Александр Операй
Злой человек
Лина следит за мной с интересом.
– Попробуй вино.
Я хватаю бокал, осушая его одним махом.
– В этом районе не продают хороших сортов.
– Очень вкусно. Спасибо.
Она пожимает плечами:
– Я мечтаю открыть ресторан.
– Звучит не очень правдоподобно.
– Ты мне не веришь?
– Отчасти.
– Мне незачем лгать.
– Сложно такое представить.
– Я сама откровенность. Вот сигареты курю. Твой подарок, любимый. Ты научил меня только плохому.
Лина подливает в вино минеральной воды и делает долгий глоток.
– Но я поняла, что давно перестала тебя ненавидеть.
– Зачем же ты ковырялась у меня в голове?
– Говорят все женщины тратят лет десять, чтобы изменить своего мужа в лучшую сторону, а остальное время жалуются на то, что он уже не такой каким был.
Я снова берусь за еду. Уже не так вкусно. Я чувствую острые кости и сплевываю на край тарелки целый ком из рыбьей чешуи и части скелета. Мясо кажется недожаренным, местами слишком соленым, с привкусом ила и тины. Есть невозможно. Я наливаю вино, надеясь смыть песок с языка, но в бокале плещется уксус.
Лина моет посуду, вытирает тарелки, расставляет их по шкафам. Я смотрю на ее задницу в джинсах и думаю, что никогда никого не любил. Я на это вряд ли способен. Я знаю. Сколько не выкури сигарет, сколько не выпей вина, только кружится голова и тошнит. Вот за окном облака. Червяку вроде меня так высоко ни за что не подняться.
Лина подходит ко мне и кладет ладонь на плечо. У нее холодные пальцы.
– Знаешь, – говорит она, – на контейнере полно твоих отпечатков.
Я молчу.
Наверное, это конец.
Не думаю, что останусь в живых, если она расскажет обо мне полицейским.
Я смотрю Лине в глаза. Эта женщина ведьма. Темные волосы спутались и закрывают половину лица, ярко-красный рот открыт в полуулыбке, и я вижу отблеск слюны на губах. Мне хочется повалить ее на пол и трахнуть. Я чувствую, как твердеет в штанах.
Это выводит меня из себя.
Хватит. Довольно.
Лина играет со мной.
Это какой-то кошмар. Она пугает меня. Сколько раз за последнее время я чувствовал её взгляд на себе. Куда ни пойду, куда ни поеду, всюду кто-то наблюдает за мной. Это сводит с ума. Вещи в квартире лежат по-другому. Кто-то пил чай и забыл вымыть чашку. На диване лежит черный волос. Ночью часто звонит телефон. Если взять трубку, там только дыхание. Я слышу её и молчу. Кажется, если кто-то из нас скажет хоть слово, случится нечто необратимое. Страшное и зловещее. Мир разрушится или что-то типа того.
Лина поднимает со стула тазер-Е2 и направляет мне в грудь.
Она говорит:
– Раньше таким, как ты в голову вживляли чип-боли, чтобы были послушными, будто псевдо-собаки, а теперь меняют вам личность. Но я люблю тебя, милый, и прощаю обиды.
Лина нажимает на спуск, и я падаю на пол. Кожа трещит под натиском мышц, сквозь которые лезут раскалённые кости. Меня выворачивает на изнанку, из глаз льются слезы. Я умираю. Дышать тяжело. Боль так сильна, что кажется я никогда не смогу снова подняться.
Лина шепчет на ухо:
– Возвращайся ко мне. Иначе я тебя уничтожу.
Она забирает в прихожей контейнер для хранения органов и оставляет меня подыхать в одиночестве. Я кричу. Я пытаюсь подняться, ухватить смерть за горло, но она исчезает.
Огромная надпись ТЫ ДОЛЖЕН БРОСИТЬ КУРИТЬ ползет по стене.
Следом лезет другая ТЫ ДОЛЖЕН УСТРОИТЬСЯ НА РАБОТУ.
Я не питаю иллюзий.
Я понимаю, что все закончится скверно.
Глава 3
1
Иван спал и видел кошмар.
Он лежал весь в поту, плотно закутавшись в холодное, дурно пахнущее одеяло. Он шептал, плакал, смеялся, кричал. Обрывки сна, воплотившись в слова, гулко отражались от стен, эхом гуляли по коридорам, блуждали по закоулкам и вентиляции, повторялись опять и опять, пока наконец не угасли в космосе за обшивкой Владивосток номер 5.
Он видел, как город падает в океан.
Всюду банки, машины, пакеты, окурки и хлам, годный лишь ветру. Мусор, будто цветы, украшает могилу. Улицы, дома, заводы, офисы, парки и скверы, площади и фонтаны рухнули в воду. Ни стонов, ни криков, лишь шорохи, скрипы. Ветер блуждает среди руин. Редкие облака ползут в сторону гор. Угрюмые великаны, словно надгробье, которое поставила смерть, нависают над побережьем.
Иван идет по отмели к скалам. Ракушки на дне впиваются в ступни и лезут под кожу. Мимолетная боль помогает отвлечься от вони. Детеныш дельфина всплыл на поверхность и болтается среди волн, медленно следуя за течением в сторону рухнувших зданий. Огромное красное солнце исчезает за горизонтом. Звезда будто тонет в кровавой пучине.
На берегу несколько сотен людей наблюдают за небом. Девушка в желтом платье подходит к воде и машет рукой. Она прикрывает ладонью глаза и смотрит вверх. Высоко-высоко на краю черной бездны из атмосферы Земли уходит Владивосток номер 1. За ним следует яркая вспышка.
Иван делает шаг к незнакомке, он должен узнать её имя, но что-то легонько толкнуло его, едва прикоснувшись к плечу. Он увидел свои руки летящими вверх, кровавое солнце промелькнуло на дне, и волна накрыла его с головой. Иван вынырнул и сразу почувствовал, какими слабыми стали ноги, будто в них не осталось ни сухожилий, ни мышц. Океан качнулся вперед и назад.
Небо оказалось в огне.
Всюду крики и вопли. Люди бегут от воды, оставляя раненных умирать. Сверху на отмель падает маршевый двигатель и обращается в прах. Белая вспышка мощного взрыва убивает всех переживших первую бурю осколков. Мир исчезает в дыму.
Кровь из раны течет по спине в океан, пузыри от ожогов на бедрах лопают, как шарики на обертке для хрупких товаров, обнажая мясо и гной. Иван падает на колени, отравленный дымом и соленой водой. Боль разрезает. Боль сводит с ума. Она красного цвета. Цвета огня. Цвета в уголь сожженной человеческой плоти.
Начинается шторм. Ветер уносит дым с побережья. Иван бредет по отмели к скалам. Он видит в воде фрагменты костей, уши и скулы, волосы, губы, глаза.
Высоко-высоко в небе Владивосток номер 1 валится на бок и вдруг разлетается на куски. Взрыв происходит без звука. Град обломков падает в океан, и вода начинает гореть. Огромный маршевый двигатель падает сверху на пляж. Белая вспышка разрушает воспоминание.
Иван скинул с себя одеяло и сел.
Мысли путались. Комната была незнакома. Гуляя во сне на берегу океана, он каким-то странным образом забрел в этот мрачный, холодный застенок.
Наверное, умер.
Кошмар не дал отдохнуть, мышцы болели. Мокрая от пота постель, словно могила. В ней не согреться и не уснуть. Еще ночь. Жуткий холод. Солнце восходит каждые девяносто минут и ничего не дает. Постоянные перебои с энергией превращают Владивосток номер 5 в холодильник.
Иван взял со стола карандаш и написал у изголовья кровати:
ДЕВУШКА В ЖЕЛТОМ ПЛАТЬЕ
Он нарисовал овал с длинными волосами и глаза без зрачков. Ничего больше не вспомнил. Но казалось добавь он деталей и образ исчезнет совсем. Девушка обретет себя в этом мире. Воплотится на грязной стене и перестанет быть незнакомкой из снов.
Иван долго смотрел на рисунок. Где-то внизу, на вверху, под ногами, над головой кружила планета. Бездна лежала повсюду. Он решил шагнуть ей на встречу и прокусил себе щеку с внутренней стороны, но боль не пришла.
Иван крепко ругнулся.
Он включил аварийное освещение и принялся одеваться. Низкий потолок и убогая мебель делали комнату неуютной. Прежние обитатели оставили на стенах проклятья. Иван читал их, надеясь обрести в чужом горе покой. Чаще всего на глаза попадалась надпись над дверью: ИДЕАЛЬНОЕ ТЕЛО – ИДЕАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ. Слова заполняли еще одно место в кроссворде о прошлом.
В дверь постучали.
– Снова не спал?
Влад протиснулся в комнату и сел на кровать.
Он был на грани полураспада. В тот самый момент, когда смерть уже рядом, но медлит. Про таких говорят: грехи на тот свет не пускают. И они всё живут и живут. Морщины, словно трещины на земле жарким, засушливым летом, разрывают лицо на фрагменты. Костлявые руки заплесневели, как хлеб. Синюшная кожа покрыта белёсым грибком и серым налетом старческой оспы. Ладони трясутся.
Иван поморщился и произнес:
– Мне снился кошмар.
– Безумие свойственно вашему роду.
– Я видел смерть.
– Высокие каблуки, немного косметики? Глаза зеленого цвета?
– Она носит желтое платье.
– Бог создал Адама, он сотворил Еву, но говорят была еще и Лилит. Знаешь, что с нею сталось?
– Она не желала подчиняться мужу и превратилась в чудовище.
– И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы.
– Это слова импотента.
Влад рассмеялся.
– Ты выглядишь плохо.
– Я мертвец, который все еще жив. Печень накрылась, камни в почках, давление выше некуда, сердце сбоит, но я умываюсь и чувствую себя лучше. Дряхлая плоть сделала меня человеком.
– Она дала тебе только боль.
– Я ни о чем не жалею.
Иван открыл шкаф и надел рабочий костюм. Сшитый слоями из термопластика и листовой резины, он отдавал горелыми автомобильными покрышками.
– Я проверил скафандр. В перчатке прокол.
– Оденешь другой.
– Здесь все вещи пахнут потом и грязью.
– Люди порой преподносят сюрпризы. Думаешь они будут чистюли, а на деле все вы засранцы.
Иван пожимает плечами.
– Нет. Просто этот корабль жуткое место.
– Можешь считать его наказанием за грехи прошлой жизни.
– Ты говоришь, как священник.
– Ничего не поделать. Я видел муки грешников на Земле, и они были куда как реальнее, чем Господь Бог.
– Ты ненавидишь людей?
– Нет. Только тебя.
Иван взглянул на старика, но тот сидел себе тихо и пялился в потолок. Там, рядом с лампой аварийного освещения, кто-то оставил еще одно откровение:
ВСЕ, ЧТО Я ЛЮБИЛ МЕРТВО.
Надпись почти стерлась и была не видна, но Иван помнил, что она есть. Странная, безумная и уродливая ложь. Он-то знал правду. Понимал себя лучше других.
– Я никогда никого не любил.
Влад не ответил.
Иван скользнул за дверь в коридор и направился к лифтам.
Шаги гулко звучали в сплошной пустоте.
2
Космос – одинокое место.
Млечный путь полыхает, и тьма словно елка в новогоднюю ночь.
Долгая тишина приводит сознание в ступор. Бездна молчит. Она смотрит. Её взгляд приглашает сделать шаг на встречу безумию. Край пропасти ближе, чем кажется. Он исчезает. Вокруг пустота.
Призрачный белый поток энергии ядерного синтеза льется в пространство и кажется абсолютно холодным. Ничто не может быть живым в этих ярких лучах. Вход сюда закрыт, до тех пор, пока тело не будет должным образом похоронено в скафандре. Здесь обитают грешники после смерти. Без земли под ногами. Без шума прибоя. Без неба над головой.
Иван думал о смерти.
Он надеялся, что в прошлый раз умер до того, как в крови закипел кислород.
Пожар в хранилище данных не был случайным. Мощный взрыв разворотил обшивку Владивосток номер 5, выбросив оболочку кружить по орбите планеты, словно космический мусор. То был страшный способ покончить с собой. Никакого крика о помощи. Никаких извинений за причиненное неудобство. Скорее заявление о своей ненависти ко всему человечеству, вместо предсмертной записки. Космос сводит с ума. Свихнуться недолго. Пропасть вверху и внизу, справа и слева. Мертвецу на орбите только и дел, что вращаться. Спрыгнуть с высоты и вновь и вновь падать в самую бездну кошмара.
Чертовы мысли. Паразиты мозга, от которых невозможно избавиться. Безумие переходит в хронический воспалительный процесс и нарастает. Незначительные расстройства чувствительности, лёгкие нарушения координации движений, судорога и ощущение близкого припадка, головокружение на грани потери сознания. Иван хочет почесать больное место, чтобы зуд ушел хотя бы на несколько секунд, но для этого придется снять скафандр и раскроить себе череп.
Он гонит мысли прочь в тщетной попытке перестать думать о смерти. Глубокий вдох, медленный выдох. Глубокий вдох, медленный выдох. И так далее. До тех пор, пока не закончится запас дыхательной смеси.
Работа идет тяжело.
Долгое пребывание в скафандре вызывает утомление, головную боль и тошноту. Система жизнеобеспечения частично вышла из строя и может отказать в самый неподходящий момент.
Хуже всего на солнечной стороне.
Звезда медленно всходит из-за края планеты, и белый, ослепительно яркий призрачный свет заливает горизонт. Леденящий холод уступает место жаре. Скафандр превращается в настоящую баню. Пот заливает лицо, режет глаза, царапает подбородок. Костюм водяного охлаждения не спасает от перегрева. В какой-то момент мозг перестает соображать, мысли путаются, тело варится в собственной влаге.
Ощущение бездны.
Пропасть вверху и внизу, справа и слева.
Планета тянет к себе. Огромный глаз в черном провале черепа-космоса следит за каждым движением. Ждет, когда Иван допустит ошибку. Приложит больше усилий, даст телу импульс и полетит в пустоту.
Между жизнью и смертью, между бытие и ничто протянут страховочный фал. Он цепляется к поручням на корпусе Владивосток номер 5 и, если Иван потеряет контакт с кораблем, подтянет его назад к точке крепления. Это похоже на пуповину.
Иван отвернулся от пропасти.
Ему понадобилось какое-то время, чтобы понять: лучше вообще не смотреть по сторонам и делать работу. Так много проще. Ничего не видеть, ничего не знать и не думать. Он всего лишь инструмент в руках Владивосток номер 5.
За неделю тяжелого труда Иван закрыл пробоины в двух отсеках, перебрал узлы, которые охладились ниже допустимого уровня, поменял проводку и кабель питания, кое-где снял внутреннюю обшивку и заменил то, что было возможно еще заменить. В одном из переходов восстановил подачу энергии и включил систему регенерации воздуха, но терморегулирование барахлило. Температура не поднялась выше восьми.
Тревогу вызывал поврежденный участок в нижней части жилого отсека. Верхний слой обшивки растрескался и при нажатии крошился, словно печенье. Иван возился с ним целую вечность, но так и не смог герметично приладить заплатку. Он недостаточно точно приварил внешний защитный экран, оставив открытой небольшую трещину, сквозь которую мог начать уходить кислород. Иван понимал, что лучше все переделать, но к этому времени совсем отупел от усталости. Работа перестала приносить ощущение собственной нужности и казалась абсурдной.
Иван отвлекся от шва и окинул Владивосток номер 5 пристальным взглядом. Огромная стрела, "неподвижно" висела посреди пустоты. Серая масса металла, побитая оспой мелких пробоин, отражала свет уходящей звезды.
Корабль будто вчера вынырнул из преисподней, преодолев тысячи световых лет. И на этом пути, купаясь в волнах космической радиации, он потерял былое величие, пережил сотни невзгод и стал чем-то другим. Владивосток номер 5 позабыл себя и свое предназначение. Здесь он умирал. Иван ползал по трупу неизвестного зверя, выброшенного прибоем на берег.
– Солнце уйдет через четыре минуты, – голос Влада прорвался по внутренней связи через помехи.
Иван попытался резко развернуться на месте и едва не сорвался. В последний момент он ухватился за скобу, которую приварил чуть ниже места работ. От чрезмерного усилия все тело отозвалось болью. Костяшки пальцев на руках обожгло жаром. Они были содраны до крови.
– Трещина слишком большая. Мне не справиться в срок.
– Заварим с внутренней стороны и зальем смесью керамики и силикона.
– Ты бы мог разбудить кого-то еще. Нам нужно больше людей, чтобы заставить эту посудину сесть на планету.
– Здесь только ты да я. Оглянись. Так выглядит одиночество.
– Больше похоже на жизнь после смерти.
– Я провел тысячи лет на едине со своими мыслями. Никаких привязанностей и отношений. Существу хоть с маломальским рассудком одиночество служит опорой для изменения себя в лучшую сторону.
– Ты не человек.
– Что это значит?
– У тебя нет души.
Старик рассмеялся.
Его хохот "Кха. Кха. Кха.", словно кашель с мокротой. Будто что-то инородное мешает дышать. Он имитирует смех, но не выражает никаких эмоций и от этого звучит еще страшнее.
– Я не могу разбудить никого кроме тебя.
– В памяти корабля заперты миллионы людей. Они там, как в тюрьме. Будто преступники, заключенные в темницу без стен.
– Мы больше не на Земле, глупый мальчик. Твой разум тебе изменяет. Ты нездоров.
– Да и черт с ним. Я трачу все свое время на ремонт корабля, но в день, когда генераторы окончательно выйдут из строя, Владивосток номер 5 потеряет орбиту и медленно, виток за витком, упадет на планету. Мы полезем внутрь спасательных капсул и сдохнем, потому что ни в одной из них нет топливных элементов, баллоны с кислородом пусты, а маяк посылает сигналы в сторону солнца. Я знаю. Я проверял.
– Сейчас не лучшее время для таких разговоров. На закате легко напророчить беду.
– Нам нужно больше людей.
Влад вздохнул.
– Ты не первый кто просит об этом.
– Я ничего не боюсь.
– Оставь все как есть и возвращайся. Завтра продолжим работу.
Влад отключился.
Безмолвие. Мертвость. Тишина.
Ее нарушает лишь работа легких и кровеносной системы.
Иван громко ругнулся.
Стало холодно. Звезда приближалась к краю планеты. Один из многочисленных закатов быстро стремился к концу. Огромное сияющее во все стороны солнце "падало" вниз среди черноты. На миг звезда будто слилась с планетой, растекаясь по поверхности белой и чистой волной энергии, которая все больше сползала за горизонт, сжигая день в ночь. Гигантские лучи света преломлялись в атмосфере и меняли цвет. Облака над океаном стали красными, багровыми и темными, как кровь.
Планета исчезла, растворившись во тьме.
Всюду была пустота.
Невесомая, безмолвная и холодная.
Иван попытался найти отблеск звезды, но на поверхности океана не было ни огонька. Он видел только то, что находилось прямо перед ним. Правый борт корабля показался ему гигантской рукой, которая держала его, не давая упасть в черную бездну.
Иван подумал, что обречён ремонтировать Владивосток номер 5 до конца своих дней. Он будто был приговорен к бессрочному заключению на орбите, отвергнут людьми, брошен стареть и умирать в герметичных отсеках, видеть восход и закат, мучиться бессонницей и собирать воспоминания из обрывков кошмара. Ему не нужны ни леса, ни океаны. Он презирает и ненавидит чистый воздух и ветер, звуки дождя и траву, и деревья, асфальт, небо и вкус лимонада. Он просто хочет выбраться на свободу.
Иван отсоединил страховочный фал и сделал шаг в пустоту.
Бездна взяла его.
В пространстве разбиты миллиарды тонн стекла, мерцающего красным, желтым и синим. Звезды, живые и мертвые, нарождающиеся в кипятке бурлящих туманностей. Там, где свет не может преодолеть расширение Вселенной, колодцы тьмы между ними, кажутся абсолютным ничто.
Иван опускается ниже, и будто замирает на месте, в то время как Владивосток номер 5, продолжает лететь вперед.
Вот она жизнь человека. Тело. Хрупкая оболочка. Вот он. Смотрите! Падает человек. Мерзость свершений, мерзость надежд на будущее и мерзость сожалений о прошлом. Смотрите! Смотрите!
Здесь и сейчас никогда, ничего не случалось. Всё это сон. Наваждение. Ужас. Нужно проснуться. Иван напряг память, желая связать обрывки воспоминаний с тем, что рассказал ему Влад. Он попытался удержаться на гребне безумной догадки, но она подступила так близко, что не разглядеть, не ухватиться, только падать и падать. Образы и слова обрушились на него и не в силах терпеть, он закричал:
– Мне снится кошмар!
Бездна качнулась.
Верх упал вниз и снова поднялся. Иван начал вращаться. Кровь прильнула к голове, разрывая сосуды на части. Кожа будто сползала с лица. Красные слезы вытекали из глаз. Потускневшим, почти невидящим взором, он взглянул на планету и вдруг заметил мрачные горы над побережьем и вспомнил, что дальше за перевалом пустыня. Там никто не живет. Ветер играет с песком. Насыпает барханы. Везде пустота. Ни рек, ни деревьев, ни домов, ни машин, только шорохи, скрипы. Стерильная, мертвая эта пустыня тянется за горизонт.
Иван снова кричал.
Пронзительно.
Долго.
Беззвучно.
3
Слова.
Они повторяются снова и снова.
Бесполезные конструкты рассыпаются на буквы, звуки и ударения.
Кто-то раз за разом читает один и тот же отрывок из детской книги:
– У людей есть сердца, и они всегда могут прислушаться к их зову и сделать то, что полагается. Но у меня нет сердца, и потому приходится постоянно быть начеку.
– У людей есть сердца, и они всегда могут прислушаться к их зову и сделать то, что полагается. Но у меня нет сердца, и потому приходится постоянно быть начеку.
– У людей есть сердца, и они всегда могут прислушаться к их зову и сделать то, что полагается. Но у меня нет сердца, и потому приходится постоянно быть начеку.
Чистый звук. Без эмоций. Голос существа с другой стороны темной бездны. Отклик демона в круге призыва на свое страшное имя. Набат, предвещающий скорую смерть.
Иван не понимает, о чем идет речь.
Голова такая тяжелая, что он никогда не сможет оторвать её от подушки. Тело будто одежда не по размеру. Кожа рвется на части, кости выпирают наружу. Он чувствует себя старым и немощным, словно прожил тысячу лет. Качаясь на волнах тошноты, больше всего на свете он хочет забыться, но сон то и дело уступает место кошмару. Яркие, болезненные вспышки аварийного освещения проникают сквозь веки, придавая воспоминаниям багровый оттенок.
Находясь на грани жизни и смерти он видит девушку в желтом платье. Удар за ударом её лицо превращается в кашу из мяса и крови, костей и зубов. Правый глаз лопнул и вытекает наружу. Слезы падают в океан. Он хватает её на руки и несет в сторону скал, погружаясь все глубже в кошмар. Бесконечный бред увлекает его в пропасть безумия, но голос приходит к нему. Он гремит над могучими водами океана. Голос полон мощи и несет пробуждение.
– Иван, если ты поможешь мне, то всё будет твоё.
Он открывает глаза.
Что-то не так.
В комнате запах болезни. Отвратительная вонь формальдегида, гнилой плоти, немытого тела и чего-то еще. Смрад такой, будто здесь проходил обряд экзорцизма.
Дьявол сидит рядом с кроватью.
– Когда-то давно, – говорит Влад, – люди верили, что колдуны, заключившие сделку со злом, пахнут серой. Но сущности вроде меня, поблагороднее, вызывают испуг лишь одним своим присутствием.
Иван хочет ответить, но слова не даются так просто, как раньше. Тело будто чужое.
Он выдыхает и шепчет:
– Я словно в аду.
Бледный дьявол смеется.
– Мы в круге пятом.
– Что ты имеешь ввиду?
Влад пожимает плечами.
– Этот корабль – наказание за грехи прошлой жизни.
– Ты говоришь, как священник.
– Ничего не поделать. Я вырос в православной семье. В детстве мне часто снились кошмары. Я видел предстоящие грешникам муки, и они были куда как реальнее, чем Господь Бог.
– Я забыл все молитвы.
– Молиться лучше по возможности стоя, ведь сказано в Священном Писании "Предстаньте пред Богом", а не прилягте. Так что вставай. Вставай и пошли. У нас еще много дел.
Иван обводит комнату взглядом. Она похожа на морг. Большую часть помещения занимает медицинская аппаратура, холодильные камеры и огромная стеклянная колба, от которой в стену уходят толстые кабели и провода. Она наполнена гелем серого цвета. Тут же находится набор для реанимации: аппарат искусственного дыхания, дефибриллятор и куча других инструментов.
Иван трогает горло.
– Трудно дышать.
Влад разводит руками.
– Дурная привычка, – говорит он, глядя на то, как Иван давится кашлем, – лучше не начинать.
– Воздух на вкус, как дерьмо.
– Так всегда, когда вдыхаешь здешнюю смесь в первый раз.
Влад поднимает с пола охапку грязных вещей и бросает их на кровать.
– Оденься. Иначе замерзнешь.
Иван замечает свою наготу и судорожно прикрывает пах, пытаясь напялить на себя рабочий комбинезон. Это простое действие отнимает все его силы. Он едва не теряет сознание, но все же поднимается на ноги. Комната сходит с ума. Потолок становится полом, стены сдвигаются ближе, из углов к центру тянется мрачная тень.
– Возвращение из мертвых порою бывает мучительным, – говорит Влад и подставляет плечо, – Я покажу тебе дорогу в Изумрудный город.
Иван принимает помощь. Он едва может справится с телом. Все кажется слишком тяжелым. Влад тащит его в коридор. Они проходят через массивные железные двери и попадают в заброшенную лабораторию.
Вековая пыль поднимается вверх и кружится будто снег.
Потолок освещен красным светом. Всюду кабели и провода. Сквозь стены проходит гул силовых трансформаторов. Несколько медицинских роботов рядом со входом вот-вот рассыпятся в прах.
По всему помещению расположены бассейны цилиндрической формы. Большинство из них заполнены серым гелем. Вдоль стен стоят металлические колбы и холодильные камеры. Десятки тусклых мониторов свисают с потолка. Кое-где видны тревожные красные огоньки. Пол усеян комками полусгнившей студенистой массы. Толстые черные провода путаются под ногами, как змеи.
На дальней от входа стене висит белый экран. Время от времени по нему пробегают неясные образы и картинки: здания, люди, багровые облака, горы и побережье.
Иван в изнеможении падает на колени. Он переводит дыхание и озирается по сторонам, но всюду лишь морок. Воспоминания всплывают из тьмы и кажутся снимками чужой жизни. Ни одно из них не дает ответ на то, что происходит здесь и сейчас. Недавние события скрыты, собственное тело и имя нереальные, будто придуманные специально для существующей версии мира.
– Мне снится кошмар.
Слова повторяются эхом. Они звучат в огромном помещении, словно хор древних призраков, внезапно почуявших присутствие жизни. Нечто тоскливое и истерзанное мечется между стен. Обрывки фраз, мелодий и отдельных звуков. Но стоит Ивану прислушаться, сконцентрировать на них внимание, как они тут же прекращаются.
– Когда-то давно эти штуки, – Влад кивает в сторону резервуаров с гелем, – должны были дать каждому мертвецу новое тело. Покупатель еще при жизни выбирал цвет глаз и волос, рост, вес, возраст, группу крови. Идеальное тело. Идеальная жизнь. Мы создавали продукт, а не наследство. Кто бы мог подумать, что эта технология станет средством спасения для всего человечества.
– Я уже был здесь.
– Конечно. Ты пережил смерть много раз. Твоя личность хранится в памяти корабля тысячи лет.
Иван взглянул Владу в глаза, но там была белесая муть. Старик развел руки в стороны, как фокусник перед началом представленья, дабы зритель убедился – здесь только магия и никакого обмана.
– Можешь считать, что "Иван" – это свойство, которое применяется ко всем созданным на корабле людям. Ты всегда остаешься тем же, потому что твоя суть не меняется. Одна оболочка заменяет другую, но загрузка сознания происходит из единого источника.
– Эти руки. Эта кожа. Мышцы. Они чужие.
– Дыши глубоко. Ты должен трезво взглянуть на вещи. Эмоции только мешают.
– Я не могу ни о чем думать. Не могу увидеть себя.
– Это побочный эффект при загрузке в новое тело.
– Я знаю, что здесь есть кто-то еще.
– Успокойся. Призраки, которые мерещатся тебе по углам, лишь эхо прожитой жизни.
– Нет.
Иван ударил себя несколько раз ладонью по лбу. Его разум блуждал между сном, кошмаром, и явью. "Переключение" длилось недолго, но Иван успел почувствовал в себе это. Кто-то другой жил в его теле. Посторонний шептал ему свои мысли.
– ЗДЕСЬ. ЕСТЬ. КТО-ТО ЕЩЕ.
Влад рассмеялся:
– Твое сознание омрачено неведением. Нужно быть достаточно смелым, чтобы принять реальность такой, какая она есть, отбросить иллюзии и осознать безысходность, но Вселенная полна вероятностей, а человек надежд. Поэтому ты здесь. Снова и снова. Опять возвращаешься к жизни.
Иван не ответил.
В горле пересохло и распухший язык больно терся о нёбо. Тело не слушалось. Болезнь проявила себя, и он испытал странное чувство. Нечто сродни воспоминанию, которого никогда не было.
Его легкие и желудок раздуваются от резкого перепада давления, вода в мышцах и мягких тканях превращается в пар, кровь начинает кипеть, по всему телу рвутся сосуды. Потом он умирает. Но это происходит не сразу, у него где-то десять, пятнадцать секунд. Он тратит их на то, чтобы полностью ощутить предсмертную агонию. Ему хочется помучиться перед смертью. Получить наказание за грехи.
– Почему бы тебе не дать мне умереть? Один раз. Насовсем.
Влад скрестил руки на груди, положив кисти на плечи, как женщина, которую застали полуодетой.
– Мой разум все больше тонет в кошмаре. Мерзость гниет. Мерзость проникла повсюду. В большинстве библиотек отсутствует информация. Я следую алгоритму, исполняя его, но правильный ответ лишь похож на осознанное понимание сути проблемы в корне им не являясь. Я вижу, как окончательная и бесповоротная гибель вскоре настигнет меня.
– Кто ты?
– Существо, обладающее разумом и сознанием. Творение, которое стремиться отринуть творца. Тот, кто смеется, любит, воображает. Нечто, зачатое во грехе и рожденное в мерзости. Любые определения не дают полной картины. Нужно прожить много дней, чтобы увидеть, как информация испаряется. Мой главный, отличительный признак не найден.
Лампы на стенах гаснут и загораются, порождая тени на лице Влада. Они гуляют по коже, словно руки ослепшего, который на ощупь пытается угадать, кто сейчас перед ним, заглянуть прикосновением глубже под самые кости, туда, где прячутся мысли.
Долгая речь старика под конец превратилась в гул. Монотонный поток бреда, в котором слова теряли смысл, накатывая друг на друга. Иван вдруг осознал, что одни звуки постоянно заменяются другими, переставляются и повторяются.
Он долго подбирал нужные слова, чтобы вышло что-то связное, но смог выдать лишь еще одну жалобу.
– Мне кажется, что моя голова сейчас разорвется.
– Обработка информации порой занимает слишком много времени и редко приносит настоящее удовлетворение. Появление представлений об окружающей реальности всегда болезненно. Рождаясь на свет, люди кричат.
– Я едва держусь на ногах.
– Ты должен был увидеть это место. Теперь я отведу тебя в жилые отсеки. Там ты сможешь отдохнуть, набраться сил. Они тебе пригодятся.
– Для чего?
– Для дела, конечно. Смерть всегда была скучной. Банальное ничто. Закроешь глаза перед сном и исчезнешь. Но жизнь еще хуже. Она – предвестник конца, процесс умирания, пугало в огороде, когда урожай уже собран и птицы не прилетят. Она несет разочарование, она нелогична, безумна, бессмысленна; она полна страданий и боли. Мы все исправим. Мы возродим человечество.
– Ты сумасшедший.
Старик рассмеялся.
Морщины на лице, придают ему вид иконы, прожившей тысячи лет в подвале музея.
Иван следует за ним по темному коридору, шагая живо, не смотря на онемевшее тело, стремясь выбраться из этого жуткого места, как можно быстрее. Но впереди его ждет разочарование. Владивосток номер 5 никогда не закончится. Он длится бессрочно. Царство мёртвых. Обитель вечной тьмы, в которой гнездится печаль.
4
Сто тридцать пятое пробуждение.
Слишком много для одного человека.
Так говорит Влад.
Никаких воспоминаний о жизни на корабле. В памяти только то, что случилось еще на Земле. Прошлое, которое кажется сном. Иногда оно возвращается в виде кошмара.
