Александр Бестужев-Марлинский
«Эсфирь», трагедия из священного писания...
…Твой глас медоточивый!
Не знаю, давно ли голос получил привилегию быть медоточивым; прежде сего одни уста имели это право. Говорится: Златоуст; но Златогласом называть кого-нибудь и странно и нелепо.
Мимоходом должно заметить, что какофония есть не последнее качество сего перевода: скачущие стихи, натянутые рифмы, новоскованные слова не слишком ласкают слух читателей, напр.:
Пришла; сокрыла же отчизну и рожденье.
Или:
…Скрыв вшествие в сей дом,
Сама седящая я;
Или:
Внемля я…
Или:
Страх смерти злой, твой дух колеблет уж теперь.
Пустой набор слов не упущен в переводе, дабы привлечь хоть шумом внимание зрителей:
Ужасным неким сном сей ночью пораженный,
Царь тяжкою тоской скорбит обремененный. —
Или:
Всю ночь он простонал, порывно вопиющий. —
И фигура повторения не была забыта. Например:
…Смирит смиреньем,
…Отмстил отмщеньем,
…Претя прещеньем.
и проч. —
Один только очищенный вкус не удостоился быть сотрудником г. переводчика. У него самая неупотребительная, заржавевшая славянщизна перемешана весьма неосторожно с простейшими русскими словами. После выражений: возвративый, облегчивши, летяй, Веньяминлих, отвращшу же лице, бо, еще, се не бе, – встречаем: у дверей, страшно стало, обвешанного, целые три дни, никого, инде, воспятил, кормильца моего, воня, гадов, и тому подобные низости, недостойные языка трагедии. Равномерно и в следующих стихах не много найдем прелестей:
