Юлия Волкодав
Фанаты. Сберегая счастье
Мотает головой.
– Нет. Но он вроде им хорошо так реа… Реанимируется, вот!
– Пошли в гримёрку. Чай вам надо, крепкий. И сахар проверить. А нитроспрей мне надо пшикать, с вами и вашими Леночками.
Сашка ворчит, чтобы хоть как-то отвлечь и его, и себя. Уводит в гримёрку, где, к счастью, никого нет. Тамара и Петренко, видимо, решили свежим воздухом подышать. Или в очереди стоят, в общий туалет. Сахар оказывается низким. Уже легче, поднять проще и быстрее, чем сбить. Сашка быстро заваривает ему крепкий и сладкий чай, ищет в сумке конфеты.
– Здесь шоколадки есть, – Всеволод Алексеевич тянется к вазочке на столе. – Я отсюда возьму, хорошо?
– На здоровье.
Сашка старается сохранять спокойствие. Молча и грустно смотрит, как он расправляется с шоколадкой, как пристраивает ноги на подножку гримировального кресла, чтобы были чуть повыше, как проводит руками по лицу, забыв, что накрашен.
– Завтра весь день будем лежать, – говорит Сашка. – Подъёмы только до туалета.
– Напугала ежа голой жопой. Да с удовольствием.
Сашка хмыкает. Не совсем всё плохо, раз звучат приколы в стиле Туманова.
– А когда вам надо будет репетировать с вашим собесом?
Туманов пожимает плечами.
– Я ещё не уточнял у организаторов, что там от нас требуется. Всё потом. Когда этот чёртов день закончится.
Под предлогом дамских надобностей Сашка выскальзывает из гримёрки, оставив Туманова допивать чай. Но идёт не в туалет, а к редактору. Самому главному из тех, что в зале. Выше него только режиссёр, а дальше директор канала.
– Всеволод Алексеевич плохо себя чувствует, – без предисловий начинает она. – Но не хочет срывать съёмку. Давайте как-нибудь так сделаем, чтобы для него всё закончилось сегодня побыстрее.
– Это невозможно, – пожимает плечами редактор. – Есть регламент поединков. Съёмки закончатся, когда все наставники…
– Съёмки закончатся прямо сейчас, если Туманов развернётся и уедет, – перебивает Сашка. – Вы мне ещё про беспристрастный отбор расскажите. Про честные выборы и доброго дедушку Ленина.
– Какого Ленина? – ошарашенно переспрашивает редактор.
– Который в Мавзолее. Лежит. Значит так. Меняйте местами ваших конкурсантов. Давайте быстренько отснимем два номера с Тумановым, он скажет на камеру всё, что должен, и мы поедем домой. Остальных доснимете без его бесценного мнения. Потом монтажом добавите его светлый лик. Я думаю, это не сложно.
– Но…
– Вы хотите, чтобы он тут свалился? Скорую вызывать, вот это всё? Завтра во всех газетах… Оно вам надо?
– Я понял…
– Чудесно!
В результате на съёмку ушло каких-то полчаса. После чего режиссёр объявил, что Всеволоду Алексеевичу нужно срочно уезжать на правительственный концерт, поэтому он может быть свободен, остальное доснимут без него. Надо было видеть изумлённое лицо Туманова. Но возражать не стал, позволил Сашке себя увести. В гримёрке она быстро покидала его вещи в сумку, подхватила кофр.
– Всё взяли, ничего не забыли? Поехали, машину нам уже подали.
– Куда поехали-то? На правительственный концерт? – усмехается он.
– Ага. В Кремль. А остальные пусть молча завидуют.
Всеволод Алексеевич качает головой, но улыбается.
– Далеко пойдёшь, девочка. Так даже Ренат не борзел.
– Личный интерес, Всеволод Алексеевич. Хочу быстрее оказаться с вами в постели. У Рената такой мотивации не было.
– И слава богу, – хмыкает Туманов и идёт к машине.
Вроде бы довольный жизнью. А это для Сашки самое главное.
***
За ночь Сашка просыпается раза три. Или четыре. Она уже сбивается со счёта. Волевым усилием ненадолго проваливается в сон, но снятся ей чёртовы съёмки шоу, а смутная тревога не даёт уснуть крепче, перейти в ту стадию, где уже нет сновидений. Просыпаясь, Сашка сначала прислушивается, потом садится и берёт телефон, чтобы посветить на Туманова. Ночника в его московской спальне нет, шторы плотно задёрнули – улицы в Москве хорошо освещены, а свет мешает Всеволоду Алексеевичу заснуть. Впрочем, если учесть, как он вымотался накануне, ему бы уже ничего не помешало.
Когда Сашка, в очередной раз проснувшись, касается рукой его шеи – ей привычнее и надёжнее проверять температуру именно так, – Всеволод Алексеевич не выдерживает.
– Ты успокоишься сегодня или нет?
– Ой. Простите, Всеволод Алексеевич. Я не хотела вас будить.
– А чего ты хотела, прыгая по кровати в четыре часа утра? Меня укачать?
Сашка невольно косится в телефон. Четыре ноль две. Всё же чувство времени у него потрясающее.
– Ложись уже и спи, неугомонное создание.
– Вы нормально себя чувствуете?
– Да! Я хочу спать!!! В остальном – просто замечательно! Ещё раз разбудишь, выставлю в спальню Зарины!
И, недовольно пыхтя, переворачивается на другой бок, к ней спиной. А Сашке всё равно не спится. Она думает про шоу, про команду стариков, с которой теперь надо репетировать, про Москву, в которой им придётся жить неизвестно сколько, про его растёртую ногу, которую он накануне даже обработать не дал. Потребовал, чтобы его не трогали до утра, и завалился в кровать.
Ещё и дом этот чужой. В Прибрежном она бы сейчас вылезла тихонечко и ушла на кухню, или на любимом крыльце устроилась с сигаретой. А здесь ей некомфортно без него даже на расстоянии десяти шагов.
Спать ей уже не хочется совершенно, и Сашка снова тянется за телефоном. Искать ей там особенно нечего, машинально пробегает по соцсетям, где ей тоже давно ничего не интересно. И как-то неосознанно вводит в поисковую строку «шоу «Ты – звезда». Фильтр по дате публикации. Искать информацию она умеет очень хорошо, годы фан-клубной слежки научили. Публикаций мало, шоу ещё не вышло на экраны, когда бы? Только первый материал отсняли. Но на третьей странице бесконечных анонсов и заметок о прошлых сезонах Сашка вдруг находит ссылку на некий форум массовки. И через пару минут уже читает длиннющую ветку: зрители, сидевшие в павильоне, пока длились съёмки, делятся впечатлениями от увиденного. Намётанный взгляд сразу выхватывает из текстового потока фамилию «Туманов». И чем больше Сашка читает, тем поганее становится и без того плохое настроение.
«На Туманова просто невозможно смотреть, он еле ходит!»
«Откуда этого старика выкопали? Он того и гляди зубной протез выплюнет!»
«Туманов неприятно удивил. Мне кажется, он завидует всем участникам. Такие комментарии высокомерные отпускает!»
«Где вы слышали его комментарии? По-моему, он просто спит в кресле!»
Сашка специально дочитывает до конца. Хороших комментариев нет. А за ту тётку с песней про весну его чихвостят ещё на трёх страницах. Мол, уж он-то должен был её узнать и пропустить в финал хотя бы из ностальгических чувств.
– Нет у него никакого зубного протеза, – шёпотом ворчит Сашка, и всё же вылезает из кровати, чтобы перекурить прочитанное. – Съёмного, по крайней мере.
– Чего у меня нет?!
– Ой…
Всеволод Алексеевич зажигает свет над своей половиной кровати и садится с самым скорбным видом.
– Ну а чему ты удивляешься? Спать ты мне не даёшь. Иди вари кофе тогда. Так чего у меня нет, говоришь?
– Протеза зубного. Съёмного. Который можно было бы выплюнуть.
У него ползут вверх брови. Всеволод Алексеевич тянется за очками.
– Ну-ка дай, я посмотрю, что ты там читаешь!
– Не надо! – Сашка поспешно подхватывает телефон с кровати. – Честное слово, вам не надо.
– Верю. Но предполагаю, что тебе тоже не надо это читать. Посреди ночи так тем более. Сашенька, ну что за мазохизм?
– Не знаю. Мне не спится.
– Тогда тащи кофе. Поговорим.
Сашка варит кофе, привычно ругая себя. Разбудила человека, перебаламутила. Впрочем, он дрыхнет с восьми вечера, должен уже был выспаться. Ставя чашку на его тумбочку, хочет спросить насчёт давления, хотя бы спросить, не померить, но не решается. У него такой мрачный вид, и на лице написано всё, что он думает по поводу её безмерной заботы. Хорошо они друг к другу притёрлись, уже лишние слова и вопросы не нужны.
Сашка садится у него в ногах, чтобы удобно было разговаривать, но Всеволод Алексеевич качает головой.
– Сюда иди, под бок. Будем тараканов травить.
– Чего? Каких тараканов? А, поняла…
– Ничего ты не поняла.
Он дожидается, пока она перелезет на своё место в кровати, притягивает поближе.
– Саша, ты прекрасно знаешь, что я сам попрошу о помощи, если она понадобится. Что за иррациональные страхи по ночам?
– Не знаю. Я уснуть не могу.
– Поэтому надо поминутно проверять, жив ли я?!
– Да ну вас! Я машинально. Вы явно устали накануне.
– Но не до смерти же. А не спится почему?
– Не знаю. «Звезда» эта ваша всё время перед глазами стоит. Вот упала она мне с высокой колокольни, так-то разобраться. Ещё за ваших поющих дедушек переживать. И бабушек.
– А, вот в чём дело, – понимающе усмехается он. – Ясно всё с тобой. Абсолютно нормальная история, Сашенька, ты просто не привыкла. Съёмки, концерты, большое количество людей, света, музыки, а главное, эмоций. И когда ты в это вовлечён как участник, а не просто зритель, восприятие совсем другое. Потом может сильно штормить. Почему, ты думаешь, среди актёров так популярны всякие ночные загулы, попойки в кабаках? От избытка сил после концертов и спектаклей, что ли? Нет. Тут как раз интересный парадокс. Сил вроде и мало, а эмоций много, и каждый знает, что всё равно не получится уйти в номер, закрыть за собой дверь и лечь спать. И тут варианты: либо с друзьями в кабак, либо с красотками… Ну ты поняла. Либо одно перетекает в другое.
Сашка усмехается.
– Помню я одно ваше интервью на эту тему. Ещё советских времён. Вы так интеллигентно рассказали, что после концерта, когда вас переполняют эмоции, вы садитесь за бумагу. И пишете что-нибудь. Эссе о роли партии в культурной жизни нашей страны.
Смеётся.
– Поверила?
– Не-а. Перебор. Врать надо хоть немного правдоподобно.
– Ну и умница. Давай теперь, рассказывай, что там про «Звезду» пишут.
Сашка внимательно на него смотрит. Выглядит Всеволод Алексеевич вполне выспавшимся и спокойным. Устроился удобно, привалившись к спинке кровати. Две подушки под спиной, две под ногами. Он ещё с вечера их так примостил, чтобы отёк за ночь ушёл. Даже без Сашкиных рекомендаций обошлось, такие хитрости он сам знал. Лучше бы не знал, конечно.
– Саша, рассказывай, или я возьму «волшебную говорилку». Пишут, какой я старый и страшный?
Прозрачные глаза смотрят насмешливо. Вроде не должен обидеться.
– Пишут, какой вы вредный. И высокомерный, почему-то. Жопой они смотрят и слушают! Что вы не объясняете толком, почему не поворачиваетесь к участникам. Что конфликтуете с другими наставниками.
Сашка, конечно, фильтрует информацию. Про зубные протезы и «еле ползает» благоразумно умалчивает.
– Кстати, Всеволод Алексеевич! А что у вас с Тамарой и Петренко?
Туманов давится кофе, фыркает, роняет на кровать чайную ложку с блюдца.
– Сашенька! Если с Тамарой у меня ещё могло что-то быть, то вот с Петренко… А уж с обоими сразу!
– Да ну вас! Я серьёзно! Хватит уже ржать!
И сама смеётся. И даже чувствует себя почти счастливой. Оба съёмочных дня она боялась, что ему станет плохо, что съёмки сорвутся, что его что-то расстроит. А теперь он сидит, улыбается, кофе вот разлил. И сегодня им никуда не надо, можно наслаждаться мягкой кроватью и обществом друг друга. Пусть и в Москве. Может быть, она даже привыкнет к златоглавой. Хотя нет, лучше не привыкать.
– Правда, Всеволод Алексеевич, почему другие наставники всё время пытаются вас задеть? У вас какие-то личные счёты?
Туманов серьёзнеет, смотрит на неё озадаченно.
– Саш, ты поверила, что ли? Мы же просто на камеру играли. Конфликт создавали. Без конфликта не интересно, шоу должно быть. Иначе на что зрителям смотреть? Как мы в креслах под музыку подремали?
– Да ладно! Я видела, как вы заводились!
– Ну увлеклись немножко. Сашенька, бог с тобой. С Тамарой мы прекрасно общаемся, сто лет дружим. Коля вообще из другой среды, ну знакомы, где-то пересекались. Ровные вежливые отношения.
Сашка даже отодвинулась от него, чтобы в глаза смотреть. С ума сойти. Ладно кого другого, но её провести?
– Правда поверила, – удивляется Всеволод Алексеевич. – Видимо, неплохой я актёр. Всё ещё.
– Вы замечательный актёр. Иногда даже слишком. И что вы теперь будете с этой командой делать?
– Готовить номера для финала. Контактами мы обменялись, завтра приглашу их сюда, обсудим, посмотрим, что у них есть в творческом арсенале, так сказать. Одну репетицию нужно будет провести на студии, под камеры. В любом случае, я не собираюсь каждый день с ними заниматься. Да и не нужно это, взрослые люди, и сами немало умеют, я думаю.
– А сегодня? – уточняет Сашка. – Сегодня ничего?
– Сегодня валяемся.
Тон у него беззаботный, но Сашка подозрительно косится. Нет, для него как раз нормально провести весь день в постели после больших нагрузок. Но уточнить она должна.
– Болит что-нибудь? Можно я посмотрю натёртую ногу?
– Нельзя. Всё, Саша, успокойся. Просто хочу сегодня полежать. Никакой музыки, яркого света и посторонних людей. Книжку почитаю. Если найду что-нибудь интересное, конечно.
– В кабинете полно книжек, – замечает Сашка.
– Ну да. Моих коллег, про себя любимых, с дарственными надписями. Можешь их забрать в Прибрежный, будем камин растапливать. Я бы детектив какой-нибудь почитал.
– Давайте, я вам куплю. Я всё равно хотела в магазин за продуктами сходить. Раз уж мы здесь надолго, надо обживаться.
Всеволод Алексеевич смотрит на неё задумчиво. То ли решает, отпускать одну или опять сопровождать, как прошлый раз. То ли взвешивает её слова насчёт «обживаться». Но Сашка ведь права, надо налаживать быт. Продукты, привезённые из дома, заканчиваются. И пока не требуется мотаться с ним на съёмки, можно заняться хозяйством. И книжку ему заодно купить. Да, он может читать с планшета, но ему не особо удобно. И Сашка считает, что не надо лишний раз напрягать и без того не идеальное зрение.
– Я недолго, Всеволод Алексеевич. Прошвырнусь до ближайшего магазина. Я ещё с прошлого раза помню, где он находится. И навигатор в телефоне есть. Ну вы же сами сказали, что хорошо себя чувствуете.
– Да иди ради бога, – пожимает он плечами. – Я тебя держу, что ли? Можешь прогуляться, в кафе зайти, да хоть с подружками встретиться. Тоне вон позвони, обрадуй, что в Москве.
Сашка едва челюсть на пол не роняет. Это точно Всеволод Алексеевич? Не подменили вчера на съёмках?
– А я хоть посплю, пока тебя не будет, беспокойное создание, – продолжает Туманов, сладко и широко зевает, ставит пустую чашку на тумбочку и сползает на подушки. – Всё, ступай, дочь моя. Карточка в портмоне, ключи в прихожей.
– Карточка у меня и своя есть, – возмущённым шёпотом огрызается Сашка. – Сладких снов.
И не удерживается от лёгкого поцелуя в седой висок. Всеволод Алексеевич что-то бормочет про неугомонных докторш и заворачивается в одеяло. А Сашка чувствует себя абсолютно счастливой.
***
На Арбате с утра неожиданно безлюдно. Сашка идёт, не торопясь, рассматривая дома и редких прохожих. Погода хорошая, градусов двадцать, солнечно. За что она там Москву не любит? За то, что этот город был неразрывно связан с Тумановым, казался недостижимой мечтой, сулил встречи с ним, а по факту приносил лишь разлуки и переживания? За дрянной климат и непомерные амбиции? Но сейчас Сашка не чувствует ни раздражения, ни неприятия. Обычный город. Достаточно удобный: магазины на каждом шагу, кофейни, да всё, что захочешь. Добраться в любую точку легко, в отличие от их Прибрежного, где такси всё ещё удел богатых, а мобильные агрегаторы отзываются недоумённым молчанием. Ну климат, да… Сейчас в Москве хорошо, а через месяц станет холодно и тоскливо. С Тумановым тоже? Ну признайся, дело же не в климате. Он твоя ходячая погода в доме. И если ему нездоровится, ты не заметишь и самого солнечного дня. Конечно, ему в Прибрежном лучше. Они уже это выяснили, путём экспериментов. Но если не демонизировать Москву, то жить обоим станет легче. Перелёты он нормально переносит, если ещё и без приступов астмы обойдётся, то вообще замечательно. И если его позовут куда-нибудь, можно соглашаться без семейных сцен. В конце концов, он хоть и уставший, но такой довольный жизнью сейчас.
Рассуждая в подобном ключе, Сашка доходит до книжного магазина на Новом Арбате, толкает тяжёлую дверь. Надо придумать, что ему купить. Туманов – не заядлый книгочей, он скорее выберет телевизор или планшет, какие-нибудь спортивные или политические баталии. И читает чаще всего газеты. С газетами сложно: он их любит, он к ним привык, всю жизнь читал их в самолётах и залах ожидания. Но астма внесла коррективы, типографская краска легко провоцирует приступ. Сашка приучила его к электронным версиям в планшете, но от них у него глаза устают. В общем, сплошные компромиссы.
Вот и сейчас Сашка выбирает книгу не только по содержанию, но и по запаху. По его отсутствию. Что же ему взять? Главное, чтобы не о коллегах, так что стеллажи с мемуарами сразу обходим стороной. Такого добра у него и дома хватает. На столе с табличкой «Новинки» Сашка тоже ничего приличного не находит. Читает аннотации и удивляется, все книги русских авторов как на подбор: либо про «маленького человека», либо про тёмное советское прошлое. Или про маленького человека в тёмном советском прошлом. Всеволоду Алексеевичу такое явно не понравится. В зарубежной литературе Сашка не разбирается совсем, она её никогда не интересовала, да и Туманов максимально далёк от западной культуры. В итоге Сашка останавливается у полки с детективами. С подозрением смотрит на стеллаж иронических детективов, написанных барышнями, с сомнением на брутальные обложки и заголовки типа «Зелёные фуражки. Пленных не брать». И наконец останавливается на Акунине. Новая книжка про Фандорина? Отлично! Такое Всеволоду Алексеевичу наверняка понравится, идеальная смесь экшена и интеллектуальной составляющей. Шрифт достаточно крупный, сильного типографского запаха нет. То, что надо.
Из книжного магазина Сашка отправляется в продуктовый, а по пути набирает Тоню.
– Мы в Москве, – сообщает после дежурных приветствий.
– Да ты что! Вместе? Вот это сюрприз? Надолго?
– Говорит, что на две недели. У него съёмки в «Ты – звезда», наставником.
– Потрясающе! И как он? Справляется?
– Да вроде. Сегодня он вылёживается после съёмок, а дальше репетиции с командой. В общем, ждём тебя в гости. Он рад будет. Адрес ты знаешь.
Сашка убирает телефон и только потом осознаёт, что она сказала. «Он будет рад». А ты сама, Саш? Тоня ведь твоя подруга. Нет, ты тоже будешь рада её увидеть. Но он занял целиком и сердце, и душу, так что других людей ты теперь воспринимаешь только в контексте его отношения.
В продуктовом она задерживается надолго. У Сашки целый список продуктов, которые надо купить. Дома проще, во время ежедневных прогулок они почти всегда заходят в какой-нибудь магазин, покупают что-нибудь «под настроение» Всеволода Алексеевича. Так и ассортимент в холодильнике обновляется, и тяжёлые сумки раз в неделю таскать не надо. А сейчас ей приходится закупать всё сразу: мясо, овощи, фрукты. Из привезённых из дома продуктов остались только его сладости и крупы. Но и сладостей для диабетиков в супермаркете такой выбор, что Сашке хочется взять и то, и вот это. Печеньки какие-то новые, они таких не пробовали, зефир, даже торт есть «для диабетиков». Что странно, конечно. Сашка изучает состав и остаётся им довольна, так что торт тоже отправляется в тележку. В отдел кулинарии Сашка обычно не ходит, для Всеволода Алексеевича там ничего нет, но на сей раз решает сделать исключение и заглянуть, уж больно вкусно пахнет жареной курицей. Или она просто проголодалась? Сашка снова достаёт телефон. Проснулся он уже или нет? Если она его ещё раз разбудит, никакой торт не спасёт. Набирает смс-ку. Читать сообщения он умеет.
«Не спите? Тут очень аппетитную курочку-гриль дают. Будете?»
Он тут же перезванивает. Ну да, печатать мы не любим.
– Уже не сплю, Александра Николаевна. Вам без меня никак не гуляется, я смотрю.
– Ой. Ну просила же звук уведомлений выключать! Ну простите.
– Прощаю. Так что там с курочкой? А мне можно?
– А было бы нельзя, я бы спрашивала?
Довольно хмыкает. Ему нравится, когда она включает иронию, когда у них получается словесная пикировка, это его будоражит. Скучно ему, наверное, когда на него молча молятся и каждому слову внимают.
– Тогда бери две, – решает Всеволод Алексеевич. – Ты скоро?
– Соскучились? – язвит Сашка. – Или выспались? Скоро. Отстою очередь из страждущих горячей курятины, и приду.
И почему-то сразу очередь становится длиннее и движется медленнее. И гулять по Арбату резко расхотелось, а ведь собиралась ещё зайти в какое-нибудь кафе, чаю с пирожным взять, пока он спит. Но раз выяснилось, что не спит, Сашке сразу надо домой.
А вот женщина в отделе кулинарии никуда не торопится, у неё рабочий день идёт. Пока с каждым покупателем поздоровается, пока выяснит, что он хочет, пока за нужной тарой пойдёт, пока уточнит, сколько накладывать. Уф! Сашка и забыла, какой это муторный процесс. Наконец, доходит очередь и до неё.
– Две курицы гриль, пожалуйста.
– Какие?
– Гриль!
– Это я поняла. Какие именно?
– Любые.
– Ну как любые? Вот я вам сейчас дам, а вы скажете, слишком толстая. Или слишком маленькая. Или слишком жирная. Нет, вы уж покажите, какие именно вам нужны.
– Вот эту и вот ту! – Сашка уже еле сдерживается.
– А бонусы у вас на карточке есть? Вы учтите, цена указана с учётом бонусов. Если бонусов нет, то дороже получится.
– Мне всё равно.
– Все так говорят, а потом на кассе отказываются.
У Сашки начинает звонить телефон. Всеволод Алексеевич, судя по мелодии. А у неё тут высокоинтеллектуальный диалог.
– Просто. Дайте. Мне. Две. Курицы!
– Да вот ваши куры, что вы кричите? Нервные все какие, работать невозможно!
Сашка кидает горячие свёртки в корзину, хватает телефон.
– Сашенька, а можно мне ещё булочку какую-нибудь?
– Со смородиной? – усмехается Сашка.
– Почему обязательно со смородиной? Можно с малиной. Или яблоком.
– Можно, Всеволод Алексеевич.
Уже на кассе Сашка понимает, что перестаралась. Вот она, опасность тележки. Взяла бы корзину, вовремя бы поняла, что покупки получаются слишком тяжёлыми. Четыре пакета! И как их теперь тащить? И такси же не вызовешь, по пешеходному-то Арбату.
Ну как, молча взяла и молча потащила. Хорошо хоть дом у него с лифтом, и швейцар на входе бросился помогать. Сашка даже не шарахнулась, не отвергла помощь, позволила донести два пакета до лифта. Дверь открывает ключами, предусмотрительно прихваченными по совету Туманова, чтоб его лишний раз с постели не поднимать. И зря, он уже стоит в прихожей. Очень мрачный.
– Саша, это сколько будет продолжаться?
– Что именно? – Сашка ставит пакеты на пол, приваливается к косяку.
– Сеансы самоистязания. Ты это специально делаешь? Себя наказываешь?
– Что? Господи, Всеволод Алексеевич, ну и мысли у вас. Я просто не рассчитала немного. Что вы придумываете, какие наказания?
Качает головой, забирает два пакета с таким видом, что у Сашки и мысли не возникает возражать, несёт на кухню. Сашка с ещё двумя плетётся за ним.
– Я видел, в Прибрежном, недели две назад, как ты подметала двор.
Педантично раскладывает продукты на столе по кучкам: что в холодильник, что в морозилку, что в шкаф.
– И что? Двор уже тоже нельзя подметать?
– Я видел, чем ты подметала, Саш. Древко метлы сломалось ещё в начале лета, так? Мы всё время забывали купить новую метлу. И что ты сделала?
Сашка молчит. Поняла, куда он клонит.
– Ты приспособила арматурину от забора. Арматурину, Саш! Тяжёлую железную палку. Рифлёную. Которая натёрла тебе руки через пять минут. Неужели так важно было подмести двор именно в тот день? Кто-то умер бы, если бы двор остался неметёным?
Вы, думает Сашка. И ещё больше мрачнеет, потому что ей совсем не хочется вспоминать тот эпизод. Накануне злополучного подметания двора, ночью, у него случился сильный приступ астмы. А у неё не оказалось набранного шприца. Чёрт его знает, как она умудрилась забыть приготовить. Всегда следит, а тут забыла. Да, набрать лекарство недолго, несколько лишних секунд. Но он, видимо, и будил её дольше, чем обычно. Или сам не сразу проснулся и понял, что происходит. Словом, от начала приступа до введения лекарства прошло больше времени, чем хотелось бы. Он, может быть, и не заметил разницы, но Сашка заметила. И видела, как долго не уходили черные тени из-под глаз, как долго не розовели посиневшие губы. И простить себе не могла. А утром, чтобы хоть как-то отвлечься, пошла подметать. Думала, он ещё спит.
– Ты себя наказывала, да, девочка? За мой ночной приступ ты себя наказывала. В лучших традициях средневековой литературы.
– Да бог с вами, Всеволод Алексеевич! – хотя знает, что он абсолютно прав. – Кстати о литературе! Я вам книжку купила, интересную.
Несёт ему книжку, стараясь не замечать укоризненного взгляда. Слишком уж он наблюдательный, аж страшно иногда. Сейчас вот как узнал, что она с пакетами идёт? Или просто вышел встречать? Ну не швейцар же ему позвонил? Он, кстати, прошлый раз говорил, что дом напичкан камерами. А куда они выводятся? Камера в коридоре не выводит изображение на смартфон владельца квартиры, например? Ну да, и твой мамонт поставил приложение, тайком от тебя, да? И следит, чем ты там в коридоре занимаешься? Ну бред же.
Сашка размышляет в таком ключе, а сама распаковывает курицу, режет овощи на салат. И исподтишка наблюдает, как смягчается лицо сокровища, уже уткнувшегося в книжку. То ли приключения Фандорина ему настроение исправляют, то ли запах курицы, уже разнёсшийся по кухне.
– Всё готово, Всеволод Алексеевич. Мойте руки, будем кушать.
Согласно кивает, откладывает книгу. И вдруг вспоминает:
– Саш, а булочку ты мне купила?
– Ой…
Она так перенервничала с этой курицей, что про булочку забыла напрочь.
– Вот так обо мне заботятся на старости лет. Ясно всё с вами, Александра Николаевна, ясно… Ну что ж… Придётся совершить вечером променад по Арбату, показать вам одну интересную булочную…
Сашка счастливо улыбается. Оттаяло сокровище.
***
Репетиций было ровно две. Одна на студии, как выразился Всеволод Алексеевич, «под камеры». В том смысле, что велась съёмка, и камеры зафиксировали, как Туманов с умным видом сидит за синтезатором, перебирает клавиши, а участники якобы распеваются. Одна дома, больше похожая на творческую встречу, ибо музыкальные инструменты в квартире на Арбате отсутствовали. Профанация чистой воды. Туманов никого ничему учить не собирался. Да и остальные наставники тоже. Сашка подозревала, что Петренко ездит из Петербурга на съёмки «Сапсанами», а не сидит в Москве, и у него просто нет времени на репетиции. А «Тамарочка» все эти дни гастролировала по Черноморскому побережью, Сашка следила за ней в соцсетях.
– Сашенька, они взрослые, сложившиеся люди, – рассуждает Всеволод Алексеевич на кухне, пока Сашка перемывает посуду после гостей.
Домашняя репетиция закончилась чаепитием с пирогами из местного гастронома и тортом для диабетиков. Причём Туманов уверял, что к приходу его команды никак не нужно готовиться, что он просто обсудит с ними рабочие моменты, посмотрит их номера и спровадит через час. Но Сашка умножила его час на два, а то и на три, прикинула, что бабушки и дедушки наверняка захотят промочить горло, да и сокровищу перекусить не помешает, а торт для диабетиков – оптимальное решение, если команда «шестьдесят плюс». В итоге все переместились на кухню и торт пошёл на «ура». Пироги тоже схомячили с большим удовольствием. Кроме Всеволода Алексеевича с диабетом оказался Николай Николаевич, тот самый дедушка, которого он не хотел брать в команду. Но тётка с цыганским репертуаром, бабушка, поющая под Шульженко и дядька, которого Сашка мысленно окрестила «Тореадором» за соответствующий костюм и репертуар на слепых прослушиваниях, прикончили и пирог с мясом, и ватрушку.
– Ну и чему я их могу научить? Заново голос поставить Николаю Николаевичу? Это же смешно, у него вокальный аппарат шатается, как пьяный матрос на палубе в шторм.
– Что у него шатается? – Сашка выключает воду и вытирает полотенцем забрызганную столешницу. – Что за новые компоненты в анатомии человека у вас появились?
– Я твоих учёных слов не знаю, – фыркает Туманов. – Но знаю, что есть мышцы, которые отвечают за голос. Связки и всё, что вокруг.
– Мышцы гортани, – кивает Сашка.
– Вот. И ещё диафрагма. И все эти мышцы с возрастом слабеют, поэтому голосом управлять сложнее. У вокалистов принято говорить, что голос расшатывается. Проблему можно скрыть хорошей техникой. Я, например, чувствую, где может возникнуть сложность, на какой ноте, и просто туда не полезу. Ну или где-то звук прикрою, спою иначе, и так далее. Но у меня опыт. А если человек – дилетант, как наши новые знакомые, он сравнительно недавно начал петь, у него нет никакой школы, техники, то какой смысл сейчас начинать? Я его всё равно не научу за неделю тому, на что у меня ушло полвека.
– И что теперь делать?
– Ничего. Пусть поют так, как умеют. Зрители всё равно будут голосовать не за их вокал, а за них самих. За личное и артистическое обаяние.
Сашка только хмыкает. В конце концов, обошлись малой кровью и ладно. Лучше было бы, если б сокровищу пришлось две недели заниматься с четырьмя пожилыми людьми с утра до ночи? А так мило побеседовали, выбрали тётке-цыганке песню поприличнее из всего, что входило в её репертуар. Николаю Николаевичу Туманов дал бесценный совет надеть на финальный концерт шейный платок под рубашку, мол, он прекрасно скрывает обвисшую шею. Бабушке «Шульженко» вообще ничего не посоветовал, просто осыпал комплиментами. И Сашка подозревала, что Туманов восхищён не столько её, весьма скромным, вокалом, сколько тем фактом, что бабушка почти девяноста лет от роду сама ходит, ездит на метро по Москве, ещё и на сцену стремится. Единственный, с кем он хоть немного позанимался вокалом, был «Тореадор».
– Тореадору вы какие-то там верхние ноты ставили, – замечает Сашка. – Хотите ещё чаю? Нет, тортика вам уже хватит, простите. Оставьте кусочек на завтра.
– Жадина! Ничего я ему не ставил, Саша, я тебя умоляю. Просто показал, как забраться на верх, куда он забраться не может, обходным путём, так сказать. Маленькие хитрости больших вокалистов.
– Мне интересно, почему именно ему! Потому, что он самый молодой из всех?
Тореадору недавно исполнилось шестьдесят. И на фоне остальной команды Туманова, да и самого наставника, он выглядел просто мальчиком. И Сашке даже кажется несправедливым, что люди шестидесяти и восьмидесяти лет попадают в одну возрастную категорию и соревнуются друг с другом. Потому что разница в двадцать лет в этом возрасте становится колоссальной. Уж она-то знает. Она помнит Туманова шестидесятилетним. И намеренно не пересматривает сейчас записи с ним времён своего детства, чтобы не сравнивать и не расстраиваться.
