Александр Операй
Злой человек
Пора уходить.
Я оставляю на столе у окна все свои деньги. Десять тысяч кредитов. Я знаю, что Алиса потратит их на новый сон о нашем мертвом сынишке, а потом снова исчезнет, подключившись к Радость-17. Мы никогда не сможем поговорить.
В словах больше нет смысла.
3
На улице толпы людей.
Витрины и окна торгового центра горят, как гирлянды. Самые лучшие вещи со скидкой. Все почти за бесплатно. Порно-театры зазывают на виртуальные представления. Ночные клубы и бары предлагают забыться под музыку, танцы и алкоголь. За каждым углом шоу-программы, тематические мероприятия, выступления звёзд. Организаторы быстрых встреч готовы предложить различные форматы общения, чтобы клиенты обязательно добились успеха в поиске любви и секса.
Тысячи людей ищут праздник в обмен на кредиты. Они часами путешествуют от заведения к заведению, чтобы забыть о собственной жизни. Развлечься для них почти как работа. Все приелось и скучно. Депрессия. Кризис среднего возраста, затянувшийся на сотни лет. Они скатываются в бездну разочарований несмотря на все улучшения, которые ставят в новые оболочки: редактирование генов, увеличение физической силы, нейроинтерфейсы, ускорение мыслительных процессов, татуировки, пирсинг, эмоциональные фильтры.
Нужно включить улыбку на полную мощность, чтобы пережить еще один бессмысленный вечер на краю Галактики Млечный Путь.
Я принимаю две таблетки рисперидона.
Шизофрения забавная штука. Порою нельзя сказать точно, когда рефлексия сменится бредом, а спокойствие уступит место агрессии без причин. Если прижмет всегда можно купить клозапин и молиться, чтобы не сдохнуть от инфекции в случае передоза. Но когда привыкаешь к болезни, даже такие резкие перепады становятся в порядке вещей.
В витринах голые и одетые манекены изображают людей, за кассами роботы-слуги ожидают клиентов, заранее вытянув губы в полуулыбке, на полках игрушки, открытки, коробки конфет, сувениры. И ни одного человека. Род Homo Sapiens вымер, породив Homo Consumptor. От изобилия несет одиночеством. Я вижу огромного зайца, сидящего у в хода в отдел для будущих мам, и чувствую, что готов удавиться под взглядом грустных, но ложных глаз ненастоящего животного, передающего мне свой фальшивый посыл. Имитация жизни, перейдолия в глазном нерве, способная ввести в заблуждение мозг, склонный к самообману. Смутный и невразумительный образ, принимаемый мной за настоящий.
Огромное количество товаров, выставленных в лабиринте из полок, сбивает с толку. Изобилие, процветание и абсолютная нищета за витринами магазинов. С каждым годом становится хуже. Окраина со всей своей грязью, убогостью и разрушением подбирается к центру, и город превращается в свалку.
Я двигаюсь в сторону старых кварталов.
Все вечеринки остаются за поворотом.
Улица опустела.
Толпа исчезла, оставив после себя мусор и грязь. Отбросы будут веками лежать на планете, как единственное напоминание о том, что человечество когда-то здесь было. Милый памятник воздвиг себе высокоразвитый Homo Habilis. Мир катится под откос, и я вместе с ним. Может быть, мы уцелеем, перенесемся в будущее и продолжим существовать, но верится в это с трудом. Скорее всего нас ждет разочарование. К гадалке не ходи. Все закончится плохо.
Улицы превращаются в лабиринт. Темные, мрачные крысиные норы. Ни деревьев, ни парков, ни искусственных рек, ни озер. Только дома, высотки и небоскребы, магазины, фабрики, заводы, перерабатывающие комплексы и склады. Всё пустует и рушится под натиском энтропии. За последние пару лет население уменьшилось в несколько раз. Многие сбежали еще в самом начале упадка. Поле того, как корпорация «ОЗМА» закрыла часть заводов и фабрик, перенеся основное производство ближе к побережью, количество рабочих мест сократилось, обрекая индустриальный район на быструю смерть. Рост автоматизации производства, выход робототехники на первый план, дешевая рабочая сила в других частях города и строительство новой системы дорог, облегчавшей транспортировку товаров вдоль побережья, привели к банкротству мелких предприятий и фирм. Недовольство, нищета, массовая безработица и небывалый рассвет преступности вылились в бунт, в настоящее восстание против города. Несколько тысяч людей принялись уничтожать квартал за кварталом, сжигая всё на своем пути. Полиции удалось подавить сопротивление лишь через несколько дней. Погибло много народу. Точное число никто не назвал. Бесценная жизнь человека рвалась, как прогнившая нить. Улицы окрасились кровью. Трупы валялись везде. Долгое время в воздухе, сквозь едкий привкус пожара, слышался едва уловимый душок разлагавшейся плоти. Сотни зданий и домов были повреждены или сожжены до такой степени, что их оставалось только снести, но они по-прежнему здесь. Сломанные, покалеченные, покинутые навсегда. Мятеж столкнул район в могилу, на краю которой он будто бы замер, не решаясь упасть. Люди ушли, оставив поле себя только стены, которые со временем превратились в руины.
Брошенные здания, дома, пустынные улицы и подворотни, как магнит привлекают наркоторговцев и прочую мерзость. Здесь есть всё самое нужное. Проститутки, запрещенные сны, перепрошитые оболочки, вирусы, взломанное программное обеспечение, дешевая пластика без лицензии и лишних вопросов, услуги нетраннеров, информация из базы данных Службы надзора, фальшивые данные гражданина.
Я прошел мимо огромного склада, служившего когда-то больницей, и свернул в сторону стадиона. Улица тянулась между приземистыми домами, за которыми поднимались, как старшие братья, многоэтажки и небоскребы. Фонари не горели. Темные, мрачные остовы разрушенных зданий смотрели на меня пустыми глазницами выбитых окон. Безразличные ко всему, они скрипели, словно деревья в отжившем лесу. Из-за угла сгоревшего бара в мою сторону двинулись тени. Я бросился к ближайшему дому, дернул дверь, но она оказалась закрыта, доски на заколоченных окнах не поддавались. Кто-то ударил меня в голову палкой, но удар лишь скользнул по виску, слегка сорвав кожу и волосы. Я упал на тротуар и увидел над собой двухметрового мужика, готового двинуть меня в лицо здоровенным ботинком. Я схватил его за ногу и толкнул, что было силы. Он отлетел к стене дома треснувшись затылком об подоконник. Сбоку раздался топот ног и похабная ругань. Не дожидаясь прибытия подкрепления, я вскочил и бросился на утек. За мной гналась целая стая. Теперь они не скрывались. Четверо сзади, трое сбоку и тень впереди. Я свернул в подворотню и перепрыгнул забор. Заброшенный сад порос высокой травой, я побежал вдоль стены в следующий двор. Двое парней, грязные и оборванные с перекошенными от волнения лицами, обогнули дом и бросились на меня. Я увернулся от удара ножом, получил кулаком в левый глаз и попал одному из нападавших коленом в живот.
Из-за угла показался громила, который минуту назад напал на меня рядом с больницей. Он взревел, как городская сирена и достал из-за пояса пистолет, больше похожий на стартовый пугач для бегунов. Не дожидаясь отсчета: «На старт. Внимание. Марш!!!» я рванул с места в сторону стадиона. Шум крови в ушах заглушил топот ног. Я проклял себя десять раз по миллиону за то, что когда-то курил. Легкие разрывались на части. Всё это длилось и длилось. Казалось, вот-вот забрезжит рассвет.
Удар в спину сбил меня с ног. В голове зазвенело. Тени окружили меня и принялись бить. Молча. Без разговоров. Я катался по земле, получая удары под ребра, в живот, по голове и по почкам. Кровь из разбитой щеки хлынула в рот и показалась мне ржавой на вкус. Я попытался вскочить и убежать, но меня повалили обратно. Боль была странно обидной.
На крыльце ближайшего дома собрались какие-то люди. Незнакомцы курили и равнодушно смотрели, как я умираю. Некоторые улыбались, махали руками. Передавали приветы. Они наслаждались происходящим. В их глазах я был еще одним неудачником, который получал по заслугам.
Я набираю в легкие воздух и кричу, что есть мочи:
– МИША!
Многоэтажные дома срываются с места, рассыпаясь в безумном припадке на части. Облако пыли и дыма поднимается вверх, и принимает форму чудовищ, живущих у истока кошмара. Далеко-далеко приливные волны ударили в берег и город качнулся и начал сползать в океан. Ночь размазалась, как краска на полотне.
И все успокоилось. Стихло.
Тени ушли.
Я лежу на спине и смотрю в небо на звезды. Галактика выглядит почти так же, как в июне 1889 года из восточного окна спальни Ван Гога. Я испытываю непреодолимую потребность в религии. Звёздная ночь дарит гнетущее ощущение пребывания на пороге вечности. Мне предстоит долгое путешествие через смерть к туманности Андромеды, Большому и Малому Магеллановым Облакам. Я бы хотел существовать в ином измерении, подчинятся другим законам, перестать быть человеком, избавиться от страстей и безумия.
Михаил тронул меня за плечо:
– Вставай. Простынешь еще.
– Они разбили мне нос.
– Еще бы. Ты выбрал не лучший район для прогулки.
Я пожимаю плечами. Вся моя жизнь череда неразумных решений.
– Мне бы умыться.
Михаил тащит меня в сторону стадиона.
Мрачное здание, окутано тайной, тишиной и печалью. Пожар уничтожил большую часть трибун и обвалил раздвижную крышу, обломки которой упали на футбольное поле. Когда-то давно здесь проходили финальные матчи городской лиги, олимпиады легкоатлетов, выступления музыкантов. Теперь это место стало порталом в кошмар.
На входе в тоннель под трибунами нас встречает охрана. Несколько мужчин с ружьями и дубинами. Они отдают Мише честь и открывают ворота. Меня словно нет. Я серая тень, которая плетется за их командиром. Я маленькая девочка, летящая в пропасть с надеждой на то, что внизу окажется кроличья нора, устланная валежником и кучей сухих листьев. Но впереди лишь первый круг ада.
Разрушенное футбольное поле завалено упырями. Неподвижные, бездыханные, вылепленные из мрамора куклы. Куча полудохлых личинок, когда-то бывших людьми. Их сон не закончится перерождением в нечто большее чем человек. Все, что их ждет – пробуждение на грязном, холодном и одиноком погосте.
Что же им снится?
Реальность.
Сон внутри сна.
Мечты наяву.
Я не могу выйти из круга метафор.
Что-то сломано здесь и никогда не будет, как прежде. Как и они я был рожден взрослым. Я пришел на свет вперед ногами в возрасте тридцати трех лет, в грязной убогой квартире, одетый в пальто и драные джинсы. Моя жизнь еще один сон в коллективном кошмаре.
Михаил ведет меня в помещение под трибунами. Всюду тянутся провода, валяются инструменты, системные блоки и микросхемы. В центре комнаты на серверных стойках лежат несколько сотен Радость-17. Справа от входа находится стол и два стула. На дальней стене висит монитор.
Михаил стирает пыль с накопителей данных, проверяет провода и переходы, включает несколько кулеров и следит за изменением температуры. Его касания легки и осторожны, словно он боится разрушить истлевшую туринскую плащаницу. Он улыбается, как тысячи мальчиков-болванчиков, живущих внутри телевизора, и продающих свою позитивную рожу за деньги.
Михаил говорит:
– Ты когда-нибудь верил?
– Пытался.
– Я скажу тебе кое-что. Открою секрет: РАДОСТЬ – сломалась.
Я молчу. Чувство такое, будто я соскользнул с крутого карниза и пытаюсь схватить рукой пустоту.
Где-то далеко в одной из больниц лежит медицинская карта. Там есть запись обо всех моих недостатках: я ЧЕЛОВЕК с дефектом мышления, который постоянно скользит. Кто я? Кто ты? Кто они? Кто мы? Что такое счастье? Почему растет трава? Зачем нужно солнце? Где находится среда? Почему она жидкая? Я хотел сказать – вода. Спаси меня, пожалуйста, если знаешь, что такое вечность.
Я принимаю рисперидон, чтобы маленькая комнатушка в моей голове, набитая зеркалами и рефлексией, не развалилась на части. Таблетки горьки, но дают избавление от гнетущего чувства тревоги.
Михаил садится за стол и наливает чай в небольшие белые чашки. Такие чистые и гладкие, как гениталии пластмассовых кукол. Он предлагает мне сливки и сахар, длинную ложку и блюдце с печеньем, словно мы две маленькие девочки в комнате с розовыми пони на стенах. Строим из себя взрослых женщин в светской пустой болтовне. Нереализованное сексуальное напряжение висит между нами.
Я кладу на стол Радость-17, в которой находятся остатки сознания мертвого продавца. Все что мне удалось скачать. Несчастный барыга погиб только за тем, чтобы Лина смогла залезть мне под кожу. Сумасшедшая сука. Я заставлю её заплатить. Она ответит за все, что со мной сотворила.
– Я достал еще один сон.
Михаил молчит. Он рассматривает меня, как псевдо-крысу, которая забралась к нему в дом, чтобы сожрать остатки вчерашнего ужина. Он тыкает пальцем в сторону серверных стоек и говорит:
– Оглянись. Вся комната ими забита.
– Здесь виден город.
Михаил давится чаем. На гладкой поверхности чашки отражаются наши костлявые лица. Я замечаю, что больше не похож на человека, а выгляжу, как упырь. Бледный и ужасно худой. Жертва маньяка, морившего меня голодом и сигаретами.
Я говорю:
– Лина нашла меня.
– Я не хотел тебя подставлять.
– Она как письмо в телевизор, которое я не писал и не отправлял, но каким-то странным образом выиграл в лотерее утюг. Она села на кухне и закурила свои сигареты, будто мы просто друзья. Её сиськи скрывались под лифчиком черного цвета, который я видел сквозь тонкую блузку. Он был там, как руки другого мужчины. Раньше я думал у нас с ней могли появиться дом, телевизор, работа, псевдо-собаки, друзья, но с такими бабами, как она никогда, ничего не выходит.
– Звучишь будто кризис среднего возраста.
Михаил берет мою Радость-17 и подключает к серверу. Монитор на стене рябит белым шумом. Время от времени сквозь помехи прорывается изображение пляжа.
Благодаря четкой картинке с поразительно реалистичными цветами и контрастностью, высокочастотным динамикам, расположенным за экраном (описание и технические характеристики продукции могут быть изменены без предварительного уведомления и доведены до сведения потребителей в соответствии с требованиями применимого законодательства) я вижу, как океан набегает на берег. Изображение проникает в сознание, и оно, без малейших усилий с моей стороны, дает мне почувствовать соленый вкус волн, и жаркое, едва выносимое прикосновение солнца, хотя его свет уже на закате и близится вечер. В сумерках темный песок на берегу похож на пепелище после пожара.
На горизонте виднеются горы и белый, выцветший город. Огромный и неживой он медленно поднимался вверх над пустыней. Небоскребы, деловые и развлекательные центры, банки, магазины, скелеты заводов и фабрик, бесконечные плетения многоэтажных домов, собранных в микрорайоны вдоль побережья.
Я делаю небольшой глоток чаю и чувствую привкус мяты, а следом боль в разбитых губах. Хочется закрыть глаза и уснуть, чтобы проснуться в другом месте кем-то другим. Реальность иссекается по краям белыми пятнами. Руки трясутся так сильно, будто я болен неизлечимой болезнью.
Михаил обводит комнату взглядом и говорит.
– Здесь есть проблема, – он стучит костяшками пальцев по застывшей картинке на мониторе, – город другой. Он выглядит меньше. Многие здания находятся не на своем месте, а каких-то и вовсе тут нет. Горы не так высоки и кажутся старше, чем наши. Океан далеко и солнце чужое. Оно уже умирает.
Я потираю виски.
Михаил закидывает ногу на ногу и складывает руки на груди, кутаясь в плащ, от чего становится похож на барыгу, скрывающего под одеждой товар. Истина где-то рядом. Спрятана под песком. Нужно пойти на пляж и откопать её с помощью лопаты, которую может продать только Михаил.
Я пытаюсь удержать руки на месте, потому что они противятся мне. Страшное, невыносимое желание почесаться мучит меня. Зуд нарастает и проникает под кожу, жжет мои кости.
Михаил говорит:
– Мы все спим и видим один и тот же сон постоянно. Он будто вирус, проникает по общей сети в каждый прибор. Червь засел глубоко, да так, что иглой не достанешь. Маленький, вредоносный сценарий, способный создавать копии самого себя, пожирая зеттабайты программного кода. Мерзость гниет. Мерзость плодится. Мерзость заменяет нейронные связи в твоей голове.
Я молчу.
Я жду, когда мои руки меня победят.
И сую их в карман, а они достаются обратно. Снова лезут в карман и снова обратно.
Михаил говорит:
– Ты должен меня подключить. Я хочу увидеть все изнутри.
Я чешу лицо, локти, грудь, чешу плечи, уши, голову, нос, проверяю зубы во рту, щупаю десны. Делаю всё это по кругу несколько раз. Снова и снова, будто сломался. Другая личность внутри меня близка к пробужденью. Осталось немного и я перестану быть этим и стану кем-то еще.
Я открываю упаковку рисперидона и высыпаю кучу таблеток на стол. Вот мой обряд причащения. Тело господне. Кровь и плоть. Я принимаю лекарство и в предвкушении откровения закрываю глаза. Нет ничего передо мной. Только тьма. Она была в самом начале. Она будет в конце.
Михаил ложится на пол.
Он улыбается.
Ему все это в кайф.
Он верит, что там, внутри Радость-17, прячется Бог.
Я прикрепляю силиконовые электроды Михаилу на голову и грудь. Пластины пахнут грязью и потом. Эта вонь никуда не исчезнет. Она будет здесь еще много лет.
Радость-17 загорается красным светом.
Михаил засыпает.
Глава 5
1
Иван мало что помнит о мире.
Нет ничего кроме волн, кроме боли.
Боль и есть океан.
Когда наступает прилив, он ныряет на глубину. Царящая всюду тьма приносит ему облегчение. Он не знает кто он и больше не хочет узнать. Это прыжок в неизвестность. Погружаясь в пучину, он думает о том, что лучше умереть, чем жить словно механизм, замкнувшись в себе.
С каждым метром темнота надвигается ближе и в ней появляются странные звуки, будто айсберги скребут по дну океана. Иван пытается совладать со своим страхом, сосредоточившись на погружении, но вновь и вновь слышит неразборчивый шепот:
Влневует… Влневует… Влневует…
Ивану кажется, что океан со страшной силой давит на тело. Ребра болят, дышать тяжело, будто воздух внутри скафандра превратился в кисель. Вдох не приносит обычного облегчения. Выдыхать просто нечем. Сердце едва справляется с кровью, которая копится в ногах и создает невыносимое чувство разрыва, будто кости лезут из тела. Тряска усиливается, вызывая сильную тошноту. Чувство полной дезориентации. Желудок подбрасывает вверх и резко швыряет вниз, хочется вернуться назад на поверхность, но тело залито свинцом и весит несколько тонн. Ничего не поднять, не сдвинуть с места. Неимоверным усилием воли Иван открывает рот, чтобы кричать, но из горла вырывается лишь хрип и слюна. Он падает вниз и долго летит по колодцу, разбиваясь на дне океана об темноту.
Однажды во время отлива он на мгновенье вынырнул на поверхность и увидел на отмели разрушенный шаттл. Судно переломило пополам: передняя часть упала на бок, а хвост все еще возвышается над водой. Корпус сильно прогнил и местами, как решето. Коррозия разъедает обшивку настолько сильно, что сквозь трещины в крыльях вытекает горючее и попадает в морскую воду. Грязные волны бьются об кучу металла в том месте, где когда-то виднелось название шаттла. Буквы истёрлись и теперь в них мало смысла.
ВЛ..НЕ….ВУЕТ
Прилив приходит и уходит, а Влневует остается. Надпись проступает сквозь толщу воды, когда шаттл погружается на дно и вновь поднимается над поверхностью океана во время отлива. Тень пробегает по небу. Ветер приносит запах гниения. Сладковатый "аромат" смерти идет от волны.
Но ему все равно. Он не против. Иван не видит никакой разницы между жизнью и смертью. Он уверен, что никогда еще не был жив и никогда прежде не умирал. Это место похоже на узкий канал, который разделяет океан и море. Они встречаются друг с другом, но между ними существует преграда, которую не преступить.
На пустынном побережье нет ни души. Вокруг лишь камни и волны. Шум и ярость, надвигающейся непогоды. Холодный прибой разрушает пляж, вымывая породу. Крутой, высокий берег уходит от прилива все дальше в глубь материка. Только скалы никак не сдаются. Они торчат из воды темными спинами, как выброшенные из глубин океана киты.
Какая-то часть его разума давно знает название шаттла. Воспоминание вертится перед глазами, как муха, раздражает и сводит с ума. Он попытался отбросить его, выдохнуть вместе с воздухом, погружаясь во тьму океана, но ему помешал нарастающий гул:
Влневует… Влневует…
Влневует… Влневует…
Время идет и вместе с ним уходит боль. Когда он в очередной раз поднимается на поверхность, чтобы увидеть надпись на корпусе шаттла, к нему приходит первое явственное ощущение настоящего мира. Он слышит, как мимо проезжают машины и чувствует запах выхлопных газов, которые попадают в палату через окно. Где-то справа захлопнулась дверь, оборвав бубнёж телевизора. Ветер трогает волосы и убегает из комнаты прочь. Реальность пахнет цветами. Иногда это тюльпаны, иногда васильки, но чаще всего сирень, мандарин, мята и сера. Рядом колышутся шторы, такие чистые и свежие, что кажутся листами белой бумаги. На тумбочке стоит ваза с цветами. Сегодня пионы.
Хочется пить.
Жажда невыносима. Она вытесняет собой все другое. Кажется, нет ничего более важного, чем выпить стакан чистой, холодной воды.
– Пить, – шепчет Иван.
В комнате только цветы.
– Пить!
Тело тяжелое и чужое.
– Пить!!
Хлопает дверь.
– Пить. Дайте воды.
– Вам нельзя.
– Дайте пить!
– Успокойтесь. Я должен сделать укол.
– Пожалуйста. Люди!
– Черт, не стойте столбом. Держите его.
– ПИТЬ. ДАЙТЕ ВОДЫ.
Иван бьет врача ногой в живот, и тот отлетает к окну, опрокидывая вазу. Она разбивается, и цветы шелестят, разлетаясь по полу. Этот звук сводит с ума. Комната вертится вокруг неподвижного потолка, стены тянутся вверх. Иван соскальзывает с края кровати и падает в океан.
Влневует… Влневует… Влневует…
2
Ваза вновь стоит у окна. Сегодня кто-то принес олеандры.
Цветы клонятся вниз и теряются среди листьев. Розовый, голубой и зеленый медленно превращаются в черный. Некогда пышный букет теперь увядает.
В банке колы на подоконнике потрескивают пузыри, капли влаги ползут по жестянке и падают на пол. Этот звук раздражает. Он слишком громкий.
– Пить, – шепчет Иван. Голос сухой, как песок, гуляющий по пустыне.
Чья-то тень нависает над ним. Незнакомая девушка помогает ему поднять голову с подушки и дает сделать несколько мелких глотков газировки. Это так хорошо, что ему хочется плакать. Сладко! Так сладко! В мире, в котором существует холодная кола, не может быть боли. Он закашлялся, поперхнувшись пузырьками углекислого газа.
– Много нельзя.
– Цветы больше не пахнут.
– Они неживые.
– Вчера были пионы.
– Уже осень, любимый.
Незнакомка берет его руку в свою.
Ветер играет со шторой: прилив и отлив. Ткань поднимается вверх и опускается вниз, словно дышит. Сквозь щели в окне гудят сквозняки. Они шепчут ему: Влневует… Влневует…
– Я так долго ждала тебя, Ваня.
Он взглянул на нее.
Девушка была худа и держалась немного сутуловато. Её большие зеленые глаза внимательно следили за Иваном и в этом ясном, откровенном взоре, чувствовалось что-то отталкивающее. Внешне спокойная, она казалась другой: порывистой, нервной. У нее были длинные руки и ноги, тонкие губы и неприметная грудь.
– Что-то не так?
Незнакомка гладит Ивана вдоль линии жизни на левой руке. Острые ногти, покрытые лаком черного цвета, оставляют тонкие борозды на коже, будто шрамы от лезвия бритвы. Еще немного и ласка превратиться в настоящую пытку. Боль вызывает в нем чувство тревоги.
Иван хватает девушку за запястье.
– Отпусти.
– Кто ты такая?
– Мне больно. Успокойся, любимый.
– Перестань меня так называть.
– Иван, отпусти мою руку.
Они смотрят друг другу в глаза. Девушка придвигается ближе, и он чувствует ее дыхание у себя на лице. Край легкой блузки отошел вниз, обнажив маленькую грудь с большими темными сосками.
– Когда ты спишь, то укрываешься одеялом с головой, как ребенок. Иногда с включенным светом, а бывает, не можешь уснуть до тех пор, пока не проверишь все замки в доме, окна, розетки, краны и телефоны.
Он выпустил ее руку и прошептал:
– Дерьмо. Все это дерьмо.
– Тебе не смешно? Ты всегда смеялся, когда я пыталась говорить с тобой о серьезных вещах. Ты улыбался этой своей дурацкой полуулыбкой, от которой у тебя торчит один зуб над нижней губой.
– Кто ты?
– Ваня, мой милый… – она протянула руку к нему, едва не коснулась лица, но Иван отпрянул, вжавшись в изголовье кровати. И этим будто ударил её. Она вздрогнула и разрыдалась.
Смотреть неприятно.
Он отвернулся к окну.
Маленькое облако медленно уползает за крышу. Ему хорошо не быть человеком. Никогда не чувствовать себя идиотом. Мир, готовый, придуманный, сделанный другими людьми, выглядит как дурдом. Иван не просто забыл свою прежнюю жизнь, он ощущает, что должен бы её помнить, и находит свою забывчивость странной. Будто кто-то чужой сознательно вырезал воспоминания о каких-то событиях и оставил ему только смутный намек на былое: ваза полна мертвых цветов.
3
Врач внимательно следит за Иваном.
Примерная схема беседы и перечень возможных вопросов никогда не меняются. Все начинается с даты и времени года. Они проверяют реальность на достоверность. Затем следуют расспросы о месте и людях, которые окружают Ивана. Если он не в состоянии ответить правильно, врач попросит его идентифицировать себя самого.
– При полном отсутствии воспоминаний о недавних событиях, ваша память сохранила болезненные эпизоды, связанные с пребыванием в хранилище данных Владивосток номер 5.
Иван сидит у окна. Он плохо воспринимает происходящее и выглядит отрешенным. В кабинете стоят удобные, но не слишком мягкие кресла, кушетка для терапии, диван и несколько стульев. Он выбрал себе место откуда хорошо виден парк, примыкающий к зданию центра сканирования и картрирования головного мозга. Там есть лужайки, залитые солнцем, и тихие места, спрятанные в тени деревьев. Часть территории покрыта высокой травой и кустарниками, отчего кажется заброшенной и лишенной внимания человека. Местность больше похожа на лесной уголок. Иллюзия естественности так сильна, что производит впечатление, будто растения здесь были всегда, а больница вторглась сюда лишь недавно.
Сегодня, впервые за несколько недель с "пробуждения", Иван подмечает, что солнечный свет выглядит по-другому. Это кажется странным. Мир не такой, каким должен быть. Все окружающее производит впечатление какой-то фантазии, грезы, видения.
Врач говорит:
– Считаете ли вы себя больным?
Иван пожимает плечами.
– Этот вид из окна. Он будто не знает, как выглядит солнечный свет.
Доктор делает запись в блокноте.
– Некоторые необычные расстройства, характерные при загрузке сознания в новую оболочку, проявляются у вас в виде частых скачков с одной темы на другую.
– Люди в белых халатах постоянно дают мне таблетки. От них снятся кошмары.
– В чем особенность этих снов?
Иван потирает виски. Он перестал спать по ночам. Окна в больничной палате смотрят в сторону океана. Ветер приносит шум волн. Они шепчут ему правду о нем самом, пока он лежит в темноте и ждет наступления дня.
– Эта девушка принесла мне в палату картину: лодка плывет по реке.
– Лина хочет помочь. Она проявляет заботу. Вы ведь раньше ценили Ван Гога.
– Это Бёклин. Я не мог перепутать.
– Так бывает. Ложные воспоминания кажутся сном. Все те люди, которых вы якобы знали, события, которые прожили, блекнут на фоне нового опыта. Скоро вы снова вернетесь домой. Нужно только дать памяти время.
– Вы когда-нибудь замечали, как черны кипарисы?
– Простите?
– В центре картины есть остров. Там всюду деревья. Они будто живые, а человек в лодке умер. Лина хотела, чтобы я это понял.
– Наверное, стоит убрать эту картину из вашей палаты.
Иван нахмурился и глянул в окно.
Врач упустил кое-что.
В парке больницы растут кипарисы. Верхушки деревьев качаются на ветру. Они знают нечто такое, что Ивану пока недоступно. Если бы он мог выбраться отсюда, то взял бы лопату и выкопал их вместе с корнем.
– Давайте вернемся к разговору о ваших кошмарах. Вы были участником этих снов или видели происходящее со стороны? Как долго длилось это состояние?
Иван не отвечает.
– Когда пациенты идут на поправку, мы разрешаем прогулки по парку.
– Мне снится Владивосток номер 5.
– Хорошо.
– Он разбудил меня первым. Я единственный человек на борту корабля. Все остальные люди мертвы. Они похоронены в памяти Владивосток номер 5 и пробудут там еще вечность. Моя новая жизнь проходит в холоде и темноте. Я брожу по пустым коридорам и пытаюсь понять зачем Владивосток номер 5 меня разбудил. Я одинок, как мог быть только Бог в самом начале. Часы, дни, недели, века.
Мне нужна конечная цель. Смысл. Предназначение.
Я надеваю скафандр и выхожу в космос. Владивосток номер 5 висит на орбите огромной планеты. Она похожа на Землю. Океан, горы, леса и песок. Еще одна колыбель. Еще один шанс начать все сначала. Но я безразличен к судьбе человечества. Мужчины и женщины, безликие незнакомцы исчезают в ничто, когда я стираю их из памяти Владивосток номер 5 в алфавитном порядке по возрастанию от А до Я.
В хранилище данных остается только одна запись сознания. Я беру её за основу. Я пробуждаю миллионы из праха. Я создаю их по своему образу и подобию. Потому что я больше не человек.
Иван замолчал и глянул в окно.
Теперь, когда кошмар воплотился в слова, он почувствовал, что некоторые мысли не принадлежат ему лично. То был кто-то другой. Чуждые силы заставляют его двигаться, говорить, смотреть и молчать. Он просыпается каждую ночь и видит себя со стороны. Мокрая от пота простыня раздражает своим менторским тоном, она орет в каждую пору кожи на теле: «Тебе снились дерьмовые сны». Лодка плывет на стене по ужасно спокойной реке. Черные кипарисы, устремленные в небо, заставляют тьму шевелиться. Он смотрит туда и видит силуэт незнакомца.
– Мой кошмар – это воспоминание, доктор.
– Вы так считаете?
– Он кажется настоящим.
– В том, что вы рассказали есть все признаки навязчивого сновидения. Ваша психика пытается завершить гештальт: здесь и как.
– Знаете, что самое страшное, доктор? Вам будет смешно.
– Мне важно услышать все ваши мысли.
– Я думаю, что все люди лишь копии моего сознания. Ненастоящие, фальшивые болванчики, которые играют роль в театре под названием "Глобус". Кто-то, вроде вас, выдвинут на первый план, а другие лишь массовка на фоне отвратительной драмы, которая разыгрывается здесь уже много столетий подряд.
Врач делает запись в блокноте.
– Не случалось ли вам чувствовать, что кто-то может знать, о чем вы думаете, или даже читать ваши мысли?
– Люди в белых халатах. Они разговаривают полушепотом. Вздрагивают и морщатся при скрипе двери. Они просят меня отвечать на вопросы.
