Александр Васильевич Дёмышев
Витькины небеса. Жить ради Победы
Но хоть и прозвали Витьку Кмитлывым, а физическая природа электрического тока, свойства проводников и изоляционных материалов, а тем паче передача голоса по проводам – всё это долго ещё оставалось для деревенского паренька тайной, покрытой мраком.
***
У проходной 32-го завода всегда торчали 2-3 торговца табаком. На шеях у них болтались сумки с товаром, который они продавали желающим, насыпая коробком в бумажку или в кисет. Пробовал торговать бабушкиным самосадом и Витёк, да прибыли особой что-то не получилось. Видать, не горазд он оказался к торговому делу; забросил.
Вообще-то, талоны на табак полагались всем работающим, по возрасту не ограничивали. Витька, как все, отоваривал их и покуривал вполне открыто. Лишь при маме и бабушке дымить как-то стеснялся. Но однажды у мальчишки сильно распухла щека. От пронзительной зубной боли Витька не знал куда деться. Лекарств в доме не водилось. Тут-то мама и вспомнила, что когда у бати случалась такая беда, он обычно втягивал табачный дым и подолгу держал его за щекой у зуба, чтобы полегчало. Витьке предложили попробовать. И вот он, сидя на подоконнике, стал курить, стараясь выгонять дым из избы на улицу. У проходивших мимо соседских ребят чуть челюсти не отпали:
– Вить, а чо, тебе мама уже прямо дома курить разрешила?!
– Само собой; всё как положено, – не моргнув глазом, отвечал довольнющий мальчуган.
…Завершалось лето сорок третьего года новыми победами Красной армии. Главная из них – разгром немцев на Курской дуге. Наши войска продолжали отвоёвывать захваченные противником города и сёла. Освободили Орёл и Белгород, а затем и Харьков. Победы не давались стране даром, оплачивались жизнями тысяч и тысяч её сынов и дочерей. После Курской дуги Германия больше так и не смогла собрать силы для крупного наступления. А Красная Армия, напротив, с каждым днём становилась всё сильнее. Достигалось это в первую очередь благодаря невероятному самопожертвованию тружеников тыла. Такой мобилизации всех сил и средств, всех мыслимых и немыслимых резервов не знала ни одна страна мира. В той же Германии ещё и не думали привлекать к тяжёлым работам женщин, а у нас с самого начала войны и женщины, и дети вкалывали по 12 часов в день без выходных и отпусков. Потому и смогли обеспечить армию всем необходимым и переломить ход войны…
Свободного времени почти не было, а чуть появлялось – надо вновь заготавливать дрова и сено. Витькиной семье, как потерявшим отца на фронте, выдали разрешение косить для коровы на неудобицах траву, оставшуюся после основного сенокоса. Витька с мамой находили такие участки в заболоченных местах у железной дороги за Боровым озером. Косили, метали сено в маленькие стожочки. Иногда помогал им в этом деле и их подселенец Мишка Зорин. Нелегко голодными уйти за много километров и махать там косой да вилами. Пить хотелось, а ручья рядом нет. Тогда придумали класть на болотину платок и пить через него. На одно надеялись: что смётанное в стожки сено до осени никто не утащит.
Чем дольше Витёк общался с Мишкой Зориным – тем больше вопросов, на которые ответить сложно, у него появлялось. Ведь Мишка – далеко не дурак, поумнее остальных подселенцев. Да и жизнью он битый, отец в лагерях. Вроде, должен понимать, что к чему. Тогда почему он частенько позволяет себе всякие антисоветские высказывания? И всё это ему – как с гуся вода! Может, он – провокатор? Может, сам своего отца и сдал в НКВД? Да нет, бред. Хотя он же говорил: мол, сейчас время такое – даже дети на своих родителей доносят. Уж не про себя ли сказал? И не он ли спёр то письмо, из-за которого батю упекли в штрафбат, где он и погиб?
22. НАДОЕВШИЙ ВЕТЕР
Новая работа Витьке нравилась. Имелась в ней какая-то доля романтики, отваги. И хоть знания мальчишки в области электричества по-прежнему оставались крайне скудны, но кой-какой навык при помощи ребят из бригады он наработал.
Связь и внутри завода, и с городом осуществлялась посредством проволочных воздушных линий. К столбу крепилось штук пять-шесть перекладин, называемых траверсами. А на каждой траверсе – 8–12 изоляторов, по которым тянулись от столба к столбу тонкие оцинкованные провода.
В ветреную погоду провода обрывались или могли просто переплестись меж собой. Случалось короткое замыкание, и связь прерывалась. Монтёрам приходилось хоть в дождь, хоть в снег висеть, опоясавшись страховочными ремнями, на столбах, устраняя повреждения. Да ещё и новые линии тянули к построенным объектам. В этом и заключалась, в основном, работа. Как и раньше, на помощь Витьке приходило воображение. Сжав зубы, лез он под затяжным осенним дождём на столб, представляя себе, что устраняет обрыв связи на фронте и что именно от его действий зависит успех крупного сражения. Тем более что и погибший на войне батя был связистом.
Начальник телефонки Василий Климук замечал успехи «кмитлывого» Витьки. Сам же он пользовался у своих подчинённых ребят-монтёров железным авторитетом. А ещё сильнее зауважали начальника после такого случая. Климук, работавший также по совместительству ещё и киномехаником в заводском клубе, пригласил своих работников культурно отдохнуть. И вот вся бригада связистов-монтёров, семеро филейских пацанов, принарядившись по такому случаю, заявилась в клуб. Занимал очаг культуры 32-го завода половину барака в Южном посёлке; во второй половине размещались обычные жилые помещения.
Начали с небольшого концерта самодеятельности. Заводской хор исполнил с импровизированной сцены всем известную грозную песню:
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идёт война народная,
Священная война!
Собравшиеся на концерт в небольшом переполненном зале люди ненадолго вырвались из монотонности тяжёлых буден. Они так истосковались по хоть какому-то развлечению, что вскоре позабыли и про голод, и про усталость. На лицах заводчан появились и улыбки, когда юных гимнастов с будёновками на головах, построивших из своих тел пирамиду, сменил комический дуэт, исполнявший частушки. После каждой частушки пели артисты короткий припев:
Что такое «вас ист дас»?*
Немцы драпают от нас!
[*Примечание: Was ist das? (нем.) – Что такое?]
Ребята отбили ладоши, аплодируя весёлому дуэту. Потом погас свет, и на белой простыне, заменявшей киноэкран, замелькали кадры хроники «От Советского информбюро». И пусть показывали выпуски несколько устаревшие, с событиями двухмесячной давности, всё же приятно ещё раз увидеть кадры о нашей победе на Курской дуге.
***
Вдруг от входной двери раздался шум, послышалась ругань. Женщина-администратор прикрывала проход, но трое хулиганистых ухарей, отталкивая и оскорбляя её, пытались пройти в зал. Тогда она обратилась за помощью к киномеханику. Климук тут же вышел в развалочку из своей будки. И надо было видеть, как ловко он один разбросал троих дебоширов, а затем повыкидывал на улицу.
– Молодец, во даёт! – одобрил, сидевший рядом с Витькой, пожилой рабочий.
– Это Василий Климук, наш начальник, – с гордостью ответил Витёк. – Связисты мы!
После кинохроники объявили антракт. А когда ребята вернулись с перекура, зал уже освободили от стульев. Климук завёл клубный патефон. Это чудо Витька видел так близко впервые. Как заворожённый, наблюдал он за иглой, скользящей по крутящейся пластинке. Пытался понять, как из всего этого получаются звуки. Из трубы патефона доносилась никогда прежде не слышанная Витькой невероятно-приятная мелодия, и певец мягким голосом мурлыкал:
Сердце, тебе не хочется покоя!
Сердце, как хорошо на свете жить!
Сердце, как хорошо, что ты такое!
Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
Больше всего поразило мальчишку, что в песне – ни намёка на войну. От необычности слов Витька даже слегка растерялся. Конечно, он догадался, что песня та – в мирное время ещё писана. Но паренёк за эти годы так привык, что всё вокруг словно заточено под войну, пропитано ею, что от беззаботной песенки этой стало ему немного не по себе.
По залу под музыку закружили пары. Женщин в клубе было гораздо больше. Да и сильный пол представляли по понятной причине, в основном, мальчишки да старики. А мужик в расцвете сил был тогда в тылу в дефиците. Поэтому и состояло большинство танцующих пар из двух женщин. Витьку все эти танцы особо не интересовали. Он начал пробираться к выходу – и вдруг кто-то крепко схватил его за руку сзади. Мальчишка даже вздрогнул, обернулся – и обомлел. Перед ним стояла красавица Варя.
– Ну что, кавалер, пригласишь меня на танец, или мне самой тебя пригласить?
Витька от неожиданности, словно язык проглотил.
– Воды, что ли, в рот набрал? Уж и песня скоро кончится, – с этими словами Варя положила Витькину руку на свою стройную талию, а её нежная ручка легла на мальчишеское плечо. До этого Витька никогда не танцевал вальс; он и понятия не имел, что нужно делать – и страшно смущался. К тому же, хоть первая филейская красавица не являлась, конечно, дылдой, но тринадцатилетний мальчуган из-за малого роста едва доставал макушкой до её плеча. Варя вела Витьку в этом танце. И хоть осторожничала, но мальчишка умудрился наступить даме на ногу пару раз. Девушка сделала вид, что не заметила, а Витька покраснел, как рак. И тогда Варе, которая старше мальчишки на целых пять лет, стало так его жалко! Она крепко обняла паренька, прижала к себе. Витькина щека упёрлась в нежную упругую девичью грудь. Словно шаровая молния запрыгала в голове мальчугана. Он хотел отстраниться, но не в силах был это сделать; словно прилип.
– Витька, эх, Витька, – пробормотала Варя и, кажется, впервые она говорила с ним серьёзно. – Я ведь повестку получила, на фронт ухожу. Так долго стремилась к этому. Нормы ГТО сдала, ВСЕВОБУЧ и курсы снайперов окончила, военкома уговорила, а теперь и не знаю, смогу ли там…
Витькины мысли кружились где-то далеко в облаках, но до него всё же дошло, что нужно что-то ответить.
– Повезло вам, Варя, – промямлил паренёк, оторвавшись, наконец, от лакомого кусочка и глядя на девушку снизу вверх. – Я бы тоже на фронт пошёл, немцев бить.
Девушка недовольно сморщила носик:
– Терпеть не могу запах табака! Хоть бы ты курить бросил, Вить. Смотри, курить будешь – не вырастешь. И глаза у тебя, вон какие голубые как небо в погожий день. А если курить не бросишь – потемнеют! – с этими словами чмокнула красавица мальчишку в лоб. Весело рассмеялась – и под звуки неожиданно заигравшей плясовую гармошки упорхнула к своим подружкам.
А Витька долго ещё вспоминал те волшебные прикосновения. Стояло перед его глазами пригожее Варино личико и через несколько дней, когда таскали они с мамой в мешках через плечо за много километров от Борового озера до Суханов заготовленное для коровы в конце лета сено. Вспоминал он о Варе и в следующее воскресенье, когда бабушка уговорила паренька помочь ей сходить в город на базар за всякой хозяйственной мелочью.
***
Рынок, куда привела его бабушка, располагался прямо перед Свято-Серафимовским собором. Витька знал, что когда-то церковь эту построили старообрядцы, но что это за люди такие мальчишка не догадывался. «Сектанты», – думал он, но и это слово навряд ли смог бы объяснить. Впрочем, перед войной на весь Киров не осталось ни одной действующей церкви, все позакрывали – и Серафимовскую тоже.
На базаре, как и по всему городу, было многолюдно. Ещё бы; ведь на то время в Кирове в эвакуации разместились уже более 50 тысяч человек, а если к этому прибавить находящихся здесь на излечении красноармейцев, размещённых в 18-ти больших госпиталях, да мобилизованных на заводы жителей области, тогда понятно становилось, как сильно увеличилось в войну население города.
Как же Витька удивился, когда бабушка, недолго потолкавшись в торговых рядах, вдруг, подхватив внука под локоть, юркнула в оказавшуюся незапертой дверь храма. Но ещё больше поразился Витёк, очутившись внутри и обнаружив там не какой-нибудь склад или музей атеизма, даже не просто запустелое помещение, как того можно было ожидать. В полумраке храма на мальчишку глядели лики святых, освещённые десятками свечей, приятно пахло ладаном, а посреди храма стоял самый настоящий живой поп во всём своём облачении!
У парнишки от такого неожиданного зрелища глаза на лоб полезли. Священник же, не обращая внимания на нескольких невзрачных богомольцев, уставился прямо на Витьку (во всяком случае, мальчишке так показалось), а затем, словно именно к нему обращаясь, трижды властным басом пропел: «Лица оглашенные, изыдите!» Витькины колени слегка задрожали. Поп же продолжал гнуть своё: «Да никто от оглашенных, а только лица верные, паки и паки миром Господу помолимся!»
Всё это происходило как во сне, словно всё это Витьке чудилось. «Как такое возможно?! За стеной рынок, толпа людей, которые даже не догадываются, что здесь происходит». Тут вдруг Витькины размышления резко оборвались. То, что он увидел, поразило его ещё больше. Икона! Та самая, бабушкина икона висела на самом почётном месте. Витёк огляделся. Бабушка в дальнем углу церкви о чём-то шепталась с пожилым человеком, в котором Витька узнал одного из трёх старцев, что приходили к ним домой.
Вскоре бабушка вернулась и, сунув внуку в руки тоненькую длинную свечу, приказала поставить её в благодарность Николаю Угоднику. Как ни странно, но пионер Витька не посмел ослушаться. Словно заворожённый, приблизился он к той иконе. Мальчишка затылком чувствовал, что все прихожане смотрят сейчас на него. Кроме голоса священника, читавшего молитвы, тишину храма ничто не нарушало. Витёк не знал, что должен сделать. Возжёг свечу, поставил, слегка поклонился образу и довольно громко произнёс: «Спасибо!»…
– Бабуш, мы что, на тайной службе в церкви были? – допытывался Витька по пути домой.
– Господь с тобой! В прошлом годе, как раз перед битвой той Сталинградской решила власть по одной церкви в кажном крупном городе открыть да верующим чуток свободы дать, чтоб молились о даровании побед, – объяснила бабушка. – Ох, уж как не рады были безбожники энти воинствующие, ох, как не рады!
– А икона? Я вначале думал, что та самая, которую ты у себя в углу прятала, – не унимался внук, – но когда ближе подошёл, да рассмотрел, что-то засомневался.
– Придёт времечко, сам всё узнаешь, не сейчас, – отвечала бабушка.
…После ранних осенних заморозков перестали попадаться Витьке грибы и ягоды, которые он имел счастье изредка находить в маленькой рощице на заводской территории. Эти несколько деревьев – всё, что осталось от леса, стоявшего на месте 32-го завода. Порывистый ветер уносил с них листья куда-то далеко-далеко. Так же и неведомая сила войны, словно ветер, подхватывала достигших призывного возраста филейских ребят и уносила куда-то на запад. Ушёл на фронт страстно того желавший Григорий, старший брат Кузи. Ушёл не очень-то туда рвавшийся Витькин обидчик Федька-Штырь. Ушёл и Колька-одессит. В начале войны на Филейку прибыло более двухсот ребят из Одессы, но время шло, и оставалось их всё меньше и меньше. Ушла воевать снайпером и красавица Варя.
А надоевший ветер дул всё сильнее, и неведомо было, когда же он поутихнет…
23. УРОКИ НЕМЕЦКОГО
После Сталинграда и Курска в советском плену оказалось немало фрицев. Витька знал по кадрам кинохроники, какими огромными колоннами водили захваченных фашистов по Москве. Но совсем другое дело – взглянуть на этих извергов живьём. Витёк слышал от знакомых, что на Филейку пригнали пленных немцев. Знал, что когда-нибудь их повстречает, с ненавистью думал о них. А когда увидел живьём – растерялся.
Побитые солдаты вермахта – измождённые, обросшие, грязные, одетые кто во что горазд – вызывали скорее жалость. И это стало для мальчишки откровением. Как можно их жалеть?! Они столько зла нам причинили – и тем не менее. Витька, конечно, не подавал виду, и, как все ребята, недовольно поглядывал в сторону фрицев, долбивших ло-мами и лопатами промёрзшую землю. Пленные под присмотром двух вооружённых красноармейцев рыли траншею около подсобного хозяйства, рядом со столбами телефонной линии, чинить которую прислали Витькину бригаду.
Денёк выдался солнечный, морозный, и пацаны решили поспорить на талон дополнительного питания: кто дольше проработает, не разгибая ушей шапки. Так и висели на столбах, обдуваемые холодом. Коченея, соединяли провода: то на одно ухо шапку надвинут, то на другое. Укутанные в бабьи платки немцы в перерывах грелись у костерка, с недоумением поглядывая на русских мальчишек.
Появился начальник телефонки Василий Климук. Проверив работу монтёров, остался доволен. Собрался уходить, но, повнимательнее приглядевшись к подопечным, смачно выругался и приказал развязать шапки-ушанки. Мальчишки с радостью подчинились, так как уши от холода уже чуть не отпали.
Климук взглянул на пленных фрицев, и весёлый огонёк блеснул в его глазах. Он подозвал Витьку-Смышлёного.
– Ну шо, Кмитлывый, бачишь того фашиста, шо всих вище? Вин у них за старшого. Подь до него, скажи: «Ду ист швайн!»
– А что это? – спросил Витька.
– Иди, иди, писля дизнаешся.
Витька приблизился к кучке немцев, окруживших костёр. Покашлял. А когда на него обернулся тот высокий, громко крикнул:
– Ду ист швайн!
– Was? – прошипел фриц.
– Я говорю: ду ист швайн!* – вновь прокричал Витька.
[*Примечание: Du ist Schweine! (нем.) – Ты свинья! Самое оскорбительное выражение у немцев.]
Немец подскочил, как ужаленный. Схватил палку и, крича непонятные слова, бросился за удиравшим со всех ног мальчишкой. Ещё чуть-чуть и одной жертвой фашизма могло стать больше, но конвоир резким окриком остановил разгневанного фрица, а мальчишек отругал. Климук же только похохатывал:
– Юмор, треба розумиты! Подумаешь, дуже не подобаеться нимцам слово «свинья».
***
На следующий день после обычной утренней разнарядки прочитал им начальник письмо от бывшей их работницы Вари, ставшей снайпером РККА. Она передавала всем работникам телефонки привет поимённо. И скромно сообщала, что по службе у неё есть первые успехи. Витька прикрыл глаза, вспоминая, как танцевал с красавицей Варей, как лежала её ладошка в его руке. Приятные воспоминания были прерваны ещё одной новостью. Их начальник Климук, который так нравился ребятам за удалой весёлый нрав, огорошил подчинённых, сообщив, что вскоре уезжает «на ридну Украину». Направляли его на восстанавливающийся где-то под освобождённым Харьковом завод. У них же скоро будет новый начальник; что за человек – неизвестно, но ребята его почему-то заранее невзлюбили.
Однажды довелось Витьке тянуть телефонную линию к недавно построенному зданию котельной. До пуска котельной технологический пар на заводе получали с помощью двух паровозов, установленных рядом с литейным цехом. Полуголодные кочегары, работающие на паровозах, проявляли чудеса мужества. Летом там царила жара, как в преисподней. Зимой же, напротив, вокруг паровозов образовывалось эдакое ледяное царство, внутри которого кочегары вкалывали круглые сутки, безостановочно давая пар кузнице.
Наконец, в 1943-м году на смену паровозам пустили котельную. Как же удивился Витька, когда, зайдя в котельную, увидел тамошних кочегаров. У раскалённых топок котлов стояли мобилизованные из вятских деревень на 32-й завод девушки. Ясное дело, это было нарушением всех правил, но что поделаешь; как говорится, война всё спишет. У Витьки слёзы наворачивались на глаза, когда смотрел он на молоденьких девчушек, что всего на 3-4 года его постарше. Надрываясь, перебрасывали они тоненькими ручками тонны угля и шлака, сверхчеловеческим трудом приближая Победу.
Зимой во время войны всегда сложнее. Смерть постоянно где-то рядом. Витька видел, как многие люди передвигаются по заводу, еле переставляя ноги. Лица заводчан опухли от голода. По работе Витька бывал в разных цехах завода. Видал всякое. Сидит рабочий у станка; деталь ещё крутится, а рабочий уже мёртв. Однажды зашёл в туалет, а там труп у чуть тёплой батареи.
Как-то раз в самые холода случилась авария на водопроводе в районе располагавшегося неподалёку недостроенного латунного завода. Мороз тогда вдарил ниже -40 градусов. А завод № 32 из-за отсутствия воды оказался на грани полной остановки. Могла выйти из строя и новая котельная. На ликвидацию аварии как в бой бросили заводскую бригаду под руководством И.И. Петухова. Для замены лопнувшей трубы необходимо было закрыть вентиль в колодце. Но откачать из колодца воду, как ни старались, не смогли. Её пропускала задвижка, находящаяся за несколько километров. Стало понятно, что закрыть отверстие можно лишь прыгнув в колодец. Мороз уже -43 градуса! В эту решающую минуту добровольно бросился в колодец, словно на вражескую амбразуру, И.Н. Носков. Он нащупал отверстие и ногой закрыл его. Так и стоял по горло в ледяной воде примерно в течение часа, покуда не выкачали воду и не перекрыли вентиль. Героя, совершившего подвиг, вытащили из колодца без сознания. Леденеющего на морозном ветру увезли его на лошади домой. Там долго тёрли спиртом, и на следующий день Иван Николаевич вышел на работу. А завод продолжил давать продукцию фронту.
Технический спирт на завод доставляли из Уржума. Как-то работник, что этим делом занимался, тяжело заболел, слёг. Стали искать по цехам, кого бы послать. С основного производства рабочего не снимешь, решили отправить кого-нибудь с телефонки. Этим «кем-то» и оказался Витька. Дали ему лошадёнку, запряжённую в сани, нагрузили пустые бочки, сено, выдали хлеба в дорогу, проинструктировали наспех – и езжай, счастливого пути.
Так как боялся паренёк заплутать на переметённых снегом дорогах, решил он ехать по замёрзшему руслу Вятки. Пусть крюк получается немалый, а тише едешь – дальше будешь. Страшно одному в путь отправляться, да куда денешься – приказ! По дороге останавливался ночевать в прибрежных деревнях. Сразу договаривался с хозяевами, что и на обратном пути у них заночует и оставлял в тех местах запас сена для лошади. Лишь на пятый день добрался мальчишка до Уржумского спиртзавода. Всего же Витькина экспедиция полторы недели длилась. Но ничего, справился.
***
В свободное от работы время Витька, как и другие пацанята из филейских деревень, промышлял сбором сена для коровы. По заснеженной лесной дороге, ведущей от озера Борового в сторону Ганино, колхозники постоянно возили на санях сено для ферм. Дорожка узкая, и сено, зацепляясь за ветви, оставалось клочками на деревьях и на земле. Эти-то клочки и собирали ребята. Они приходили на ту лесную дорожку заранее, делили её на участки. Сено дозволялось брать только со своей территории. И ждали. Чаще бывало так, что проходила лишь пара подвод и возвращались домой не солоно хлебавши. Но иногда подвод шло много, и драгоценного сена оставалось столько, что оно с трудом помещалось на салазки. Перед тем, как двинуться в обратный семикилометровый путь, таща за собой по сугробам салазки с сеном, Витька подкреплялся припасённым за пазухой куском хлеба.
Одним из любимых занятий Витьки стало ежедневное изучение карты фронтов. Эта большая карта висела на заводском заборе у проходной. К радости жителей Филейки, линия фронта, пусть очень медленно, но всё же отодвигалась на запад. Там же, над проходной, торчали радиорупоры. Ежедневно во время выпусков Совинформбюро под ними собиралась толпа народу. Особенно же много людей приходило послушать речи Сталина и ответы на вопросы иностранных журналистов. Говорил вождь не спеша, с присущим ему характерным грузинским акцентом. Люди внимали словам Сталина, затаив дыхание. Короткие фразы поражали слушающих точностью. Очень часто толпа взрывалась аплодисментами.
Главным событием третьей военной зимы стал окончательный прорыв блокады Ленинграда в конце января 1944 года. Свою героическую страницу в летопись победы под Ленинградом вписала и 311-я стрелковая дивизия, сформированная в Кирове. В дивизии этой с самого начала воевал дядя Зиновий. И хоть побывал он во время обороны Ленинграда во многих переделках, но был словно заговорённый. Без единой царапины, редкое везение! Витька читал в его письме, как прошлым летом их батальон отвели на отдых с передовой в глубокий тыл. А глубокий тыл во времена блокады на Ленинградском фронте находился километрах в 7–8 от противника. И поплыли дядя Зиновий с сослуживцем-земляком на лодке порыбачить на маленький островок, торчащий посерёд озера. Что-то не клевало; думали, совсем без рыбы возвращаться придётся, засмеют. Как вдруг, откуда ни возьмись, появились фашистские самолёты. Укрыться на островке негде. Немецкие лётчики, летевшие на задание, заметили красноармейцев и решили попутно их уничтожить. Сколько бомб упало, трудно сказать, но дяде Зиновию показалось: очень много. Ни одна из них не попала в островок, в землю которого что есть мочи вжимались два бойца. А лётчики люфтваффе, видать, торопились и, не задерживаясь, пролетели дальше. Вокруг острова всплыло огромное количество оглушённой взрывами рыбы. Вятские мужики и набрали полную лодку сослуживцам на уху. Такая вот рыбалка…
В самом начале весны с сильным жаром слегла Витькина сестра Маша, которой не исполнилось ещё и восьми лет. Тогда все они переболели. Тяжело пришлось. Витька-то на ногах болезнь перенёс, даже на работу ходил. А слабенькая Маша была настолько плоха, что домашним казалось – не выкарабкается. Все думали, придётся вскоре снести её на Филейское кладбище. Но, видно, и на сей раз помогли бабушкины молитвы и растирания – ожила сестрёнка.
Вскоре после этого случилось ЧП. В задней стенке сеней избы какие-то злоумышленники проделали дыру и выкрали хранившийся там мешок зерна. Пропажа принадлежала Мишке Зорину, зерно то привёз ему намедни родственник из Климковки. Заявили в милицию – дело-то нешуточное! После быстрого расследования и опроса всех жильцов выявили подозреваемых. Ими оказались подселенцы Семён и Степан, давно живущие с Витькиной семьёй. Неприятно было на душе из-за этого. Воришек куда-то увели, больше Витёк их не видел. Что с ними стало? Вероятно, их судили и, скорее всего, отправили на фронт искупать вину.
Немного погодя переехал на освободившееся в бараке место, поближе к своим друзьям из бригады, и Мишка Зорин. В тесной избе как будто прибавилось пространства, но Витька по-прежнему спал на любимом месте – на полу возле печки. Завернувшись в лоскутное одеяло, перед тем, как уснуть, подолгу думал о красавице Варе. Часто вспоминал волшебные прикосновения к девичьему телу и удивившие Варины слова, что если Витька не бросит курить, то его светло-голубые глаза потемнеют. Мальчишке было интересно: возможно ли такое? Но бросать курить он и не думал.
24. НОВЫЙ НАЧАЛЬНИК
Весну 1944-го ознаменовали новые победы Красной армии. В упорных кровопролитных боях освобождались от оккупантов советские города и сёла. Для их восстановления требовались люди. Находящиеся в эвакуации в Кирове рабочие начали потихонечку уезжать в западные области СССР. Но уехать ближе к дому было им, мобилизованным на оборонные заводы не так-то просто, требовались многочисленные согласования и разрешения. Тем не менее, Витькин начальник Василий Климук такое разрешение получил и, пожелав пацанам успехов в работе, отчалил на родину, на Украину.
Новым начальником телефонной станции назначили Ивана Николаевича Малышева. В отличие от прежнего балагура Климука, не нюхавшего пороха, Малышев был демобилизованным из армии по ранению и контузии офицером-фронтовиком. Он плохо видел. Возможно, проблемы со зрением – результат ранения. Ведь с таким неважным зрением в действующую армию, вроде, не берут. Умный, серьёзный человек, настоящий труженик. Но не привыкшие к армейской дисциплине филейские мальчишки-связисты к новому начальнику отнеслись, мягко говоря, недружелюбно.
Как и при Климуке, все связисты-монтёры перед началом рабочей смены собирались в аккумуляторной, курили. Малышев, заходясь кашлем от табачного дыма, давал задания по устранению неисправностей каждому, но делал это без всяких там шуток-прибауток. Говорил очень серьёзно и по-военному кратко.
– Вопросы есть? – завершал начальник инструктаж.
– Нету, понятно всё! – с ехидцей отвечали пацанята.
Скомандовав приступить к работе, новый начальник уходил. Работнички же оставались, как ни в чём не бывало, на месте. Болтали, пуская колечки дыма, передразнивали комиссованного фронтовика да посмеивались: «Контуженный он, что с него взять! Не курит даже!». Через какое-то время Малышев вновь появлялся в аккумуляторной. Не подавая виду, он снова вполне сдержанно повторял задания и уходил. А ребята всё «хи-хи» да «ха-ха».
Продолжалось это до тех пор, пока разгневанный начальник, ругаясь самыми последними словами, чуть ли не пинками выгонял подчинённых на работу. И вся эта история повторялась с завидной регулярностью каждое утро.
Впоследствии, вспоминая конфликт, возникший между ребятами и их новым руководителем, Витька терялся в догадках, не находя объяснения, почему они с самого начала так настроились против нового начальника. Понятно, что у строгого Малышева опыт общения с подчинёнными-подростками равнялся нулю, никак не мог он найти с пацанами общий язык. Не знал фронтовик с какого боку к ним подойти; с солдатами-то на фронте ему, оказывается, проще было. Да и стиль работы прежнего начальника-хохмача Климука ребятне больше нравился. Но всё же!..
Как-то раз Витька с напарником Толей по прозвищу Тетерев, вытолканные Малышевым из аккумуляторной, шли на очередное задание. Толик, что на пару лет постарше Витьки, и в работе опыт имел немалый. Когда проходили мимо котельной, бросилась им в глаза огромная куча угля – такая высокая, что от вершины до электрических проводов, что нависали прямо над углём, оставалось всего лишь метр-полтора.
– Чего это они прям под проводами уголь наворотили?! – недоумевал Витька. Ежели кто случайно провод заденет, сразу кранты придут; как-никак, ток 380 вольт – не шутка!
– Да кто ж туда, к проводам, полезет? Дураков-то нет. Ясное дело – шибанёт сразу насмерть! – отвечал Толик.
Ребята направились к заводской пожарной части, которая располагалась в бараке за территорией предприятия, с северной стороны. Им предстояло тянуть туда «воздушку» от завода. А надо сказать, что связисты, хоть начальника своего и не любили, и всячески старались ему насолить, злили его – но, тем не менее, оказавшись на рабочем месте, исполняли обязанности на совесть. Понимали, что неприязнь к начальнику – это одно, а работа есть работа! Но всё же трудились с этаким гонорком: что, мол, не маленькие мы, сами с усами, дело и без начальника знаем – и нечего за нами приглядывать!
