая
Свои
В Житинке, селении, куда зашли искать Агрия, весело и шумно разворачивалась ярмарка. Продукты, меха, изделия для бытовых нужд, украшения и просто побрякушки пестрели с прилавков. Желающих продать товар было настолько много, что на торговой площади все лишь только начиналось, растягиваясь красочной и многоголосой змеёй по всем улицам селения. И не было возможности пройти незаметно. Става пробиралась в толпе между прилавками, товарами, людьми… Она смотрела только на лица всех, кто её окружал, выискивая единственное и необходимое.
– Агрий!
– Доброго дня, Ставушка!
– Нужна помощь!
– Всегда твой!
Их обоюдная радость при встрече странной иглой царапнула Яжена. Он сам удивился, почему вдруг разозлился на веселого открытого кузнеца? Агрий не продавал сам, он не был торговцем, просто пришёл проведать свой прилавок и узнать, как идут дела. Они прошли к его дому, добротному, высокому, крепкому, настоящему показателю основательного хозяина. Разглядывая частицы оберега, он, как и Ефсей, чесал бороду. Похоже, это было традиционным ритуалом обдумывания у всех кузнецов.
– Справлю, Става. Я очень постараюсь.
– Как я смогу отблагодарить тебя, Агрий.
Кузнец, долго не раздумывая, махнул рукой, провёл на задний двор, к хозяйственным постройкам, в сарай и указал на свою беду. Корова. Она болела.
– Хворает сильно, – пожаловался Агрий. – В отказ все идут. Мертвая, говорят.
Става погладила понурую морду животного.
– Ты иди, я побуду с ней.
Кузнец ушёл, Яжен тоже хотел выйти, но любопытство взяло верх.
Девушка шепталась с коровой, о чём-то ей рассказывала, убеждала, уговаривала. Даже спрашивала и, кажется, получала ответ.
– Ты можешь тоже идти, – не поворачиваясь, сказала она прислонившемуся к косяку юноше.
– Кто охранять будет? – небрежно бросил Яжен.
Става рассмеялась.
– Здесь все свои, не тревожься.
– Кто свои? Коровы, овцы, бараны??
– И они тоже. Но я про дворовых говорила.
– Кого?
– Домовой, Банник, Овинник… Вон все сидят на лавке, ногами болтают.
Яжен оглянулся. Никого.
Става достала пучок травы, размяла, протянула корове, гладила её, ласково нашептывала что-то.
– Почему мы не можем просто заплатить за выполненную работу? – Внезапно возмутился Яжен. – Мы ничего не покупаем, всё вымениваем или трудом своим оплачиваем… Почему так?
– А вот так… – Девушка поглаживала корову, пока та лениво пережевывала пучок травы.
– В храме нет денег?
– В храме есть, у нас нет.
– Выживайте как хотите?
– Это часть нашего пути – выжить без них. Договор, обмен, помощь.
– Странно всё это.
– Справимся, не в первый раз, – Става убедилась, что трава проглочена и махнула рукой.
Они вернулись в дом.
– На заре пойдём на луг, покажу какой травой кормить будешь, а какую стороной обходить, – обратилась девушка к сияющему Агрию.
Яжен внимательно рассматривал кузнеца. Очень светлый человек. Он знает правила и живёт по ним. Он видит в этой жизни светлые стороны, меняет при случае то, что его не устраивает. Любит своё дело, дом, семью. И он счастлив. Он вполне счастлив… Почему Яжен так разозлился на него на ярмарке? Зависть? Ревность? Он дал имена своим страхам…
… «Будь честен. Ложь достойна народов, слишком слабых, чтобы отстоять право на жизнь» …
Вспомнил деда, представил бой с новыми тенями, которым дал жизнь потерей самоконтроля… Нет, он сильнее.
На рассвете простились с домашними кузнеца, вышли на луг. Става подробно пояснила, какую траву давать корове, когда и как. Сорвала, показала. Агрий поклонился и оставил их одних.
Туманная взвесь приглушала сияние поднимающегося светила. Свежо. Тихо. Только птичьи трели наполняют белесое пространство, расширяя его и подготавливая к встрече с солнцем. Става прикрыла глаза, наслаждаясь рождением дня, началом нового, неизвестного и прекрасного. Её рука скользнула в суму, достала зажатый в кулак предмет. Посмотрела на раскрытой ладошке, как играет гранями в рассветных лучах, оправленный замысловатыми металлическими изгибами, камешек. Улыбнулась.
– Нагнись.
Она надела Яжену на шею амулет, легонько прижала ладошкой к груди.
– Наполняй его Силой всегда, везде. И в трудный час он вернёт её сторицей.
– Может себе наденешь? – он накрыл худенькую ладонь своей и прижал сильнее.
– Меня Сила бережёт, – мягко пояснила Става. – А вот вам достаётся…
– Зачем тогда мы?
– Ваша Сила, Яжен… Пора возвращаться домой.
Става потянула руку к себе, он отпустил. Имеет ли он право удерживать то, что не в его власти?
– А дитя? – вспомнил Яжен слова про поиски чистого дитя.
– Ждёт. Давно уж.
– Откуда знаешь?
– Велияр поведал, – Става улыбнулась.
– Опять во сне?
–Мы как слепые кутята, пожала она плечами, – не разбираем порой того, что под самым носом творится.
Дитя
Сквозь щели сарая просочились лучи восходящего солнца, коснулись краешков соломинок, осветили рыжий локон. Сено зашуршало, появилась голова. Рыжая, лохматая, заспанные глаза блеснули задорной синевой. Ещё не до конца проснувшись, девчушка выбралась из душистой сенной кучи и вприпрыжку побежала к колодцу нагонять утро.
– Ба, ба! – Её звонкий голосок проник под ставни небольшой покосившейся избушки.
– Чего голосишь?
– Ба, я на луг, Лушку уведу.
– Уводи, чего ж шум-то такой поднимать? И травы сколь снесешь возьми.
– Ага, ба, до вечера.
– Беги, беги, пострелёнок.
Девчонка, подхватив, за кусок веревки, из загона однорогую козу, скрылась в кустах.
– Встала что-ль? – послышалось из глубины избушки.
– Да и убегла уж.
– Вот непоседа.
– Это верно.
– Ну и славно, Агафья.
– Добре, Евстигнея.
Две сухонькие старушки принялись хозяйничать по дому. Все их движения были плавными, но не медлительными. Они слаженно, без споров и лишних договорённостей выполняли одно за другим дела и со стороны казались одним организмом, живым, многоруким, согласованным.
– Хорошо бы попросить Любара про покос-то, Агафья.
– Добре, Евстигнея. Вечор схожу.
И снова дела, дела, дела…
– Коса-то в сарае. Точила недавно, Евстигнея.
– Ну и славно, Агафья.
И вновь заботы и работы… Эти старушки были трудолюбивы, страстно охочи до работы, до дела, любого, чтобы ноги ходили, чтобы руки заняты были перекладыванием, перекручиванием, перематыванием… И охота эта скрывала, топила грусть, боль, тоску… А тосковать было по кому. Уж с полгода как Евстигнея потеряла дом и дочь. Огонь возник внезапно, и словно прожорливый зверь сожрал все нажитое и родное дитя, успели спасти внучку и это одно скрашивало утрату. Агафья тосковала по сыну. Давно не получала весточки, да сны приходили странные, тревожные.
Вот и сговорились две тоскующие души жить вместе, не давать друг дружке впадать в уныние и растить внучку красавицу. Девочка росла удивительная и радовала Агафью и Евстигнею. Да суета ежедневная помогала отвлекаться. Вот и слышно было ежечасно.
– Как ты, кума?
– Та помаленьку.
– Ну и славно, Агафья.
– Добре, Евстигнея.
В то утро всё было по-особенному. То, что внучка спозаранку умчалась на луг – не в новинку, а вот два необычных сна, у каждой из старушек, настораживали. Поначалу молчали, пытались рассудить по-своему. Потом не выдержали.
– Я же ж сон выглядела, Агафья.
– Да ну? И странный сон-то, Евстигнея?
– Ещё какой…
И пошли у них рассуждения и предположения о смысле снов тех странных. А снились обеим их дети. Снились спокойные, вроде, как и счастливые. Только о дочери их беспокойные. Но старушки в один голос убеждали, что с Беланочкой справятся, и воспитать смогут и на ноги поставить. Но дети известили их, что судьба у Беланы особая, чтобы не препятствовали Агафья и Евстигнея судьбы той исполнению. Что путь у их дочери дальний, и заботы о ней на другие плечи лягут. Старушки только руками развели, настолько всё было странным.
Стук в дверь прервал беспокойные обсуждения.
– Става! – обрадовались старушки. – Доброго дня тебе!
– И вам доброго здравия, Агафья! Бог в помощь, Евстигнея!
Гости прошли в избу.
– А Раяр где же? – шёпотом спросила Агафья.
– Прости, не уберегла. Беда случилась с Раяром, погиб он, – Става виновато склонила голову. Агафья обняла девушку. Они знали её ещё малышкой, когда Раяр, прикреплённый к берегине на охрану в походах, приводил свою подопечную в дом, показывал ей жизнь обычных людей, другую, нежели при храме, где росла Става.
– Они сейчас с Млавой, – успокоительно приговаривала старушка, глядя на кивающую Евстигнею. – Так же, Евстигнеюшка?
– Так, – кивала та, украдкой скидывая слезинки.
– Вы устали небось с дороги-то?
– Не сильно.
Става обнялась с Евстигнеей.
– Агафья, Евстигнея… За Беланой я…
Старушки молчали, переглядывались и теребили кончики платков. Сон сбывался. Внучка для них была лучиком света. Нельзя такого лишиться… Но и для девочки как, хорошо ли плохо, сдюжат старушки? Несомненно справятся, но небось в храме то, да с приглядом Ставы, получше выйдет для Беланы?
– Ежели против вы… – робко произнесла Става.
– Пусть идёт, – прошептала Евстигнея.
– Пусть, – просипела ей в эхо Агафья.
– Чем мы можем помочь? – собственный голос казался Яжену чужим, но он чувствовал, что обязан задать этот вопрос. Этот дом – дом его друга и наставника. И теперь – его дом, в плане необходимых работ и помощи. И отказа он не приемлет.
Агафья молча принесла косу, Евстигнея завязала в тряпицу ржаной каравай, крынку молока, вывели их на луг, который когда-то косил Раяр. На опушке у леса сидел ребёнок. Девочка. Она пела и плела венок, видимо для себя, так как рог козы был уже украшен.
– Белана!
Яжен с удивлением заметил в голосе Ставы дрожь. Она очень заметно волновалась. И, за более года совместных странствий, Яжен изучил девушку настолько, что был полностью уверен – волнение это не из-за долгой разлуки.
Девочка подбежала и радостно бросилась в объятия.
– Здравствуй, Става! А где…?
Става прижала девочку крепко-крепко, зарылась в её пшеничные волосы.
– Его нет, Белана. Нет твоего бати больше. Он с матушкой. Они теперь всегда рядом.
Они затихли. Яжен бросил суму, взял косу и пошёл на полосу. Он не хотел выпускать боль, что поднялась из груди и застряла комом в глубине горла. Ритмичные взмахи, полная сосредоточенность и приятная усталость… Мышцы стонали от давно забытой радости труда, мысли занялись другим. Любо. Дед улыбался в широкие усы, глядя на внука и приговаривая, напоминая…
… «Чти Правду, по которой жили твои Предки. Следуй путями Древних Богов, ибо они некогда были людьми твоей Крови и героическими деяниями обрели бессмертие» …
Они ушли втроём. Белана сидела на шее Яжена и напевала, теребя его лохматые вихры. Става шла рядом.
– Мы выглядим настоящей семьей! – косой взгляд на девушку и скрытая улыбка.
– Жениться тебе надо, – покачала та головой.
Он рассмеялся. Как говорил Раяр, для некоторых вещей молод ещё…
Часть вторая. Лань
Сон
– Лань белая… бледная, тонкой иньей покрытая. Очи чёрные, широко раскрытые… Ножки точёные, да проворные, ветром подпоясаны. Летит она, земли не касается, ни единая травинка под ней не пригибается, лишь колышется едва. И туман следом стелется…
Она перевела дыхание, продолжила.
– Блазнит, тешится, манит за собой, но вблизь не подпускает. Тает, теряется, да вскоре вновь появляется. Бьет копытцем, головкой мотает, зовёт…
– Единожды? – Велияр оперся о посох, склонился ниже, чтобы расслышать шёпот молодой берегини.
– Ежели… – с сожалением пролепетала та, – не докучала бы… Каждый раз, как сомкну веки.
– Когда ж приключилось?
– С тех самых пор…
Велияр вздохнул, догадываясь о причине ночных кошмаров юной берегини.
– Не твоя вина в погибели Раяра. Он честно нёс свой долг. И не твоя вина, что оберег с ним оставила, так сердце рассудило. Нам не ведомо, что вернее.
– Не справилась…
– Поди ж, и жалеешь ещё?
Става кивнула.
Велияр погладил длинную седую бороду, переложил посох в другую руку, задумчиво оглядел несчастную берегиню.
– Отпусти её, дитя. Что нам с лани твоей, ежели она к себе не подпускает?
– Так сон же…
– Ты в Яви отпусти, а Навь уже урок передаст.
Лицо девушки просияло, но она ещё колебалась.
– Чует душа, неспроста она блазнит, будто сказать что хочет. Может весть передать или тайну приоткрыть какую…
– Пусть себе бегает по Навьим лесам, да души неокрепшие оставит в покое. Ты о своей душе думать должна, да девы малой.
– Белана…
Става мягко улыбнулась, вспоминая, как привела девочку впервые в храм. Велияр принял её радушно, но показался суров.
– Ты ли, дочь Млавы и Раяра?
Девочка не отвечала. Вцепилась пухлыми ручонками в рукав Ставы и уставилась синими глазёнками на старца.
– Она, Велияр.
– Боишься грядущего, дитя?
Белана ещё крепче вжалась в подол берегини, но упорно продолжала молчать.
– Дерзка, али скромничаешь? – улыбнулся Велияр и протянул сухую коричневую ладонь…
Очень скоро они сдружились, но первая встреча не выходила из думок Ставы.
Велияр тихо кашлянул.
– Идти тебе надобно, подрезать корень Мороха, что стелется по земле нашей.
– Видение было?
– Соберись, завтра выступаешь. Утром навет передам.
