Ахмет Хатаев
Битва над бездной
– Не знаю, она об этом не говорила, – ответил Эди, изобразив на лице удивление оттого, что его собеседник так неожиданно перешел на тему о жене Алексея, явно намекая на какие-то ее отношения со страдальцем.
– Ну, возможно, сердилась на мужа, что им приходится расставаться с деньгами, – усмехнулся Моисеенко, не обратив внимания на реакцию Эди на свой вопрос.
– Можно подумать, что вы там были, – пошутил Эди. – И на самом деле эта мегера не хотела давать деньги и все допытывалась у меня, мол, для чего они Олегу понадобились и где он сам находится, а Алексей все это время молчал и лишь поддакивал ей. Мне даже жалко его стало.
– А почему? – оживился Моисеенко.
– Да потому, что он полностью находится под ее пятой.
– Может, ему так удобно, – вновь усмехнулся Моисеенко.
– Может, но как-то непривычно было это видеть – здоровый мужчина и так себя ведет.
– Выходит, она более волевая, чем он.
– Или она контролер семейного бюджета, – сморщившись, будто глотнул кислое молоко, промолвил Эди.
– О-хо-хо, скорее всего, так оно и есть, ведь деньги в нашей жизни – основа всего, – уставился в Эди Моисеенко пытливым взглядом, будто желая узнать, разделяет ли он это мнение.
– Если и не вся основа, но ее значительная часть, – широко улыбнулся Эди.
– Скажите, а этот ваш друг Юра в Москве бывает? – в очередной раз неожиданно поменял тему разговора Моисеенко.
– Очень редко, когда возникает необходимость поработать в архивах.
– А его знакомые по Минску – влиятельные люди?
– Их всего-то несколько человек, и все деловитые. Этого вполне достаточно.
– Вам они понравились?
– Люди как люди, один из них работает на большой должности в милиции, двое других – в прокуратуре, я с ними не знаком. Есть парень, который работает в тюрьме, с ним он дружит с юности.
– А среди партийных и советских функционеров, гэбистов нет у него друзей?
– Он и тех, и других на нюх не переносит, так как в свое время его дед был расстрелян, как вы их называете, гэбистами за то, что якобы состоял в троцкистской организации. По этой причине его отец всю жизнь был на подозрении у властей, а Юру даже в пионеры не приняли, в институт он поступил под девичьей фамилией матери.
– Хорошо, что парень не потерялся, занимается наукой, как и вы. Рад, что имеете такого друга. Надеюсь, как-нибудь познакомите с ним?
– Конечно, как только он окажется в Москве.
– А если я поеду в Минск?
– Юра будет рад, ведь я рассказывал ему о вас, как о друге Александра, к которому он относится с большим уважением.
– Вы мне об этом не говорили.
– И сейчас не сказал бы, если б не коснулись этой темы.
– Получается, с помощью своих друзей он сможет общаться с Олегом и Сашей или дать такую возможность вам или кому-нибудь еще?
– Сможет, но относительно других надо будет с ним на месте решать.
– Вам бы не помешало лично подружиться с его приятелями из милиции и прокуратуры, – вкрадчивым голосом сказал Моисеенко.
– Зачем, он и так все, что надо, делает, – удивился Эди.
– Дорогой Эди, жизнь есть жизнь, – менторским тоном произнес Моисеенко. И видя, что Эди его внимательно слушает, продолжил: – Вот представьте себе на миг, что Юра куда-нибудь уехал или, не дай бог, с ним что-нибудь случилось, а нам необходимо срочно встретиться с Сашей.
– Представил, только надо подумать, как это согласовать с Юрой, – задумчиво ответил Эди, а затем после короткой паузы добавил: – Вы, конечно, правы, по научным делам, а то и просто для встреч с друзьями-однокурсниками он действительно выезжает то в Ленинград, то в Киев…
– Извините, а он не рассказывал вам о своих друзьях в Ленинграде? – прервал его Моисеенко.
– Рассказывал, и не только он, но и его друг-тюремщик, – уточнил Эди. – Только не пойму, зачем это вам?
– Дорогой Эди, в нашей жизни все взаимосвязано, поэтому хочется знать больше о своих потенциальных друзьях. Вы же сказали, что познакомите меня с Юрой, а он, в свою очередь, надеюсь, не откажется свести со своими друзьями. Это же реально?
– Вполне, – улыбнулся Эди, понявший, что неспроста резидент затеял разговор о Ленинграде. «Неужели хочет прояснить ситуацию с Глущенковым? – мелькнуло в его голове. – Возможно, ведь тот был связан с Иудой и имел выход на Моисеенко. В таком случае допустимо, что резидент изучает обстановку вокруг находящегося в ленинградской тюрьме Глущенкова и потому так быстро среагировал на мою информацию о друзьях Юры в Ленинграде. Ну что ж, будем пытаться помочь шпиону» – заключил он, слушая как Моисеенко, хохотнув, предложил:
– Тогда расскажите, а не тюремщики ли они, эти питерские друзья вашего Юрочки?
– Есть тюремщик и просто милиционер – это однокашники Карабанова. Они в свое время учились вместе с ним в минской школе милиции.
– А при чем здесь Юра? – удивился Моисеенко.
– Юра, как друг Карабанова, часто бывал вместе с ними, иногда организовывал им культурный досуг. В общем, помогал молодежи не скучать после занятий. Со временем, как говорится, стал для них своим парнем. И поэтому, когда он с Карабановым или без него приезжает в Ленинград по каким-нибудь делам, конечно, это не часто бывает, то они встречают его, как дорогого гостя. Снимают отдельную квартиру, хотя Юра вполне мог бы пожить у своих родственников.
– Он что – выходец из Питера?
– Я об этом не спрашивал. Знаю только, что в Ленинграде живет его родня по материнской линии. Я даже познакомился с его то ли двоюродным, то ли троюродным братом, приезжавшим по служебным делам на какой-то белорусский завод.
– Скажите, а какое положение занимают питерские друзья Юры на своей работе?
– Точно не знаю, но Юра говорил, что они будто в начальниках каких-то ходят, – усмехнулся Эди.
– Дорогой Эди, а вы могли бы уточнить у него или этого тюремщика, кто они по званию и должности?
– Андрей Ефимович, это несложно сделать, но, скажите, для чего? – удивился Эди.
– Пока я и сам не знаю, но кажется, что у вас с Юрой появится возможность хорошо заработать, если его друзья смогут нам помочь в одном деле, – хихикнул Моисеенко, заговорщически подмигнув Эди.
– О-о, я не против, только скажите, что делать, – оживился Эди, демонстрируя тем самым, что его заинтересовала перспектива хорошего заработка.
– Об этом позже поговорим, точнее, перед вашим отъездом, – улыбаясь, вымолвил Моисеенко, а затем как бы невзначай спросил: – А этот работяга из Питера, с кем вы познакомились, носит ту же фамилию, что и Юра?
– Я не говорил, что он работяга, – отреагировал Эди. – Он, кажется, инженер Кировского завода, но какая у него фамилия, не знаю, не спрашивал, мне это ни к чему было.
– Ну, бог с ним, я это так, из-за своего природного любопытства, – пошутил Моисеенко, а потом уже серьезно добавил: – Вот вам бы надо продолжить отношения с ним, а вдруг пригодится, если ненароком окажитесь в Питере.
– У нас и так сложились почти товарищеские отношения, ведь он тоже спортсмен. Если и на самом деле попаду в Ленинград, то нет сомнений, что поможет мне в получении доступа к нужным архивам, – заверил Эди.
– Вот это хорошо, своих людей надо повсюду иметь, тогда и жизнь станет более интересной, – заключил Моисеенко, одобрительно кивнув собеседнику.
– Вы правы, даже не знаю, что бы я делал, если не помощь Юры, – искренно произнес Эди. При этом ему вспомнились слова Маликова об интересе противника к танкостроению в Ленинграде, и потому решил, что Моисеенко не случайно зацепился за информацию об инженере. «Видно, попросит уточнить сведения о нем, как возможном носителе закрытой информации. Прекрасно, тогда надо будет под видом этого инженера подставить ему нашего человека и накормить очередной дезой», – заключил он, смотря на задумавшегося собеседника.
– Дорогой Эди, – продолжил Моисеенко, встрепенувшись, будто отгоняя от себя назойливые мысли, – по моей инициативе мы несколько отвлеклись от разговора о целесообразности углубления ваших отношений с друзьями Юры из минской милиции и прокуратуры. Конечно, это важно, чтобы иметь возможность в любое время связаться с Сашей. Но хочу подчеркнуть, что не менее важно последующее ваше знакомство с начальниками минской колонии в смысле получения возможности напрямую созваниваться с кем-нибудь из них и высказывать ту или иную просьбу, будучи уверенным, что не откажут. Деньги для такой дружбы с ними у вас будут.
– Если деньги будут, может, лучше попробовать укоротить время пребывания Александра за решеткой? – усмехнулся Эди.
– Интересная мысль, но, насколько я знаю наши законы, в ближайший год – это нереально. Так что будем помогать Саше, а также, возможно, и Олегу выживать, если этого хочет его друг, конечно, не бесплатно, – сказал Моисеенко и тут же, сделав паузу, в течение которой, видно, что-то прокручивал в голове, резко спросил: – Скажите, дорогой Эди, а с чего это Юра зауважал Сашу?
– Как с чего? – усмехнулся Эди. – Понятное дело, ведь благодаря его деньгам мы смогли продолжить сбор этнографического материала в Бресте, да и барахла всякого себе накупить.
– Да, Саша молодец, поэтому и говорю, что надо бы вам к нему срочно поехать, – как бы спрашивая согласия Эди, промолвил резидент.
– Можно и поехать, но для этого одного желания недостаточно.
– Насчет расходов не волнуйтесь, я же помню, что вы не коммерсант, а ученый, – как бы шутя, подчеркнул Моисеенко. – К тому же вы уже сказали, что потратились на всякие там свои домашние дела.
– Вы правы, в наше время лишь за воздух, которым дышим, пока не платим.
– О-о, хорошо сказано, действительно, пока не платим, а как будет дальше, то этого никто не знает, – закивал Моисеенко, а затем, чуточку повременив, продолжил: – Так вот, деньги на поездку и на всякие ваши расходы я дам. Их хватит и на причуды Леночки. Только надо будет выехать в ближайшие дни, конечно, если вас ничто здесь не задерживает.
– Ничего, кроме того, что я собирался поработать в архивах и библиотеках, – заметил Эди, чтобы на всякий случай иметь в резерве два-три дня, которые могли понадобиться ему для подготовки.
– Вы там уже договорились?
– Нет, собираюсь сделать это послезавтра, а завтра с Еленой мы задумали сходить в Пушкинский музей.
– В музей я тоже с удовольствием бы сходил, если б на то было время, – мечтательно промолвил Моисеенко. – Так что вы молодцы, не забываете о высоком искусстве. Но что касается архивов и библиотек, если, конечно, послушаетесь моего совета, то рекомендую за два-три дня договориться по допуску к ним и ехать в Минск. Вернетесь, у вас будет много времени, чтобы обшарить все их фонды. Если нужна будет помощь, обращусь к одному из здешних скряг, и он все решит, – пообещал резидент, явно намекая на Сафинского. – Уж он наверняка знает, к кому и как подъехать.
– А что – это хорошая идея, тем более помощь понадобится, особенно, чтобы получить доступ к архивам военных, – весело, насколько это может еле оправившийся от отравления человек, произнес Эди.
– Считайте, что договорились, завтра вечером или послезавтра днем мы с вами встретимся и обо всем подробно поговорим. О месте и часе встречи дам знать сам или через кого-нибудь из присутствующих, а теперь пойдемте туда, нас заждались, – заключил Моисеенко и направился к двери.
Эди последовал за ним и присел на прежнее место за столом. Гриша тут же предложил заваренный им, скорее всего, психотропный чай, от которого он отказался, сославшись на плохое самочувствие. Но отказываться от разговора о своей жизни в Казахстане, по всей вероятности являющегося частью запланированного троицей мероприятия, посчитал нецелесообразным и потому охотно отвечал на вопросы Гриши. Когда же тот попросил рассказать о его кавказском этапе жизни, он вопросительно посмотрел сначала на Моисеенко, а потом, перенеся взгляд на Гришу, произнес:
– У вас удивительная осведомленность о моей скромной персоне. Не скажете, чем объяснить это и вашу любознательность?
– Ой, это я рассказал, пока вы находились в туалете, – встрял Моисеенко. – А наш Гриша до невозможности любопытный человек.
– Андрей Ефимович, пусть тогда Гриша сначала расскажет о себе, – предложил Эди, чтобы тот не развивал тему о Кавказе. – Тем более, как я понял, его первичное любопытство объяснялось тем, что он сам имеет отношение к Казахстану, о чем свидетельствовали его уточняющие вопросы. Человек, не знающий этот край, не мог бы сформулировать их в такой редакции.
– Ха-ха-ха, – рассмеялся резидент в лицо Грише. – Вот так, теперь давай рассказывай о своих корнях.
После этого Гриша коротко поведал о том, как некоторое время жил в Акмолинске.
– Вы из казахстанских немцев, – утвердительно сказал Эди, глядя на Гришу. – С нами по соседству жили несколько немецких семей. Они так же говорили по-русски. Даже наш директор школы Густав Готлибович, несмотря на свою просвещенность, и то имел этот специфический акцент.
– О-о, как интересно, – хихикнул Марк. – А то Гриша убеждал меня, что его произношение безукоризненное.
– Выходит, не совсем так, если Эди в два счета доказал обратное, – усмехнулся Моисеенко. – Получается, что ему еще надо поработать, как говорится, над ошибками.
– Вы что, филолог? – удивленно спросил Гриша.
– Тебе же говорили, что он историей занимается, научные статьи пишет, – рассердился Моисеенко.
– Ну да, говорили, – смутился Гриша.
– И является мастером каратэ, так что советую не докучать ему своими вопросами, – хохоча, посоветовал Марк, отчего-то подмигнув Эди.
– Не буду, у меня больше нет вопросов, хотя один есть, – отшутился Гриша, пристально глянув на Моисеенко.
– И какой? – недовольно спросил тот.
– А где Эди занимается каратэ, у нас же это запрещенный вид спорта?
– Слушайте, вы надоели мне своими вопросами, – зло бросил ему в лицо Эди, а затем в том же тоне продолжил: – Для любопытных отвечаю – я занимаюсь каратэ повсюду: дома, в гостинице, в тюрьме, в поезде, самолете, и для этого мне ни залов, ни разрешения продажных чиновников не нужно, ибо освобождаю себе пространство этим инструментом, – завершил он свою длинную фразу, сжав расслабленно лежащую на столе руку в кулак так сильно, что захрустели суставы пальцев.
– Надеюсь, Гриша, ты удовлетворен, – ощерился Моисеенко, глядя, как тот молча уставился в стоящую перед ним чашку с чаем. – Вижу, что понятно, итак, вопросы иссякли, и это хорошо, нам пора закругляться, – как бы подытожил резидент, а затем, улыбнувшись, сказал: – Думаю, в скором времени мы продолжим наше общение в таком же составе. Сейчас же, дорогой Эди, если не возражаете, Марк отвезет вас в гостиницу, а мы с Гришей чуточку задержимся здесь, чтобы не обмануть ожидание наших желудков, – и многозначительно оглядел заставленный едой и напитками стол…
Распрощавшись с Моисеенко и несколько обескураженным Гришей, а также побывав в туалете, чтобы лишний раз закрепить легенду об отравлении, Эди в сопровождении Марка спустился вниз.
Когда они уже сели в машину, Марк неожиданно произнес:
– Эди, вы так мастерски размазали по столу этого зануду, что я с трудом сдержался, чтобы вовсю не расхохотаться.
– Терпеть не могу, когда кто-то пытается ковыряться в моей жизни, – заметил Эди, наблюдая за тем, как тот ловко встраивается в поток машин, ползущий по ночной улице.
– Он и на самом деле прилип к вам, словно банный лист, мол, где родились, где крестились, с кем жили… в общем, склизкий человек, поэтому Гю, ой, Гриша, – неожиданно осекся Марк, но тут же справившись с собой, быстро продолжил: – Поэтому он не нравится мне.
– Я этого не заметил, как и то, что вы ранее называли его Гю, – пошутил Эди, рассчитывая на то, что Марк станет уточнять причину своей неприязни к коллеге и особенно, почему назвал его таким коротким именем.
– В лицо такое ему, конечно, не скажешь, ведь он в хороших отношениях с Андреем Ефимовичем, – не торопясь, словно раздумывая над чем-то отвлеченным, пояснил Марк. Затем, окинув Эди боковым взглядом, продолжил: – Что касается Гю, то я просто оговорился. Понимаете, у меня в юности был товарищ с подобным коротким именем, но отчего-то именно в этот момент я о нем вспомнил.
– Его тоже Гришей звали? – спросил Эди, давая тем самым почувствовать собеседнику, что не поверил приведенному им аргументу, но в то же время протянул ему вроде спасительную соломинку, за которую тот мог ухватиться. При этом сам подумал: «Интересно, с чего это шпион так остро среагировал на Гю, уж не сболтнул ли случайно реальное имя своего коллеги, что вполне возможно? Допустив такой вариант, я должен попробовать сыграть на этом», – решил Эди, продолжая наблюдать за напрягшимся Марком.
– Ну да, Гришей, отсюда и такая связка получилась, – воспользовался он провокационной подсказкой Эди.
– Бывает, – расслабленно заметил Эди. – Так и быть, доставлю Грише или Андрею Ефимовичу повод для смеха, рассказав об этом случае. Или просто скажу, мол, привет Гю.
– Зачем вам это, хотите рассорить меня с ним? – с тревогой в голосе спросил Марк.
– Думаю, это, наоборот, развеселит их, – усмехнулся Эди, сделав вид, что не обратил внимания на изменение настроения собеседника.
– А если я попрошу вас не делать этого? – вопросительно промолвил тот, бросив на собеседника изучающий взгляд.
– Скажите, что вас так напрягло, тогда не стану их веселить, – пошутил Эди, не отреагировав на его вопрос.
– А без объяснений нельзя?
– Можно, но, поймите, мне очень хочется узнать, почему этого прилипалу, или по-вашему зануду, вы назвали Гю, – спокойно, но твердо произнес Эди.
– Охо, вам дай палец, так вы всю руку отхватите, – рассмеялся Марк. – Чувствую, уроки Андрея Ефимовича вам на пользу пошли, в чем-то даже похожи на него стали.
– Это хорошо или плохо?
– В целом хорошо, но в данном случае было бы лучше, если вы обещали больше не вспоминать о Гю.
– Обещаю, если ответите на мой вопрос, но только честно, а то в первом случае вы воспользовались моей не совсем удачной подсказкой.
– Хорошо, отвечу – это начало имени Гриши, – буквально выдавил из себя Марк.
– По такой логике вы должны были Гри сказать, а прозвучало Гю, выходит, вашего товарища иначе зовут, – вновь усмехнулся Эди.
– Вы правы, его Гюнтером зовут, – сухо обронил он.
– И стоило ли, дорогой Марк, из-за этого так напрягаться? – безразличным тоном произнес Эди. – Знаете, там, где я родился, каждый второй немец был или Гюнтер или Густав, а дети меж собой звали их кого Гришей, а кого Геной. Только не пойму, зачем Гюнтеру нужно иначе зваться, ведь его истинное имя звучит прекрасно.
– Не знаю, я же сказал, что он склизкий тип – сегодня один, завтра другой, одним словом – артист.
– Да бог с ним, пусть хоть Гитлером назовется, нам-то что, – хохотнул Эди.
– Вот это правильно, пусть, как хочет, так и зовется, но только просьба не забывать о своем обещании, вы же человек слова, – произнес Марк, перестраиваясь в правый крайний ряд.
– Хорошо, не забуду, только скажите, кого из них больше боитесь?
– Ни того, ни другого, просто не хочется прослыть человеком, который не умеет держать язык за зубами, – ухмыльнулся Марк, притормаживая на подъезде к станции метро.
– Вы молодец. В наше сумбурное время редко встретишь человека, которого бы это в такой степени волновало.
– Эди, знаете, я удивляюсь вашему умению ничего лишнего не говорить и не позволять другим углубляться в вашу жизнь.
– Не могли бы вы проще выразиться, а то говорите витиевато, как мой научный руководитель, – рассмеялся Эди.
При этом сам подумал о том, что Марк является опасным противником, поскольку за две-три непродолжительные встречи смог сделать такое наблюдение. Ведь он и на самом деле стремится дать как можно меньше информации о себе, чтобы моисеенки не расщелкали его легенду.
– На мой взгляд, вы заранее определяете, что будете говорить, а чего нет, и при общении с людьми отсекаете ненужные вам разговоры и заставляете их говорить о себе, как это сделали сегодня с Гюнтером, фу ты черт, то есть с Гришей, – произнес Марк и сжал руль до хруста в пальцах.
– Не могли бы вы конкретизировать, чтобы я тоже знал, о чем речь, – улыбнулся Эди, хотя внутренне несколько напрягся, подумав, что Марк имеет в виду момент пресечения им попытки Гриши детализировать его кавказскую жизнь. При этом сделал вид, что не обратил внимания на очередную его оговорку.
– Я уже говорил, – смущенно заметил Марк, останавливая машину впритык к обочине у тротуара.
– Тогда повторите для непонятливого, – попросил Эди, продолжая улыбаться. – Хотелось бы знать, как со стороны это смотрелось.
– Хорошо смотрелось, вы просто раздавили его своей логикой и заставили говорить о своей жизни в Казахстане, хотя я думаю, это не входило в его планы.
– Но он же не признался, что его зовут Гюнтером, – весело бросил Эди и взялся за ручку двери.
– Дорогой Эди, мы договорились? – спросил Марк, развернувшись к нему.
– Конечно, не сомневайтесь, – ответил Эди и, пожав протянутую ему руку, сошел на тротуар.
Спустя секунды Марк, махнув на прощанье рукой, уехал, а Эди направился в подземный переход, чтобы вернуться к себе в гостиницу. Но, поднявшись из него, медленно пошел на Красную площадь, так как ему захотелось посмотреть развод караула и послушать бой курантов…
