Юлия Землянская
Черное озеро
Милен дружески хлопнул журналиста по плечу и поспешил к Ладе. А Паша послушно повел новенького на экскурсию.
Когда они вышли из лаборатории, лагерь погрузился в тишину. Дневная суета осталась позади, и место выглядело пустым, почти безжизненным, если не считать мягкого шелеста деревьев и тихого плеска воды вдали.
Герман остановился, еще раз оглядываясь вокруг. Его внимание привлек спуск к ручью, о котором упоминал Милен. Тропинка была крутой, но укрепленной ступенями из каменных плит – грубых, но надежных. Было видно, что эти ступени созданы не природой, а человеческими руками, для которых важнее была функциональность, чем эстетика.
Палатки археологов стояли неподалеку от лаборатории, но одна из них выделялась: она располагалась на возвышенности, как сторожевой пост, одиноко взирающий на остальной лагерь.
– Это, наверное, опочивальня начальника? Там, на отшибе? – с интересом спросил Герман.
– Не-ет! – с задором засмеялся Паша. – Это я пожалел ребят и убрался куда подальше!
Герман удивленно посмотрел на него, и Паша, заметив его взгляд, охотно пояснил:
– Мой храп даже мертвого разбудит.
Оба засмеялись.
Местечко Чернов заприметил себе сразу: очень удобное, с краю от всех, но не настолько далеко, чтобы могло показаться, будто он желает держаться особняком от коллектива. Плюсом было то, что с этого ракурса открывался обзор на все ключевые объекты в лагере. Палатку установили быстро, а вот с печью пришлось провозиться подольше. Выяснилось, что поленница одна на всех и пополняется ежедневно общими усилиями.
– Даже девчонки в деле, – Паша был легкий в общении и с удовольствием рассказывал о разных аспектах жизни в лагере, включая рутинные заботы. – Ты бы видел, как Алима топором машет! Аж жутко.
– Не удивлен, – парировал Чернов, обрадовавшись, что разговор наконец вырулил в нужное русло. – Честно говоря, из вас из всех она единственная выглядит, как человек, умеющий обращаться с топором.
– Не в бровь, а в глаз, молодец! – засмеялся Паша. – Ты у нас быстро приживешься с таким юморком. Главное, не вздумай париться насчет ее загонов. Тебе еще повезло. Нам вот в прошлом году похлеще досталось. Особенно Милен поначалу выгребал. И ничего, потом все крепко сдружились.
– Откуда она родом?
– Из Тувы, но уже больше пятнадцати лет живет в Озерном, – Паша стал говорить чуть тише, будто боялся, что его услышат в лаборатории. – Сценарий банальный: приехала сюда на какую-то ярмарку, познакомилась с мужиком, вышла замуж. Он вахтовик, где-то на северах пашет. Две дочки есть, школьницы еще.
– Она не похожа на тувинку, – заметил Герман, постаравшись убрать из голоса подозрение.
– Да? – удивился Паша. – А ты прям в теме?
– Не то чтобы очень. Но в тех краях бывал, представление имею. Хотя меня больше интересует, как она к вам попала.
– Ну, мы с Дашенькой в прошлом году приехали сильно позже Милена и Лады. На готовенькое, так сказать. Алима уже была тут. Она же местная, знает окрестности, как свои пять пальцев. Помогает в разведке в основном. В остальное время работает на раскопах. Начальство ее очень ценит, они постоянно шушукаются о чем-то по углам.
Герман не подал виду, но зацепился за это. Лаконичное «шушукаются» казалось мелочью, но именно такие детали часто раскрывали больше, чем можно было подумать.
В папке, которую он получил в аэропорту, почему-то отсутствовало личное дело Алимы. Герман знал, что это – пробел, требующий внимания. Он наметил себе задачу: при встрече со Стрижом выудить все, что возможно.
В конце концов палатка была установлена. Внутри разместилась печь, возле нее Герман оборудовал спальное место: походная раскладушка, на которой сверху расстелил мешок-одеяло. Оставалось пространство для столика с текстильными полочками для хранения одежды и разных мелочей. Но он остался в машине до второго захода. Так что сумку с личными вещами Чернов пока просто задвинул под лежбище.
Потом Паша предложил пополнить запас дров. После зимы валежника кругом было много, так что сбор дров много времени не занял. В этих краях день заканчивался рано. Солнце уже начало клониться к горизонту, и пространство окрасилось в теплые тона, а воздух, напротив, стал пронизывающе холодным. Но за работой шансов замерзнуть не было. А когда Герман взялся за колку дров, то вскоре и вовсе скинул куртку.
Разговоры о жизни в лагере порой перемежались сторонними темами, в основном о профессиональном опыте каждого. Паша, участвовавший уже не в одной экспедиции, восторженно нахваливал своего босса, который, по его словам, в таких дебрях сумел организовать предельно удобное пребывание, ведь ему было с чем сравнивать. А в еще больший восторг Паша пришел, когда узнал, в какой сфере журналистики специализируется Чернов.
– Спасибо, Господи, что послал нам этого замечательного человека! – воскликнул он, протягивая руки к небесам. – Я ж заядлый рыбак. Тут улов просто невероятный! Какой тут окунь! А щука, а лещ! Мы ж теперь можем по выходным вместе рыбачить. Прошлым летом только Алима составляла мне компанию, и то нечасто, остальные – не фанаты этого дела.
– Вот за это и люблю свою работу, – переведя дух, произнес Герман, – за возможность совмещать приятное с полезным. И порыбачить в удовольствие, и материал собрать. Одним выстрелом двух зайцев.
Паша просиял, словно услышал самую правильную вещь на свете:
– Вот это я понимаю, подход, дружище!
Но Герман не стал зацикливаться на рыбалке. Сделав вид, что невзначай сменил тему, он продолжил:
– К слову о материале, я как раз хотел выспросить у Милена про здешнюю флору и фауну. Любопытно узнать, что тут водится на суше и в воде. Да и хорошо бы скорее согласовать перечень работ, которые мне могут доверить.
– Ну, про флору и фауну тебе Милен, конечно, расскажет и материалы даст почитать, а насчет работ… это, скорее всего, не к нему.
Герман вопросительно посмотрел на Пашу, и тот охотно пояснил.
– Милен как бы начальник и за все отвечает, но только на бумагах. Тут Лада всем заправляет.
Герман так удивился, что даже отложил топор. Собеседник, заметив выражение его лица, издал веселый смешок:
– Не всем дано грамотно руководить. Лада превосходный антрополог, но по ее части здесь работы почти нет. Милен с ней очень давно знаком и о ее лидерских способностях не понаслышке знает, поэтому пригласил ее. Поверь, каждый из них на своем месте.
– А Милен тогда чем занимается?
– Честно признаться, он очень много работает, – и, судя по интонации, Пашу это несколько тревожило. – Занимается реставрацией, на раскопы захаживает редко, когда хочет разгрузить мозг и поработать лопатой. На разведках частенько пропадает. А вечерами, иногда и в выходные, обкладывается своими книжками и бумажками и может просидеть с ними до утра. Отчетность в основном ведет Лада, а он изучает всякие исторические сводки и пишет свои научные труды.
Герман молча потер лицо ладонью и вернулся к колке дров.
Немного погодя поленница была заполнена доверху.
– Ну что, мой дорогой помощник, осталось дело за малым: воду набрать на сегодня и завтра. Мы с ручья носим, потом через фильтры на кухне прогоняем. Чистейшая! Хоть пей, хоть готовь.
– Вперед, – коротко ответил Герман, натянув куртку.
Следом за Пашей он двинулся к летней кухне, откуда уже тянуло запахами свежезаваренного чая и чего-то неуловимо домашнего.
Глава 4. Тропа забытых имен
Милен вмешался в их недолгое партнерство в тот самый момент, когда Паша, с энтузиазмом сияя, уже планировал вовлечь новенького в приготовление ужина. Вербицкий, чуть улыбнувшись, с иронией заметил, что наглая эксплуатация гостя, только-только пережившего долгую дорогу, – идея сомнительная. Сам же он давно ждал шанса показать Герману деревню кочевников, причем до захода солнца. Паша, хоть и поморщился, остался готовить плов в одиночестве.
Чернов взял из палатки фотоаппарат и фонарь. Они двинулись на северо-восток, шаг за шагом углубляясь в лес. После недавнего разговора с Ладой Милен выглядел спокойнее и даже разговорился. Он вежливо спросил Германа, все ли его устроило, что ему уже успели показать, а затем с притворным вздохом посетовал, что не отбил новенького у Паши раньше. К удивлению Чернова, путь до поселения оказался длиннее, чем он ожидал.
– А почему вы не разбили лагерь ближе к деревне? – спросил он, когда очередная пауза в диалоге затянулась.
– Все дело в воде, – ответил Милен, встретившись с ним взглядом. – Этот ручей, куда вы с Пашей ходили, – единственный поблизости.
– Тогда по какому принципу кочевники выбрали место? Я считал, что все поселения строились ближе к рекам.
– Верно, и это поселение не было исключением. Смотри, – он указал вперед.
Герман не сразу понял, на что смотреть. Но, чуть продвинувшись вперед, увидел: дорогу им преградило высохшее русло реки. Довольно глубокое, усеянное камнями, которые почти полностью заросли мхом. Подойдя ближе, он заметил, что на самом дне поблескивала вода, но это, скорее всего, была скопившаяся после недавнего дождя влага, а не течение обмелевшей реки. Слева в нескольких метрах он увидел свежесколоченный археологами мостик, куда и направился Милен.
– Почти пришли, – произнес он, ступая на деревянную конструкцию.
Перебравшись на другой берег, они обогнули холм и оказались у порога времени. Деревня выглядела так, будто ее оставили в спешке – не вчера, не год назад, а в каком-то странном, неведомом прошлом. Семь с половиной домов, тесно прижавшихся друг к другу между соснами, стояли молчаливыми свидетелями своей истории. Некоторые ставни были заперты, другие раскрыты настежь, словно кто-то только что заглядывал в пустые дома. Ощущение было такое, будто деревня дышала – не ветром, а какой-то своей, непостижимой жизнью.
Чернов не смог сдержать восхищенного возгласа. Перед ним раскинулось место, пронизанное странной атмосферой – ни один из увиденных им пейзажей не вызывал таких чувств.
Милен уверенно направился к центру деревни, а Герман поспешил за ним, поправляя ремень фотоаппарата на плече.
– Ух ты, а это что такое?
Между домами, скромными и словно смирившимися со своим одиночеством, вдруг возникла странная постройка. Что-то неуловимо древнее было в ее очертаниях. Каменный фундамент, темный от вековой сырости, словно впитывал в себя память времени. Колонны из цельных стволов деревьев держали шатровую крышу, изгибаясь, как застывшие в танце фигуры. Резьба на них выглядела так, будто ее создатели не просто вырезали узоры, а вкладывали в них заклинания. Просторные арки между колоннами могли бы с легкостью пропустить человека с разведенными руками. В центре стоял восьмиугольный стол, окруженный лавками. Все это казалось нетронутым – или нарочно оставленным, чтобы напоминать о тех, кто однажды собрался здесь в последний раз.
– Скорее всего, это было что-то особенное, – задумчиво ответил Милен, шагая к сооружению вслед за Германом. Он взбежал по ступеням с легкостью, которая казалась почти неуместной в этом месте. – Вероятно, являло собой капище и вместе с тем служило местом, где собирались на вече. В науке нет аналогов таким сооружениям – в древности ничего подобного не строили. И это вариант того, во что могли бы эволюционировать языческие святыни славянских народов, если бы не христианство.
Герман медленно огляделся, всматриваясь в детали. Колонны, стол, арки – все казалось одновременно знакомым и чуждым.
– Просто невероятно, – выдохнул он, как будто это место смотрело на него в ответ.
– Раньше святилища были под открытым небом, имели ограждение круглой формы, а по центру располагались идолы, – воодушевленно продолжал Милен, буквально сияя от того, что на журналиста это место произвело столь сильное впечатление. – А здесь по центру – стол – возможно, как символ единства людей, сидящих за ним. А идолы, они же колонны, стали оградой и напоминают больше стражу, чем изваяния божеств.
Резные стволы деревьев и правда оказались идолами: под самой крышей были вырезаны их строгие лики, которые смотрели на восток. Остальное пространство до самого основания было покрыто символами и узорами, что складывались в неразрешимую головоломку. Ветви, боги, руны – все сливалось в единую историю, понятную лишь тем, кто ушел навсегда. И в этой истории было что-то одновременно родное и пугающее, как будто сама земля шептала: «Они были здесь, но ты никогда не узнаешь, почему».
Ветер пробежался между арками, словно оживляя лики богов под крышей. На мгновение возникло ощущение, что место живое, смотрит на них, а может, даже слушает. Герман отогнал от себя это неуместное чувство и принялся за сьемку. Вербицкий же ненавязчиво и с большой любовью продолжал знакомить его с пантеоном богов. Сварога и Ярило Герман узнал сам, остальных – ученый подсказал. С каждым словом в памяти начали всплывать давно позабытые образы: символ Макоши в виде женского силуэта с нитью судьбы, руны из детских книжек, печать Велеса, Мировое Древо Рода – Явь, Правь, Навь. Все это – родное, впитанное с молоком матери, отзывалось щемящим теплом в сердце и одновременно холодило затылок от осознания того, что кто-то сумел донести эти сокровенные символы и обычаи с древнейших времен до наших дней.
Когда Герман наконец закончил съемку и переключил внимание на Милена, тот с легкой улыбкой кивнул на стол:
– Видишь, в центре? Это Алатырь. Может, слышал? Самый мощный оберег. Считалось, что в нем заключена магическая сила, мудрость и знание богов. Обычно его высекали на камне и ставили перед входом на капище. А тут, у наших кочевников, от камня остался только символ.
Герман провел ладонью по столу – древесина была шероховатой, но ее поверхность будто дышала. Возможно, это прозрачная смола, а может, воск.
– Невероятно, – выдохнул он. – Как основательно они все строили.
– Ты еще дома изнутри не видел, – заметил Милен, проводя взглядом по деревне.
– Они и снаружи добротно выглядят, – отозвался Герман, не сводя глаз с самого большого дома. – Это изба старейшины?
Дом, на который он указал, выделялся своим фасадом, богато украшенным резьбой. Он словно смотрел на капище, как его немой свидетель и хранитель.
– Верно, – кивнул Милен. – Я как раз хотел предложить тебе начать с него. Пойдем?
– Подожди минуту, – Герман остановился, его внимание привлекла огороженная территория неподалеку. – А это что?
– Здесь были хлев и конюшня, – пояснил Милен. Они спустились по ступеням и приблизились к ограде. – Постройка была слабая, давно рухнула. Мы нашли только груду сгнивших досок. Сейчас в институте коллеги пытаются восстановить ее по сохранившимся фрагментам.
– Известно, кого они здесь держали? – спросил Герман, не сводя глаз с полуразрушенной ограды.
– Под завалами мы нашли кости трех лошадей, – ответил Милен. – Судя по экспертизе, они были растерзаны дикими зверями. Животные оказались привязанными в стойлах, у них не было шанса спастись. Еще находили остатки коров и коз, но их кости валялись за пределами ограды – звери, видимо, растащили их по окрестностям.
– Вижу, ограда частично уцелела, – Герман указал за фрагмент деревянного забора, покосившегося и почерневшего от времени. – На вид довольно крепкая была.
– Крепкая, но голодного медведя не удержала бы, – хмыкнул Милен. – То, что уцелело, было сделано из дуба. Остальной забор, как и хлев – из березы, и это добро, к сожалению, давно сгнило.
Чернов задумчиво почесал макушку, прикидывая, с какого ракурса лучше всего запечатлеть это место. Простор двора, обнесенного покосившейся оградой, говорил о том, что здесь когда-то жило больше животных, чем нашли археологи. Наверное, многие успели убежать, когда ограду сломали?
– В прошлом году здесь проводили раскопки, – заметил Милен, держа дистанцию, чтобы не попасть в кадр. – Культурный слой оказался неглубоким, поэтому мы закончили все работы до конца сезона. Все самое ценное отправили в институт. Теперь это место ждет реконструкции.
– Слышал, власти одобрили проект музея-заповедника? – спросил Герман, не отрывая взгляда от камеры.
– Да, – Вербицкий выглядел окрыленным этой инициативой. – И я уже впрягся в этот проект.
Герман понимающе улыбнулся. Такая искренняя любовь к своему делу ему импонировала.
Перед тем как отправиться в избу старейшины, он задержался на несколько минут, делая снимки. Спешить не хотелось – Милен, увлеченный каждой деталью, мог бы не одобрить такого подхода. Да и место само по себе завораживало. Вряд ли оно имело отношение к исчезновениям на озере. С другой стороны, эти люди тоже когда-то исчезли, хоть и очень давно. И совсем не факт, что на озере, но, как бы то ни было, Чернов привык подкреплять предположения фактами, поэтому решил изучить это поселение так же внимательно, как и археологи.
Милен, наивно увлеченный процессом, подсказывал, где лучше встать и на что обратить внимание. Благодаря его стараниям, коллекцию снимков пополнил великолепный и ироничный по своей сути кадр, где лик идола Велеса, бога скотоводства, с капища взирал на пустынную огороженную территорию, на которой раньше обитали животные, которых он не уберег.
Наконец они продолжили экскурсию. Милен с энтузиазмом рассказывал о конструкции домов:
– Крыши крепкие, тоже из цельного бруса, поверх него сначала клали слой дерна, а потом сосновые ветки. По тому же принципу сделана и крыша капища.
Герман внимательно слушал и задавал уточняющие вопросы. Информации было много, но упускать ничего не хотелось.
Изба старейшины была порядочно выше остальных, окна закрывали ставни, которые, по словам Милена, кочевники обшивали мехом диких животных, чтобы сохранить тепло в домах, поскольку стекол не было. Прежде чем войти, ученый аккуратно отворил ставни, впуская внутрь дневной свет. Крыльцо с резным орнаментом выглядело нарядно, над ним на фронтоне избы была приколочена деревянная деталь – символ бога Рода.
– Это сооружение сохранилось лучше, чем большинство других. Когда деревню оставили, окна и двери закрыли плотно, поэтому оно не подверглось разрушению из-за погодных условий и диких животных.
Вербицкий отворил ветхую дверь и жестом пригласил Германа внутрь. Они попали в сени. Полы под тяжестью шагов скрипели и местами уже начали крошиться. Смотреть здесь оказалось особо не на что: две широкие скамьи, над ними на стенах были прибиты крюки для верхней одежды, напротив входной двери располагалась кладовка, где когда-то хранилась домашняя утварь и строительный инвентарь. Но все эти вещи уже давно перекочевали в музеи.
За следующей дверью открывалась горница – просторная, как и полагалось дому старейшины, но мрачная и холодная. Первое, что бросилось в глаза, это печь – сердце дома.
– Она была в плачевном состоянии, хоть и исправная, – Милен заметил интерес Германа и, приблизившись к печи, ласково провел рукой по ее побеленной поверхности. – Но мы с Дашей ее отреставрировали.
И правда, побелка выглядела свежей, и в тусклом свете горницы ее белизна почти сияла. Но больше всего Германа поразила роспись, покрывавшая печь и дымоход. Полевые цветы, гроздья рябины, листья и колосья были нарисованы так искусно, что казалось – они оживают, стоит только присмотреться. Между узорами прятались жар-птица, кони и лесные звери.
– Эти навыки передавались из поколения в поколение, – сказал Милен, будто угадывая мысли Германа. – Здесь можно увидеть мотивы из мест, откуда они родом. Но чем дальше на восток уходили кочевники, тем больше заимствовали у местных – орнаменты становились богаче и разнообразнее.
– Получается, они тесно взаимодействовали с местными народами?
– Не уверен, что прямо тесно, но совсем без сотрудничества с соседями здесь не выжить, – Милен достал фонарик, чтобы подсветить печь для съемки. – При этом они никогда не интегрировались в чужие селения, строили собственные в дебрях, без шансов их обнаружить.
– А местные какую от них выгоду получали? – Герман с интересом уставился на ученого.
– Кочевники были мастерами по дереву, – тот, кажется, ждал этого вопроса. – Мы нашли целую мастерскую, полную невероятных вещей. Для такого скромного поселения их было слишком много. Очевидно, эти изделия шли на обмен. Представь: резная посуда, фигурки животных, мебель – все украшено росписью. Для местных это было настоящим чудом. Думаю, они охотно меняли эти сокровища на продукты, пряжу и другие нужные вещи.
– Впечатляет. А можно взглянуть на мастерскую?
– Разумеется. Только всю эту роскошь вывезли на реставрацию, – Милен с сожалением развел руками. – Но у меня есть фотоотчеты, обязательно тебе покажу.
– Договорились.
– А вот тут есть любопытное местечко, – Вербицкий указал за печь. – Загляни.
Герман послушно обошел печь, и перед его глазами предстал укромный уголок: низкий табурет, вплотную придвинутый к стене, и сбоку от него маленький столик.
– На стене была приколочена медвежья шкура, – произнес ученый. Он помогал себе жестами, словно прямо сейчас видел то, о чем говорил. – Табурет тоже был застелен. А на этом столике мы обнаружили чашку и пиалу с остатками засохшего меда на дне.
– Кто и для каких целей здесь уединялся? – спросил Чернов, мельком глянув на собеседника.
– Это предстоит выяснить, – мечтательно улыбнулся Милен. – Но самое загадочное тут – это рисунки. Посмотри на печь.
И действительно, реставраторы оставили не побеленным фрагмент печи, на котором углем были схематично набросаны рисунки: ручей в лесу, человек внутри какой-то арки перед водоемом и посреди пустыря большой камень или, может, скала, окруженная редкими травинками.
Герман пригнулся, уперевшись ладонями в колени, чтобы лучше рассмотреть изображения.
– И что это может значить?
– Вот это очень напоминает вещий камень из русских былин, – Милен в воздухе обозначил пальцем абрис рисунка, не смея дотрагиваться до него. – Ну, помнишь, налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – себя потеряешь? Видишь, тут неразборчиво малость, то ли письмена изображены на камне, то ли грани его. А остальные два… нет идей, если честно. Может, какие-то их священные места.
В целом горница выглядела так, как Герман привык видеть на исторических иллюстрациях. Судя по всему, именно в этом доме устраивали застолья, на которых гуляла вся деревенька. Стол был огромный, окруженный множеством резных табуретов. Милен пояснил, что почти вся мебель и полы были уничтожены грызунами. Все это пришлось реставрировать на месте – работа оказалась долгой и кропотливой. А занавески, за которыми уединялись жители дома, шкуры диких животных и ковры на стенах, которые вешали для утепления, как это делали местные, а также нарядные вышивки и картины, коими украшали стены – все это отправили на восстановление в институты. Среди всего этого добра самой ценной находкой была каменная плита с родовым древом кочевников.
Герман обошел все помещение, заглянул в бабий кут, где обнаружилась ветхая тахта, ткацкий станок и пара расписных сундуков, уже приведенных Миленом и Дашей в порядок и ждущих своей отправки в музеи. Там же обнаружился вход в погреб, где все то, что не сгрызли мыши, давным-давно истлело и сгнило. Но археологам удалось найти следы пшеницы, вяленого мяса и кое-каких корнеплодов.
Вербицкий рассказывал интересно, и Герман пару раз ловил себя на том, что слушает его, раскрыв рот. Тот досконально помнил, где какой предмет располагался и как выглядел.
– Ни пересказы, ни фотографии не передадут того, как тут все выглядело, – сокрушался ученый. – Надеюсь, ты приедешь сюда снова, когда откроется заповедник. К тому времени сюда привезут точные копии предметов и даже некоторые оригиналы. Тогда картина станет полной.
– Непременно приеду, можешь не сомневаться, – заверил его Герман.
Остальные дома обошли гораздо быстрее, так как начало стремительно темнеть. Впрочем, такого сильного ажиотажа, как изба старейшины, они у Германа не вызвали, поскольку были гораздо скромнее и весьма схожи друг с другом. Милен показал мастерскую, избу, где обнаружили останки младенца, показал яму, в которой кочевники держали сосуды с прахом предков. Рассказал про найденные в некоторых домах предметы, явно принадлежащие другим культурам, благодаря которым можно было отследить примерный маршрут кочевников от Ладоги до места их исчезновения. И высказал интересное предположение, что эти предметы, скорее всего, были приданым местных девушек, которых они брали в жены. К концу экскурсии Чернов уже в общих чертах понимал, что здесь к чему.
– А они оставили какие-нибудь письмена, или, может, карты местности?
– Абсолютно ничего, – удрученно произнес Милен. – Ни одной летописи, документа, карты. Хотя я уверен, что это все должно было быть. Мы залезли в каждый угол каждого дома. Безрезультатно.
Они только что обошли вокруг единственную недостроенную избу, которая почти полностью разрушилась, и взяли курс на лагерь.
– Люди здесь жили удивительные, – задумчиво сказал Герман. – И до странности загадочные.
Милен коротко кивнул, но его взгляд оставался выжидающим, словно он хотел услышать продолжение.
– Примерно понимаю, как жили… да и до сих пор живут некоторые кочевые племена. Явно не в таких условиях, как я сейчас увидел. Очевидно же, что этим ребятам был привычен оседлый образ жизни. Основательные дома, монументальные святыни, домашний скот, деловые связи с соседями. Но в какой-то момент они собирали все свое хозяйство и переезжали черт знает куда и зачем, где начинали все сначала. Что ими двигало?
Милен молчал, раздумывая, а затем медленно протянул:
– Мы все задаемся этим вопросом.
Герман оглянулся, бросив последний взгляд на деревню, теперь укрытую сумерками.
– Слушай, а ты не думал о том, что это и есть то место, куда они шли столько веков?
– Честно говоря, думал, – признался Милен и включил фонарик, освещая дорогу. Чернов последовал его примеру. – Поэтому и вознамерился обойти с разведкой каждый уголок этого полуострова. Вдруг они еще что-то оставили после себя, что поможет понять их. И знаешь… местоположение стоянки вызывает вопросы. До этого они так же селились вдали от деревень и трактов. Обнаружить их было сложно. Но в случае, если бы к ним все-таки нагрянули незваные гости, то путей для бегства была уйма. Здесь же стоянка больше напоминает ловушку. Полуостров, кругом вода, уходить просто некуда.
Чернов задумчиво хмыкнул, обдумывая услышанное. Но Милен неожиданно перевел разговор в другое русло:
– Знаешь, я рад, что ты приехал. Ты так быстро во все вникаешь и задаешь правильные вопросы. Нам в команде очень нужен свежий взгляд думающего человека.
– Постараюсь быть полезным, – Герман нисколько не смутился, поскольку и сам знал свои сильные стороны.
Милен уверенно вел их обратно в лагерь. Вечерний мрак все гуще окутывал лес, но их путь был выверен и ясен.
– Спасибо тебе за экскурсию и что выделил для меня время, – искренне поблагодарил Чернов. – Паша говорил, ты завален работой.
– Да все мы здесь завалены работой, – усмехнулся Милен. – Но для тебя время найдется всегда. По любым вопросам смело обращайся ко мне или к Ладе. Все мы хотим, чтобы твоя статья об этом чудном месте привлекла сюда как можно больше людей.
– Уверен, когда тут откроется музей–заповедник, отбоя от туристов не будет. Благо, что деревенька прекрасно сохранилась. Кстати, – у Германа еще с первого на нее взгляда созрел этот вопрос. И сейчас он про него вспомнил: – К слову о сохранности, это редкое везение, что дома не заросли и не разрушились за целый век.
– Везение в том, что для основания своего поселения кочевники выбрали именно это место, – поправил Милен, встретившись с Черновым взглядом. – Дело в том, что на этой территории очень скудная почва, под которой залегают слои известняка. Здесь способны выживать только неприхотливые сосны. Единственное, что им нужно, это прямой солнечный свет. В тени они не выживут, поэтому поросль не дают. Точнее, дают, но в тени взрослых деревьев маленькие росточки неминуемо погибают.
– Ах, вот как, – протянул Герман, осмысливая полученную информацию. – И насколько велика эта территория?
– Трудно с точностью сказать, но местность тут гористая. Соответственно, на вершинах в большей степени растут сосновые леса, а в ущельях, где почва плодородная, встречаются гораздо более разнообразные виды деревьев.
Милен вдруг притормозил и повел носом.
– Чувствуешь?
Герман чувствовал. Пленительный и восхитительный аромат плова, который доносился из лагеря. Стало не до разговоров. Обменявшись голодными взглядами, они рванули на запах.